Кузнецов А. Г., 2004. Все права защищены

Центр зрительного зала украшает огромная, сверкающая хрусталем и позолотой люстра. Партер и ложи постепенно заполняются публикой. В отличие от большинства старых европейских оперных театров, в МЕТ (так свой театр зовут многие ньюйоркцы) есть не только ложи ярусов, но и вместительные балконы. Обращает на себя внимание и большая оркестровая яма – она вмещает до 110 музыкантов. Звучит разноголосица настраиваемых инструментов, в зале гаснет свет, и массивная люстра медленно поднимается к потолку зала. Появляется дирижер Эдоардо Мюллер – зал приветствует маэстро аплодисментами. Взмах палочки, и зал заполняют звуки одной из самых популярных оперных увертюр.

Сегодня в опере «Золушка» заняты известные певцы – Соня Ганасси, Хуан Диего Флорес, Алессандро Корбелли и другие. Зрители внимательно следят за развитием событий, чутко реагируя на выступления солистов. Особой любовью ценителей оперного искусства пользуется исполнитель партии Дона Рамиро перуанский тенор Флорес. Хороша Соня Ганасси (колоратурное меццо-сопрано) в партии Анджолины, но до уровня Терезы Бергансы ей все же далеко. Среди исполнителей басовых партий, несомненно, выделяется Джон Рилейа (Алидоро). Опера, как и положено, исполняется на итальянском языке, но синхронный перевод текста либретто можно прочесть на электронном табло, установленном в спинке кресла.

В антракте мы гуляем по холлам театра, где царит особо приподнятое настроение: зрители обмениваются впечатлениями, кто-то пьет шампанское в хрустальных бокалах (7 долларов), многие выходят на свежий воздух, чтобы покурить. В одном из холлов мы слышим русскую речь: разговаривают две женщины – одна молодая, другая постарше. Одеты они дорого, но безвкусно.

Но вот дают третий звонок – пора занять свои места на балконе. С нетерпением жду исполнения знаменитого секстета из второго акта “Questo è un nodo avviluppato”, представляющего немалые трудности для солистов. Этот полифонический ансамбль написан для шести голосов: сопрано, меццо-сопрано, контральто, тенора и двух басов; он довольно сложен в техническом отношении. Наиболее эффектно ансамбль звучит в постановке миланской «Ла Скалы» с Фредерикой фон Штаде в заглавной партии (дирижер Клаудио Аббадо). Наконец, дошла очередь до секстета. Он был исполнен чисто, музыкально, но не столь рельефно, как у итальянцев, где каждая отдельная партия хорошо слышна на общем фоне остальных голосов.

После окончания спектакля благодарные зрители долго не отпускали артистов, встречая каждого из них бурными аплодисментами. А Хуану Диего Флоресу была устроена настоящая овация – он этого заслужил.

Три часа, проведенные в театре, пролетели незаметно. Спустившись на лифте в гараж, мы с интересом наблюдали за театральным разъездом. Суть этой процедуры заключалась в том, что за короткое время работники гаража должны были обслужить массу клиентов – для них это самое «горячее» время. Владельцы машин образовали очередь перед круглой площадкой с кабиной диспетчера в центре. Получив очередной ключ от машины, диспетчер передает его одному из своих молодых помощников, который, не теряя ни секунды, бегом устремляется к месту парковки и буквально через полминуты подгоняет машину к площадке. Владельцы автомобилей, садясь за руль, неизменно благодарят расторопного юношу (один доллар, а то и больше) и выезжают из гаража.

Проехав по нарядным, ярко освещенным улицам Нью-Йорка, мы спустились в Линкольн-туннель и вскоре уже были на территории штата Нью-Джерси. Еще полчаса – и мы дома.

