Мика ставинский. Пожилая женщина. Интеллигентный жилец

Действующие лица:

ФЕДОР.

ЧУФАРОВ, его дядя.

ЗОЯ ПАРАМОНОВА.

МИТРОФАНОВ.

САШКА.

ЭДИК.

КРУГЛИК.

АЛЕКСЕЙ.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА.

ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ ЖИЛЕЦ.

ЮНОША.

КУЛЬНЕВ.

Большая проходная комната. Слева – дверь в соседнюю комнату. Правая стена пробита. Лестничная клетка обнажена, и ступени обрываются на уровне поля проходной комнаты, так что все, кто живет на верхнем, третьем этаже, проходят через эту комнату.

Сквозь окно щедро проливается свет. Солнечные блики играют на стенах, прячутся в зеленых листьях хмеля, который протянулся под потолком, запутался в остатках люстры и спустил свои зеленые косы по углам. Видно, что хмель пришел сюда прямо с улицы и вьется тут не как попало, а направляется чьей-то заботливой рукой.

Отсюда хорошо видны небо и город. Собственно, города нет, одни развалины, над которыми возвышается старинная крепостная стена с башнями.

Стены комнаты испещрены надписями. Где углем, где мелом, а то и просто штыком нацарапаны слова: «Смерть фашистам!», «Братки, дойдите за нас!» , «Гвардейцы не сдаются! Рядовой Потапенко». «Туська, милая, где топают твои ножки?». Эти надписи и следы от пуль говорят о том, что дом выдержал не один бой.

Где-то близко фронт – сюда доносится гул артиллерийской канонады.

В левой стороне комнаты стоит большая, сработанная под карельскую березу кровать с резными украшениями в виде толстеньких амурчиков с крылышками, нацеливших свои стрелы на тех, кто, как предполагается, лежит в этой масштабной кровати.

Сейчас под прицелом амурчиков находится девушка в купальном костюме. Это НИЛА СНИЖКО. Она приподнялась на локте, провожая сердитым взглядом ИНТЕЛЛИГЕНТНОГО ЖИЛЬЦА, направляющегося через комнату к лестнице. Жилец, лысоватый, в очках, отворачивается, дабы не видеть девушки.

НИЛА (оправляя короткую юбочку на купальнике). Ах, вам стыдно?

ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ ЖИЛЕЦ. Мое нравственное чувство… гм… достаточно закалено, однако…

НИЛА. А где мне жить?! Как?! Хватит, попряталась, целую неделю под одеялом переодевалась… А теперь вы от меня прячьтесь! Уж отсюда-то меня не выживут. (Вскакивает на кровати.) Поберегите нравственное чувство… Ти-ти-та-та! Ти-ти-та-та… (Танцует, подпрыгивает на пружинящем матраце.)

ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ ЖИЛЕЦ. Что это – непосредственность или…

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА с авоськой и ЮНОША в матросской тельняшке.

«Ушел парнишка на войну, ой-гоп,

Оставил девушку одну, ой-гоп.

Ждала-ждала его она, ой-гоп,

И так была ему верна, ой-гоп…
Идет парнишка наш с войны, ой-гоп,

И слышит смех со всех сторон, ой-гоп.

- Иди, лети, солдат, скорей, ой-гоп,

Девчонка встретит у дверей, ой-гоп.

- О, я была тебе верна! Ой-гоп.

Вот признак верности мой, ой-гоп, -

Прелестных четверо детей, ой-гоп».

ЮНОША. Овчарка она, а не… овчарка немецкая!

НИЛА. А, тебе не нравится песня, полосатенький? Зачем слушаешь?

ЮНОША. Хорошие люди погибают, а такая вот живет – и хоть бы хны! (Поднимается по лестнице.)

НИЛА. Зачем вы все тут? Проходите. Я – одна. Одна в своей законной комнате. Делаю, что хочу.

ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ ЖИЛЕЦ (уходя, оглядывается). Когда же отремонтируют лестницу?

ПОЖИЛАЯ ЛЕСТНИЦА. Еще и трех недель не прошло, как город освободили, а вам уже лестницы парадные подавай… Слышите, как близко пушки бухают… (Ниле.) А ты подумай, как теперь жить будешь. Хоть и красивая, да с дурной-то славой кому нужна?
Жильцы уходят – кто вверх по лестнице, кто вниз, через дверь справа.

НИЛА, оставшись одна, натягивает платье, затем опускается на кровать и сидит, уронив голову на руки.

НИЛА. Я прошу вас, летчик, не идите за мной.

ФЕДОР. Такая тяжелая вязанка… Девушка!
Шум ветра и дождя.
Что вы нелюдимая такая? Разрешите, я донесу!

НИЛА. Благодарю, не надо.

ФЕДОР. Ох, и глаза!.. Вы знаете, какое у меня теперь самое большое желание в жизни? Снова встретить вас. Куда она нырнула? Девушка, девушка… Я все равно вас найду! (Исчезает.)
Грубо разрушив атмосферу воспоминаний Нилы, вбегает ТУЗИКОВА – женщина лет за тридцать, рыжая, голосистая. Будто бы не заметив Нилы, пробегает через комнату,

стучит в левую дверь.

ЗОЯ (из-за двери, сонным голосом). Мне в ночную смену.

ТУЗИКОВА. Отпирай, говорят, дела важная! Апосля доспишь.

ЗОЯ (открывает дверь, зевает). Мне в ночную… (Худенькая, стройная, стоит, потягиваясь и протирая заспанные глаза.)

ТУЗИКОВА. Как ты по соседству с этой немецкой шлюхой проживаешь, я и желаю с тобой согласовать… Гнать ее надо из дому! Совсем, значит, чтоб и духу ее не было.
Все это говорится таким тоном, будто той, о ком идет речь, вовсе нет в комнате.

НИЛА делает вид, что ей безразличны слова Тузиковой.

ТУЗИКОВА. Да проснись ты, рыба красноглазая!

ЗОЯ (сердито). Что ты кричишь? Будешь красноглазой, когда по две смены на электросварке! Чего примчалась?

ТУЗИКОВА. Я ж тебе сразу выложила… Человек один важный кругом дома ходит. Артихектор! Ходит, ходит, а потом в чертеж – зырк! И опять ходит…

ЗОЯ. Мне в ночную… (Разозлившись, кричит.) И пускай ходит!

ТУЗИКОВА. Дом наш латать будут.

ЗОЯ. И пускай.

ТУЗИКОВА. А как спросят вдруг: кто в этом доме проживает?

ЗОЯ. Так что?

