Лингвистика текста – направление лингвистики, в рамках которой формулируются и решаются проблемы текста

"Лингвистика текста – направление лингвистических исследований, объектом которых являются правила построения связного текста и его смысловые категории, выражаемые по этим правилам" (ЛЭС). Л. т. как наука формирует новые онтологические основания для анализа взаимоотношения языка и речи, позволяет наблюдать данную связь опосредованно, через текст. Наиболее естественным кажется определение Л. т. в рамках общей лингвистики, основывающееся на соотнесенности языка и речи: "язык становится видимым в форме текста" (П. Хартман).

Истоками Л. т. можно считать античную риторику, поэтику, изучавшие тексты, фигуры речи, герменевтику, семиотику, психологию и др. Однако текст в данных науках рассматривался лишь как объект исследования, в качестве одного из "побочных продуктов" коммуникации, представляющегося в виде статической структуры элементов и типов их связей.

Формирование и развитие Л. т. в 1970-е гг. совпадает с возникновением нового направления – лингвистического функционализма, ориентированного на изучение дискурса, более широкого понятия, чем текст (У. Чейф – квант дискурса, Т. Гивон – дискурсивный синтаксис, С. Томпсон – теория риторической структуры, П. Хоппер – эмержентная грамматика и др.). Дискурсом считается функционирование языка в реальном времени. У. Чейф "декларирует право исследователя опираться на интроспекцию как на законченный источник информации о когнитивных процессах" (А.А. Кибрик, В.А. Плунгян). Исследуя структуру дискурса, У. Чейф выделяет интонационную единицу, квант дискурса, соответствующий одному фокусу сознания. Т. Гивон основывает дискурсивное направление в синтаксисе, использующее новые теоретические и методологические принципы (когнитивность, коммуникативность, иконичность) для анализа таких традиционных грамматических категорий, как порядок слов, референция, топикализация и др. С. Томпсон и У. Манн изучают риторические отношения между единицами дискурса, иерархически организующие уровни дискурса, составляют инвентарь риторических отношений дискурсивных единиц и выявляют классы риторических отношений.

Л. т. и теория дискурса имеют "точку пересечения". Работа с текстом в рамках Л. т. не сводится к простому оперированию чистыми объектами, заданными вне знания, особенностей языковой личности, ситуации, а всегда опирается на результаты понимания смысла речевого сообщения, подразумевающего более широкий контекст деятельности. Выявление содержания текста на основе анализа его компонентов соотносимо с интерпретацией текста, целью которой является преобразование исходного текста в другой тип. В этом смысле Л. т. и теория дискурса выступают как взаимно ассимилирующие направления.

Работа Г.О. Винокура "Горе от ума" как памятник русской художественной речи" (1948 г.) считается первой отечественной работой по Л. т. (Г.Я. Солганик). Зарождение Л. т. часто связывают со стремлением ученых изучать грамматику языка в рамках единиц более сложных, чем предложение. Так, исследователи приходят к выводу о значительной обусловленности порядка слов в предложении его связями с соседними предложениями. "Исследование тесно связанных между собой групп самостоятельных предложений значительно обогащает наши представления о синтаксической роли союзов и союзных слов, функции которых в качестве связующих средств между законченными предложениями сложнее и разнообразнее, чем при связи слов в простом предложении и частей сложного предложения" (Г.Я. Солганик). В качестве предпосылок зарождения Л. т. в России рассматривают учение М.В. Ломоносова о "союзе периодов", понятие "отрывистой речи" А.Х. Востокова, понятие "органисма языка" Ф.И. Буслаева, понятие речи А.А. Потебни, определение синтаксической единицы более крупной, чем сложное целое, А.М. Пешковского, понятие "сложного синтаксического целого" Н.С. Поспелова, типы связи между законченными предложениями И.А. Фигуровского, понятие "сверхфразного единства" Л.А. Булаховского. Л. т., возникшая первоначально как раздел синтаксиса, развивающаяся затем как самостоятельная, но достаточно обособленная от других наук область лингвистики, "оказывается втянутой в общий круг лингвистических и нелингвистических наук, изучающих текст". "Сам же текст становится объектом изучения всех этих дисциплин. Именно связь лингвистики текста с данным кругом наук и превращение текста в интрадисциплинарный объект изучения определяет новое понимание текста и новый подход к тексту" (Русский язык. Функционирование грамматических категорий. Текст и контекст. – М., 1984). Т. о., Л. т. признала право говорящей и понимающей личности выносить свои суждения о тексте, позволила ей быть экспертом текста.

Предмет Л. т. во многом определяется интрадисциплинарным характером объекта, т.е. при всей его широте и определенности остается открытым. Определение предмета Л. т. шло во многих аспектах: лингвоцентрическом, стилистическом, текстоцентрическом, философском, семиотическом, культурологическом, литературоведческом и др. В рамках Л. т. формирование предмета изучения происходило в двух направлениях: 1) текст определялся как некая знаковая форма, созданная в ходе соотнесения с определенной ситуацией, т.е. как частная структура акта коммуникации; 2) текст трактовался как процесс актуализации смысла в знаковой форме. Существование этих направлений во многом обусловлено сопряженностью процесса формирования предмета лингвистики текста с эволюцией взглядов на текст: от структуралистского понимания текста как готового, подлежащего таксономическому описанию продукта, фено-текста (Ю. Кристева), к постструктуралистской трактовке текста как постоянно конструируемого объекта, гено-текста. В предмете Л. т. учитывается дифференциация понятий произведение и текст. Произведения, по Р. Барту, должна изучать критика, т.е. интерпретирующее литературоведение. Ю.М. Лотман предлагал рассматривать текст только как момент его актуализации.

Л. т. как наука включает теорию текста и прикладные направления. "Если бы мы были неравнодушными к неологизмам, то могли бы определить теорию текста как гифологию (гифос означает "ткань" и "паутина") (Р. Барт). В области теории текста Л. т. видит свои задачи в нахождении и построении системы категорий текста, в области прикладных направлений – изучить условия правильной человеческой коммуникации (Т.М. Николаева). Большую роль в развитии теории текста сыграли концепции и теории европейских лингвистов, представителей Пражского лингвистического кружка (К. Гаузенблад, П. Сгалл, Х. Изенберг и др.), французской лингвистической школы (Ш. Балли, Э. Бенвенист, Р. Барт, Ю. Кристева, П. Серио, М. Пешё и др.), немецкой лингвистической школы (Э. Косериу, Х. Вайнрих, П. Хартман, И. Беллерт, Р. Харвег, В. Дресслер и др.), российских лингвистических школ и направлений (В.В. Виноградов, Л.В. Щерба, И.И. Мещанинов, В.М. Жирмунский, М.М. Бахтин, С.Д. Кацнельсон, Ю.М. Лотман, О.И. Москальская, И.Р. Гальперин, М.Н. Кожина, В.В Одинцов, Г.Я. Солганик, З.Я. Тураева, Т.М. Николаева, Л.А. Новиков, Т.М. Дридзе, Н.Д. Зарубина, В.Я. Шабес, Г.И. Богин, А.А. Залевская и др.).
2. Предмет лингвистики текста

В самом наименовании «лингвистика текста», на первый взгляд, содержится ответ на

вопрос о предмете данного научного направления — это текст. Однако простота этого ответа

обманчива.

