Исаак Эммануилович Бабель 1894-1940

Исаак Эммануилович Бабель 1894-1940

Одесские рассказы (1921-1923)

КОРОЛЬ

Свадьба сестры короля налетчиков — большой праздник. Длин­ные столы ломятся от яств и нездешних вин, доставленных контра­бандистами. Оркестр играет туш. Лева Кацап разбивает бутылку водки о голову своей возлюбленной, Моня Артиллерист стреляет в воздух. Но апогей наступает тогда, когда начинают одаривать моло­дых. Затянутые в малиновые жилеты, в рыжих пиджаках, аристокра-

ты Молдаванки небрежным движением руки кидают на серебряные подносы золотые монеты, перстни, коралловые нити.

В самый разгар пира тревога охватывает гостей, неожиданно ощу­тивших запах гари, края неба начинают розоветь, а где-то выстрели­вает в вышину узкий, как шпага, язык пламени. Внезапно появляется тот неизвестный молодой человек и, хихикая, сообщает, что горит по­лицейский участок. Он рассказывает, что из участка вышли сорок по­лицейских, но стоило им удалиться на пятнадцать шагов, как участок загорелся. Беня запрещает гостям идти смотреть пожар, однако сам с двумя товарищами все-таки отправляется туда. Вокруг участка суетят­ся городовые, выбрасывая из окон сундучки, под шумок разбегаются арестованные. Пожарные ничего не могут сделать, потому что в со­седнем кране не оказалось воды. Проходя мимо пристава, Беня отда­ет ему по-военному честь и выражает свое сочувствие.

КАК ЭТО ДЕЛАЛОСЬ В ОДЕССЕ

Беня пишет Тартаковскому письмо, в котором просит его поло­жить деньги под бочку с дождевой водой. В ответном послании Тартаковский объясняет, что сидит со своей пшеницей без прибыли и потому взять с него нечего. На следующий день Беня является к нему с четырьмя товарищами в масках и с револьверами. В присутствии перепуганного приказчика Мугинштейна, холостого сына тети Песи, налетчики грабят кассу. В это время в контору вламывается опоздав­ший на дело пьяный, как водовоз, еврей Савка Буцис. Он бестолково размахивает руками и случайным выстрелом из револьвера смертель­но ранит приказчика Мугинштейна. По приказу Бени налетчики раз­бегаются из конторы, а Савке Буцису он клянется, что тот будет лежать рядом со своей жертвой. Через час после того как Мугинш-

теина доставляют в больницу, Беня является туда, вызывает старшего врача и сиделку и, представившись, выражает желание, чтобы боль­ной Иосиф Мугинштейн выздоровел. Тем не менее раненый ночью умирает. Тогда Тартаковский поднимает шум на всю Одессу. «Где на­чинается полиция, — вопит он, — и где кончается Беня?» Беня на красном автомобиле подъезжает к домику Мугинштейна, где на полу в отчаянии бьется тетя Песя, и требует от сидящего здесь же «полто­ра жида» для нее единовременного пособия в десять тысяч и пенсии до смерти. После перебранки они сходятся на пяти тысячах наличны­ми и пятидесяти рублях ежемесячно.

Похороны Мугинштейна Беня Крик, которого тогда еще не звали Королем, устраивает по первому разряду. Таких пышных похорон Одесса еще не видела. Шестьдесят певчих идут перед траурной про­цессией, на белых лошадях качаются черные плюмажи. После начала панихиды подъезжает красный автомобиль, из него вылезают четыре налетчика во главе с Беней и подносят венок из невиданных роз, потом принимают на плечи гроб и несут его. Над могилой Беня про­износит речь, а в заключение просит всех проводить к могиле покой­ного Савелия Буциса. Пораженные присутствующие послушно следуют за ним. Кантора он заставляет пропеть над Савкой полную панихиду. После ее окончания все в ужасе бросаются бежать. Тогда же сидящий на кладбищенской стене шепелявый Мойсейка произно­сит впервые слово «король».

