Литература : Мемуары : Кариус О. "Тигры" в грязи Кариус Отто

пехотинец был, безусловно, в более выгодном положении, чем мы, если был смел

и делал свою работу хотя бы наполовину грамотно. Мы вошли в заброшенный

русский дом. Крестьяне покинули деревню вечером, не ожидая ничего хорошего.

Там, используя карту, я обсудил с обоими своими командирами взводов то, что

могло произойти ночью на стороне пехоты. У пехоты была задача [212]

окопаться примерно в трех километрах к западу от нас в ранние утренние часы,

установить связь с нашим северным соседом, а затем пройти мимо нас через

новую линию фронта. Поэтому мы должны были продержаться несколько часов на

ничейной земле.

Мы около часа провели в заброшенном крестьянском доме. Мы мило

беседовали, когда вдруг вошел часовой. Он был возбужден и доложил, что

отчетливо слышал, как перекликались друг с другом русские в той части

деревни, которая располагалась на другом берегу речки. Нам это показалось

невозможным, но все-таки мы пошли к своим танкам. Молодой солдат не

ослышался! Нам теперь нужно было соблюдать полное спокойствие, чтобы не

привлекать к себе внимание русских. Теперь уже все командиры были поставлены

в известность. Сделать это оказалось не просто, потому что наши экипажи так

крепко спали после многих бессонных ночей, что их можно было разбудить

только энергичным встряхиванием. Ругаться было невозможно, а шептать на ухо

фронтовикам -- бессмысленно. Не буду повторять, какие слова слетали с

губ ребят в полусонном состоянии, когда мы отрывали их ото сна. Я вздохнул с

большим облегчением, когда, наконец, почти всех собрал вместе. Русским было

бы так просто захватить нас врасплох, если они предполагали, что мы все еще

тут, и действовали тихо

Противник на другой стороне речки демонстрировал все больше признаков

своего присутствия. Вскоре мы услышали, как на той стороне двинулся танк;

его движение направлялось множеством криков, и путь освещался фонариками.

Пора было уходить за деревню для того, чтобы иметь открытый сектор обстрела

и возможность изучить ситуацию. В конце концов, гораздо больше времени

пройдет до того, как первые русские перейдут к нам по маленькому мосту.

Мы открыли ураганный огонь из всех танковых пушек одновременно.

Хотелось бы мне увидеть, какой обескураженный вид был у русских. Затем мы

выехали из деревни. Примерно через 600–800 метров заняли новую

позицию, чтобы оставаться на ней до утра, для того чтобы пехота [213] позади

нас могла окопаться без помех. Используя трассирующие патроны, мы подожгли

несколько домов в деревне. Благодаря этому нас не застигли бы врасплох, и мы

могли что-то видеть при свете пожаров. Если не считать нескольких минометных

залпов, в целом нас не беспокоили. Только один русский танк открыл

беспорядочный огонь в нашем направлении. Он не был прицельным и велся с

большим разбросом. По-видимому, это был тот самый танк, которому они ранее

указывали, как проехать. Лейтенант Эйхорн прицелился, ориентируясь по

вспышкам из пушечного ствола, и после третьего выстрела русские буквально

взлетели на воздух. Полная удача! На заре мы услышали гром выстрелов тяжелых

танковых орудий с востока и северо-востока, но русские не показывались.

На рассвете мы отправились назад тем же путем, что и приехали, и

обнаружили, что позиции на новой линии фронта уже заняты. Я установил связь

с командиром пехотного батальона. Я оставил у него два танка. Еще две машины

были размещены в соседнем батальоне. Остальные машины поехали со мной к

автодороге. Мы выставили охранение в Малинове, где за 20 часов до этого

русские стояли со своим охранением. День был абсолютно спокойным, но мы

знали, что русские готовят новую атаку, и это было затишье перед бурей.

Беспрерывный гром тяжелых танковых орудий был слышен на лесистой

местности, которая начиналась через 1–2 километра к северо-востоку от

нас. Мы ожидали начала атаки русских, однако ошибались. Мы там не

подверглись новым атакам, видели время от времени лишь фигуры отдельных

людей, которые рассматривали нас в бинокли от края леса. Когда они

становились слишком смелыми, мы посылали им несколько стальных

"приветов", и тогда негодники исчезали в лесу.