Гуляя по чистеньким, ухоженным улочкам Розелл-Парка, я обратил внимание на то, как умно и рационально проложены американские мостовые и тротуары. Проезжая часть улиц имеет небольшой наклон от центра к обочинам, поэтому во время дождя нет луж, вода стекает к краям дороги, а затем в канализационные стоки. Тротуары проходят на небольшом возвышении, но на каждом перекрестке есть покатые съезды: это очень удобно для тех, кто пользуется колясками, особенно для инвалидов. Кроме того, на всех перекрестках установлены таблички с названиями улиц, которые хорошо видны и с тротуаров, и из окон машин. Повсюду, особенно, в крупных городах, установлены пожарные гидранты, и горе тому водителю, кто рискнет припарковать свою машину перед гидрантом – в лучшем случае его ожидает штраф (если он в этот момент окажется рядом), а то полицейский вызовет специальную машину, и автомобиль будет отбуксирован на стоянку. Однажды мне довелось быть свидетелем такой малоприятной процедуры. Ну, а если, не дай Бог, возникнет пожар и проезд к гидранту будет закрыт чьим-то автомобилем, то пожарники могут протянуть шланг прямо через салон машины, предварительно выбив стекла.

Сегодня на улице довольно прохладно, поэтому на пути к Таймс-скверу я, чтобы согреться, время от времени заходил в магазины. Так я оказался на Бродвее в музыкальном магазине «Мегасторе». Он не столь большой, как «Тауэр Рекордс», он его отделы тоже занимают три уровня, правда, два из них находятся ниже уровня первого этажа. В отделе классической музыки я нашел несколько записей «Золушки» и среди них – запись спектакля Неаполитанской оперы 1958 года с непревзойденной Терезой Бергансой. Эти компакт-диски устраивали меня и по цене (10 долларов), тогда как обычная цена на оперы около 30 долларов.

Отогревшись в магазине, я вышел на улицу и продолжил свой путь. На пересечении Седьмой авеню с 57-й улицей я обратил внимание на невысокое, похожее на театр здание. Подойдя ближе, я обнаружил, что это знаменитый «Карнеги-холл». Построенный на средства крупного производителя стали, миллионера Эндрю Карнеги, он является самым известным концертным залом Америки. Здесь выступали выдающиеся музыканты мира – Дворжак, Тосканини, Рахманинов, Крейслер, Карузо, Стоковский. А на открытии «Холла», состоявшемся 5 мая 1891 года, прозвучал «Торжественный марш» П. И. Чайковского – за дирижерским пультом стоял сам автор, приглашенный на фестиваль, который был организован по этому случаю. В Нью-Йорке Чайковский встречался с Карнеги, который произвел на него хорошее впечатление. «Карнеги, этот удивительный оригинал, из телеграфных мальчиков обратившийся с течением лет в одного из первых американских богачей, но оставшийся простым, скромным и не чуть не поднимающим носа человеком, – внушает мне необыкновенную симпатию», – писал композитор в своем дневнике.

От «Карнеги-холла» я дошел до Центрального парка, а затем уже знакомым путем – до «Земляничной поляны». Еще немного и я оказался у высокого импозантного здания – это Американский музей естественной истории. Зданию музея немногим более ста лет, а в его многочисленных залах, занимающих площадь более 50 тысяч квадратных метров, располагаются интереснейшие экспозиции, посвященные естественной истории, антропологии и этнологии. Самое яркое впечатления произвели на меня коллекция минералов (такого обилия камней я не видел нигде в мире!), зал динозавров, чучела экзотических животных, выставленные в огромных витринах на фоне их естественных природных ландшафтов. Не менее ценные экспонаты представлены в залах Северной и Центральной Америки. Поражает их обилие, разнообразие и величина. Ряд залов музея посвящен биологии человека и животных, истории Земли, миру птиц и жизни океана.

В буклете, изданном на нескольких языках, в том числе и на русском, я прочел, что музей ведет большую научно-исследовательскую работу. В его штате 47 кураторов и 200 научных работников, кроме того, музей ежегодно снаряжает 100 научных экспедиций, которые работают во всех уголках земного шара.