М. М. Бахтин, определяя место текста в гуманитарных науках, прозорливо писал:

«Мы не намерены углубляться в историю гуманитарных наук, и в частности филологии и

лингвистики, — нас интересует специфика гуманитарной мысли, направленной на чужие

мысли, смыслы, значения и т. п., реализованные и данные исследователю только в виде

текста. Каковы бы ни были цели исследования, исходным пунктом может быть только текст»

(Бахтин 19866: 474). И далее: «Текст — первичная данность (реальность) и исходная точка

всякой гуманитарной дисциплины» (там же: 484). Такая глобальная оценка роли текста в

гуманитарных дисциплинах несомненно лежит в основе переосмысления предмета самого

языковедения на современном этапе. Конечно, М. М. Бахтин, говоря о фундаментальной

роли текста для всего гуманитарно-филологического мышления, вряд ли имел в виду

необходимость выделения специального направления в лингвистике, непосредственно

занимающегося анализом больших речевых произведений.

Одной из наиболее удачных квалификаций лингвистики текста признается ее

определение как науки, изучающей «язык в действии» (Николаева 1978: 9). М. А. К.

Хэллидей вообще утверждает, что «текст — это язык в действии» (Хэллидей 1978: 142). По

его мнению, само владение языком предполагает, что говорящий знает разницу между

текстом и нетекстом — списками слов или любыми наборами предложений. Такое

допущение является для говорящего нормой, оно функционально, потому что опирается не столько на узнавание слов и структур, сколько на понимание той роли, которую играет язык в подобной ситуации. При этом за языком признается какая-то роль только в том случае, если он приемлем как текст (там же). При таком глобальном понимании текста языковедение вообще мыслится как «лингвистика текста».

В момент зарождения «лингвистики текста» ученые, вероятно, не ставили перёд собой

глобальной цели переориентации традиционного языковедения. Они видели перед собой

простое расширение рамок научного описания языковых явлений. После десятилетий

увлеченного изучения хорошо известных структурных единиц языка они неожиданно

оказались перед совершенно новой областью научного интереса. Они заглянули за границы

отдельного предложения и увидели новый, яркий мир содержательных взаимосвязей и

структурных сплетений целого речевого произведения.

3. Определение лингвистики текста

В современной лингвистической литературе можно встретить различные определения

лингвистики текста. В «Лингвистическом энциклопедическом словаре» лингвистика текста трактуется как «направление лингвистических исследований, объектом которых являются правила построения связного текста и его смысловые категории, выражаемые по этим правилам» (Лингвистический энциклопедический словарь 1990: 267). Интересно, что автор данного определения Т. М. Николаева ранее давала несколько иную трактовку этому понятию: «Лингвистика текста — научная дисциплина, цель которой — найти и построить систему категорий текста со специфическими для нее содержательными и формальными единицами, а также описать условия "правильной" человеческой коммуникации» (Краткий

словарь... 1978: 469).

Два приведенных выше определения разделяет промежуток времени в двенадцать лет.

Несомненно, определение, датируемое 1990 г., компактнее и точнее отражает суть

лингвистического анализа текста. В определении 1978 г. отчетливо видны надежды

исследователей в большей степени на возможности нового лингвистического направления,

чем на имеющиеся результаты, хотя лингвистика текста квалифицируется в нем как «научная

дисциплина».

В зарубежной научной литературе лингвистика текста дефинируется похожим

образом. Ср., например, определение в словаре лингвистических терминов X. Бусманн:

«Лингвистика текста — языковедческая дисциплина, занимающаяся анализом языковых

закономерностей, которые выходят за рамки одного предложения, она имеет своей целью

определить конститутивные признаки текста как единицы языка и тем самым заложить

основы теории текста» (Bufimanr 1990: 779). Или в словаре Метцлера она определяется как

«языковедческая дисциплина, которая исследует структурные свойства текстов, условия их

производства и взаимосвязанности, их языковой вариативности и обработки» (Metzlei

Lexikon Sprache 1993: 637).

Суть всех приведенных выше определений лингвистик текста сводится к выделению

внутри лингвистики (языковедения, языкознания) отдельного направления — исследования

целых речевых произведений и их фрагментов (частей отрезков, единиц). Вопрос о том,

являются ли целые речевые произведения такими же полноценными языковыми знака Ми,

как фонемы, морфемы, слова и предложения, решаете; в каждом конкретном случае по-

разному в зависимости о научной позиции исследователя.

4. Место лингвистики текста среди других научных дисциплин

Справедливости ради следует сказать, что с момента зарождения лингвистики текста

не прекращаются научные споры по поводу статуса этой лингвистической дисциплины, по

поводу ее места среди других научных дисциплин, В лингвистической литературе можно

встретить самые разные трактовки сущности данного направления научного поиска. В них,

как в капле воды, отражаются различные точки зрения исследователей на природу текста, а

также различные подходы к его описанию.

Автором одной из существующих точек зрения на место лингвистического анализа

текста среди других научных дисциплин является голландский ученый Тойн ван Дейк, от-

дающий предпочтение названию «наука о текстах» (Textwis-senschaft), но не избегающий

также наименования «лингвистика текста» (Дейк 1989: 111-160). По мнению Т. ван Дейка,

«наука о текстах» — это междисциплинарная наука, интегрирующая отдельные

самостоятельные научные направления, такие как теология, история, юриспруденция и др.,

также занимающиеся текстом. Он предлагает следующую схему такой междисциплинарной

науки (Dijk 1980: 1-13).

Естественно, во всех этих научных дисциплинах текст рассматривается под разными

углами зрения и с разной целевой установкой:

— в исторической науке речь идет прежде всего о социальных, политических и

культурных обстоятельствах возникновения текстов и их вариантов;

— в теологии — об интерпретации преимущественно религиозных текстов;

— в юриспруденции — о толковании юридических текстов и их применении в

разрешении различных конфликтных ситуаций;

— в социальной психологии исследователь имеет дело с отношениями между

определенными текстовыми структурами и их воздействием на знания, мнения, позиции и

действия отдельных индивидов, групп людей или каких-либо сообществ;

— в когнитивной психологии кроме всего прочего изучаются процессы,

происходящие при производстве и восприятии определенных речевых форм;

— в литературоведении объектом внимания ученых являются прежде всего

художественные тексты;

— в лингвистике выделяются три направления анализа текста: синтаксис, семантика и

прагматика (здесь очевиден семиотический подход Т. ван Дейка к описанию текста,

предполагающий выделение именно этих трех разделов семиотики) (подробнее см.

(Семиотика 1983)).

Как видно из схемы на рис. 1, лингвистика текста в понимании Т. ван Дейка

представляет собой всего лишь часть более общей «науки о текстах» (Textwissenschaft).

Позднее Т. ван Дейк предпочитает вообще говорить не об анализе текста, а об анализе

дискурса как понятия, включающего в себя также текст. Ср.: «Изучение дискурса не

ограничивается эксплицитным описанием структур самих по себе. Результаты исследований

дискурса в области таких различных дисциплин, как теория речевой коммуникации,

когнитивная психология, социальная психология, микросоциология и этнография, показали,

что дискурс не является лишь изолированной текстовой или диалогической структурой.

Скорее, это сложное коммуникативное явление, которое включает в себя и социальный

контекст, дающий представление как об участниках коммуникации (и их характеристиках),

так и о процессах производства и восприятия сообщения» (Дейк 1989: 112-113). Или еще

более очевидное: «...дискурс, нарушая интуитивные или лингвистические подходы к его

определению, не ограничивается рамками конкретного языкового высказывания, т. е.

рамками текста или самого диалога» (там же: 122).

Несколько иное видение места лингвистики текста в «науке о тексте» предлагает

Генрих Плетт. Как следует из схемы на рис. 2, его «наука о текстах» (Textwissenschaft)

включает в себя три большие области, а именно: теорию текста, прикладную науку о текстах

и анализ текста. Каждая из названных выше областей предполагает дальнейшее членение

причем эти подразделения могут пересекаться, взаимно дополнять и проникать друг в друга.