Самые невероятные слухи разносились на следующую ночь -- что

русская кавалерия прорвалась и танки противника атакуют. Но русские даже и

не думали наступать на наш фронт обороны. К сожалению, мы впоследствии

сильно облегчили им задачу, когда фронт у Дюнабурга передвинулся, а

автодорога была оставлена. [214]

Сложилась следующая ситуация. Дивизия разместила все противотанковое

вооружение (штурмовые орудия, "тигры", противотанковые орудия и

зенитки) вдоль дороги, которая шла от пункта снабжения к Полоцку. Они должны

были отражать предполагаемую атаку русских на юг. Некоторые были расположены

через каждые 50–80 метров и ожидали русских танков. Но русские не

появлялись...

Следующий день также прошел спокойно. Однако русские стягивали все

больше танков в свой район сосредоточения. Танк "Иосиф Сталин"

сыграл со мной злую шутку, когда выбил мое правое ведущее колесо. Я этого не

замечал до тех пор, пока не захотел подать назад после неожиданного сильного

удара и взрыва. Фельдфебель Кершер сразу же распознал этого стрелка. Он тоже

попал ему в лоб, но наша 88-мм пушка не смогла пробить тяжелую броню

"Иосифа Сталина" под таким углом и с такого расстояния. Несмотря

на это, русские все же предпочли ретироваться.

23 июля тоже не принесло неожиданной атаки. Необыкновенная тишина

воцарилась с обеих сторон. Единственной неожиданностью для нас был приезд

двух пропагандистов, подкативших на дивизионном автомобиле. Они выспрашивали

меня о моем танке и его особенностях. Они хотели досконально разобраться в

ситуации. Однако им хватило первого же минометного залпа. Они исчезли так же

быстро, как и появились. Я так и не смог распознать, о какой ситуации шла

речь в репортаже о нашей операции, который появился в прессе. В нем

говорилось о беспрерывных обстрелах и о том, какими храбрыми были мы,

танкисты.

Очевидно, что редко встретишь корреспондента, который понимает, как

передать события такими, каковы они есть, объективно и таким образом,

который отражал бы действительность.

На следующую ночь мне поступило донесение о том, что наше

непосредственное "высшее командование" приняло решение к рассвету

отодвинуть назад наш передний край обороны на позиции к северу от автодороги

Дюнабург -- Полоцк. Рубеж, который мы перед этим с таким [215] трудом

удерживали, передвигался. Он проходил с севера на юг. Теперь предполагалось,

что он будет проходить с востока на запад. Как я обнаружил на следующий

день, рубеж оканчивался у последних домов к северо-западу от Дюнабурга. Там

было установлено 88-мм противотанковое орудие, расчет которого не имел связи

с войсками на востоке и западе. Последнее направление не очень радовало

расчет, потому что слева от него не было абсолютно никого. Получив это

донесение, я немедленно поехал в дивизионный командный пункт. Это было на

развилке дорог к северу от Дюнабурга, где дорога на Полоцк пересекалась с

дорогой на Роззиттен. Это было в том месте, где мы отправились на восток

несколько дней назад.

На командном пункте я встретил также своего комбата. Мы коротко

обсудили новое решение дивизионного командира, а затем немедленно связались

с ним. Мы хотели убедиться, что, по крайней мере, мосты над водопропускными

трубами под дорогой не будут уничтожены. Следует заметить, что все они уже

были подготовлены к уничтожению. Во время своей ночной поездки я видел у

каждого моста по саперу. Они ждали момента, когда можно будет взорвать

каждый из них. Но это означало, что мои "тигры" не смогут

вернуться. После этого разговора мне не оставалось ничего иного, как

немедленно ехать на своем автомобиле на наш передовой пункт снабжения. Там я

захватил нескольких своих людей и распределил их по одному на каждый

подлежащий подрыву объект. Каждый из них должен был воспрепятствовать

преждевременному подрыву моста нашими друзьями саперами.

Я был абсолютно против уничтожения мостов, если нам нужно было оттянуть

линию фронта назад, из-за того, что мы уже были не в состоянии

контролировать автодорогу. Иваны могли безбоязненно доехать по дороге до

своих флангов, чего до сих пор мы им делать не давали.

Несмотря на поддержку начальника оперативного отдела, приводимые нами

командиру дивизии аргументы приняты не были. Господин с высоким званием

пожелал, чтобы наши танки, вместе с другим тяжелым вооружением, ожидали

атаки русских, которая, как он предполагал, [216] последует с севера к

востоку от автодороги Дюнабург -- Роззиттен. Не нужно быть пророком,

чтобы видеть, что эта атака никогда не начнется. Было ясно как божий день

для меня и для любого здравомыслящего солдата, что русские пересекут

магистраль, как только мы отведем свои танки. Они сделают это так, что мы и

не заметим, не говоря уже о том, чтобы им помешать. Затем они обогнут

Дюнабург с севера и ворвутся в него с северо-запада. Там не было ни единого

немецкого солдата, и еще меньше противотанковых средств. Так что русские

войдут в город, не встречая сопротивления противника, и займут мосты. Затем

они снова окружат нас в "котле".