ОТЕЦ

С того дня как Бася увидела Каплуна, она все вечера проводит за

воротами. Она сидит на лавочке и шьет себе приданое. Рядом с ней сидят беременные женщины, ожидающие своих мужей, а перед ее глазами проходит обильная жизнь Молдаванки — «жизнь, набитая сосущими младенцами, сохнущим тряпьем и брачными ночами, пол­ными пригородного шику и солдатской неутомимости». Тогда же Басе становится известно, что дочь ломового извозчика не может рас­считывать на достойную партию, и она перестает называть отца отцом, а зовет его не иначе как «рыжий вор».

Так продолжается до тех пор, пока Бася не сшила себе шесть ноч­ных рубашек и шесть пар панталон с кружевными оборками. Тогда она заплакала и сквозь слезы сказала одноглазому Фроиму Грачу: «Каждая девушка имеет свой интерес в жизни, и только одна я живу как ночной сторож при чужом складе. Или сделайте со мной что-ни­будь, папаша, или я делаю конец своей жизни...» Это производит впечатление на Грача: одевшись торжественно, он отправляется к ба­калейщику Каплуну. Тот знает, что его сын Соломончик не прочь со­единиться с Баськой, но он знает и другое — что его жена мадам Каплун не хочет Фроима Грача, как человек не хочет смерти. В их семье уже несколько поколений были бакалейщиками, и Каплуны не хотят нарушать традиции. Расстроенный, обиженный Грач уходит домой и, ничего не говоря принарядившейся дочери, ложится спать.

Проснувшись, Фроим идет к хозяйке постоялого двора Любке Казак и просит у нее совета и помощи. Он говорит, что бакалейщики сильно зажирели, а он, Фроим Грач, остался один и ему нет помощи. Любка Казак советует ему обратиться к Бене Крику, который холост и которого Фроим уже пробовал на Тартаковском. Она ведет старика на второй этаж, где находятся женщины для приезжающих. Она на­ходит Беню Крика у Катюши и сообщает ему все, что знает о Басе и делах одноглазого Грача. «Я подумаю», — отвечает Беня. До поздней ночи Фроим Грач сидит в коридоре возле дверей комнаты, откуда раздаются стоны и смех Катюши, и терпеливо ждет решения Бени. Наконец Фроим стучится в дверь. Вместе они выходят и договарива­ются о приданом. Сходятся они и на том, что Беня должен взять с Каплуна, повинного в оскорблении семейной гордости, две тысячи. Так решается судьба высокомерного Каплуна и судьба девушки Баси.

ЛЮБКА КАЗАК

Дом Любки Шнейвейс, прозванной Любкой Казак, стоит на Мол­даванке. В нем помещаются винный погреб, постоялый двор, овсяная лавка и голубятня. В доме, кроме Любки, живут сторож и владелец

259

голубятни Евзель, кухарка и сводница Песя-Миндл и управляющий Цудечкис, с которым связано множество историй. Вот одна из них — о том, как Цудечкис поступил управляющим на постоялый двор Любки. Однажды он смаклеровал некоему помещику молотилку и ве­чером повел его отпраздновать покупку к Любке. Наутро обнаружи­лось, что переночевавший помещик сбежал, не заплатив. Сторож Евзель требует с Цудечкиса деньги, а когда тот отказывается, он до приезда хозяйки запирает его в комнате Любки.

Из окна комнаты Цудечкис наблюдает, как мучается Любкин грудной ребенок, не приученный к соске и требующий мамашенькиного молока, в то время как мамашенька его, по словам присматри­вающей за ребенком Песи-Миндл, «скачет по своим каменоломням, пьет чай с евреями в трактире «Медведь», покупает в гавани контра­банду и думает о своем сыне, как о прошлогоднем снеге...». Старик берет на руки плачущего младенца, ходит по комнате и, раскачиваясь как цадик на молитве, поет нескончаемую песню, пока мальчик не засыпает.