Так, теорию текста составляют теоретическая лингвистика, теория литературы и теория о

стилях; в прикладной науке о текстах отдельно выделяются прикладная лингвистика,

методология и стилистика; анализ текста предполагает разграничение таких направлений,

как лингвистика текста, интерпретация литературы и анализ стиля. Внутри каждого из этих

разделов выделяются свои более мелкие участки. Так, в собственно лингвистике текста

выделены такие участки анализа, как делимитация (членение), распространение и связность

текста, его микро-, медио- и макроструктура, референция, региональные особенности и

стадии текста (Plett 1975: 22).

Выше уже указывалось, что в современной лингвистике существуют разные

наименования того направления научного поиска, которое обращено к изучению текста (см.

Введение). Особенности каждого из них будут даны далее, потому что различия в подходах к

анализу и описанию текстов, как правило, находят свое выражение также в терминологиче-

ской сфере. Только одно обстоятельство представляется несомненным: современная

лингвистика текста, в которой целое речевое произведение рассматривается под самыми раз-

ными углами зрения, носит явно выраженный междисциплинарный характер. В современном

лингвистическом анализе текста, как в кипящем котле, из разных составных частей

образуются новые комбинации научных вкусов и пристрастий, рождаются и развиваются

новые концепции описания целых речевых произведений. По мнению видного немецкого

языковеда К. Вринкера, в настоящее время лингвистика текста занимает центральное место в

лингвистике, 'как в теоретическом, так и практическом плане (Blinker 1993: Vorwort).

СОВРЕМЕННЫЙ АНАЛИЗ ТЕКСТА И АНТИЧНАЯ РИТОРИКА

Rem dicendo subjiciet oculus Cicero

Речью поставить дело перед глазами Из «Оратора» Цицерона

1. Истоки современного анализа текста

Новые научные теории редко возникают на пустом месте. Как правило,

возникновению новых научных направлений предшествуют многолетние разрозненные

попытки отдельных ученых осмыслить и описать те или иные феномены, выходящие за

рамки привычных знаний о природе вещей. Иногда, для того чтобы оценить масштаб

научных достижений в той или иной области, необходимо заглянуть далеко в глубь веков и

сопоставить давние представления с новейшими открытиями. Все эта справедливо и по

отношению к лингвистическому анализу текста.

Современные теоретики лингвистики текста единодушно сходятся в том, что первые

попытки научного подхода к анализу текста были предприняты античными риторами (см.,

напр. (Kalverkamper 1981: 5)). Именно поэтому знакомство с историей и идеями

классической риторики позволяет проследить истоки многих нынешних достижений

лингвистики текста.

В современном языковедении риторика трактуется как «филологическая дисциплина,

изучающая способы построения художественно выразительной речи, прежде всего про-

заической и устной» (Лингвистический энциклопедический словарь 1990: 416). В

человеческом обиходе под риторикой (от греч. rhetorike" 'ораторское искусство') понимается,

во-первых, теория и искусство красноречия, а во-вторых, напыщенная, красивая, но

малосодержательная речь (Словарь иностранных слов 1989: 446). Несомненно, данное

понимание сложилось под влиянием целого ряда моментов, отражающих прежде всего

последний этап развития риторики, однако у нас особый интерес вызывают те аспекты

классической риторики, которые получили последующее научное осмысление в

современном анализе текста. А для знакомства с этими аспектами нам необходимо глубже

заглянуть в историю «искусства красноречия».

В науке родоначальниками риторики признаются софисты (от греч. sophistes

'искусник, мудрец'). Так называли риторов — платных учителей, которые не только обучали

красноречию, но и составляли речи для нужд граждан (Кохтев 1994: 6). Свою задачу

софисты видели в том, чтобы научить граждан «хорошо и убедительно говорить о поли-

тических и нравственных вопросах» (Тройский 1983: 174). При этом самым важным для

оратора было не достижение истины, а убедительность. По мнению одного из самых

известных софистов Горгия, убеждать может только искусно составленная речь, причем

совершенно не важно, соответствует она истине или нет (цит. по (Кохтев 1994: 7)). Он

говорил также: «Слово есть великий властелин, который, обладая весьма малым и

совершенно незаметным телом, совершает чудеснейшие дела. Ибо оно может и страх

нагнать и печаль уничтожить, и радость вселить и сострадание пробудить» (цит. по (Кохтев

1992: 5)). Во времена Горгия риторика признавалась «царицей всех наук», а обучение

красноречию было высшей степенью античного образования.

В более чем 2500-летней истории риторики выделяются несколько этапов, во время

которых заметен различный подход к пониманию самого предмета риторики.

Первый этап связан с расцветом греческой цивилизации. Основой риторики данного

периода является концепт убеждения. Аристотель определяет риторику как «искусство на-

ходить возможные способы убеждения относительно любого предмета» (Аристотель 2000:

8).

Второй этап в большей мере характерен для римской цивилизации. В этот период

римский ритор Квинтилиан, автор «Риторических наставлений» в двенадцати книгах,

полемизируя с Аристотелем, предлагает иное определение риторики — ars bene dicendi —

«искусство говорить хорошо» (см. (Безменова 1991: 14; Кохтев 1992: 26)).

Третий этап в развитии риторики, расцвет которого приходится на средние века и

начало эпохи Возрождения, характеризуется еще большим отходом от первоначального

содержания. Для этого периода свойственна трактовка риторики как «искусства украшения

речи» (ars ornandi). Непосредственным предметом ведения риторики оказываются пре-

имущественно письменные тексты. Такое понимание сохранилось вплоть до наших дней и

нашло свое отражение в словарных дефинициях многих справочников; ср., например,

определение риторики в «Словаре иностранных слов» (1989: 446).

В настоящее время наблюдается новый этап развития риторики как филологической

дисциплины. Становление риторики нового типа (ее иногда называют «неориторикой» или

«неориторической теорией аргументации» или просто «теорией аргументации») связано

прежде всего с работами X. Перельмана, обратившегося в 50-60-х годах к изучению логики

ценностных суждений в юриспруденции. Он решил возвратить риторике ее первоначальный

смысл — быть искусством убеждения. Тем самым он открыл для себя риторику как «логику

неформального суждения». Новая риторика, в основе которой лежит аристотелевский канон,

должна заняться, по мнению X. Перельмана, изучением правил аргументации, во всех типах

высказываний, при любом типе аудитории, для того чтобы убедить последнюю принять сто-

рону оратора (цит. по (Безменова 1991: 15)).

Итак, в многовековой истории риторики сплелись воедино разные подходы к

трактовке ее сути. Греческое «искусство убеждать» сменилось римским «искусством

говорить хорошо», которое, в свою очередь, уступило место «искусству украшения речи». И

вот на новом витке истории первоначальные идеи античной риторики обретают силу на

более высокой ступени развития.

В самом общем виде риторику можно определить как искусство (прежде всего

словом) убедить собеседника (или собеседников) в собственной правоте. Другими словами,

это искусство воздействовать на мысли, знания, позицию и действия собеседника

определенным образом. В этом античная риторика (а вместе с ней и теория аргументации)

причудливо перекликается с современной лингвистической прагматикой, отводящей целевой

установке, интенции говорящего фундаментальную роль в объяснении механизма

функционирования языка, а также с теорией речевых актов, занимающейся созданием

универсальной классификации речевых действий.

2. Содержание античной риторики

Согласно античному канону риторика включает в себя пять частей, соответствующих

пяти необходимым (и обязательным) этапам работы оратора над речью: 1) нахождение темы

(inventio), 2) расположение материала (dispositio), 3) словесное выражение (elocutio), 4)

запоминание (memoria), 5) произнесение (vox) (Лингвистический энциклопедический

словарь 1990: 417; Coseriu 1981: 165). Другими словами, классическая схема риторики

состоит в следующем: 1) найти, что сказать, 2) найденное расположить по порядку, 3)

придать ему словесную форму, 4) утвердить все это в памяти, б) произнести (Кохтев 1994:

13). Таким образом, риторический процесс охватывает весь путь от замысла оратора к

звучащему слову.