В музее было много посетителей, пожалуй, даже больше, чем в Метрополитен-музее. Особенно много было школьников самых различных возрастов, детей с родителями. По-видимому, в американских школах широко практикуется посещение музеев, причем учителя принимают в этом самое активное участие – они постоянно что-то рассказывают детям, учат их понимать искусство, беречь окружающую среду и т.п. Дети ведут себя свободно, раскованно, но не развязно. Они воспитаны, и их поведение регламентировано нормами приличия. Я часто наблюдал в Америке за поведением детей и не раз не видел, чтобы кто-нибудь из них допустил какой-либо безнравственный или хулиганский поступок. Лишь один раз я заметил, как девчушка лет десяти-двенадцати стянула со стоявшей около магазина елочки игрушку и сунула ее себе в карман.

По пути домой мы заехали в «Данкин» и выпили кофе с пирожными, а потом еще посетили винный магазин, где купили бутылку «Божоли» урожая 2000 года. Вечером, после ужина, мы смотрели русскую комедию «Особенности национальной терапии» и попивали французское винцо. Это было вдвойне приятно, поскольку в доме включили отопление.
15 октября, вторник
Бездарно проведенный день – все время был дома и занимался домашним хозяйством. После обеда заглянул в программу Метрополитен-опера и узнал, что завтра в театре в последний раз идет «Андре Шенье» с Пласидо Доминго в заглавной партии. Как хотелось бы побывать на этом спектакле, тем более, что за дирижерским пультом будет стоять сам Джеймс Левайн – художественный руководитель театра! На всякий случай попросил сына узнать через Интернет есть ли на спектакль билеты – ведь опера не из самых популярных – может быть, повезет. Билеты были, но по 150 долларов. Это очень дорого: я не могу позволить себе такую роскошь.
16 октября, среда
Весь день шел дождь. Позвонил Виталий и сказал, что сегодня вечером я пойду в оперный театр – он купил мне билет. Оказалось, что он позвонил в театральную кассу, и там неожиданно нашлись билеты подешевле. Приятный сюрприз! В 4 часа я пошел на железнодорожную станцию и поехал в Ньюарк и там пересел на метропоезд линии PATH. Поезд вначале шел вдоль реки, потом проехал через большой мост и, наконец, ушел под землю. На 33-й улице я по ошибке сел на поезд линии «Q»; пришлось сделать пересадку. Около шести часов я уже был у Линкольн-центра – до встречи с сыном оставалось более получаса. Коротая время, зашел в «Тауэр Рекордс» в отдел классической музыки. Ровно в 6.30 подъехал Виталик, и мы пошли в кассу, где сын выкупил заказанный билет. Договорившись со мной о встрече после спектакля, он уехал по своим делам, а я остался в театре.

Сегодня я буду слушать оперу итальянского композитора Умберто Джордано «Андре Шенье». В основу либретто оперы положены подлинные факты из жизни французского поэта-лирика Андре Шенье (1762-1794), случайно арестованного, брошенного в тюрьму и казненного за два дня до крушения якобинской диктатуры. У нас это опера почте неизвестна – я лишь один раз слушал ее по французскому телеканалу Mezzo. И вот теперь, благодаря сыну, я смогу прослушать ее в «живом» исполнении с участием таких звезд оперного искусства, как Пласидо Доминго, Хосе Понс, Сильви Валайр. Место у меня тоже отличное – третья правая ложа бельэтажа, находящаяся примерно в десяти метрах от сцены. По американской традиции бельэтаж зовется «партер», а сам партер – «оркестра». К ложе ведет широкий полукруглый коридор, весь обитый красным бархатом. Похоже, я пришел первым, поскольку дверь ложи оказалась закрытой. Пришлось искать служителя, который открыл дверь своим ключом и проводил меня до самого кресла. Ложа оказалась удобной, с небольшим холлом, в котором был диван, вешалка и столик с программками, напечатанными довольно крупным шрифтом (видимо для слабовидящих).