Вечером возвращается из города Любка Казак. Цудечкис ругает ее за то, что она стремится все захватить себе, а собственное дите остав­ляет без молока. Когда матросы-контрабандисты с корабля «Плу­тарх», у которых Любка торгует товар, уходят пьяные, она под­нимается к себе в комнату, где ее встречает упреками Цудечкис. Он приставляет мелкий гребень к Любкиной груди, к которой тянется ребенок, и тот, уколовшись, плачет. Старик же подсовывает ему соску и таким образом отучает дите от материнской груди. Благодарная Любка отпускает Цудечкиса, а через неделю он становится у нее уп­равляющим.

Е. А. Шкловский

Конармия - Книга рассказов (1923—1925) МОЙ ПЕРВЫЙ ГУСЬ

Корреспондент газеты «Красный кавалерист» Лютов (рассказчик и лирический герой) оказывается в рядах Первой Конной армии, воз­главляемой С. Буденным. Первая Конная, воюя с поляками, соверша­ет поход по Западной Украине и Галиции. Среди конармейцев

260

Лютов — чужак. Очкарик, интеллигент, еврей, он чувствует к себе снисходительно-насмешливое, а то и неприязненное отношение со стороны бойцов. «Ты из киндербальзамов... и очки на носу. Какой паршивенький! Шлют вас, не спросясь, а тут режут за очки», — гово­рит ему начдив шесть Савицкий, когда он является к нему с бумагой о прикомандировании к штабу дивизии. Здесь, на фронте, лошади, страсти, кровь, слезы и смерть. Здесь не привыкли церемониться и живут одним днем. Потешаясь над прибывшим грамотеем, казаки вышвыривают его сундучок, и Лютов жалко ползает по земле, соби­рая разлетевшиеся рукописи. В конце концов, он, изголодавшись, требует, чтобы хозяйка ею накормила. Не дождавшись отклика, он толкает ее в грудь, берет чужую саблю и убивает шатающегося по двору гуся, а затем приказывает хозяйке изжарить его. Теперь казаки больше не насмехаются над ним, они приглашают его поесть вместе с ними. Теперь он почти как свой, и только сердце его, обагренное убийством, во сне «скрипело и текло».

СМЕРТЬ ДОЛГУШОВА

Даже повоевав и достаточно насмотревшись на смерть, Лютов по-прежнему остается «мягкотелым» интеллигентом. Однажды он видит после боя сидящего возле дороги телефониста Долгушова. Тот смер­тельно ранен и просит добить его. «Патрон на меня надо стратить, — говорит он. — Наскочит шляхта — насмешку сделает». Отвернув рубашку, Долгушов показывает рану. Живот у него вырван, кишки ползут на колени и видны удары сердца. Однако Лютов не в силах совершить убийство. Он отъезжает в сторону, показав на Долгу­шова подскакавшему взводному Афоньке Биде. Долгушов и Афонька коротко о чем-то говорят, раненый протягивает казаку свои докумен­ты, потом Афонька стреляет Долгушову в рот. Он кипит гневом на сердобольного Лютова, так что в запале готов пристрелить и его. «Уйди! — говорит он ему, бледнея. — Убью! Жалеете вы, очкастые, нашего брата, как кошка мышку...»

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ПАВЛИЧЕНКИ, МАТВЕЯ РОДИОНЫЧА

Лютов завидует твердости и решительности бойцов, не испытыва­ющих, подобно ему, ложной, как ему кажется, сентиментальности. Он хочет быть своим. Он пытается понять «правду» конармейцев, в

261

том числе и «правду» их жестокости. Вот красный генерал рассказы­вает о том, как он рассчитался со своим бывшим барином Никитин­ским, у которого до революции пас свиней. Барин приставал к его жене Насте, и вот Матвей, став красным командиром, явился к нему в имение, чтобы отомстить за обиду. Он не стреляет в него сразу, хоть тот и просит об этом, а на глазах сумасшедшей жены Никитин­ского топчет его час или больше и таким образом, по его словам, сполна узнает жизнь. Он говорит: «Стрельбой от человека... только отделаться можно: стрельба — это ему помилование, а себе гнусная легкость, стрельбой до души не дойдешь, где она у человека есть и как она показывается».