Инвенция (inventio; invenire quid dicas букв, 'изобрести, что сказать')- Перед оратором

прежде всего стоит выбор темы и цели выступления. Он должен отчетливо представлять

себе, о чем и для чего он будет говорить. Важно также, чтобы он помнил об этом в каждый

момент речи.

Схема инвенции традиционно включает в себя три части: «нравы», «аргументы» и

«страсти».

Под понятием «нравы» в риторике подразумеваются те качества, которые позволяют

оратору установить контакт с аудиторией и утвердить свой авторитет. Аристотель называет

три причины, вызывающие безоговорочное доверие к говорящему, — это рассудительность,

добродетельность и доброжелательность. Если слушателям кажется, что оратор обладает

всеми этими качествами, они непременно чувствуют к нему доверие (Аристотель 2000: 59).

Главная задача оратора — представить аудитории убедительные «аргументы» в

доказательство своей правоты. Изучение различных способов доказательств включаете себя

описание собственно аргументов и так называемых общих мест. Аргументом в риторике

называется форма рассуждения, имеющая целью из известных положений вывести новое.

Основные виды аргументов следующие.1

Силлогизм (две посылки, один вывод). Более всего этот вид аргумента свойствен

научному доказательству, принятому в логике. Например: (1) Следует любить то, что обла-

гораживает. Изящные искусства облагораживают. Следовательно, надо любить изящные

искусства?

Энтимема — один из видов силлогизма, в котором одна из посылок остается неявной

(«в уме») и аргумент сводится к двум положениям (антецеденту и следствию). Этот вид

силлогизма более подходит для использования в речи, где многие моменты остаются

невыраженными. Приведенный выше пример собственно силлогизма в этом случае приобре-

тает вид: (2) Следует любить то, что облагораживает. Значит, надо любить изящные

искусства. Ср. пример энтимемы из «Риторики» Аристотеля: (3) Благоразумным кто рожден,

тому не следует / Детей чрезмерно мудрыми воспитывать. I Таким присуща праздность,

кроме этого / Сограждан зависть возбуждают лютую (Аристотель 2000: 93).

1 Подробное описание видов аргументов см. (Безменова 1991: 24—29). Примеры взяты у Н.

А. Безменовой (там же).

Эпихерема — развернутый силлогизм. Так, приведенный выше собственно силлогизм

можно развернуть в следующую цепочку умозаключений: (4) Кто может не любить изящные

искусства? Они обогащают наш ум, смягчают наши нравы; именно они совершенствуют род

человеческий. Самолюбия и здравого смысла достаточно, чтобы понять их неоценимую

пользу и необходимость развития.

Дилемма — разновидность сложного силлогизма (две противоположные посылки и

одно умозаключение). В качестве примера можно привести реакцию римского сената на

уговоры Тарквиниев возвратить им имущество, блага и права: (5) Не вернуть им их — дать

предлог к войне; вернуть — представить им оружие и средства нападения.

Сорит — цепочка взаимосвязанных положений. Например: (6) Верующий человек

почитает бога; тот, кто чтит бога, чтит его заветы;, один из заветов — милосердие к

ближнему; милосердие предупреждает преступление, облегчая страдания и нищету;

предупреждение преступлений служит интересам государства.

Кроме аргументов, различающихся по форме рассуждения, в риторике

рассматривались также аргументы, учитывающие источник, происхождение. Таковыми

признавались: пример — силлогизм, одной из посылок которого является исторический факт

или интересное событие; индукция — общий вывод, проистекающий из различных частных

примеров; «личный» аргумент — вывод, проистекающий из посылок, действий или слов

оппонента, противопоставленных оратором своим собственным посылкам, действиям или

словам.

энтимеме. При этом предпочтение он оказывает энтимеме как собственно риторическому

средству: «Примерами следует пользоваться в том случае, когда для доказательства нет

энтимем, ибо убеждают с их помощью, когда же энтимемы есть, то примерами следует

пользоваться как свидетельствами после энтимем в виде эпилога, тогда как в начале они

похожи на индукцию, а ораторским речам индукция не свойственна, за исключением

немногих случаев, когда же они помещены в конце, то похожи на свидетельства, а свидетель

всегда вызывает доверие. Поэтому если поместить их в начале, необходимо говорить много,

а в конце — достаточно одного примера, ибо свидетель, заслуживающий веры, полезен даже

один» (Аристотель 2000: 93).

Правила применения аргументов: 1) доказательства — основа ораторской речи; 2)

доказательства следует не столько умножать, сколько взвешивать; 3) отбрасывать ар-

гументы, которые могут быть отвергнуты.

В основе классического учения о «страстях» лежит представление о двух главных

человеческих страстях — Любви и Ненависти. Именно они формируют все другие, второсте-

пенные чувства. По определению Аристотеля, «страсти — это все то, под влиянием чего

изменяется состояние людей и принимаются различные решения, а также то, с чем связано

огорчение или удовольствие: например, гнев, сострадание, страх и всем им подобные и

противоположные им чувства» (там же: 60). Аристотель дает подробную характеристику

чувству гнева, пренебрежения, милости, любви, страха, стыда и другим человеческим

свойствам, используемым оратором в «искусстве убеждать» аудиторию. Он описывает также

возможное воздействие речи на людей различных возрастных и социальных групп (там же:

60-88).

Соотношение между «нравами», «аргументами» и «страстями», т. е. тремя основными

нравом, убедить аргументом, тронуть чувством.

Общие правила инвенции, обязательные для любого оратора:

1) «нравы», «аргументы» и «страсти» должны взаимодействовать для достижения

единой цели — убеждения;

2) один из трех подходов должен быть выбран в качестве доминирующего;

3) «нравы» и «страсти» более всего подходят для сочинений, адресованных «слабым,

чувственным людям и молодежи»;

4) аргументы должны преобладать в речи, обращенной

к людям степенным и разумным;

5) злоупотребление нравами и страстями легко высмеивается;

6) использование опыта предшествующих поколений ора

торов (Безменова 1991: 26-27).

Кроме собственно доказательств к инвенции относятся также «общие места»

аргументов. Античные риторы подчеркивали, что все сюжеты, темы, объекты ораторского

выступления имеют определенное сходство и могут рассматриваться под общим углом

зрения. Такое сходство может быть внутренним, исходящим из самого предмета —

внутренние общие места (определение, или дефиниция, перечисление частей, сравнение,

обстоятельство) и внешним, представляющим собой дополнительную аргументацию не

обязательно логического характера — внешние общие места (постановления, законы,

свидетельские показания и т. п.) (там же: 27-28).

Таким образом, инвенцию можно назвать этапом упорядочивания мысли о предмете

речи. Она предполагает выбор определенной стратегии аргументации. Эта стратегия может

быть обусловлена тем образом, который оратор предполагает создать у аудитории («нравы»),

либо той реакцией слушателей, на которую рассчитывает оратор («страсти»), либо по-

тенциальной возможностью раскрытия темы сообщения («аргументы»).

Классическая инвенция обращена к анализу трех сторон акта коммуникации, которые

ныне принято называть: отправитель речи (говорящий) — получатель речи (слушатель) —

сама речь (текст). В современной лингвистической теории этим составляющим акта

коммуникации уделяется значительное место (в том числе и в лингвистике текста).

Диспозиция (dispositio; inventa disponere букв, расположить изобретенное). Основное

назначение диспозиции — членение тематического материала, полученного в результате

инвенции, и определение порядка следования частей.