Спектакль мне понравился. Все солисты были на высоте – сильные голоса, отличная актерская игра и режиссура. Прекрасно звучал оркестр под управлением Джеймса Левайна (до этого я был знаком с мастерством дирижера только по видеозаписям). Музыка оперы – в духе веризма: яркая, эмоциональная, с «накалом страстей» и богатой оркестровкой. Пласидо Доминго пел хорошо, но уже не так, как в былые годы. Годы все-таки дают знать о себе (ему 61 год), но он еще держится молодцом. Более ярок был Хосе Понс – великолепный баритон, глубокий, насыщенный. Вообще, трудно выделить кого-либо из певцов – все пели с полной отдачей, образуя стройный, хорошо сыгранный ансамбль.

В одном из антрактов я спустился в партер и прошел к оркестровой яме. Публика здесь собралась особая, рафинированная, – это видно и по осанке, и по одежде, как тонко подметил мой сын – «весь Верхний Ист-Сайд». Ну, кто еще может выложить 250 долларов за билет! Разве что «новые русские», но они, как правило, не любители оперы.

В четвертом действии Доминго проникновенно спел самый известный номер оперы – романс Шенье “Come un bel dì di maggio», за что был награжден бурными аплодисментами зала. Как и после «Золушки» публика долго не отпускала артистов со сцены – были и цветы, и многократные «Браво!».

После спектакля я встретился с Виталием у театрального разъезда: за господами из Верхнего Ист-Сайда подъезжали лимузины, за мной – черная, элегантная «Кэмри-Солара». Хорошо, хоть иногда, почувствовать себя «белым человеком». Жаль, что для полного счастья я не выпил в антракте бокал шампанского!

Чем ближе я подходил к Гудзону, тем непригляднее становился окружающий пейзаж: жилая зона постепенно сменилась промышленной. Справа от меня виднелся въезд в Линкольн-туннель, а слева, чуть вдали – огромный дворец из металла и черного стекла – «Джекоб К. Джевитс-конвеншн-центр». Все остальное пространство занимали цеха, фабрики, склады, стоянки. Сплошной вереницей двигались громадные грузовики. Пришлось немного вернуться назад и по Десятой авеню выйти на 42-ю улицу. Здесь я поинтересовался у встречного мужчины, где находится морской музей. «Big boat?» – переспросил он и показал в сторону Гудзона.

Выйдя на набережную, я тут же увидел авианосец. Его мощный свинцово-серый корпус грозно возвышался над пирсом и всеми рядом стоящими судами. По другую сторону пирса стояли на причале эскадренный миноносец «Эдсон» и атомная подводная лодка «Гроулер». Сам же авианосец именовался «Интрепид», т.е. «Бесстрашный». Все эти три корабля и составляли основу военно-морского музея «Си Эйр Спейс Музеум».

Купив билет и пройдя тщательную проверку у «секьюрити», я вышел на пирс. К авианосцу вели четыре специально установленные стационарные лестницы-переходы. На второй из них я прочел надпись «Main entrance» (Главный вход) и подошел к стоявшему у него контролеру. Все проходившие на корабль показывали ему зеленую ленточку из плотной бумаги с эмблемой музея, закрепленную на запястье левой руки – это и был входной билет. Поднявшись на авианосец, я оказался в огромном ангаре, расположенном прямо под его верхней палубой. Чего только здесь не было: самолеты со сложенными крыльями, вертолеты, тренажеры, многочисленные экспонаты, рассказывающие о славном боевом прошлом корабля и многое другое! Ознакомившись с ними, я узнал, что авианосец был построен в 1943 году; он участвовал в боевых операция во время Второй мировой войны и неоднократно подвергался нападениям со стороны японской авиации. 25 ноября 1944 года два японских летчика-камикадзе направили свои самолеты на авианосец. От ужасных взрывов погибло 69 членов экипажа, 85 человек было тяжело ранено, сам же корабль сильно пострадал и был отбуксирован в порт на капитальный ремонт. После восстановления авианосец снова направился в район боевых действий, где провел ряд удачных операций, но снова был атакован камикадзе. В 50-х годах он был модернизирован и приспособлен для полетов реактивных самолетов. Авианосец был задействован в программах американского космического агентства Nasa, участвовал во вьетнамской войне, осуществлял наблюдение за движением советских подводных лодок. В 1982 году он был преобразован в музей.