ТУЗИКОВА. Для немецкой шлюхи ремонту делать не станут. Вот что! Из-за нее мы все пострадаем, все три этажа.

НИЛА встает, надевает черный клеенчатый фартук, направляется к выходу.

ТУЗИКОВА (апеллируя к Зое). Ты слышала, слышала?!

НИЛА. Р-р-р… (Делает к ней движение.)
ТУЗИКОВА прячется за спину Зои.
Варт маль, ихь верде дир шон цайген! [Погоди, я тебе покажу!] (Выходит.)

ТУЗИКОВА (как бы оправдываясь). Тебе смех, а ведь она… ох, страшная! Вчерась как ухватила меня, этак вот как-то, вот так, не по-бабьи даже, да мужчины и те не так хватают… Как захапала, значит, так у меня вся тела в судороги… и дых отказал… Во какая! Одно слово – овчарка…

ЗОЯ. А ты не лезь. Что она тебе сделала! Сама пристаешь!

ТУЗИКОВА (патетически). Родину мою продавала – вот что она мне исделала!

ЗОЯ. А ты видела, как она продавала?

ТУЗИКОВА. Ты икуированная была и не суйся, не знаешь. А я тут, под фашизьмом, проживала. Эту шлюху весь город ненавидит. Прохожие вслед плюются. С немецкими офицерами, с генералами даже в опель-афтанабилях раскатывалась. Ты глянь, глянь – на ей вся белья, до ниточки, немецкая! И сверху, и снизу… Переводчицей при их служила. А кровать ей, говорят, какой-то чурбанк-фюрер оставил.

ЗОЯ. Иди-ка ты. Эта кровать тебе, я вижу, покоя не дает.

ТУЗИКОВА (ложится на кровать, примеривается). А что, я – потерпевшая. Мой мужик за родину погиб. Я имею полное право. Конфисковать – и мне отдать за мою сиротскую бедность.

ЗОЯ. Да зачем тебе такая кровать?

ТУЗИКОВА (опешила). Ты мне… Я… это… (Кричит.) Ты что, меня живую хоронишь?! Да меня сам капитан батальона, когда наши вернулись, поцеловал. Капитан батальона…

ЗОЯ. Капитан не тебя целовал. Родного, советского человека.

ТУЗИКОВА. Опять же – в дворниках такую держуть!

ЗОЯ. Как-то ведь ей надо жить.

ТУЗИКОВА. Ответственный же пост! Уж я бы лучше ее справилась. Бегает с метлой на высоких каблучках! Умора…

ТУЗИКОВА. Зойка… это же он, артихектор…

ФЕДОР. Садитесь-ка сюда. Первая помощь с доставкой на дом. Кровь… Йод у вас есть?

НИЛА. Нет. Чепуха, марганцовкой промою.

ФЕДОР (Зое и Тузиковой). А у вас йод есть?
ЗОЯ и ТУЗИКОВА молчат.
Глухонемые, что ли?

НИЛА. Ладно… вы идите… благодарю. (Промывает, перевязывает рану.)

ФЕДОР. Вот чертенята… Камнем по ноге. Хулиганье. Конечно, время такое, кому за ними присматривать? Только почему они на вас набросились? Вы, кажется, дворник? Может, вы им играть мешаете? Вам с этими мальчишками подружиться надо, еще и помогать будут.

НИЛА. Как у них глазенки блестели! Ух, отчаянные…

ФЕДОР. Вы говорите так, будто они вас не ударили, а…

НИЛА (восторженно). Особенно этот, Сашка… Синяк у него вечно под глазом, то под правым, то под левым…

ФЕДОР (в недоумении). Так это ж он вас и ударил…

ТУЗИКОВА. Еще не так надо бы.

ФЕДОР. Что вы сказали?

ТУЗИКОВА. А то, что такому представительному, как вы, можно познакомиться и с какой-нибудь почище. (Гордо выставив бюст, уходит.)

ФЕДОР. Странная особа.

ЗОЯ. Я тоже странная. (Уходит в свою комнату.)

ФЕДОР. Демарш… и полный разрыв коммунально-дипломатических отношений. Вы с ними, наверно, поссорились?

НИЛА. Нет.

ФЕДОР. Так почему же они…

НИЛА. Слушайте, извините меня, но… ушли бы вы, право…

ФЕДОР. Уйти?

НИЛА. Да, спасибо. И… прощайте.

ФЕДОР. Я не могу уйти. Я так ждал этого случая…

НИЛА. Какого случая?

ФЕДОР. Встретиться с вами. Еще раз встретиться.

НИЛА. А разве…

ФЕДОР. Вы, конечно, забыли… Недели две тому назад… Я только приехал сюда, в город. Шел с вокзала, то есть с поезда. Вокзала, как вы знаете, нет… Вечером это было. Дождь, ветер, темень… А вы мне встретились.

НИЛА. Так что же в том особенного?

ФЕДОР. Это были вы! Вы… Я впервые вас тогда увидел. Вы несли вязанку дров, каких-то досок, кажется, от снарядных ящиков… Мне хотелось запомнить ваше лицо или даже познакомиться. Я бросился за вами, но… вы как-то ловко нырнули в развалины…

НИЛА. Здесь кругом развалины.

ФЕДОР. А какие чудесные дома тут были! Отсюда наискосок, на углу Кутузовской, стоял дом, похожий на сказочный терем. Стилизация древнерусского зодчества, очень удачная… Я ведь здешний… Месяц, как выписался из госпиталя в Сибири. Комиссовали меня – осколки зенитного снаряда в легком. Я штурман, в бомбардировочной дальнего действия… Узнал вот, что родной город освободили, да и прочертил сюда маршрут! Меня зовут Федор. Федор Григорьевич Абрамов. Архитектор по гражданской профессии. Перед самой войной защитил диплом. Ничего еще не успел построить, только разрушал.

НИЛА (вежливо). Хорошо, что вам от меня нужно?

ФЕДОР. Я просто… я хочу сказать… я рад, что нашел вас. Все эти две недели, каждый день, я ходил по вашей улице, надеялся встретить вас. А сегодня пришел по делу – и вот, повезло.

НИЛА. Вам, наоборот, не повезло.

ФЕДОР. Да что вы! Мне-то лучше знать. Как вас зовут?

НИЛА. Меня зовут Нила. Сокращенное от Ненила. Фамилия – Снижко.

ФЕДОР. Нила Снижко… Мне приятно произносить ваше имя: Нила Снижко.

НИЛА. Я обязана была назваться. Вы – лицо официальное, а я – дворник. Страшно некогда, много работы. Всего доброго.