Огромное внимание, с которым античные ораторы относились к данному этапу работы над

речью, нагляднее всего демонстрируют следующие слова Платона: «Всякая речь должна

быть составлена, словно живое существо, — у нее должно быть тело с головой и ногами,

причем туловище и конечности должны подходить друг к другу и соответствовать целому»

(Платон 1970: 203) — цит. по (Кохтев 1992: 8). Оратор должен ясно представлять себе общий

принцип и частные задачи речи и в соответствии с этим строить свою аргументацию.

Согласно античному канону2 речь делится на шесть частей: введение, предложение,

повествование, подтверждение, опровержение и заключение. Для менее значительных тем

диспозиция может быть ограничена тремя основными частями: вступлением,

подтверждением и заключением. (Нетрудно заметить, что в подавляющем большинстве

современных общественно-политических и научных текстов наличествуют только три

упомянутые выше части.)

Главным общим правилом диспозиции является следующее: оратор должен помнить о

цельности сочинения и с этой целью кратко, в одной фразе, резюмировать и держать в уме

свое мнение по поводу излагаемого сюжета. Я думаю, что это правило могло бы сослужить

добрую службу многим современным публичным сочинителям.

Введение. Главная цель введения — расположить в свою пользу аудиторию. Для

достижения этой цели применяются три типа введения: простое (введение в предмет

согласно заявленной теме), косвенное (используется в сложных случаях, когда оратор

сталкивается с явно враждебной аудиторией) и внезапное (ex abrupto 'сразу, внезапно') —

резко эмоциональное начало, применяемое в редких случаях. Классическим примером

внезапного начала может служить одна из знаменитых речей Цицерона Катилине: "Quousque

2 Общую характеристику диспозиции см. (Безменова 1991: 29-34)

tandem abutere, Catilina, patieniia nostra? Quam diu etiam furor iste tuus nos eludet? Quern ad

finem sese effrenata jactabit auda-cia?" «Доколе же, наконец, Катилина, ты будешь злоупот-

реблять нашим терпением? До каких пор твое бешенство будет ускользать от нас? Где

предел твоей необузданной дерзости?» (Бабичев, Боровский 1982: 676).

Античные риторы придавали вступлению исключительно важное значение.

Аристотель учил: «Итак, вступление есть начало речи, то же, что в поэтическом

произведении — пролог, а в игре на флейте — прелюдия. Все эти части — начало, они как

бы прокладывают путь для последующего» (Аристотель 2000: 136).

Правила работы над введением:

1) обратить особое внимание на введение, от которого в

значительной мере зависит успех всего сочинения в целом;

2) во введении использовать «нравы»;

3) сочинять введение, исходя из существа рассматриваемой темы, не допуская

«забегания» вперед;

4) писать введение последним (по совету Цицерона);

5) избегать как банального, так и излишне экстравагантного введения;

6) стиль введения прежде всего должен быть доступным.

Предложение состоит из разложения темы на составные части и представления ее в

резюмированном виде. Необходимость включения этого этапа в общий цикл

обусловливается сложным и неочевидным характером темы.

составляющих композицию темы: описание предметов, мест, лиц.

Правила наррации:

1) повествование должно затрагивать только основные

факты, имеющие непосредственное отношение к теме;

2) факты должны находиться в соответствии с действующими лицами, т. е. должны

быть правдоподобными;

3) повествование должно быть кратким и четким;

4) интерес ко всей речи в значительной мере зависит от

эффекта, вызванного изложением фактов;

5) наррация должна сопровождаться описанием, оживляющим сухие факты;

6) для описания следует выбрать наиболее выгодную точку зрения;

7) при описании следует избегать расплывчатости и излишних деталей;

8) место описания — в начале повествования.

оратору предстоит развернуть аргументацию, от которой зависит успех речи. Основная

задача подтверждения — доказательство истинности посылок, выдвинутых в предложении.

Правила конфирмации:

1) в подтверждении должны быть собраны воедино все замечания касательно

применения необходимых доказательств;

2) с этой целью необходимо осуществить ревизию всех «общих мест», рассмотренных

в инвенции;

3) при выборе аргументов менее заботиться об их количестве, нежели их качестве;

4) наилучшим признается так называемый Гомеров по рядок следования аргументов:

вначале сильные аргументы, затем несколько доказательств средней силы, в конце —

один наиболее мощный аргумент;

5) тщательно избегать нисходящего порядка аргументов;

6) сильные аргументы следует изолировать и преподносить в самой простой форме,

слабые — группировать по нескольку, для того чтобы они поддерживали друг друга.

Заключение — последний этап диспозиции. По Аристотелю, «заключение преследует

четыре цели: расположить слушателя доброжелательно к себе и недоброжелательно к

противнику; усилить или умалить значение дела; разжечь страсти у слушателя; напомнить, о

чем шла речь» (Аристотель 2000: 147).

Правила работы над заключением:

1) заключение должно содержать резюме аргументации, развернутой в

подтверждении, и вызывать эмоции публики;

2) заключение требует точности изложения и разнообразия в стиле;

3) из подтверждения отбираются наиболее сильные места;

4) при использовании «страстей» следует помнить об умеренности;

5) стиль заключения должен быть живым и эмоционально насыщенным.

Диспозиция является следующим (за инвенцией) этапом работы автора над речью,

этапом, предшествующим непосредственной вербализации замысла. Необходимость этого

этапа диктуется двумя фундаментальными свойствами речи — линейностью и

дискретностью (членимостью). В результате инвенции тема оказывается расчлененной на не-

сколько частей (субконцептов), позволяющих наглядно представить себе («в уме»)

содержание речи. Таким образом, если инвенция является этапом конкретизации и

упорядочивания мысли, то основное содержание диспозиции сводится к синтагматической

аранжировке темы. Но тема как набор субконцептов не имеет линейной конфигурации, она

не может быть сразу, единовременно обрушена на аудиторию. Дело в том, что если при

зрительном восприятии пейзажа или картины, как отмечает Батте, «мысли входят в наше

сознание толпой» ((Batteux 1793: 264) — цит. по (Безменова 1991: 33)), то при восприятии

речи «мысли, привязанные к ... словам, появляются друг за дружкой, достигая, таким

образом, сознания слушающего» (там же).

Таким образом, с одной стороны, линейность речи диктует необходимость линейного

представления субконцептов, составляющих тему. С другой стороны, дискретность речи,

возможность вычленения отдельных фрагментов сообщения облегчает автору

концептуальное построение речи в соответствии со своими коммуникативными

намерениями.

Античные авторы обращали внимание на многие особенности речи, которые в

современной науке являются предметом специального изучения. Вспомним, например,

известный в психологии «закон первого и последнего места» (или «эффект края»), согласно

которому при прочих равных условиях лучше запоминается та информация, которая распо-

ложена в начале и конце сообщения (Зимняя 1990: 168). Этот закон прекрасно согласуется с

античным правилом расположения аргументов в речи, когда наилучшим признается так

называемый гомеров порядок. Располагая наиболее важные элементы доказательства в

начале и конце речи, античные авторы добивались высшей убедительности своих

выступлений.

Элокуция (elocutio; ornare verbis букв, 'украсить словами') — это словесное выражение

того, что уже содержательно определено и расчленено (на этапе инвенции), а также

расположено в определенном порядке (на этапе диспозиции).

Именно на этом этапе замысел автора получает свою конкретную словесную форму

(Лингвистический энциклопедический словарь 1990: 493).3 Элокуция как центральная часть

риторики, как учение о словесном выражении в дальнейшем стала основой для выделения

стилистики в качестве самостоятельной лингвистической дисциплины (там же).

Содержание элокуции составляют общие наблюдения над различными

грамматическими формами и конструкциями (предложение, фраза, период), описание и

3 Общее описание элокуции дается по (Безменова 1991: 34-43).