Корабль поразил меня своими габаритами – 270 метров в длину и 31 в ширину; водоизмещение – 41 тысяча тонн. 12 паровых машин и турбин мощностью в 150 тысяч лошадиных сил вращают четыре винта. На судне установлены две катапульты и три подъемника для самолетов. Во время войны в Тихом океане команда авианосца состояла из 360 офицеров, 3088 матросов и около 100 летчиков.

Еще более интересной оказалась экспозиция верхней палубы. Вдоль взлетной полосы выстроились десятки боевых самолетов разных видов и поколений. Самый грозный из них – знаменитый А-12 Blackbird («Черная птица»). Над палубой корабля возвышается многоэтажная надстройка, в которой находятся капитанский мостик и командный пункт. По крутым лестницам я поднимаюсь на самый ее верх. Пожилой офицер в морской форме (возможно, бывший капитан) рассказывает посетителям музея об истории корабля, отвечает на вопросы. Все отсеки надстройки заняты навигационной аппаратурой – сотни приборов, датчиков, индикаторов. Отсюда хорошо видна палуба авианосца, набережная Гудзона и даже часть Манхэттена. Закрыв глаза, представил на миг ту чудесную картину, которая открывалась капитану во время плавания корабля по океану.

После посещения авианосца, я решил осмотреть подводную лодку. Перед мостками, ведущими на субмарину, был оборудован небольшой стеклянный павильон, в котором уже собралась группа посетителей. Войдя в него, я увидел прямо перед собой деревянную перегородку с прямоугольной прорезью посреди. Другого прохода не было, да и стрелка указывала прямо в прорезь – пришлось лезть через нее. Позже, уже спустившись в подводную лодку, а понял, для чего нужна была эта прорезь: если вы не смогли пролезть в нее, то вам нечего делать на лодке – вы просто не сможете перейти из одного ее отсека в другой. Дело в том, что вся лодка состоит из нескольких отсеков, отделенных друг от друга водонепроницаемыми перегородками, имеющими только узкий проход с мощной стальной дверцей. Если лодка получит пробоину, то, благодаря системе перегородок, у нее есть шанс на спасение. Жаль, что я не увидел ни одного толстяка, пытающегося пролезть через узкий проход, ведь в Америке полных людей больше, чем надо и проблема похудения является сейчас одной из насущных в стране. Не зря же на всех продуктах печатают данные о калориях!

В подводную лодку группа вошла в сопровождении молодой женщины-экскурсовода в военно-морской форме. Она провела нас по всем отсекам лодки, обстоятельно рассказывая об истории и устройстве субмарины. «Гроулер» – единственная атомная подводная лодка США с управляемыми ракетами, открытая для свободного посещения. Еще совсем недавно многие ее отсеки: командный, наступательный, торпедный – были полностью засекреченными зонами. Единственное, на что мы не могли посмотреть – это атомный реактор.

На лодке довольно тесно – узкие проходы, небольшие отсеки. Каждый квадратный фунт площади здесь на вес золота: матросы спят в четыре яруса, отдельная каюта лишь у капитана. Повсюду установлена всевозможная аппаратура, уложены компоненты жизнеобеспечения. Очень много кабелей, проводов, трубопроводов. Самое большое помещение – кают-компания, тут же по соседству находится и камбуз. Здесь экипаж обедает и отдыхает. Вверху, по периметру каюты установлены полки с книгами, но их немного. Сразу за кают-компанией находится торпедный отсек с торпедами и аппаратами для их запуска.

Последним я осмотрел боевой эсминец, но он не произвел на меня такого впечатления, как авианосец и подводная лодка. В музее есть еще и другие экспонаты, находящиеся прямо на пирсе – два танка (один из них советский, захваченный у Ирака в ходе операции «Буря в пустыне»), фрагмент берлинской стены и прочее.