На заре я вывел свои танки на новый рубеж, как раз до того, как

начинался подрыв мостов. Взрывы ясно указывали русским, если они этого еще

не заметили, что нас там больше не было. Они могли перемещаться, как им

вздумается. Между тем я все еще не хотел доходить до такого типа

самоубийства. Ранним утром 24 июля я опять разговаривал с дивизионным

начальством. Я просил позволить мне отвести свою роту обратно, для того

чтобы блокировать шоссе Дюнабург -- Рига. Но даже эта просьба не была

удовлетворена. Тут я потерял терпение. Попросил майора Шванера дать мне хотя

бы четыре танка и послать их на ту позицию. Следуя логике, он согласился и

отправил меня с этими четырьмя танками. В конце концов, от дивизии все равно

ничего не добьешься. Однако я также знал, что мои "тигры"

где-нибудь да застрянут. Я отозвал с рубежа фельдфебеля Кершера,

обер-фельдфебеля Геринга и лейтенанта Эйхорна. Они должны были ждать у

кладбища возле шоссе, где мы заправлялись несколько дней назад. Штаб роты

все еще оставался на том же месте, и мы могли дозаправиться там.

Я намеревался задержать русские танки на 24 часа на шоссе, ведущем к

Риге, которое совсем не охранялось. Затем, когда натиск станет слишком

сильным, я намеревался отойти к городу и организовать плацдарм. Мы, таким

образом, прикроем отход боевых порядков войск на новый рубеж, предотвращая

лишние потери. В завершение операции мы проедем через железнодорожный [217]

мост и обеспечим проход подразделений через новый передний край обороны к

западу от Дюны. К сожалению, я не смог выполнить этот план до конца. Судьба

распорядилась иначе.

Многие в недоумении зададутся вопросом, почему мы продолжали так упрямо

воевать после того, как все уже, казалось, было потеряно. Не нужно далеко

ходить, чтобы найти причину такого нашего поведения. На Восточном фронте

каждый от высшего командования до последнего командира взвода был убежден,

что врага как можно дольше нельзя допускать до границ Германии, чтобы спасти

женщин и детей от русских. Кроме того, непозволительно было превратить отход

в паническое бегство, потому что нужно было предотвратить окружение и взятие

в плен еще большего числа наших товарищей. Если бы события развивались по

такому сценарию, какого хотели те, кто сегодня поносит злобных

"поджигателей войны", то многих из наших женщин и детей, а также

многих верных товарищей уже не осталось бы в живых. Я верю, что каждый

немец, а может быть, и весь "свободный" мир пришел к заключению,

что было бы лучше для всех, если бы русские не оккупировали половину

Германии.

В конце концов, мы воевали не ради одного человека или одной системы.

Наоборот, мы старались и делали все для Германии, а в процессе этой борьбы и

для себя самих. Следует объяснить наше решение сделать что-то по своей

инициативе. Мы просто не хотели оставаться в западне. Армии приходилось

отходить через Дюну, и по этой причине нужно было обеспечить свободный

проход через места переправы.
На грани жизни и смерти!
Утро 24 июля я не забуду до конца своей жизни. Я с четырьмя танками был

на заправке в штабе роты. Показался и майор Шванер. Мы снова вкратце

обсудили операцию. В соответствии с планом "тигры" под

командованием лейтенанта Эйхорна должны были пройти через Дюнабург [218] и

ожидать меня на краю города, на автодороге на Ригу. Я собирался выехать

вперед, чтобы разведать местность, а затем встретить своих людей в

назначенном месте.

Я все еще хорошо помню, как батальонный повар приготовил мой любимый

салат из огурцов, который я не ел уже давно. Майор Шванер сказал мне в

шутку:

получишь рану в живот!

Как и прежде, командир пригрозил мне, что накажет меня, если со мной

что-нибудь случится во время моей поездки в автомобиле или на мотоцикле. К

счастью, никто из нас не знал, что ждет впереди. Этот день можно было

назвать днем "боевого контакта с противником" в полном смысле

этого слова! К сожалению, последний из бывших на ходу

"фольксвагенов" в моей роте вышел из строя. Поэтому я выехал на

принадлежавшем санчасти мотоцикле с коляской. Управлял им санитар. Эта

машина меня не беспокоила; я никогда не был суеверным. Ничуть не лучше было

бы, если бы я взял другую машину.