классификация риторических фигур, учение о стиле и его разновидностях, учение о

«формах» стиля и «формах» речи.

Еще Аристотелем были выделены три вида конструкций: предложение, или

выражение простого суждения, фраза, или связка суждений, образующая умозаключение;

период, или связка умозаключений, служащая полному раскрытию развернутой концепции.

По мнению Н. А. Безменовой, именно в риторике (Batteux 1793) была выдвинута гипотеза об

уровневой организации текста: «Если природа создала определенные законы для взаимной

аранжировки слов (в предложении), то они должны сохраняться и для частей в периоде, и

для периодов в целой речи» (Безменова 1991: 35). Идея аналогии, касающаяся взаимного

расположения и отношений между мелкими и крупными языковыми единицами, была, как

известно, популярна в античные времена; популярна она и в наши дни (см., напр. (Лайонз

1978: 25-28)).

Предметом особой заботы риторов было описание различных фигур речи. Согласно

традиции, идущей от Цицерона, фигуры делятся на два больших класса: фигуры мысли

(figurae sententiarum schemata) и словесные фигуры (figurae verborum). Основное различие

между этими двумя большими классами состоит в том, что фигуры мысли зависят

исключительно от воображения или изменения мысли: фигура остается одной и той же, даже

если в ней заменить все слова. Словесные фигуры зависят от выбора слова, они могут

исчезнуть при замене слов. Например, при замене в фигуре «сто парусов» слова «парус» на

«парусник» (сто парусников), мысль сохранится, но фигура исчезнет (Безменова 1991: 37).

Предметом риторики являются прежде всего словесные фигуры. Фигуры дикции

затрагивают звуковой состав слов: например, синкопа — это выпадение одного или

нескольких звуков в середине слова (ср.: лат. disciplina — discipulina). Фигуры конструкции

представляют собой структуры, выражение смысла которых происходит за счет

грамматической конструкции: например, силлепс — это объединение в синтаксическом

построении двух или более однородных членов, так или иначе различающихся в

грамматическом отношении (большинство людей говорят вместо большинство людей

говорит). Выделяются также фигуры, в рамках которых слова сохраняют свое прямое

значение (например, при повторах), и фигуры с переносным значением слов — тропы.

Особое место в риторике отводится изучению фигур с переносным значением —

тропов. Переносный смысл, создающий троп (от греч. tpoTCOi; 'вертеть, поворачивать'),

возникает в результате определенной модификации прямого смысла. Квинтилиан дает

следующее определение этому понятию: «Троп есть выразительная перемена или искусный

перенос слова или речи от собственного значения на другое» (Квинтилиан 1834) — цит. по

(Кохтев 1992: 28). Основными тропами в риторике признаются метафора, метонимия, си-

некдоха, эпитет, антономаза, катахреза, ономатопея, перифраза, аллегория, ирония,

гипербола. Самым красивым и наиболее употребительным тропом с давних пор считается

метафора. По словам Квинтилиана, она «дарована нам самой природой» (Античные теории

языка и стиля 1996: 232).

Античные авторы обращали внимание на то, что от выбора того или иного слова, того

или иного образного выражения может зависеть весь смысл фразы. Аристотель, полемизируя

с софистами, писал: «Неверно утверждение Брисона, что сквернословия нет, поскольку одно

слово можно сказать вместо другого, если они значат одно и то же. Это ошибка, ибо одно

слово более употребительно, более пригодно, чем другое, чтобы представить дело наглядно.

Кроме того, разные слова представляют предмет не в одном и том же свете, так что и с этой

стороны следует предположить, что одно слово прекраснее или безобразнее другого» (Арис-

тотель 2000: 117). Далее: «То же и в области эпитетов, можно образовывать их от худшего

или постыдного, например эпитет "матереубийца", но можно и от лучшего, например

"мститель за отца". Точно так же и Симонид, когда победитель состязания в беге на

колесницах, запряженных мулами, предложил ему незначительную плату, отказался

написать стихотворение под тем предлогом, что он затрудняется воспевать "полуослов";

когда же получил достаточное вознаграждение, написал: Привет вам, вихреногих кобылиц

дщери, хотя эти мулы были по-прежнему дочерьми ослов» (там же).

Традиция уважительного отношения точному словесному воплощению авторского

замысла передавалась античными риторами из поколения в поколение. Цицерон усматривал

в выборе «точных и прекрасных слов» главную заботу всех ораторов и сочинителей, считая,

что он «придает речи, как прекраснейшим статуям, величие и вместе с тем красоту, патину

старины, значительность, силу и мощь и прочие качества, какие только возможны. Он как бы

вкладывает в предмет некую говорящую душу» (Античные теории языка и стиля 1996: 223).

Завершающий этап элокуции — учение о стиле и о жанрах речи. По мнению

Аристотеля, «недостаточно знать, что следует говорить, но нужно также знать, как следует

говорить» (Аристотель 2000: 113). По Аристотелю, «речи написанные воздействуют более

благодаря своему стилю, чем содержанию» (там же: 114). Основное достоинство стиля

заключается в его ясности, потому что только ясная речь достигает своей цели. Кроме того,

стиль должен соответствовать предмету речи (там же: 114-115). Уже более 2000 лет назад

Аристотель говорил о различном впечатлении, оказываемом на аудиторию письменными и

устными текстами, т. е. затрагивал вопросы, по сей день составляющие предмет острейших

дискуссий в науке (подробнее см. главу 6). Он объяснял, почему «речи письменного стиля

представляются сухими, а речи ораторов, даже произнесенные с успехом, — неискусными,

когда их берут в руки для чтения» (там же: 134).

Таким образом, триада «инвенция — диспозиция — элокуция» оказывается

взаимосвязанной риторической схемой, охватывающей подготовку и собственно процесс

текстообразования. Каждая из этих частей имеет смысл только в качестве составной части

единого речетворческого процесса, начиная от зарождения авторского замысла вплоть до его

реализации в речи.

Запоминание (memoria) — совокупность мнемотехнических приемов, используемых

для облегчения запоминания текста.

Многие античные авторы достигли известности, кроме всего прочего, также

благодаря своей удивительной способности к запоминанию. Квинтилиан упоминает,

например, о римлянине Гортезии, который однажды после завершения аукциона, длившегося

целый день, сумел без ошибок и в правильной последовательности перечислить все

выставленные на продажу предметы, их цены и покупателей (Мпе-motechniken... 1989: 14).

В древней Греции обязательным атрибутом любого судебного заседания были

водяные часы. С последней каплей воды в часах заканчивалось выступление оратора. Часы

ставили оратора в жесткие временные рамки, заставляли его заранее планировать

содержание и произнесение своей речи. Вся эта подготовительная работа производилась на

этапе запоминания речи.

В основе античной мнемотехники (от греч. \ш\[щ 'па-мять'+ т&ууг\ 'искусство, см. стр.

32 мастерство') лежит убежденность в том, что из всех органов чувств человека наиболее

сильным и развитым является зрение. Поэтому искусство запоминания должно опираться на

зрительную память. Аристотель полагал даже, что мышление невозможно без конкретных

(образных) представлений, а сама память состоит из запечатленных образов (Ibid.).

Один из конкретных приемов, используемых при запоминании речи, опирается на так

называемый принцип ассоциации. Он состоит в установлении связи между воспринимаемым

сообщением и другой информацией, прочно утвердившейся в памяти на основе прошлого

опыта. Эффективные ассоциативные связи между известной и неизвестной информацией

оставляют в памяти человека более заметные следы, нежели изолированное заучивание

новой информации. Именно на этом принципе основано искусство запоминания от

античного времени до наших дней.