СОЛЬ

Конармеец Балмашев в письме в редакцию газеты описывает слу­чаи, происшедший с ним в поезде, двигавшемся на Бердичев. На одной из станций бойцы пускают к себе в теплушку женщину с груд­ным дитем, якобы едущую на свидание с мужем. Однако в пути Бал­машев начинает сомневаться в честности этой женщины, он подходит к ней, срывает с ребенка пеленки и обнаруживает под ними «добрый пудовик соли». Балмашев произносит пламенную обвинительную речь и выбрасывает мешочницу на ходу под откос. Видя же ее оставшейся невредимой, он снимает со стенки «верный винт» и убивает женщи­ну, смыв «этот позор с лица трудовой земли и республики».

ПИСЬМО

Мальчик Василий Курдюков пишет матери письмо, в котором просит прислать ему что-нибудь поесть и рассказывает о братьях, во­юющих, как и он, за красных. Одного из них, Федора, попавшего в плен, убил папаша-белогвардеец, командир роты у Деникина, «страж­ник при старом режиме». Он резал сына до темноты, «говоря — шкура, красная собака, сукин сын и разно», «пока брат Федор Тимо­феич не кончился». А спустя некоторое время сам папаша, пытав­шийся спрятаться, перекрасив бороду, попадается в руки другого сына, Степана, и тот, услав со двора братишку Васю, в свою очередь кончает папашу.

ПРИЩЕПА

У молодого кубанца Прищепы, бежавшего от белых, те в отместку убили родителей. Имущество расхитили соседи. Когда белых прогна-

262

ли, Прищепа возвращается в родную станицу. Он берет телегу и идет по домам собирать свои граммофоны, жбаны для кваса и расшитые матерью полотенца. В тех хатах, где он находит вещи матери или отца, Прищепа оставляет подколотых старух, собак, повешенных над колодцем, иконы, загаженные пометом. Расставив собранные вещи по местам, он запирается в отчем доме и двое суток пьет, плачет, поет и рубит шашкой столы. На третью ночь пламя занимается над его хатой. Прищепа выводит из стойла корову и убивает ее. Затем он вскакивает на коня, бросает в огонь прядь своих волос и исчезает.

ЭСКАДРОННЫЙ ТРУНОВ

Эскадронный Трунов ищет офицеров среди пленных поляков. Он вытаскивает из кучи нарочно сброшенной поляками одежды офицер­скую фуражку и надевает ее на голову пленного старика, утверждаю­щего, что он не офицер. Фуражка ему впору, и Трунов закалывает пленного. Тут же к умирающему подбирается конармеец-мародер Андрюшка Восьмилетов и стягивает с него штаны. Прихватив еще два мундира, он направляется к обозу, но возмущенный Трунов при­казывает ему оставить барахло, стреляет в Андрюшку, но промахива­ется. Чуть позже он вместе с Восьмилетовым вступает в бой с американскими аэропланами, пытаясь сбить их из пулемета, и оба погибают в этом бою.

ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЛОШАДИ

Страсть правит в художественном мире Бабеля. Для конармейца «конь — он друг... Конь — он отец...». Начдив Савицкий отобрал у командира первого эскадрона белого жеребца, и с тех пор Хлебни­ков жаждет мести, ждет своего часа. Когда Савицкого смещают, он пишет в штаб армии прошение о возвращении ему лошади. Полу­чив положительную резолюцию, Хлебников отправляется к опально­му Савицкому и требует отдать ему лошадь, однако бывший начдив, угрожая револьвером, решительно отказывает. Хлебников снова ищет справедливости у начштаба, но тот гонит его от себя. В результате Хлебников пишет заявление, где выражает свою обиду на Комму­нистическую партию, которая не может возвратить «его кров­ное», и через неделю демобилизуется как инвалид, имеющий шесть ранений.