Произошел также не лишенный курьезной стороны инцидент. В ранние

утренние часы водитель моего "фольксвагена", запыхавшись, прибежал

ко мне. Он взволнованно сообщил, что был подбит русской противотанковой

пушкой. Мотор вышел из строя, и он оставил машину на шоссе. Я проехал назад

2 километра в состоянии повышенной боеготовности, постоянно ожидая, когда

противотанковое орудие нанесет первый удар. Однако все было тихо, и я,

наконец, оказался перед нашим "фольксвагеном". Осторожно вылез,

чтобы осмотреть его с той стороны, на которую пришелся удар. Но не смог

найти никакой пробоины. Масляная лужа на земле помогла нам разгадать

загадку.

Поршень пробил поддон картера. Сильный удар, громом отдававшийся среди

ночной тишины, потряс бедного парня, и он, решив, что его подбили, удрал с

быстротою молнии. Такое могло приключиться и с бывалым бойцом. Никому не

следует приходить в замешательство, если иногда что-либо подобное с ним

случится. Самое [219] худшее во всем этом деле было то, что мой последний

автомобиль вышел из строя.

На мотоцикле я проехал через Дюнабург, а затем повернул на северо-запад

на шоссе, ведущее к Риге. Проехав около 8 километров, мы свернули с дороги

на северо-восток и миновали несколько небольших деревень. Мы пересекли

железнодорожные пути, после чего перед нами раскинулась лесистая местность.

Она простиралась к северу от Дюнабурга с запада на восток на всем протяжении

автомагистрали Дюнабург -- Роззиттен. Нигде не было и признаков русских.

По дороге я встретил обер-лейтенанта Вольфа, который командовал

разведывательным взводом. Он только что вернулся из леса и уже прошел по

маршруту, который мы намеревались пройти, но в противоположном направлении.

Я попросил его дождаться моих танков, которые, вероятно, уже достигли

окрестностей Дюнабурга, и пригласил на ужин с его любимой квашеной капустой

и клецками, которые обещал мой повар. Это приглашение, вероятно, спасло мне

жизнь, о чем я узнал позднее. Если бы не было под рукой его автомобиля, я не

попал бы вовремя в госпиталь.

На мотоцикле мы затем поехали на восток в лес в пределах городской

черты Дюнабурга. Мы повернули на юг и поравнялись с противотанковым орудием,

которое стояло на нашей границе на крайнем левом конце линии фронта, но

расчет которого не имел связи с его правым соседом. Но сначала солдаты,

прикрывавшие фронт с севера, приняли нас за русских. Слава богу, они вовремя

нас узнали. Я кратко объяснил командиру расчета, что нам было нужно и что мы

скоро займем позицию слева от него. Если нам понадобится отойти к Дюнабургу,

то я дам ему знать.

Тем временем наступил вечер, и я вернулся к своим танкам на автодорогу.

Взял с собой оба "тигра", которые в целях безопасности были

оставлены примерно в 2 километрах к северу от дороги. Командовали танками

Эйхорн и Геринг. За ними последовали два других танка, и тогда мы поехали

тем же путем, который я перед этим разведал на мотоцикле. Нам нужно было

преодолеть несколько [220] небольших мостов, после того как мы свернули с

автодороги на северо-восток. Эти дощатые мосты были настолько коротки, что

выдержали даже наши танки. Лишь один из них был длинноват. Но к счастью, мы

нашли брод и, наконец, без происшествий добрались до железной дороги. Там

скопились поезда, некоторые из них с ранеными, которые стремились в Ригу.

Однако на дороге был полный затор. Железнодорожники уже собирались покинуть

поезда, решив, что приближаются русские. Им показалось, что они уже слышали

несколько выстрелов. При виде наших "тигров" они несколько

успокоились, особенно после того, как я заверил их, что они могут спокойно

оставаться на месте, по крайней мере до вечера, ожидая нашего возвращения.

У каждого моста, через который мы проезжали, я оставлял солдата из

взвода разведки, потому что все мосты уже были подготовлены к уничтожению.

Между прочим, там уже не было саперов, но любой мог без труда поджечь

запальный шнур до того, как мы вернемся. Я хотел избежать этого во что бы то

ни стало. Повсюду активно работали саперы. Они даже повернули в

противоположную сторону предупредительные знаки в надежде, что русские

поедут в неверном направлении! Такая уловка иногда удавалась позднее на

Западном фронте в отношении американцев, но никак не проходила с русскими.