Знаменитые античные ораторы с успехом пользовались ассоциативным методом,

соотнося отдельные части (положения) своих речей с известным зданием (например, своим

домом) или известным предметом (например, кораблем). Речи Цицерона основывались,

видимо, на мысленной прогулке по своему дому. Так, вступление он связывал с входной

дверью, первый тезис — с прихожей, дальнейшие части — с другими комнатами дома. Более

мелкие положения могли ассоциироваться с различными предметами мебели и т. п. Во время

выступлений он никогда не испытывал затруднений с воспроизведением речи, потому что

«прогулка по дому» позволяла ему заглянуть во все укромные уголки и тем самым

последовательно коснуться всех необходимых разделов речи.4 После V в. н. э. античная

мнемотехника одновременно с падением Римской империи почти полностью попадает в

забвение.

Произнесение (vox, pronunciatio) — искусство произнесения речи.5 Успехи в

красноречии, как полагали античные авторы, во многом связаны с огромной работой над

техникой речи. Знаменитые ораторы древности работу над исполнением речи считали само

собой разумеющимся делом. Ср. следующую мысль Цицерона: «Нужно ли мне еще

распространяться о самом исполнении, которое требует следить и за телодвижениями, и за

жестикуляцией, и за выражением лица, и за звуками и оттенками голоса?..» (Цицерон 1972:

80).

В произнесении речи основное внимание ораторы уделяли голосу, мимике и жесту.

«Декламационное искусство предполагает в основном использование голоса: как его следует

применять для выражения той или иной страсти, например, когда нужно говорить громким

голосом, когда тихим, когда средним, и как выбирать интонации, например пронзительную,

глухую и среднюю, и какие ритмы употреблять для каждого данного случая. Ибо есть три

вещи, на которые обращают внимание: сила, гармония и ритм» (Аристотель 2000: 113). По

словам Цицерона, существуют «два элемента, украшающие прозаическую речь: приятность

слова и приятность размеров. В словах заключается как бы некий материал, а в ритме — его

отделка» (Античные теории языка и стиля 1996: 264).

Древние ораторы овладели искусством фиксации голосовых тонов, своего рода

нотной записи декламации с помощью диакритических знаков, служащих для отметки

просодии. В те времена существовала мелопея, или искусство создания определенных

модуляций голоса. Так, например, Исократ советовал не допускать столкновения гласных, а

также повторения одинаковых слогов на стыке слов (Античные теории языка и стиля 1996:

181). Квинтилиан предупреждал о том, что согласные так же, как и гласные, могут

«враждовать» между собой, например, если на стыке слов встречаются конечный s и

начальный х, еще худшая картина наблюдается при столкновении двух s, в результате чего,

по его словам, получается «шипение» (там же: 253).

В античной риторике важное место отводилось мимике и жестикуляции. Изучение

правил владения мимикой и жестом, по методу Демосфена, должно было сопровождаться

комплексом упражнений перед зеркалом. Риторы полагали, что жест должен сопровождать

мысль и голос шаг за шагом, не обгоняя их и не задерживаясь перед ними. По их мнению,

жесты должны иметь между собой определенную связь: как не всякая мысль может

находиться в непосредственной близости с другой, так и не всякий жест приличествует

другому.

Существовало несколько общих положений о жестикуляции, например: жест правой

руки должен идти с левой стороны и заканчиваться на правой; левая рука сопровождает

правую; если левая рука идет одна, это означает, вместе с поворотом головы направо,

4 Более подробно об античном искусстве запоминания см. (Mnemotechni-kon... 1989: 14-24).

5 При описании данной части риторического канона использовалась, кроме всего прочего,

краткая хрестоматия по истории французской риторики XVII-XIX вв.; см. (Безменова 1991:

146-207).

презрение или отказ; кисти рук не поднимаются выше линии плеч, или, в крайнем случае,

глаз, а также не опускаются ниже пояса даже в том случае, когда оратор говорит стоя и т. п.

В завершение краткого обзора античной риторики обратим внимание читателя на

взаимосвязанность и взаимообусловленность всех пяти этапов работы ораторов древности

над речью. В классическом, каноне каждый из рассмотренных выше этапов признается

обязательной и необходимой составной частью работы любого оратора (и сочинителя) над

речью. В ходе исторического развития эти пять операций значительно видоизменились. Так,

учение об элокуции стало основой современной стилистики, учение о запоминании пре-

бывало в забвении несколько веков и по-настоящему возрождается только в современную

эпоху.

риторики был монологический текст. Однако из этого наблюдения не следует, что античные

ораторы преуменьшали значение диалога с аудиторией. Они прекрасно умели устанавливать

и поддерживать тесный контакт со слушателями. Многие выступления знаменитых ораторов

представляли собой «свернутый» диалог, в рамках которого можно было реализовать

интеллектуальное и эмоциональное воздействие на публику. Рассмотрим, например (вслед за

Н. А. Безменовой (1991: 19-21)), одну из речей Цицерона. Цицерон, давно уже не державший

речей в сенате, берет слово, чтобы поблагодарить Цезаря за прощение оклеветанного и

впавшего в немилость Марцеллия. Оратор прекрасно осведомлен о крайнем недоумении,

царившем среди сенаторов из-за его длительного молчания. Ср.: (7) Долго я хранил

молчание. Но не из-за страха. Мешала боль за друга. Пока существует сострадание, нет места

клевете. Истина всегда торжествует.

Этот лаконичный текст вызвал овацию римских сенаторов. Однако он оказывается

почти непонятным читателю, если не восстановить внутренний диалог, который Цицерон

ведет с аудиторией.

«Долго я хранил молчание». Эта фраза звучит как вызов на диалог для объяснения

своего молчания, которое молва приписывала опасению Цицерона оказаться неугодным

Цезарю. Эта фраза с неизбежностью провоцирует молчаливый вопрос аудитории:

«Почему?» В самом деле, почему оратор хранил столь долгое молчание?

Ответ Цицерона скор и лаконичен:

«Но не из-за страха». Оратор отвергает оскорбительное предположение публики о его

страхе перед гневом Цезаря. Этот краткий ответ провоцирует новый, уточняющий вопрос

аудитории:

«Почему же тогда?» Следующая фраза Цицерона ставит все на свои места:

«Мешала боль за друга». Это уже почти вызов Цезарю, личным врагом которого был

Марцеллий. Предположительно, следующий вопрос аудитории мог быть таким:

«Почему же сегодня заговорил?» Цицерон отвечает на это:

«Пока существует сострадание, нет места клевете». Сильное слово клевета,

брошенное как обвинение Цезарю, снимает неоднозначность трактовки этой фразы: о чьем

сострадании идет речь — Цезаря, которого призван публично поблагодарить Цицерон, или

самого Цицерона, страдавшего вместе с другом. Ответ прост: сострадание жертве собствен-

ного злодеяния не может быть заслугой тирана.

«Истина всегда торжествует». Заключительная фраза говорит о том, что не сенат, не

Цезарь, а высшая справедливость является подлинным мерилом человеческих поступков.

Идеи риторики проникли в Россию в XVII в. и нашли здесь достаточный отклик.

Самая ранняя из дошедших до нас отечественных риторик — это «Риторика» вологодского

епископа Макария, написанная предположительно в 1617-1619 гг. В основу первой русской

«Риторики» был положен учебник немецкого гуманиста Филиппа Меланхтона, написанный

на латинском языке и изданный в 1577 г. во Франкфурте. При переводе на русский язык

были сделаны некоторые отступления от оригинала: снята фамилия автора, опущены

некоторые примеры, латинские имена заменены русскими, в отдельных случаях введены

новые примеры. Это рукописный учебник, до наших дней дошло 34 рукописи.