В час дня я вышел из музея и пошел по 46-й улице в сторону Бродвея. Эту улицу можно было бы назвать «улицей ресторанов» – они буквально следуют один за другим, и чем ближе к Таймс-скверу, тем их больше. Здесь представлены национальные кухни многих стран мира: итальянская, французская, мексиканская, бразильская, японская и т.д. По пути зашел в холл «Мариотт-отеля», где невольно залюбовался его многочисленными, бесшумно скользящими по вертикали прозрачными лифтами.

Пообедав в сквере возле Нью-йоркской публичной библиотеки, я прошел к станции метро у Центрального вокзала и поехал в Музей Соломона Гуггенхейма. Этот музей привлекал меня не только своими экспонатами, но и самим зданием, построенным в форме перевернутой раковины улитки. Еще в молодые годы я прочел статью в журнале «Америка», рассказывающую о музее Гуггенхейма, и с тех меня не покидало желание посетить его. Особенно хотелось взглянуть на необычное здание – «лебединую песню» выдающегося американского архитектора Фрэнка Райта, создавшего свой шедевр чуть ли не в девяностолетнем возрасте, незадолго до своей смерти.

Здание действительно необычное и красивое – его смело можно назвать шедевром современной архитектуры. По рекомендации путеводителя я начал осмотр экспозиции музея с верхнего этажа, постепенно спускаясь вниз по спиральному пандусу, на единственной стене которого и были развешаны картины. Музей постоянно меняет тематику своих экспозиций. Сегодня она называется «движущиеся картины». На верхнем этаже музея в одном из залов демонстрируются такого рода картины. Пять проекторов одновременно проецируют на стены видеосюжеты, снятые в самых различных местах – в весеннем лесу, у подъезда дома, у горного озера и т.д. Чтобы посмотреть их нужно находиться в центре зала и, время от времени, меняя свое положение, следить за развитием действий, происходящих на этих «картинах». Конечно, в этом искусстве есть своя эстетика, возможно, и есть его ценители, но мне ближе и понятней традиционное изобразительное искусство – живопись, графика, скульптура. Поэтому я с большим удовольствием перешел в залы, где выставлены картины художников-импрессионистов и представителей других направлений ХХ века – Мане, Ренуара, Ван Гога, Сезанна, Пикассо, Шагала, Леже, Мондриана, Брака. В музее представлено много картин талантливого русского художника и графика, одного из основоположников абстракционизма Василия Кандинского, в том числе его знаменитая «Синяя гора» (Blue Mountain).

19 октября, суббота
После обеда мы поехали в шведский магазин «Икеа» (американцы произносят «Айкиэ»), находящийся неподалеку от ньюаркского аэропорта. По пути заехали на бензоколонку. Бензин в Америке недорогой – полтора доллара за галлон (3.8 литра). Примерно также он стоит и в Киргизстане, однако доходы на душу населения в моей стране столь мизерны (20-50 долларов в месяц), что владение машиной многим просто не по карману. Кроме того, для производства бензина Соединенные Штаты используют высокие технологии, что позволяет отказаться от добавления свинца. Благодаря этому значительно повышается качество жидкого топлива и не загрязняется атмосфера. Я обратил внимание, что даже во время стоянок в автомобильных «пробках» не ощущается специфический запах бензина.

Магазин «Икеа» оказался таким же большим, как и многие загородные торговые центры. На его двух этажах можно купить все предметы домашнего обихода – мебель, ковры, люстры, зеркала, посуду, сантехнику, моющие средства и т.п. Сервис в магазине сведен к минимуму (он работает по принципу самообслуживания), зато цены невысокие. Большинство товаров в «Икеа» изготовлено в Китае, но все они хорошего качества. Выбор товаров большой, но рассчитаны они на «среднего» американца – предметов роскоши здесь нет, в общем, «народный магазин». Все просто, красиво оформлено и функционально. Купив кое-что из хозяйственных предметов, мы вернулись домой.