Много языков – один мир

Камардина Елена

Кто устал - тот погиб, кто уснул - не проснется,

Мы забыли про смех и про детские слезы,

Наших глаз не найти на цветных позитивах...

Мы как боги Земли, но рабы друг у друга...

Мы хотим вечно жить, в результате умрем!!!

Замёрзло. Я чувствую лёд под ногами.

Изжёвана музыка пухлыми ртами.

И пьяная скрипка в истерике бьётся.

Осколки прожектора пляшут по сцене.

И неторопливо размытые тени

Заносят косые гробы для оркестра.

Из тьмы шёпот стен: «В этом храме бог умер».

И прёт из груди оглушающий зуммер,

Прошу вас, нажмите рычаг телефона!

Их комкают, рвут, и толкают нам в глотки.

Пять лет до рассвета… Пора выпить водки

И снять пред усопшими чёрные шляпы.

Последняя песнь за тебя уже спета.

Пять лет до рассвета. А после рассвета?..

Изъяли гортань, ни к чему фониатр…

- Выживу!

- Да!
Я ржавчину с рельс под составами слизывал,

- Если молчание

- Я выберу смерть...

Затравлены души войной и посудой,

Разбитой о потные стены, и мимо

Снующие люди, туда и оттуда,

Затравлены скрежетом бьющихся окон.

Затравлены нервы возможной изменой.

Воск плавленых свеч электрическим током

Затравлен. Затравлено лезвие веной,

А может и лезвием вена, чем впрочем

Затравлены полосы в жёлтых газетах

И капельниц иглы. И ночи короче.

И их слишком мало для чтенья сонетов…

В рассветах спасенье, казалось бы… Всё же

Затравлены утрами мутные взгляды,

Мешки под глазами, землистая кожа.

Белеет край неба. Пройдутся парады

Куда-то спешащих по площади главной.

Уютные кресла. И кофе покрепче…

Суетные будни волною ударной

Разрушат молчанье. В районе предплечья

Канатами судорог стянется мышца.

Проемом окна целый мир обезглавлен.

Бьют по перепонкам содома копытца.

Ты вдруг понимаешь, что тоже затравлен…

И кухней, что давит своей теснотою,

И даже душой, что царапает бронхи.

Людьми, мельтешащими перед тобою.

И нервами, что слишком хрупки, да ломки.

Свечами, что воском горячим на пальцах

Рисуют сюжеты трагичных романов.

Газетами, пишущими про страдальцев,

Про нищих, про звёзд, богачей и болванов.

Всем миром… А видел ли мира объёмы,

Чрез раму оконную пялясь часами?

Мы все обрамляемся в окон проёмы,

И травим себя потихонечку сами…

Кол жеткис бир асылзаттай сезипмин.

Кечиктимби же жаңылдымбы бактыман?

Билбейм сага, билбейм неге кезиктим.

Арзуу ырларын аттиң неге жараттым!

Сен деле бир көр турмушка байланган

Пенде экенсиң, кулу жаман адаттын.

Кечир менин сүйүүм үчүн кечиргин

Адамдардын жапызы сен экенсиң

А мен сени ошол үчүн кечирдим.

Бүгүн ыйлайм карап сени сүрөттөн.

Жерге түшкөн изиңди бир көрүүгө

Жолго келдим далай жолу биз өткөн.

Жоготту деп сени кайдан сезишмек.

Жетелешип кайра келет дешкендир

Жүргөнүмдү сезбей алар сени издеп.

Кээде кыштай бороон-чапкын көңүлүм.

Ыраазымын өзүң менен жолуккан

Ошол жолдо бүтсө менин өмүрүм.

Сеникиндей жоодураган капкара.

Билгизбедим бирок, такыр ичимде

Жалын болуп жалбырттап от жатса да.

Коңур үнү сенин үнүң окшошот.

Учурашып мага сендей жылмайып

Коштошкондо сендей болуп коштошот.

