Русские в Китае в эпоху монгольского владычества, XIII-XIV вв

Русские в Китае в эпоху монгольского владычества, XIII-XIV вв.

Завоевание Китая монголами и превращение этой страны после распада мировой Монгольской державы в часть новой монгольской империи Юань, образовавшейся на руинах Великого Монгольского Улуса, как никогда открыло его другим народам и цивилизациям Евразии. В Китай устремились выходцы из разных стран Азии и Европы, среди которых были и восточные славяне - выходцы из древнерусских княжеств, в 1237-1241 годах завоеванных монголами. Они, вместе с представителями других стран, лежащих к западу от Китая, так называемыми «сэму» или «цветноглазыми» по-китайски: персами, таджиками, арабами, тангутами, тибетцами, индийцами, тюрками – уйгурами, кыпчаками, канглы, карлуками, кавказцами-асами, а также сирийцами, армянами, западноевропейцами – итальянцами являлись привилегированным сословием, уступавшим в правах лишь монголам и стоявшим по статусу над коренным населением завоеванного Китая - китайцами, составлявшими подавляющее большинство поданных монгольской империи Юань.

После распада мировой Монгольской державы и фактически переноса ее столицы из Каракорума в Монголии в Ханбалык в Китай на месте современного Пекина, можно наблюдать присутствие русских в Китае. Русские, жившие в Китае в эпоху Юань – во время монгольского владычества были в основном воинами императорской гвардии великих монгольских ханов – императоров династии Юань, правивших тогда в этой стране. В 1330 г. по распоряжению юаньского правительства русских воинов собрали вместе и сформировали из них гвардейскую часть. Сколько в ней было воинов сказать трудно, в китайских и иных источниках на это нет указаний. Хотя некоторые исследователи предполагают даже наличие 10-тысячного контингента гвардии, сформированного из русских. Сотня русских гвардейцев была дислоцирована около Ханбалыка, где им были пожалованы монгольским императором Тогонтимуром земли во владение [1].

Юаньская империя – монгольское государство в Китае унаследовала от Монгольской державы, созданной Чингиз-ханом и его первыми наследниками, ее этническое и религиозное разнообразие, представленное столь отличными друг от друга цивилизациями, где все было в брожении и становлении, сталкивались и взаимно обогащались разные религии и культуры, чему способствовала политика монгольских правителей, потомков Чингиз-хана, выполнявших его завещание терпимо и покровительственно относиться ко всем религиям [2], в том числе и к православию, которое исповедовали русские, что способствовало укреплению их позиций при дворе монгольских правителей Китая. Поэтому, именно вследствие того, что в эпоху Юань в Китае христианство пользовалось наибольшим влиянием, чем когда-либо в предыдущей и последующей истории этой страны, отчасти и обусловлена роль русских в этой стране в эпоху монгольского владычества.

1. «Юань-ши» («История Юань») – в серии Соинь-бонабэнь, эр-ши-сы-ши (24 династийные истории), цзюань 1, Шанхай-Пекин, 1958.

2. Chen Yuan. Western and Central Asians under Mongols. Published by Monumenta Serica at the University of California. Los Angeles, 1966.

Смирнов Сергей Викторович

(Уральский госуниверситет)

Заложники чести: русские офицеры в Маньчжоу-го

Российская эмигрантская колония в Маньчжурии, в основном сформировавшаяся на протяжении 1917-1922 гг., в значительной степени была представлена эвакуировавшимися на эту территорию военнослужащими белых армий. Согласно данным анкет Харбинского комитета помощи российским беженцам (ХКПРБ) начала 1920-х гг., которые заполняла подавляющая часть беженцев, почти 50% анкетируемых служило в белых войсках [4, С. 72]. Установить точное количество офицеров, прибывших и оставшихся на местожительство в Маньчжурии, достаточно сложно. Только из Забайкалья в январе 1921 г. Через китайскую границу перешло 8511 офицеров и 16289 солдат из состава каппелевско-семеновских войск [5, С. 36], часть из которых так и осела в Китае, отказавшись от передислокации в Приморье. Несколько тысяч человек эвакуировалось в Маньчжурию через Монголию и Синьцзян в 1920-1921 гг. и из Приморья в конце 1922 г., а также прибыли поодиночке и небольшими группами вне основных беженских потоков в течение 1917-1922 гг.

Поражение в Гражданской войне стало тяжелым ударом для офицерства, являвшегося костяком белого движения. Часть офицеров встало на путь продолжения борьбы, составив основу антибольшевистского сопротивления. В Маньчжурии оно было представлено партизанскими отрядами, действовавшими в приграничной зоне, и небольшими боевыми организациями, в арсенал борьбе которых включались террористические действия, такими как «Братство Русской правды». Однако большая часть офицеров, сняв погоны, вынуждена была приспосабливаться к новым условиям жизни, нередко буквально борясь за выживание.

Приспособление к мирной жизни осложнялось тем, что многих офицеры не имели гражданских профессий, а привилегированные сферы занятости бывшей «полосы отчуждения» Китайской Восточной железной дороги (КВЖД) были перенасыщены русскими эмигрантами. Не способствовала удачной адаптации и сама социально-политическая атмосфера Маньчжурии, особенно после подписания советско-китайского соглашения о КВЖД 1924 г., восстанавливавшего совместное управление дорогой. «Белогвардейское» (или «белобандитское») прошлое офицеров в условиях превалирования аполитичности в общественных кругах эмиграции и постоянных нападок со стороны советской администрации КВЖД делало их людьми неудобными и зачастую опасными. Часть офицеров, отчаявшись найти хорошую работу или привлеченные возможностью «легкого заработка», вновь поступили на военную службу, когда в середине 1920-х гг. начался полулегальный набор бывших русских военнослужащих в армию правителя Маньчжурии, «старого маршала» Чжан Цзолиня. Впрочем, некоторые офицеры рассматривали свое участие в китайских междоусобицах, особенно после начала Северного похода поддерживаемого СССР «красного юга» в 1926 г., как новый этап борьбы с большевизмом.

В конце 1920-х гг. наметились изменения в положении офицеров-эмигрантов. Причиной тому стал советско-китайский конфликт вокруг КВЖД 1929 г., породивший надежды нового подъема борьбы за освобождение России из-под «коммунистического ига», страх возможного прихода большевиков в Китай и крайнее возмущение действиями карательных отрядов ОГПУ в казачьем Трехречье. В конце 1920-х гг. появились несколько объединений бывших военных, офицеры стали включаться в деятельность крупных общественных организаций эмиграции. Так, в 1929 г. в состав правления ХКПРБ вошли генералы Е.К. Вишневский, В.А. Кислицин, Н.П. Сахаров, полковник А.Г. Аргунов [4, С. 74]. В 1930 г. во главе Русской национальной общины, сменившей в руководстве общественной жизнью эмигрантской колонии в Дайрене Русское эмигрантское общество, встал генерал-лейтенант К.П. Нечаев, бывший командующий Русской группой войск в китайской армии [6, С. 145].

Однако только после прихода в Маньчжурию японских войск и создания здесь «независимого» государства Маньчжоу-го (март 1932 г.) статус офицерства был реабилитирован. Офицеры стали одним из наиболее активных элементов эмиграции, выступавших за создание нового, с ярко выраженным антисоветским характером, облика эмигрантской общины. В этом отношении их всемерно поддерживали одержимые борьбой против «коминтерновской опасности» японские власти в Маньчжурии.

Вскоре после образования Маньчжоу-го возникла идея организации эмигрантских вооруженных формирований, которые должны были стать ядром будущей антибольшевистской освободительной армии. В 1932-1933 гг. были сформированы несколько отрядов под руководством генерал-лейтенанта В.Д. Косьмина, в то время председателя Российской фашистской партии (РФП), подполковника Н.Н. Ильина и др. В дальнейшем эти отряды использовались в качестве вооруженной охраны объектов, принадлежащих государству и частным японским фирмам. К середине 1930-х гг. насчитывалось несколько десятков русских охранных отрядов, возглавлявшихся преимущественно офицерами. В 1935 г. все русские охранные отряды вошли в состав вновь сформированной горно-лесной полиции Маньчжоу-го.

После прихода в Маньчжурию японцев приобрели легальный статус и стали играть заметную роль в общественной жизни эмиграции ранее запрещенные организации, объединявшие бывших военнослужащих российской армии и флота. Это были, прежде всего, Дальневосточные отделы Русского Обще-Воинского Союза (РОВС) и Корпуса императорской армии и флота (КИАФ), соперничавшие в своей ориентации на разных претендентов на российский престол. Дальневосточный отдел РОВС возглавил генерал-лейтенант М.К. Дитерихс, КИАФ – генерал от кавалерии Кислицин. Из казачьих организаций наиболее крупными являлись Восточный казачий союз, возглавляемый полковником Сибирского казачьего войска Е.П. Березовским и семеновский Союз казаков на Дальнем Востоке под руководством генерал-лейтенанта А.П. Бакшеева. Данные организации имели свои молодежные и военно-учебные структуры.

Офицеры встали во главе, либо приобрели сильное влияние в ряде гражданских, прежде всего молодежных, эмигрантских объединений. В начале 1930-х гг. руководителем Маньчжурского отдела детско-юношеской Национальной организации русских разведчиков (НОРР) стал полковник А.П. Зеленой, начальником штаба – капитан В.К. Лютц [2, Л. 41]. Офицеры возглавили районы Маньчжурского отдела НОРР и отдельные бригады. Первым руководителем РФП, созданной в 1931 г., стал генерал Косьмин, ряд районных ячеек партии на линии КВЖД на протяжении первой половины 1930-х гг. также возглавляли офицеры. Начальником Харбинского отделения молодежной организации «Русский Сокол» в 1932-1935 гг. являлся капитан Д.И. Тимофеев, советником – генерал-лейтенант В.В. Рычков [3, Л. 71]. Офицеры принимали участие в деятельности Союза мушкетеров, наиболее крупной молодежной антисоветской организации.

Организации военных в первой половине 1930-х гг. активно участвовали в создании общеэмигрантской административной структуры, призванной воплотить мечту эмигрантской колонии о своеобразной автономии на территории Маньчжурии. Процесс формирования «эмигрантского правительства» вызвал ожесточенную борьбу между различными эмигрантскими организациями и завершился только после вмешательства японцев. В декабре 1934 г. главой российской эмиграции в Маньчжурии был объявлен атаман Г.М. Семенов, а единым эмигрантским административным центром стало Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурии (БРЭМ) в Харбине. Первым начальником Бюро был назначен генерал Рычков, возглавлявший его вплоть до своей смерти в августе 1935 г. И в дальнейшем на пост начальника БРЭМ выдвигались только русские генералы – генерал-лейтенант Бакшеев (1935-1938), генерал от кавалерии Кислицин (1938-1943), генерал-майор Л.Ф. Власьевский (1943-1945).

Офицеры заняли мощное положение в структурах БРЭМ с самого начала его существования – они возглавляли отделы Главного Бюро, районные отделения и представительства БРЭМ, созданные в местах массового проживания эмигрантов – г. Маньчжурия, Хайлар, Цицикар, Трехречье, пос. Бухэду, Пограничный и т.д.

Японские власти, считая русских офицеров наиболее надежным и подготовленным антисоветским элементом в Маньчжурии, вовлекали их в деятельность разведывательных и агитационно-пропагандистских структур – например, Японской военной миссии (ЯВМ), где эмигранты наиболее массово были представлены во втором отделе, занимавшимся сбором информации о советских вооруженных силах, экономике, внутренней политике, а также в пятом, ведавшем обучением японских военнослужащих русскому языку. Особенно активно эмигранты начали привлекаться к службе в ЯВМ с конца 1930-х гг. Значительная часть эмигрантов поступала на службу в Миссию по направлению БРЭМ или настоятельной рекомендации японских властей, а уволиться из нее было крайне сложно.

В тоже время, обладая мощным антисоветским потенциалом, русское офицерство стало заложником «белой идеи» в ходе реализации японскими военно-политическими кругами на Дальнем Востоке своей антикоминтерновской политики. Японцы достаточно быстро установили контроль над эмигрантскими организациями военных, запрещая те из них, которые не желали активно сотрудничать или стремились сохранить автономию, активистов таких организаций высылали за пределы Маньчжоу-го. В 1935 г. на территории Маньчжурии была запрещена деятельность РОВС, руководство его Харбинского отделения во главе с генералом Г.А. Вержбицким было выслано в Северный Китай. Аналогичная ситуации сложилась вокруг КИАФ, который пережил раскол в 1936 г., когда большая часть его руководителей, в том числе генерал Кислицин, вышла из организации. В 1938 г. деятельность КИАФ окончательно прекратилась [1, Л. 57, 172]. Вместо ликвидированных организаций были созданы две полностью контролируемые японцами структуры, объединявшие всех русских военных на территории Маньчжоу-го – Дальневосточный союз военных и Дальневосточный союз казаков, вошедшие в 1938 г. в состав Монархического объединения, которое возглавлял тесно сотрудничавший с японской разведкой штабс-капитан Б.Н. Шепунов.

Превращение офицеров-эмигрантов в разменную фигуру в японской игре на Дальнем Востоке вызывало в их среде недовольство. Некоторые из них покинули Маньчжоу-го, но после постановки всех военных на учет в 1935 г. сделать это становилось все труднее. Те же, кто слишком активно протестовал, могли стать объектом пристального внимания со стороны японской жандармерии, известной своими жестокими методами работы. Растущее недовольство в эмигрантской среде получило свою питательную среду в годы Второй мировой войны, особенно после нападения фашистской Германии на СССР, спровоцировавшего рост «обороннических» настроений в эмигрантском сообществе.

1. 
   Государственный архив административных органов Свердловской области (ГААОСО). Ф. 1. Оп. 2. Архивно-следственные дела. Д. 46300. Зорин Ф.Н.
   
2. 
   ГААОСО. Д. 43818. Логинов А.П.
   
3. 
   ГААОСО. Д. 39939. Тимофеев Д.И.
   
4. 
   Дубинина Н.И., Ципкин Ю.Н. Об особенностях дальневосточной ветви российской эмиграции (На материалах Харбинского комитета помощи русским беженцам) // Отечественная история. 1996. № 1. С. 70-84.
   
5. 
   Фомин В.Н., Фомин К.В. Белая армия на Дальнем Востоке и в Китае в 1921-1922 гг.: дислокация, численный и командный состав // Белая армия. Белое дело: Исторический научно-популярный альманах. Екатеринбург, 2000. № 7. С. 36-42.
   
6. 
   Хисамутдинов А.А. Русские в Дальнем – Дайрене // Вопросы истории. 1998. № 1. С. 145-151.