«Риторика» Макария состоит из двух частей. В первой части излагаются основы пяти

основных этапов классического риторического канона. Риторика именуется в ней

«краснословием или сладкогласием», а ее части соответственно называются: «изобретение

дела» (инвенция), «чиновное различие» (диспозиция), «соединение слов с пригодными

словы» (элокуция), «память» (запоминание), «гласомерное и вежливое слово»

(произнесение).

Во второй части «Риторики» Макарий выделяет три стиля, три «рода глаголания»: 1)

«смиренный», относящийся к обиходной речи и не поднимающийся «над обычаем по-

вседневного общения»; 2) «высокий», представляющий собой образную речь; 3) «мерный»,

характерный для письменной и деловой речи, — соединение «смиренного» и «высокого»

стилей.

петровского времени она являлась основным учебником риторики в России (Кохтев 1992:

32).

Другими памятниками раннего периода развития риторики в России являются

этих наставлений лежат курсы по риторике, которые Феофан Прокопович читал в Киево-

Могилянской академии в 1705 и 1706-1707 гг. (там же).

Знаменательным этапом развития риторической науки в России было учение М. В.

Ломоносова. Учебник риторики М. В. Ломоносова был напечатан в 1748 г. под названием

«Краткое руководство к красноречию. Книга первая, в которой содержится риторика,

показующая общие правила обоего красноречия, то есть оратории и поэзии, сочиненная в

пользу любящих словесные науки». Однако это был уже второй вариант учебника, а первый

вариант риторики (менее пространный) под названием «Краткое руководство к риторике на

пользу любителей сладкорочия» был написан в 1744 г. и остался в рукописи. «Краткое

руководство к красноречию» М. В. Ломоносова только при жизни ученого переиздавалось

трижды: в 1748, 1759 и 1765 гг. (там же).

М. В. Ломоносов дает следующее определение риторики: «Риторика есть наука о

всякой предложенной материи красно говорить и писать, то есть оную избранный речьми

представлять и пристойными словами изображать на тот конец, чтобы слушателей и

читателей о справедливости ее удовлетворить. Кто в сей науке искусен, называется ритор»

(Ломоносов 1953: 23).

Уже в самом названии учебника М. В. Ломоносов разграничивает собственно

риторику, т. е. учение о красноречии вообще, касающееся прозы и стихов; ораторию, т. е.

наставление к сочинению речей в прозе; поэзию, т. е. наставление к сочинению поэтических

произведений.

Риторика М. В. Ломоносова состоит из трех частей: «О изобретении», «О украшении»

и «О расположении». В § 2 книги первой «Краткого руководства к красноречию» он пишет:

«В сей науке предлагаются правила трех родов. Первые показывают, как изобретать оное,

что о предложенной материи говорить должно; другие учат, как изобретенное украшать;

третьи наставляют, как оное располагать надлежит, и посему разделяется Риторика на три

части — на изобретение, украшение и расположение» (там же: 99). Очевидно, что эти три

раздела соответствуют трем частям классического риторического канона (с перестановкой

двух последних компонентов), затрагивающих непосредственную работу по подготовке и

формированию текста: инвенции, элокуции и диспозиции. Правда, в первом (рукописном)

варианте «Руководства» М. В. Ломоносов упоминает также четвертую часть риторики —

произношение и дает ей краткую характеристику (там же: 78-79), однако в окончательный

(напечатанный) вариант книги этот раздел не включает.

Идеи М. В. Ломоносова на многие годы определили развитие риторики как науки в

России. По мнению специалистов, все последующие русские риторики основывались на

творчестве этого великого мыслителя (Кохтев 1992: 36; 1994: 28).

В начале XIX в. в России происходит разграничение понятий «общей риторики» и

«частной риторики». Автором двух наставлений под названием «Частная реторика» (1832) и

«Общая реторика» (1854)6 был преподаватель русской и латинской словесности в

Царскосельском лицее доктор философии Н. Ф. Кошанский. Каждая из этих риторик имеет

свою цель, свой предмет и свои границы. Общая риторика содержит главные, общие правила

всех прозаических произведений. Частная риторика обращается к конкретному про-

заическому произведению, к его основным достоинствам и недостаткам (Кохтев 1994: 32).

Похожие взгляды высказывает А. И. Галич в своей «Теории красноречия для всех

родов прозаических произведений», изданной в 1830 г. «Теория красноречия» А. И. Галича

состоит из «Части общей, или чистой» и «Части особенной, или прикладной». Он выделяет

четыре главных момента, лежащих в основе искусства красноречия: счастливое изобретение

мыслей, приличных предмету; благоразумное расположение мыслей и умение

воздействовать на слушателей так, чтобы они могли легко воспринимать идею в целом и по

частям; изложение или выражение мыслей словами; провозглашение, т. е. произнесение,

ораторской речи (Кохтев 1992: 49-51; 1994: 31-32).

В этой связи интересно отметить, что аналогичный подход, только уже по отношению

к определению направлений современной лингвистики текста, демонстрирует Т. М. Ни-

колаева, выделяющая два возможных способа описания текстов — с акцентом на общие /

более частные моменты текстовой организации (подробнее см. гл. 5).

При характеристике риторического наследия XIX в. нельзя обойти своим вниманием

также книгу М. М. Сперанского «Правила высшего красноречия» (1844), отражающую

философское направление в риторике. М. М. Сперанский был преподавателем словесности в

Санкт-Петербургской духовной академии и читал в ней курс риторики. Книга написана ярко

и образно. Она обращена не только к разуму, но и к эмоциям читателя. Ср., например,

правила расположения мыслей в интерпретации М. М. Сперанского:

«1. Все мысли в слове должны быть связаны между собой так, чтоб одна мысль

содержала в себе, так сказать, семя другой.

Есть понятия, по естеству, своему тесно связанные между собой, но сия связь не для

всех и не всегда бывает, приметна — надобно открыть, надобно указать путь вниманию,

проводить его, иначе оно может заблудиться или прерваться. В жару сочинения все кажется,

связано между собой; воображение все слепляет в одно. Приходит здравый холодный разум

— и связь сия исчезает, все нити ее рвутся, сочинение распадается на части, и на месте

стройного целого видна безобразная смесь красот разительных.

2. Второе правило в расположении мыслей состоит в том, чтоб все они подчинены

были одной главной.

Во всяком сочинении есть известная царствующая мысль, к сей-то мысли должно всё

относиться. Каждое понятие, каждое слово, каждая буква должны идти к самому концу,

иначе они будут введены без причины, а все излишнее несносно» (Сперанский 1844) — цит.

по (Кохтев 1994: 33-34).

Книга М. М. Сперанского, несомненно, признается одной из самых ярких риторик в

России XIX в.

Мы рассмотрели лишь несколько образцов риторической мысли в России XVII-XIX

вв. За рамками нашего рассказа остались другие опыты теоретического осмысления

6 В XIX в. встречаются два варианта написания - риторика и реторика; в последнем случае

русское написание почти полностью повторяет греческое rhetorike".

античной риторики. Кроме того, в истории России можно встретить настоящие шедевры

практического применения искусства красноречия: замечательные образцы академического

красноречия демонстрировали историки Т. Н. Грановский, В. О. Ключевский, филолог Ф. И.

Буслаев, физиолог И, М. Сеченов, химик Д. И. Менделеев; блестящими судебными

ораторами были В. Д. Спасович, Ф. Н. Плевако, А. Ф. Кони и др.; замечательных высот в

духовном красноречии достигли митрополиты московские Платон и Филарет и многие

другие (подробнее см. (там же)).

В настоящее время во всем мире наблюдается значительный рост научного интереса к

риторическому наследию. Многие положения античной и более поздней риторики нашли

свое отражение в работах современных авторов, разрабатывающих актуальные вопросы

построения текстов. Современное направление риторики получило название неориторики

или неориторической теории аргументации (или просто теории аргументации). Подробнее о

современной теории аргументации см. гл. 16.