ФЕДОР. Мне не хочется уходить.

НИЛА. Ну, знаете…

ФЕДОР. Вот так бы смотреть и смотреть на вас… и слушать вас… Только мне почему-то тревожно. Будто вы вот-вот нырнете от меня в развалины, и я уже не найду вас никогда. (Оглядывается.) Вы здесь и живете? Хорошо было бы сохранить эти надписи на стенах навечно. Правда? Только тогда надо бы жить как-то необыкновенно. Эти слова слишком ко многому обязывают.
Входит КРУГЛИК – человек средних лет, в потертом костюме, с плутоватыми глазами. Он направляется к Ниле, но, увидев, что она не одна, проходит к лестнице, поднимается на несколько ступенек и слушает.
НИЛА (видит Круглика). Идите же… прошу вас, Федор.

ФЕДОР. Ладно, я пойду. Но мы сегодня еще, наверное, увидимся.

НИЛА. Лучше, если б вы ушли совсем.

ФЕДОР. После двухнедельных поисков так сразу и уйти?.. Я должен осмотреть ваш дом – его будут восстанавливать. (Выходит.)

НИЛА. Вы напрасно явились, Круглик.

КРУГЛИК. Фрау Нила, кто знает, какой момент сулит нам удачу? Вчера я также пришел к одному благополучному гражданину и показал ему всего только одну фотографию. Девять на двенадцать. Вас интересует, что было на этом фото? Мелкий изменник родины в черные дни фашистской оккупации. Более чем достоверные детали. Так что вы думаете? Гражданин не сказал ни слова, тут же выложил три тысячи и купил у меня негатив. Чистая биография стоит дороже трех тысяч, фрау Нила.

НИЛА. Мне уже нечего бояться, Круглик. Обо мне все так хорошо известно… Мальчишки швыряют в меня каменьями.

КРУГЛИК. Э, если б они увидели вот эти снимки! (Показывает снимки.) Уникальная работа.

НИЛА. Как вы добывали это фотографии?

КРУГЛИК. Изобретательность, милая фрау. Изобретательность плюс мой горячий советский патриотизм. Я всегда верил, что мы победим. И готовился к этому.

НИЛА. А не готовитесь ли вы теперь наоборот? Говорят, что дела на здешнем участке фронта не так уж хороши… Не зевайте.

КРУГЛИК. Гражданка Снижко, прошу без оскорбительных намеков. Вы берете эти фотографии?

НИЛА. Расклейте их по городу.

КРУГЛИК. А может, вы надеетесь, что немцы вернутся и уже не уйдут?

НИЛА (жестко). Продавайте свои фотографии, но не суйтесь в эти дела, Круглик.

КРУГЛИК (пятится). Пардон, пардон… Я продам вам негативы по дешевке. Две тысячи.

НИЛА. У меня нет таких денег.

КРУГЛИК. Но уж вы что-нибудь из дорогих вещичек припрятали на черный день? Колечко с камешком? Кулоник?

НИЛА. Где гарантия, что вы продадите мне в с е негативы?

КРУГЛИК. Моя фирма – честное предприятие. Две тысячи – и вы спокойно можете жить. Подумайте. Я к вам еще зайду.

НИЛА. Не затрудняйтесь, Круглик.

КРУГЛИК. О-о, у меня были еще и не такие несговорчивые клиенты! А кончалось все-таки тем, что они сами умоляли меня и набивали цену. Вы думаете, мне интересно с вами ссориться? Я выше этого. И я, и моя философия.

НИЛА. Ваша философия?

КРУГЛИК. Скажите, много ли вы встречали людей, которые делают только то, что они сами хотели бы делать? Человеку говорят: «Пойдем прогуляемся», - и он идет, хотя ему вовсе не хочется идти. Ему говорят: «Выполни то-то и то-то» - и он выполняет, хотя ему хочется в это время, к примеру, спать… Наконец, если от него ничего не требуют, он сам заставляет себя. Обыкновенная инерция! Так живут все. А я делаю только то, что мне хочется делать. Если же не хочется…

НИЛА. Уходите. Даже если вам не хочется.

КРУГЛИК. Одну минуточку… Я оставлю вам эту серию фотографий. (Положил пачку фотографий на кровать.) Взгляните на эти симпатичные снимочки, подумайте… Напоминаю. Негативы будут стоить вам две тысячи. До скорой встречи. (Поднимается по лестнице.)

НИЛА. Вниз!

САШКА – лет двенадцати, с синяком под левым глазом, и ЭДИК – примерно того же

возраста, аккуратненький, белобрысый, в очках.
САШКА. Замри… Во двор смоталась. (Вскакивает в комнату, за ним – Эдик.) А ну, давай, быстро, шуруй! (Ища чего-то, заглядывает во все углы, под кровать, ощупывает вещи.) Точно тебе говорю! Вчера одного шпиона споймали. Радиопередавательный приемник у него нашли. В тайничке прятал.

ЭДИК. Тоже мне Шерлок Холмс…

САШКА. Чего эта овчарка сидит в городе? Чего? Соображать надо.

ЭДИК. Шпионки не такие.

САШКА. Какие – не такие?

ЭДИК. Вот я читал одну книжку…

САШКА. Молчи, некогда с твоими книжками.

ЭДИК (приглядывается). Какие слова на стенках!

САШКА (продолжая поиски). Героические. Эх! Я в подвале сидел, когда бои шли сильные. Там и раненые лежали. А когда немцы тут были, я песни советские пел. Гро-омко! Вот так, как рвану:

«Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались,

Как нас обнимала гроза?

Тогда нам обоим сквозь дым улыбались

Ее голубые глаза…»

ЭДИК. А немцы?

САШКА. Что мне немцы! Эх! Это тебе не то что где-то там, в Ташкенте…

ЭДИК. А я виноват? Эвакуировали…

САШКА. Эх! Я из автомата стрелял!

ЭДИК. Врешь!

САШКА. Целый диск выпустил.

ЭДИК. Еще, может, и я постреляю. Папа говорит – город снова на угрожаемом положении. Рано, говорит, я с мамой к нему приехал. А сам электростанцию восстанавливает! Как тут понять?

САШКА (рассудительно). Обстановка… (Оглядывает товарища.) Парень ты ничего… Лазишь хорошо. Только вот жалостливый.

ЭДИК. Таким камнем ты мог бы ее убить, если б в голову попал.