Же ошондой окшошумдун бирөөбү?

Сезимдери бирок анын башка экен

Сеникиндей мен деп сокпой жүрөгү.

Мейли мени сүйбөдү деп кектегин.

Жашап жатам сенден алыс, а бирок

Жан дүйнөмдө сенден алыс кетпедим.

Сен деп жашап, сен деп өмүр сүрөйүн.

Сени эстөөдөн качып мурда турчу эле

Сен деп согот азыр менин жүрөгүм.

Өзүмдү да келбейт сени кектегим.

Жок дегенде атымды атап бир ирет

Мени эстечи, мен да сени эстейин.

Кейийт элем бассаң бирге ичимден.

Карааныңды көргөн кезде селт этип,

Качаар элем калган өңдүү ишимден.

Куюлушуп көкүрөктө жаралган.

Сүйүнчү элең жаңы жазган ырыңа

Сүйүнбөстөн көйнөгүңө жаңы алган.

Сезбептирмин бирок ички дүйнөңдү.

Жүрсөң сени ойлоптурмун жакыр деп

Жайы-кышы чечпей жалгыз күрмөңдү.

Көр турмуш ай көөдөнү да кир депмин.

Жер жүзүндө болгон бардык адамдан

Жан дүйнөңдүн тазалыгын билбепмин.

Жүрөктү оорутат да, ойго салат.

Узагым келбей турат өзүңөрдөн

Уйку жок отурамын жолго карап.

А бирок, биз кайрадан жолугабыз.

Сырдаштар чогулгандай бирге өсүшкөн

Сыр чечип, таң атканча олтурабыз.

Эргитээр эрке, таңкы жумшак жели.

Кош колдоп тосуп алган толкундары

Узатып кала берет сени, мени.

Керемет Ысык-Көлдүн толкундары.

- Ну и ну, - подумал он, когда увидел, как маленький "жигуленок", не справившись с управлением, врезался в дерево; хорошо, что еще водитель жив остался.

Собралась куча народу, охватившая "Жигули" и дерево в кольцо и громко обсуждавшая это происшествие; в этом маленьком городке такое случалось не каждый день.

Ему было некогда смотреть на всё, и он скоро сел в подошедший транспорт. Эта суета, лица и жара под конец измучили его, и он решил, плюнув на всех, уехать. Отдохнуть, набраться сил, подумать, и даже помечтать.

- Уеду, - подумал он. – Буду дикарем на одном из пустынных берегов.

Он уже представлял себе: костер, рыбалка, ночные купанья и никакой суеты. Все!

Дома, еще раз поразмыслив обо всем, он начал собираться. Решил взять самое необходимое. Полез на верхнюю полку. Полка опрокинулась, и на пол упали всякие письма, тетради со студенческих скамеек. Он вспомнил, что просто клал их туда и забывал. Он сел на корточки и стал перебирать их. В руки попалась потрепанная книжонка. Жолдош радостно присвистнул. Его записная книжка. Он взял ее. Его старая книга записей. Он открыл ее и сразу прочитал: Касымов Жолдош, 19... год. Он начал перелистывать страницы. Желтенькие листочки его юности, исписанные, кое-где вырванные; номера телефонов, адресов. Н-да. Сколько же это прошло? Пять, десять лет? Он не помнил, да и не хотел вспоминать. Его глаза пробежались по фамилиям и именам.

Аскаров Кубатбек. Он усмехнулся. Хороший был парнишка. Амбициозный. Очень хорошо учился. Наверное, человек уже богатый, процветающий. Уезжая, после окончания университета, просил не забывать и обещал звонить.

Сапаралиев Манас, его лучший друг студенчества. Был человеком слова. Если что-то говорил это, значило, что говорил не зря, раз сказал так и сделал. Они ведь в одну и ту же девушку влюбились на втором курсе. И когда это выяснилось, Манас сразу же отказался от нее, мол, с другом соперничать не собираюсь. Тогда они чуть не поссорились.