Мы переехали железнодорожные пути и приблизились к деревне, где я

собирался установить свои танки. От северного конца деревни перед нами на

расстоянии примерно километра простирался лес. До наступления ночи мы смогли

устроить великолепный заслон, заняв круговую оборону. Я собирался совершить

ночью марш назад к автодороге после нескольких залпов из наших пушек. Это

должно было заставить русских думать, что мы все еще тут! Приблизившись к

въезду в деревню, я остановился. Это была маленькая деревня, главная улица

которой сворачивала под прямым углом на северо-запад и переходила в полевую

тропу. У людей иногда появляется нечто вроде шестого чувства в чрезвычайных

ситуациях их жизни. Я посмотрел в бинокль поверх домов и нашел [221]

странным, что на улице нет ни души, хотя были видны прильнувшие к окнам

женщины. Из деревни в мою сторону бежал мальчик, и я остановил его. Я

спросил мальчика на своем "потрясающем" русском языке:

-- Русски зольдат сюда? Поразительно, но он сразу же ответил:

-- В трех километрах!

Откуда ему это было так хорошо известно? Я ведь проезжал там всего

несколько часов назад и не заметил ни одного русского солдата.

Лейтенант Эйхорн настоятельно просил меня ехать позади обоих танков на

своем мотоцикле, потому что ему также все казалось очень странным. Несмотря

на это, я въехал в деревню впереди обоих танков и направил их занять позицию

на северном краю. Ранее я оставил фельдфебеля Кершера и унтер-офицера

Крамера, последнего -- в моем "тигре", нести охранение на

повороте автодороги на Ригу. Они должны были ожидать там, пока мы не

вернемся с наступлением темноты.

Везде было тихо. Я поехал по тропе в поле на северо-запад -- хотел

лучше осмотреть местность с небольшого возвышения и более тщательно

обследовать лес. Я увидел видневшуюся из-за возвышения крышу крестьянского

дома. Он находился слева от дороги. Мы проезжали там несколько часов назад

во время разведывательного рейда.

Мы поднялись на возвышенность, где я приказал остановиться. Затем я

уткнулся в планшет, чтобы сориентироваться по карте на местности. Вдруг мой

водитель крикнул:

-- Русские в крестьянском доме!

Они уже открыли огонь. Я бросил взгляд налево и крикнул:

-- Поворачивайте назад!

Все остальное происходило с быстротой молнии. Мы соскочили с мотоцикла.

Санитар прыгнул в канаву невредимым, а я был ранен в левое бедро. Ползком мы

попытались вернуться в деревню, но силы скоро оставили меня. Я велел

санитару уходить и сообщить об опасности лейтенанту Эйхорну, но верный

водитель не хотел оставлять [222] меня в беде. Он тащил меня с еще большим

рвением, повторяя, что русские все ближе и ближе. Каждый раз, когда мы

поднимали головы над краем дороги, русские палили как ненормальные. Я все

время звал Эйхорна, как будто он мог меня услышать! Люди совершают в такие

моменты много бессмысленных вещей.

Несмотря на свою рану, я медленно полз, стараясь изо всех сил. Однако

русские подходили все ближе и ближе. Они, конечно, не заметили наши танки

-- их скрывала возвышенность.

Между тем я потерял свой планшет, моя бессменная пилотка слетела с

головы раньше, когда я прыгал в канаву. Это было плохим знаком. Нашедший

позднее пилотку Марвиц хранил ее как талисман во время длительного

пребывания в русском плену.

Тем временем русские перешли через дорогу и запрыгнули в нашу канаву.

Каждый раз, когда мы двигались, они открывали огонь. Пролетавшие мимо меня

пули не попали и в Локи, потому что я прикрывал его собой. Он получил

открытую рану. Другие пули пришлись на меня. Пуля прошила верхнюю часть моей

правой руки, а еще четыре попали в спину. Из-за того, что многочисленные

раны, особенно в спину, сильно кровоточили, я вскоре совершенно обессилел и

не мог двигаться. Когда мы остановились, стрельба прекратилась. Вдруг моя

быстро убывающая воля к жизни возродилась вновь. Был отчетливо слышен шум

двигателей моих танков -- звук, в котором я услышал свое спасение!

Эйхорн и Геринг услышали стрельбу и поехали узнать, что происходит. В

дополнение к моей радости у меня появилась надежда выбраться из этой

передряги живым.

Но вдруг смерть встала передо мной во весь рост! Трое русских

приблизились с тыла и вдруг оказались в 3 метрах позади меня. Никогда в

жизни не забуду этого зрелища. Я обливался кровью от многочисленных ранений,

у меня уже не было сил, и я слышал шум двигателей своих "тигров",

которые, вероятно, все равно запаздывали.

Как раненый зверь, который видит приближающихся охотников и уже не

может убежать, я огляделся. В [223] середине стоял русский офицер. Он

крикнул: "Руки вверх!" Солдаты слева и справа от него нацелили на