САШКА. Так ей и надо. Священная месть. Смотри-ка, это ее гармошка… (Берет аккордеон.) Играет хорошо так… Давай испортим?! (Вынимает из кармана нож.) Ша-а-рах по мехам…

ЭДИК. Стой! Зачем? Разве вещь виновата? Ей какой-нибудь мастер делал, старался, а ты…

САШКА. Так гармошка ж немецкая, буржуйская!

ЭДИК. Буржуи гармошки не делают, мастера делают.

САШКА. Э-эх, жалостливый… А говорит – стрелять хочется! Идем, я тебе тайный ход в крепостную стену покажу. Там я в одном местечке, в башне, скелет от человека нашел. Эх, скелетик! Старинный… с цепями… И меч заржавленный, тоже старинный.

ЭДИК. Дай пионерское, что больше не будешь камнем в нее кидать, тогда дружить с тобой буду.

САШКА. Даю! Честное пионерское, не буду камнями бить немецкую овчарку Нилку Снижко. Гранату в нее брошу!

ЭДИК. Ты что, спятил?

САШКА (вынимает из кармана гранату «лимонку»). Видишь? (Подбрасывает гранату, как мяч.)

ЭДИК. Взорвется…

САШКА (хитро улыбается). А запал у меня даже в другом кармане… (Показывает.) Может, завтра или послезавтра немцы в город вернутся… Эта с цветочками их встречать будет… Тебе-то что, ты драпанешь в свои Ташкенты.

ЭДИК. Я – останусь! Спрячусь и останусь. И мы вместе совершим подвиг… Поможешь остаться?

САША. Что тебе, жалостливому, тут делать?

ЭДИК. Я врагов жалеть не буду.

САШКА. Первый наш враг – овчарка. Ее надо убить. Эх, штучка, у-ух, как рванет – в клочья… Только надо подстеречь ее, чтоб одна была, а то других пораним.

ЭДИК. Этого я делать не буду.

САШКА. Тогда и я тебе шиш помогу остаться! Иди к мамочке… тыловая крыса… Смерть немецким оккупантам!
Размахивая гранатой, САШКА выбегает. За ним плетется ЭДИК.

У выхода ребята сталкиваются с женщиной в военной форме, с погонами военврача третьего ранга, и мужчиной в штатском, с чемоданом в руке.

Это мать Федора, МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА, и ее брат АРКАДИЙ ИГНАТЬЕВИЧ ЧУФАРОВ.

Их сопровождает НИЛА.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Мне кажется, граната.

ЧУФАРОВ. Граната?!

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА (пожимает плечами). Здесь был фронт.

ЧУФАРОВ (обернувшись к Ниле). Это же надо как-то упорядочить. (Уловил в глазах Нилы улыбку.) Что?

НИЛА. Я с вами согласна.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА (оглядывает стены). Обрати внимание…

ЧУФАРОВ. Гм… как говорится, не очень-то идейно… какие-то Туськины ножки!

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Это как раз неплохо.

ЧУФАРОВ. Ма-аша! (Присматривается к ней.) А знаешь, сестра, в тебе появилась какая-то легкость…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Ходила много.

ЧУФАРОВ (Ниле). Мне приготовили комнату на третьем этаже?

НИЛА. Да. Вы пройдете?

ЧУФАРОВ (критически оглядывает Нилу). Гм… И вы – дворник?

НИЛА. Жду повышения.

ЧУФАРОВ. Идемте.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА (тихо, насмешливо). Аркадий, присмотрись-ка – абсолютно безыдейные ножки.

ЧУФАРОЛВ. Ма-аша! (Раздраженно, Ниле.) Ведите, ведите же нас!

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Здесь еще какая-то надпись… (Останавливается, читает.) Иди, я найду твою комнату.
ЧУФАРОВ вслед за Нилой уходит по лестнице вверх.

Входит ФЕДОР, увидел мать.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Федя…

ФЕДОР (обнимает Марию Игнатьевну). Мамочка… Военно-врачебная, третьего… нет, первого!.. ранга мама…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Совсем огромный мужик, совсем как батька ты, Федюнька.

ФЕДОР. Только что вырвался из госпиталя – и опять в объятия врача.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА (ерошит волосы Федора). Федька, да ты же седой…

ФЕДОР. И, как отмечено в последнем медицинском заключении, землистый цвет лица? Ты сегодня тут, в городе, появилась?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Вчера. А сегодня вот уже переобмундировалась… Нет больше партизанского лазарета, нет и лесного партизанского доктора, а есть военврач Действующей армии! Получила назначение, буду создавать здесь госпиталь. (Указывает в окно.) Видишь вот эти два дома?

ФЕДОР. Понятно. Вот мы и вместе. Комиссовали меня…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Хватит! Разрушал, архитектор, а теперь строй, восстанавливай.

ФЕДОР. Бригада у нас, пять человек. Ходим вот, осматриваем, сверяем с проектами… Хорошо, документация сохранилась, успели архив вывезти.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Ты что-то часто оглядываешься… Кого-нибудь ждешь?

ФЕДОР. Я уже дождался.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА (ласкает сына). Любишь мамку, Федюнька?

ФЕДОР. А что ты скажешь, если не только мамку?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА (смотрит Федору в глаза). Мальчик мой…

ФЕДОР (смущенно). Кажется, даже чересчур серьезно. Впрочем, бывает ли чересчур?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Кто ж она? Где живет? Ты переписываешься?

ФЕДОР. Зачем! Она – здесь. Ты ее, может, сегодня и увидишь. Она вот в этой комнате живет.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА (по-новому оглядывает комнату). Это ее кровать?

ФЕДОР. Вот не знаю. А что?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Амурчики…

ФЕДОР. Мне кажется, эта кровать – не в ее вкусе.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Кажется да кажется… А что ты о ней еще знаешь? Как ее зовут?

ФЕДОР. О, замечательно! Нила. Сокращенное от Ненилы. Нила Снижко.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Нила Снижко… Где же я слышала это имя?

ФЕДОР. Где ты могла слышать? Вот и тебе тоже кажется.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Значит, амурчики не в ее вкусе? Чем она занимается? Она работает?

ФЕДОР. Дворником работает. В этом доме. Ты знаешь, это так мило, когда она в огромном фартуке…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Ах, так я ее уже видела.

ФЕДОР. Мамочка, она тебе понравилась?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Подожди, подожди… Она повела твоего высоконравственного дядюшку и моего брата в отведенные ему апартаменты.

ФЕДОР. Говори же скорей: понравилась?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Господи, какой же ты еще… Тебе двадцать семь лет.

ФЕДОР (шутливо). Вот, а брак разрешен с восемнадцати.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА (в раздумье). Впрочем, когда тебе было приобретать житейскую мудрость? Где? Институт – и сразу фронт. (С улыбкой.) Летчики никогда не бывают мудрецами. Гораздо мудрее артиллеристы…

ФЕДОР. Мама, зачем ты все это говоришь?.. Ну, скажи: правда, она красивая? Какая-то необыкновенная!

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Конечно, конечно. Вот такой же был твой отец. Весь в порыве. И сколько пережил ошибок!

ФЕДОР. Да, и как просчитался: полюбил тебя1

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Эх ты… легкий сын легких родителей…

ФЕДОР. Ты не такая уж легкая, мама. А отца… недаром ведь его до сих пор так тепло вспоминают друзья-полярники…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Мы уже немножко знакомы.

НИЛА. Вас ждут… там, наверху.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Скажите, пожалуйста, Нила, вы жили здесь, в городе, во время оккупации?

НИЛА. Да, я приехала сюда их Харькова.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Теперь я вспомнила наконец… Федор, ты подымись, пожалуйста, со мной к Аркадию Игнатьевичу.

ФЕДОР. А что ты вспомнила, мама?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Да так… кое-что… В наш партизанский лазарет там, за линией фронта, попадали и те, кто хорошо знал обстановку в городе, в немецком штабе… В общем, ты подымись, Федя, туда, наверх, или лучше пойдем вместе.

ФЕДОР. Сейчас, мамочка! Одну минуту!

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Хорошо. (Выходит.)

ФЕДОР (видя, что Нила тоже собирается покинуть комнату). Постойте!

НИЛА. Мне некогда, извините. Меня ждет… метла.

ФЕДОР. А меня ждет мать, которую я не видел два с лишним года. И все-таки я задержался с вами.

НИЛА (с наигранной дерзостью). Итак, мы остановились на том, что вы наконец снова встретили меня…

ФЕДОР. Вы гораздо тоньше, душевнее, я чувствую. Зачем так грубить?

НИЛА. Время грубое – война.

ФЕДОР. Это не вы говорите… Вы все время стараетесь казаться хуже самой себя.

НИЛА. Ах, какой вы психолог!

ФЕДОР. Поймите, если человек, уже кое-что испытавший, во всяком случае переживший боль и, может быть, смерть…
В дверях появляется ТУЗИКОВА. Увидев Нилу и Федора, отступает и подслушивает.
НИЛА. Вы хороший парень, как видно… но тем хуже.

ФЕДОР. Почему?

НИЛА. Разочарование всегда страшнее для чистого сердца.

ФЕДОР. А в чем я должен разочароваться? Стойте, стойте… Вы замужем? Любите другого?

НИЛА. Нет-нет.

ФЕДОР. Ура! Вы полюбите меня. Да-да! И будете моей женой.

НИЛА (впервые рассмеялась). Так наступал только Суворов.

ФЕДОР. Время решительное – война.

НИЛА. И на войне думают. Вы слишком… как бы вам сказать… порывистый очень.

ФЕДОР. Вам это не нравится?

НИЛА. Так недолго и ошибиться. Вы меня совершенно не знаете, а говорите уже Бог весть что.

ФЕДОР. Я вас знаю со дня рождения.

НИЛА (с ноткой настороженности). Что-о?

ФЕДОР. Мне уже было лет семь, а вы еще ползали в кроватке, бренчали погремушкой и совали в рот все, что попадется, от собственных пальцев на ручках и ножках до самых опасных вещей, вроде кошачьего хвоста. А ваша мама…

НИЛА. Мама? Этим вы, пожалуйста, не шутите. Я и сама не помню своей мамы. Я выросла в детском доме.

ФЕДОР. Простите.

НИЛА. Мне заменила мать одна эмигрантка… немка, Марта Шредер. Она работала в детском доме воспитательницей…

ФЕДОР (увидел Тузикову). Я поднимусь к матери, а потом… Ведь ваша комната… пока проходная, к счастью. Вам трудно будет отказать мне еще в одном визите… (Уходит вверх по лестнице.)

НИЛА (Тузиковой). Больше ничего интересно не услышишь. Входи, входи.

ТУЗИКОВА (пугливо). Мне не к спеху… (Ретируется.)

НИЛА. Была.

ЭДИК. Как же вы пионерскую клятву забыли? С немцами водились… Может, Сашка прав?

НИЛА. Я не такая уж плохая, как думает Сашка. Даю тебе честное… комсомольское… слово, Эдик.

ЭДИК. Вы, может быть, и врете, а почему-то хочется вам верить.

НИЛА. Спасибо, Эдик.

ЭДИК. Хоть вы и овчарка, но вы, как мама говорит, сами не понимаете свое поведение… Вас воспитывать надо, а не…

НИЛА (быстро). А не что, Эдик?

ЭДИК (замялся). Я не ябеда… и товарища не предаю…

НИЛА (после паузы). Ты песни пионерские знаешь?

ЭДИК. Я петь не умею. Мама говорит, мне медведь на ухо наступил. Вот Сашка поет хорошо.

НИЛА. Вместе у нас хорошо получится! Ты про юного барабанщика знаешь? Это моя любимая песня с детства. Давай споем? Только тихо. (Поет.)

Мы смерти смотрели в лицо.

Вперед продвигались отряды

Спартаковцев, смелых бойцов.

Средь нас был юный барабанщик,

В атаках он шел впереди.

С веселым другом барабаном,

С огнем большевистским в груди.

Однажды ночью на привале

Он песню веселую пел,

Но, пулей вражеской сраженный,

Допеть до конца не успел».

«С улыбкой юный барабанщик

На землю сырую упал…»
НИЛА перестала петь и закрыла лицо руками.
Песня-то ведь боевая!

НИЛА. Да, боевая…

ЭДИК. Ладно, я пойду.

НИЛА. Ты приходи ко мне… поговорить.

ЭДИК. О чем с вами говорить? А песней этой вы совсем меня запутали… (Убегает.)

ГОЛОС С УЛИЦЫ. Эй! Где дворник?

Заглянув в комнату и увидев, что Нилы нет, входит ТУЗИКОВА. Некоторое время стоит в нерешительности. Затем стучит в дверь Зои.

ТУЗИКОВА. Как ей везет! А?! То немцы на опель-афтанабилях раскатывали, теперь наши пришли – опять ей счастье…

ЗОЯ. Да отстань ты, ржавчина!

ТУЗИКОВА. Ты не закрывайся!.. Вопрос надо срешить.

ЗОЯ. Без тебя не решат?

ТУЗИКОВА. Совсем другой оборот теперь получается! Ежли этот артихектор в любви к ей располаживается, тогда, значит, гнать ее из дому нет никакой выгоды. А? Для-ради зазнобушки он весь дом безо всякой очереди на ремонт поставит! Вот бы только кровать конфиксовать в мое сиротское пользование… (Садится на кровать.)

ТУЗИКОВА, увидев его, вскочила и смахнула с кровати на пол фотографии, оставленные Кругликом.

ЗОЯ. Иди ты… (Скрывается за своей дверью.)

ФЕДОР. Овчарка… овчарка… Так вот почему и мальчишки, и эти женщины… (Ходит по комнате.)

Заметив, что топчет какие-то бумажки, ФЕДОР поднимает одну из них и узнает на фотоснимке Нилу. Тогда он подбирает и другие снимки. ТУЗИКОВА, увидев, с каким болезненным интересом архитектор рассматривает подобранные бумажки, также поднимает снимки, вглядывается и роняет на пол.

Входит НИЛА. Она видит, как взволнован Федор, замечает в его руках фотоснимки.

ФЕДОР подходит к Ниле, смотрит ей в лицо.
НИЛА (не сразу). Я предостерегала вас, Федор.

ФЕДОР. Да, вы вели себя честно… со мной. (Указывая на снимки.) Что это – всего лишь «сходство лицом»?.. Но моя мать – она знает правду… Вы обворовали меня… (Швыряет ей в лицо фотографии.)

ЗОЯ. Смотри, она переживает.

НИЛА. Я – переживаю?! (Деланно смеется.) Объяснился… подумаешь! Ха, сколько ж я этих объяснений слышала…

ТУЗИКОВА. От немцев, шлюха!

НИЛА. Любовь выше политики… Политика меняется, а любовь – никогда! (Схватила аккордеон, вызывающе весело запела.)

«Нельзя ли, проказница Мэри,

Узнать ваш сердечный пароль?

Кого ожидаете, Мэри,

Сегодня в двенадцать ноль-ноль?»

Все сотрясается от взрывов бомб и протяжных, как удары гигантского хлыста, выстрелов зенитных орудий. Когда свет зажигается, проломе стены видно вечернее небо, окрашенное закатом.

Иначе выглядит и комната, где живет Нила. Здесь, кроме кровати, теперь стоит еще круглый полированный стол, несколько стульев. Свалены чемоданы, всякий скарб, узлы с вещами. В правом углу комнаты небольшая ширма.

Сверху спускаются САШКА и ЭДИК.

ЭДИК. Тихо как стало…

САША. То-то!

ЭДИК. Что «то-то»? И что тихо – и то хвастаешься!.. Эх, скелетик нашел, эх, патрончик мой, эх, война какая, моя война!..

САШКА. И чего я с тобой только вожусь, учитель очкастый.. Вот как расскажешь про самую последнюю книжку, так и до свидания, раздружусь с тобой.

ЭДИК. Самой последней книжки ты никогда не дождешься.

ЧУФАРОВ. К себе, наверх.

САШКА (почти с восторгом). А верха-то и нет!

ЧУФАРОВ. Как это нет?

ЭДИК. Третий этаж сгорел. Еще днем, прямое попадание зажигалок.

САШКА (смеется). Зажигалки всегда прямые!

Входит ТУЗИКОВА с узлом за плечами.

ТУЗИКОВА. Что-о?..

САШКА. Айда! (Орет.) Синяки, синяки, не боимся врагов… Пусть солдаты идут на бои-и-и! (Убегает с Эдиком.)

ТУЗИКОВА (устраивая свой узел). Все, значит, жители теперя сюда… И мой флигерь вдрызг разбомбили. Хорошо еще, самой дома не было. А тут уполне удобная места. Ваши вещички, Аркадий Игнатьич, тоже сюда спустили. Успели спасти.

ЧУФАРОВ. Кто ж постарался?

ТУЗИКОВА. Да эта… овчарка… Прямо из огня повыхватывала… Теперь, стало быть, и вы вместе с нами поживете?

ЧУФАРОВ. А вы не собираетесь?

ТУЗИКОВА. Остаемся в тылу треклятого врага. Можете на меня расположиться. В черные дни оккупации я честно вела образ жизни.

ЧУФАРОВ. Это вещи ваши?

ТУЗИКОВА. Я поставила – мои. Холостяком проживаете? Одиночество сушит…

ЧУФАРОВ (назидательно). В условиях нашей жизни человек не может быть одиноким. Тем более когда он поглощен работой. Я пойду посмотрю, как выглядит сгоревший этаж… (Уходит по лестнице.)

ТУЗИКОВА. Душа горит, а он – этаж. (Поднимается вслед за Чуфаровым.)
Входит НИЛА, за нею – ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Раскопав среди своих вещей завернутый в бумагу хлеб, она отрезает ломоть. Садится и ест, запивая водой из кружки.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Смотрю я на тебя, смотрю…

НИЛА. А вы не смотрите.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Где ж наш старичок-то, профессор? Ширму поставил – все отдельный кабинет…

НИЛА (вздрогнула). Что?!

ЛИЗОЧКА. Меня оформили! Я еду в составе фронтовой бригады!

НИЛА. Это и есть победа?

ЛИЗОЧКА. Как для кого, а для меня… (Фальшиво, но дерзко поет.) А вот и тот самый костюм! Вполне, а?

НИЛА (в тон). Вполне! Со временем этот костюм будет храниться в музее. После того как ты совершишь в нем свои фронтовые подвиги.

ЛИЗОЧКА. Смейся, смейся…

НИЛА. Будущая героиня – и так по-детски надуваешься.

ЛИЗОЧКА (с вызовом). А что, если в самом деле!.. Ансамбль случайно попадает в расположение врага, мы отбиваемся, добываем оружие, я стреляю из пулемета…

НИЛА. Умеешь?

ЛИЗОЧКА. Умею! Обучилась. И раны перевязывать.

НИЛА. Висеть твоему костюму в музее.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Окопы тебе покопать бы… (Встает. Ниле.) Если парень явится, который с нашего этажа… этот, в матросской майке… Я вот хлеба ему оставила.

НИЛА. Скажу.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Слышь-ка, ты, птаха, а про подвиги ты у парня этого, что в матросской майке, спросила б… Как он по целым суткам под водой, на дне реки, выдерживает, взорванную электростанцию по кускам собирает.
С лестницы спускается ТУЗИКОВА.
ТУЗИКОВА (Ниле). Ты, грамотная! Ко-про-мета-ция – это какая ж такая слова, а?! Могу я за оскорбление в суд пожаловаться?

НИЛА. Безусловно. Прямо в суд иди, если он уже появился.

ТУЗИКОВА (грозит кулаком). Я те покажу копрометацию! Я честная женщина, а не какая-нибудь копрометация! (Выбегает.)

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. И как это ей, рыжей, не стыдно от окопов увиливать? Тут и день и ночь… и три сына на фронте… (Уходит.)

НИЛА (Лизочке). Если у тебя все, я займусь своими делами.

ЛИЗОЧКА. Подожди. Завтра у моего Мики свободный вечер, никаких интендантских забот. Мы зайдем к тебе, ладно?

НИЛА. Извини, мне бы не хотелось.

ЛИЗОЧКА (грозит пальчиком). Ты понравилась Мике!

НИЛА. Тогда какой же тебе смысл приходить ко мне с ним?

ЛИЗОЧКА. Я не думаю, что Мика… Впрочем, я не набиваюсь. Просто он просил… Посидим вечерок?

НИЛА (переводя в шутку). Видишь, он даже просил! Нет-нет, лучше уж обойтись без этой встречи.

ЛИЗОЧКА. Как знаешь. (Уходя, еще раз демонстрирует новый костюм.) Вполне?

НИЛА. Блеск!
Входит ФЕДОР. Остановился на пороге.
ЛИЗОЧКА (понизив голос). О, это к тебе? Интересный… Ты, кажется, смутилась? Сейчас же познакомь меня с ним.

НИЛА. Иди. В другой раз.

ЛИЗОЧКА. Пока! (Уходит, демонстрируя все – и молодость, и походку, и одежду.)

ФЕДОР. Здравствуйте, Нила. Я… пришел сказать… (Стараясь справиться с волнением.) Я оскорбил вас. Это было грубо, недостойно… Вы простите меня?

НИЛА. Вы пришли только за этим?

ФЕДОР. Я хочу сказать вам… я готов забыть ваше прошлое, Нила..

НИЛА. Значит, если б оно было таким, как вы представляете, вы все-таки сумели б его забыть?

ФЕДОР. Да, Нила! Мы восстанавливаем города. Так восстанавливать надо и души. Война покалечила их не меньше. Вы еще такая юная! Я люблю вас, люблю, понимаете? Я не хочу вас потерять. Я все обдумал. Мы уедем в другой город, в Тамбов…

НИЛА. Бежать, скрываться?

ФЕДОР. Милая, а что же делать? Здесь про вас помнят… А я верю, я сердцем догадываюсь, что вы – хорошая…

НИЛА. Спасибо, но я никуда отсюда не поеду.

ФЕДОР. А я не отступлюсь, я увезу вас силой!

НИЛА. Это как же?

ФЕДОР. Найду способ.

НИЛА. Вы лучше найдите способ разобраться в своих чувствах.

ФЕДОР. Я потому и пришел, что разобрался. В Тамбове живет моя бабушка, отличный человек. Вы временно поживете у нее. А я буду наезжать.

НИЛА (тихо, горячо). Кого же вы собираетесь простить, спрятать от людей? Предательницу, немецкую шлюху, овчарку. В нее плюют прохожие, мальчишки бросаются камнями. Один даже приготовил гранату… Жестоко, скажете? Нет, это гуманно.

ФЕДОР. Что вы говорите?!

НИЛА. «Уедем, спрячемся…». Стыдно, Федор! Вы – летчик, военный человек. Где ваша честь, лейтенант?

ФЕДОР. Вы, вы меня отчитываете?!

НИЛА. Ах, вот как!.. Вот ваше намерение забыть, простить! Я отчитываю!.. Как посмела я, овчарка?!

ФЕДОР. Простите… Я не ожидал.

НИЛА. А вы ожидали, что благородная тварь устроится у вас на груди и окропит слезами вашу гимнастерку?

ФЕДОР. Кто же вы тогда, кто?!.. У вас два лица, две души?

НИЛА. Душа у меня одна.

ФЕДОР. Вот теперь я уверен, совершенно уверен…

ФЕДОР. Мама, это такое счастье, я понял ее…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Возьми себя в руки, Федор.

ФЕДОР. Мама, я предложил ей уехать. Слышала бы, как она отчитала меня!

НИЛА. Извините, мне надо идти. После налета много уборки. (Уходит.)

ФЕДОР. Понимаешь, мама, раньше я не мог привести в защиту Нилы ничего, только то, что у нее честные глаза… А теперь я знаю! Она – благородная, гордая…

ЧУФАРОВ. Обыкновенная игра.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Что, Аркадий?

ЧУФАРОВ. Эта потаскушка корчила тут из себя законодательницу советской морали. Я все слышал. Да, я был там, наверху.. Смотрел, как разрушена моя комната. И когда спускался, задержался на лестнице.

ФЕДОР. Вы могли бы спуститься и не задерживаться, Аркадий Игнатьевич.

ЧУФАРОВ. Мне было интересно.

ФЕДОР. Это не очень порядочно, дядя.

ЧУФАРОВ. Федор, ты должен порвать с этой девушкой.

ФЕДОР. Дядя, с меня довольно того, что я подчинен вам по службе. В остальном мне хотелось бы сохранить некоторую самостоятельность.

ЧУФАРОВ. Я отвечаю не только за свой участок восстановительных работ, но и за каждого человека. Ты унизился до того, что разрешил себе всякую лирику с этой…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Аркадий, будь же справедлив… Федор полюбил эту девушку, еще не зная, кто она.

ЧУФАРОВ. Но теперь-то он знает! Почему же не отвернулся от нее? Учти, Федор, я и так чувствую себя… не совсем удобно: держу на работе своего племянника. Меня не станут обвинять в семейственности, пока племянник ведет себя хорошо… Но как только ты споткнешься, а ты споткнешься на этой связи обязательно… Выбирай: или работа, или это… безрассудство.

ФЕДОР. Сложнейшая гамма самых высоких чувств! До свиданья, мама. (Уходит.)

ЧУФАРОВ. Вот они, молодые! Любят без разбору, живут без смысла… И я вижу тенденцию…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Как хорошо, что ты хозяйственник, а не политработник! По-моему, нам нужны люди с умным сердцем.

ЧУФАРОВ (не слушая). Куда эти молодые понесут эстафету наших идеалов?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Мой сын носил эту эстафету сквозь сплошные завесы зенитного огня, отбиваясь от «мессершмиттов»…

ЧУФАРОВ. Мы, то есть наше поколение, совершившее революцию, накопили огромный моральный капитал… а они…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Брат мой, не слишком ли смело ты присваиваешь себе право говорить от лица ветеранов революции?

ЧУФАРОВ. Я всегда строил, созидал…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Знаю я, как ты строил.

ЧУФАРОВ. Ты уже мстишь мне за своего сына? Попомни мои слова: это безрассудство погубит его! (Уходит.)

ЗОЯ. Всяко думаю. Иногда, кажется, взяла б горелку… я электросварщица… взяла б да и сделала шов, вдоль да еще и поперек. А иной раз… Понимаете, когда она остается одна… Вы не поверите! Так поет…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Что ж она поет?

ЗОЯ. Наши песни! Тихо, вполголоса. А так. что за душу хватает. Станешь за дверью, слушаешь – и не оторвешься. Прямо странная какая-то, из двух половинок сваренная. А шва не видать.

ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ ЖИЛЕЦ (высунув голову поверх ширмы). Извините, она поет и на немецком языке… чистейшее произношение… Явно выраженный интеллект. Я бы сказал, она не совсем безнадежна. (Выбирается из-за ширмы и уходит с книгами под мышкой.)
Входит НИЛА.
ЗОЯ. Мне пора на завод, побегу к своим раненым… (Уходит.)

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Послушайте, Нила… Вы говорили с Федором искренне?

НИЛА. Да, он этого заслуживает.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Федор так наивен…

НИЛА. Вы хотите уберечь его от меня?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Я ему желаю счастья.

НИЛА. Однако вы не запретили ему летать на военном самолете.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Возле самолета взрывались зенитные снаряды, а возле вас падают камни и плевки. Это куда страшнее.

НИЛА. Все в конце концов пролетает – и снаряды, и плевки.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. И чем же продиктован ваш оптимизм?

НИЛА. Одной только надеждой.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. И вы всерьез надеетесь…

НИЛА. Во-первых, я хочу окончить институт… А еще… видите ли, я никого в своей жизни не называла мамой… И теперь очень хочу надеяться… (Сквозь слезы, вдруг горячо и наивно.) Я умею все, решительно все делать!
МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА молчит.
Меня научила жизнь…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Хочется верить, что эти слезы искренние…

НИЛА. Где вы видите слезы? (Подняла руку к глазам.)

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА (схватила ее за руку, всматривается). Вы были ранены?

НИЛА (вырывая руку). Я?! (Деланно хохочет.) Разве только пробкой от шампанского.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Это пулевое ранение. А я, между прочим, хирург.

НИЛА. Что ж, в овчарок тоже стреляют.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. И немецкие, и русские пули оставляют одинаковый след… (После паузы.) А небо сегодня светлее. Я любила такие закаты в мирные вечера. (Уходит.)

НИЛА (одна). Мама, мама…
Появляется ЧЕЛОВЕК в старой солдатской шинели, в пилотке и с перевязанной рукой на подвеске из бинта. Осмотрелся внимательно и шагнул к Ниле.
Вы к кому? (Вгляделась в лицо пришедшего, встрепенулась.) Митрофанов!.. Взволнованная, подает руку.) Товарищ Митрофанов…

МИТРОФАНОВ (тихо). Здравствуй, девчонка. Сюда каждую минуту могут войти… Так учти: я – из госпиталя. Ищу свою родню.

НИЛА (вся подобралась). Слушаю вас.

МИТРОФАНОВ. Чем же ты еще держишься, каким порохом?

НИЛА. Сама не знаю.

МИТРОФАНОВ. Сестренка ты моя боевая… (Кладет руку на плечо Нилы.) «Мы шли под грохот канонады, мы смерти смотрели в лицо…», а?

НИЛА. Лучше несколько раз пробыть среди врагов, чем хотя бы один день быть врагом среди своих.

МИТРОФАНОВ. Барабанщица ты наша гордая… Я все понимаю! Одно дело – выглядеть овчаркой в глазах какой-нибудь Тузиковой, другое… (Очень осторожно.) Федор Абрамов – горячий, прямой парень. По всей вероятности, у него к тебе настоящее чувство.

НИЛА (улыбкой оценив осведомленность Митрофанова). Я стараюсь не думать об этом, честное слово…

МИТРОФАНОВ. Выдержишь?

НИЛА. Когда речь шла об устранении фон Раннерта, мне казалось, что после всего, что произошло, я уж так устала…

МИТРОФАНОВ. Значит, выдержишь?

НИЛА. Это Мика - друг моей приятельницы Лизочки. Он почему-то хочет со мной встретиться.

МИТРОФАНОВ. Этот Мика – немецкий разведчик Фридрих Бренк.

НИЛА. Бедная Лизочка…

МИТРОФАНОВ. Он чувствует себя в городе довольно-таки вольготно.

НИЛА. Почему же он нацеливается на меня?

МИТРОФАНОВ. Бренк получил особо важное задание – выяснить обстоятельства гибели генерала Отто фон Раннерта. Раннерт был слишком крупной фигурой, чтобы немцы так просто примирились с его смертью. С фактом его убийства немцы связывают свои неудачи на здешнем участке фронта. Ну, а ты была, так сказать, свидетельницей этого факта.

НИЛА. Может быть, немецкой разведке стало известно, что я была не только свидетельницей?

МИТРОФАНОВ. Нет, именно потому, что они тебя совершенно не подозревают, Бренк и нацеливается на тебя. Бренк знает явки своей агентуры, и мы это используем. Мы пойдем за ним по пятам, и, пока он будет кружить, не подозревая, что запутался, мы гнездышко за гнездышком выявим вражескую агентурную сеть.

НИЛА. Ясно. С чего начинать?

МИТРОФАНОВ. Встретиться с этим…
За дверью кто-то прошел. МИТРОФАНОВ выглянул, затем отвел Нилу к пролому в стене, и мы не слышим, что он ей сказал.
НИЛА (выслушав Митрофанова). Это – все?

МИТРОФАНОВ. Пожалуй, да… Давай условимся. Когда тебе можно будет показаться в своем истинном лице… легализоваться… пока для самых близких людей… пожалуй, лишь для одного!.. – тогда я сразу дам знать. Запиской…

НИЛА. А если не запиской… Если б можно было… мой комсомольский билет… чтобы он при мне был… Я прятала бы его, не беспокойтесь! Изредка только б вынимала…

МИТРОФАНОВ (взволнован). Можно и так… можно и так!... (Прощается и уходит.)

З а н а в е с.