Калдаров Женишбек. Человек-мама. Его так называли, потому что он в буквальном смысле спасал от голода мальчишек в последнюю минуту, когда есть было нечего и заканчивались последние деньги. Мама Женишбека приезжала, и он угощал всех домоиспеченными боорсоками и всякими сладостями. И он никогда не обижался на то, что его называли человек-мама.

И теперь вспомнив свои дни юности, он ощутил жгучую тоску по тем временам, ведь он почти никогда не вспоминал об этом. Эти трое парней, студенчество, общага номер три.

Он перелистнул страницу, и из нее выпала фотокарточка. Он поднял ее и чуть ли не вскрикнул. Сабирка!!! Он улыбнулся. Смешная девчонка была. Всегда ходила в одной и той же юбке, с косичками и взгляд был грустный прегрустный. Его она никогда не интересовала, да и некрасивая была к тому же. И вдруг она подходит к нему на выпускном, протягивает фото и говорит - на память, а сама чуть не плачет. И тогда его осенило, что, быть может, она была влюблена в него. На обратной стороне фотокарточки было написано: от Сабиры Жолдошу. С любовью, 19...год. Н-да, Жолдош очень любил девушками головы кружить, а сам не женился до сих пор и не обзавелся семьей. А почему? На этот вопрос Жолдош всегда находил один ответ: еще не готов. Да и работу бросать не хочется. Скоро ему двадцать девять. Кубат говорил, что никогда не женится, так как семейная жизнь сплошные проблемы. Так женился же сразу после окончания, встретил девушку, понравились другу другу. Может, Жолдош не встретил еще такую, с которой мог бы прожить всю свою жизнь. Но жизнь же проходит. Жолдош снова посмотрел на фото. Тогда, на выпуском, Кубат подошел к нему и спросил:

- А о чем ты с Сабиркой-из-пробирки разговаривал?

Тогда он узнал, что все называли ее Сабирки-из-пробирки. И было смешно.

А теперь Жолдош смотрел на ее фото, и грусть взгляда Сабиры передалась ему. Интересно, где все эти девчата и пацаны? Кто и как обустроился в этой жизни?

Однако...

Жолдош захлопнул книжку, и все мысли о прошлом вмиг исчезли. Они возвратились к теме: в какое место поехать отдохнуть? Впрочем, Жолдош уже решил куда, главное завтра не проспать и не опоздать на автобус.
Низкие тучки над гладью озера говорили о том, что скоро пойдет дождь. Птицы высоко порхали, оповещая все о том же: о дожде. Кажется, приехал не вовремя, подумал Жолдош. А впрочем, это не портит всеобщего настроения.

Пожить дикарем ему не удалось: всюду были глаза; от них не скроешься на этом маленьком берегу. Он снял маленький домик, и каждый день ходил на рыбалку. Бывало, присоединится к нему старичок или еще какой-нибудь любитель рыбалки и не скучно вместе. Поговорят о жизни, о пятом десятом и после разойдутся.

Жолдошу нравилось здесь: он не был романтиком, но понимал – здесь красиво, тишина, лепота, да и только. Вот немного днем шумновато.

Повадился к Жолдошу один человек ходить. Они на рыбалке встретились. Звали его Эсен байке. Приходил он, и они вместе играли в карты, пили, курили. Эсен байке видя, как скучно живет его новый знакомый, все старался его куда-то пригласить. Жолдош упрямо отказывался.

- Ты весь отпуск отшельником хочешь провести да? - не унимался Эсен байке. Жолдош кивнул головой.

- Не-е, братец, так дело не пойдет. Что-то не нравится мне твое настроение. Ты отдыхать приехал? Отдыхать. Ну и отдохни. Сегодня вечером я тебя познакомлю с двумя «бабами». Не пожалеешь. За тобой дело не постоит.

- Не хочу, Эсен байке.

- Не хочу не принимается. Ты посмотри на себя. Расслабляться уметь надо. Когда в последний раз держал женщину в объятиях? Не дури, Жолдош. Они нас уже ждут. Сегодня за удовольствие плачу я!

Вот и конец моему отдыху, подумал Жолдош, и согласился.

А «бабы» и впрямь их ждали. Одну из них Жолдош частенько встречал по узкой проселочной дороге ведущей на озеро. Он, конечно, тогда не вглядывался в ее лицо и только теперь увидел, что она была не очень красивой, черные до плеч волосы, пустые и равнодушные глаза. Длинное до пят коричневого цвета платье, которое, наверное, она никогда не снимает. Вкуса к одежде конечно у нее никакого. Но она все напоминала ему кого-то. Кого-то из прошлого, уже забытого.

Вторая «баба» была красивой, но эдакой вульгарной женщиной с развязными манерами.

- Проходите, - произнесла она писклявым голосом, приглашая их к столу.

Эсен байке познакомил их. Толгонай и Сабира. Ну, конечно! Жолдош мысленно обрадовался. Та самая Сабирка-из-пробирки. Только вчера он вспоминал ее, а теперь они сидят за одним столом. Невероятно. Жолдош старательно разглядывал ее. А Сабира все время отводила глаза, стараясь не встретиться взглядом с Жолдошем. Он вдруг понял, что она смущена тем, что он догадался, чем она занимается. И ему стало противно. Радость вмиг испарилась, и он перевел взгляд. Ведь она его никогда не интересовала.

За столом Эсен байке рассказывал пошлые анекдоты, всякие глупости и похабные вещи. Вторая деланно хихикала. И незаметно подливала в рюмки...

Он не помнил, каким образом, но они остались наедине. Было заметно, что эти двое никак не решатся начать разговор. Стояла тишина. Эсен байке вышел куда-то с Толгонай. Жолдош видел, что вечер пропадает зря и что-то надо делать. Он взял стакан, вплеснул туда немного коньячку и протянул Сабире. Та молча приняла его. Он посмотрел на нее, и улыбнулся чему-то.

- Твоя фотокарточка все еще у меня хранится, - произнес Жолдош, следя за ее реакцией. Она чуть вздрогнула и посмотрела на него.

- Значит... - она не успела закончить

- Да. Ты Сабирка-из-пробирки. Смешная девчонка с параллельной группы, - сказал Жолдош, уже наливая себе. Сабира молчала.

- Сколько прошло с тех пор? - спросил он.

- Семь, - буркнула она, отпивая коньяка. Жолдош взглянул на нее. Прошло столько лет. А кажется, что они только вчера были студентами. Проводили свои дни, веселясь и дурачась. И ни о чем не задумываясь.

- Семь лет. Столько и прошло. А я никогда не считал годы, - задумчиво произнес он и решил смутить ее. Вспомнить давно забытые времена и ощущения.

- Скажи, за эти семь лет ты вспоминала обо мне? - с усмешкой спросил он. Сабира бросила на него такой испепеляющий взгляд, от которого Жолдошу как-то стало не по себе. Он замолчал, отказавшись от своей затеи. Что-то было в ней такое. Он посмотрел на нее.

- Я любила тебя, - ответила Сабира просто, после молчания. Жолдош продолжал смотреть на нее. Ничто не изменилось в ней, разве что она стала еще пустой и отрешенной. – Как вы меня называли? Сабирка-из-пробирки?

- Ну, уж это не я. Тебя так называли, но не я. Честно говоря, мне было не до тебя, – признался он.

- Было обидно, - сказал Сабира, не обращая внимания на слова Жолдоша. - Обидно за то, что не было у меня ни друзей, ни подруг. А тебя я любила. Просто не могла выразиться. Да и ты был парнем красивым и чуть-чуть серьезным. Боязливо было подойти. Боялась услышать отказ. Вот и любила молча. Страдала молча. Знаешь, я ненавидела всех тех девчонок, с которыми ты общался. Даже Гульмиру.

- Гульмиру? - переспросил он. Она кивнула.

- Та самая Гульмира, помнишь?

Жолдош вспомнил только влюбленные глаза и удивительное послушание.

- Я зациклилась на тебе. Только на тебе. Я понимала, что шансов, что ты заинтересуешься мной, нет, но, не смотря на это, я думала о тебе. Знаешь, - Сабира усмехнулась, – я мечтала о том дне, когда ты придешь ко мне с букетом роз, встанешь на колени и попросишь моей руки. Тебе смешно?

Она заметила, как Жолдош улыбается.

- Я в мыслях думала, что именно так и произойдет. И вдруг мои мечты полетели вдребезги: ты загулял с Гульмирой. С моей лучшей подругой.

- Она была твоя подруга? - удивился Жолдош. Странно, но лучшая подруга не говорила бы плохие слова о ней. Замухрышка какая-та, вспомнились слова Гульмиры.

- Как мне было больно тогда. Видеть вас вместе. Весь факультет говорил, что дело идет к свадьбе. Все были уверены в этом. Но только не я. Я то знала, что Гульмира была всего лишь очередной девчонкой очередной интриги. Такой парень как ты не мог любить дольше двух недель. Тебе нужна была только победа. Здесь я тебя раскусила. Но даже так я завидовала тем девушкам, которых ты бросал. Ведь они познали твои объятья, вкус твоих губ, силу твоих рук. Я просто сума сходила по тебе.

- Сабира, - прошептал Жолдош, ошеломленный таким признанием. – Мне, конечно, жаль, что я причинил тебе столько страданий и горя. Я действительно не знал. Но почему ты мне не сказала?

- А ты бы меня слушал? Я боялась, что ты посмеешься надо мной, и я совершу что-то ужасное и непоправимое. Парень, ослепленный собой, гордостью, своими чарами вряд ли смог бы понять незаметную девушку, которая осмелилась полюбить его. Он просто-напросто посмеялся бы над ее чувствами и ушел.

Жолдош не находил подходящих слов. Он сам того, не ведая, заставил ее страдать. И от этой мысли он почему-то ощутил огромную вину перед ней.

- Сабира, прости меня, - прошептал он. – Если бы я знал, почувствовал. Все было бы по-другому.

- По-другому? – спросила она и всего лишь грустно усмехнулась...

Жолдош сидел один за столом, когда пришел Эсен байке с изрядно измученной Толгонай. Он удивился, увидев его одного, но промолчал.

После встречи с Сабирой, отдых потерял свой былой интерес для Жолдоша. Он проводил много часов, сидя у берега и размышляя. Мысли его вились вокруг его собственной жизни, о прошлом и о Сабире. Ему было жаль эту женщину. Как же ей не повезло, жизнь прямо-таки сломала Сабиру, прошлась по ней.

- После окончания учебы, я словно очумела. Ты ведь уехал. Я места себе не находила, все порывалась поехать за тобой, разыскать тебя, рассказать тебе. Но мама меня успокоила. Она говорила, насильно мил не будешь. Все пройдет. И я поверила. Устроилась на работу. Потом вышла замуж. Думала что, выйдя замуж, найду сильные и надежные руки, которые будут помогать мне и поддерживать в трудную минуту, а эти руки чаще поднимались на меня. Знаешь, когда мужик бьет? Когда он недоволен жизнью, когда он ощущает, что он слаб, тогда он и бьет. Мой был вечно недовольным. Семейная жизнь была для меня пыткой. Я боялась его, я боялась всего. И я решила сбежать. Сбежала от него, от проблем, от себя. Все так просто. Забиться в угол и ждать. Я до сих пор чего-то жду... - вспомнил он ее слова.

Бедная Сабира.

Жолдош стал часто навещать ее в том доме, где она жила. Ему почему-то хотелось видеть ее. Может, отчасти потому что она восполняла ту пустоту в его душе, которую он ощущал после встречи с ней.

- А ты как обустроился в этой жизни?

- Я? Никак. Живу один. Не был женат. Наверное, я как ты заметила, не умею любить. Черствый я, непостоянный, - Жолдош замолчал. В чем же смысл его жизни? Ни в чем. Жолдош думал, искал, но не находил тот желаемый ответ. Его жизнь пуста, как и пуста жизнь Сабиры. Разница лишь в том, что Сабира пережила все, а он не видел и не понял ничего из того, что называется жизнью.

- Что ты собираешься делать теперь? - спросил он у нее. Она устало посмотрела на него.

- Продолжать жить. У меня больше нет выхода.

- Выходи за меня, Сабира, - произнес он вдруг. Он хотел спасти себя. И может быть спасти Сабиру. И когда он это произнес, она отрицательно покачала головой.

- Не надо меня жалеть Жолдош. И я больше не та Сабира, к тому же. Я тебя больше не люблю.

- При чем здесь это? Мы с тобой одинокие души. А любовь придет позже, – выпалил он.

- Ты так ничего и не понял Жолдош, - она вздохнула. – Это просто слова. А на самом деле мы успеем надоесть друг другу. Тогда начнутся упреки, сожаленья. Я этого не хочу. Мы с тобой разные.

- В каком плане, Сабира? - Жолдош почти выкрикнул. Ему вдруг показалось, что мир рушится у него на глазах.

- Я любила, а ты нет!

- Так научи меня любить!

Но она покачала головой. Нет. Она слишком устала, она больше не может. Она ничего не хочет. Ей пора.

Всю ночь Жолдош не сомкнул глаз. Раньше очень хорошо спалось. Открытый воздух, тишина. А теперь сон не шел.

Перед глазами стоял образ Сабиры. Мысли о прошлом, о словах Сабирки-из-пробирки не выходили из головы и не давали спать.

Жолдошу захотелось курить. Он поднялся с постели, но не найдя сигарет, громко ругнулся. Порылся в сумке и снова наткнулся на эту чертову записную книжку. И зачем она попалась ему на руки? Если б не она, он жил бы той прежней жизнью, его сердце не разрывалось бы. Он долго держал ее в руках, смотрел на нее и затем раскрыл.

- Помни друг, жизнь хороша тем, что она для тебя, а не ты для нее.

Слова, написанные человеком-мамой. Жолдош подумал: а ведь, правда. Он начнет все с чистого листа, научится жить. Лучше поздно, чем потом сожалеть.

Сабира сказала, что человек-мама умер три года назад. У него был порок сердца, он умер прямо на операционном столе. А он, Жолдош, не знал об этом. Он корил себя за то, что никогда не интересовался своим прошлым, за то, что всегда жил одним днем. Никого не ценил, не любил.

Кубат работал в Университете, стал профессором, потолстел, подурнел. А его друг Манас женился, двое сыновей, ходит на работу как все.

У всех свои судьбы, сказала Сабира. Вот и у Жолдоша своя.
На прощание он протянул Сабире записную книжку.

- Это тебе. Вспоминай иногда, - он обнял ее крепко. – Наверное, за эти дни ты стала самым близким мне человеком. Прощай, Сабирка-из-пробирки.

- Прощай, Жолдош, - прошептала она, вытирая слезы.

Выйдя на улицу, Жолдош вынул из кармана фотокарточку и поджег ее с краю. Фотография горела, а у Жолдоша по щекам текли слезы. Он вытер их.

- Прощайте, - произнес Жолдош и бросил горящую карточку. Ветер подхватил ее.

Уходя, он чувствовал, что оставляет здесь какую-то часть себя, может, ненужную часть себя. Он не услышал, как кто-то вскрикнул, не увидел женщин подбегающих к дому, откуда он вышел, не услышал, как кто-то заплакал.