263

АФОНЬКА БИДА

Когда у Афоньки Биды убивают любимого коня, расстроенный конармеец надолго исчезает, и только грозный ропот в деревнях ука­зывает на злой и хищный след разбоя Афоньки, добывающего себе коня. Только когда дивизия вступает в Берестечко, появляется нако­нец Афонька на рослом жеребце. Вместо левого глаза на его обуглив­шемся лице чудовищная розовая опухоль. В нем еще не остыл жар вольницы, и он крушит все вокруг себя.

ПАН АПОЛЕК

У икон Новоградского костела своя история — «история неслы­ханной войны между могущественным телом католической церкви, с одной стороны, и беспечным богомазом — с другой», войны, длив­шейся три десятилетия. Эти иконы нарисованы юродивым художни­ком паном Аполеком, который своим искусством произвел в святые простых людей. Ему, представившему диплом об окончании мюнхен­ской академии и свои картины на темы Священного писания («горя­щий пурпур мантий, блеск смарагдовых полей и цветистые по­крывала, накинутые на равнины Палестины»), новоградским ксенд­зом была доверена роспись нового костела. Каково удивление пригла­шенных ксендзом именитых граждан, когда они узнают в апостоле Павле на расписанных стенах костела хромого выкреста Янека, а в Марии Магдалине — еврейскую девушку Эльку, дочь неведомых ро­дителей и мать многих подзаборных детей. Художник, приглашенный на место Аполека, не решается замазать Эльку и хромого Янека. Рас­сказчик знакомится с паном Аполеком на кухне дома сбежавшего ксендза, и тот предлагает за пятьдесят марок сделать его портрет под видом блаженного Франциска. Еще он передает ему кощунственную историю о браке Иисуса и незнатной девицы Деборы, у которой от него родился первенец.

ГЕДАЛИ

Лютов видит старых евреев, торгующих у желтых стен древней синагоги, и с печалью вспоминает еврейский быт, теперь полуразру­шенный войной, вспоминает свое детство и деда, поглаживающего желтой бородой тома еврейского мудреца Ибн-Эзры. Проходя по ба­зару, он видит смерть — немые замки на лотках. Он заходит в лавку древностей старого еврея Гедали, где есть все: от золоченых туфель и

264

корабельных канатов до сломанной кастрюли и мертвой бабочки. Гедали расхаживает, потирая белые ручки, среди своих сокровищ и се­тует на жестокость революции, которая грабит, стреляет и убивает. Гедали мечтает «о сладкой революции», об «Интернационале добрых людей». Рассказчик же убежденно наставляет его, что Интернационал «кушают с порохом... и приправляют лучшей кровью». Но когда он спрашивает, где можно достать еврейский коржик и еврейский ста­кан чаю, Гедали сокрушенно отвечает ему, что еще недавно это можно было сделать в соседней харчевне, но теперь «там не кушают, там плачут...».

РАББИ

Лютову жаль этого разметанного вихрем революцией быта, с вели­ким трудом пытающегося сохранить себя, он участвует в субботней вечерней трапезе во главе с мудрым рабби Моталэ Брацлавским, чей непокорный сын Илья «с лицом Спинозы, с могущественным лбом Спинозы» тоже здесь. Илья, как и рассказчик, воюет в Красной Армии, и вскоре ему суждено погибнуть. Рабби призывает гостя ра­доваться тому, что он жив, а не мертв, но Лютов с облегчением ухо­дит на вокзал, где стоит агитпоезд Первой Конной, где его ждет сияние сотен огней, волшебный блеск радиостанции, упорный бег машин в типографии и недописанная статья в газету «Красный кава­лерист».

Е. А. Шкловский

жүктеу/скачать 4.15 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: