Пермский период, 270 млн лет до н э., Гондвана Жаркое молчание дышало безветренным, сухим воздухом

Чистый, не остывший за ночь воздух постепенно накалялся. Певуче басили пролетавшие насекомые, тая чёрными точками в знойной голубизне. Сеть теней и светлых пятен перебегала по грубой, в тяжёлых складках, коже бегемотообразных листрозавров, тумбообразным лапам и сточенным грязным бивням. Свет проникал сквозь веки красноватыми сумерками. Сосредоточенно жмурясь, ящеры открывали крошечные налитые кровью глазки, окаймлённые сетью резких морщин и в них падала жаркая и светлая сине-выцветшая зыбь.

Фыркая тупоносой мордой, вожак немного потоптался. Медленным, мерным шагом двинулся в сторону водопоя. Стадо последовало за ним по холмистому полю, где в потоках света разливался золотистый бархат, разбегаясь знойными волнами.

Дицинодонты, щурясь от ветра и наклоняя лобастые ширококостные головы, спускались к почти пересохшему мутно-коричневому потоку. Морща толстую кожу в толстые складки, плюхались в грязь. Другие, раздвигая неуклюжими, массивными телами шуршащие хвощи, срывали увядшие ветви дикроидиума крепкими, костистыми клювами с бахромой расслаивающейся отвердевшей кожи. При их приближении поспешила ретироваться крокодилообразная амфибия пелтобатрахус, покрытая складчатым панцирем с бронёй из комьев засохшей грязи.

На склоне надсадно и хрипло перекрикивались ящерицы миллеретты, скрытые пыльно-серой зеленью глоссоптеров. А внизу, где навозная жижа липла к лапам, царствовало хрюканье и острый запах - разило грязной плотью, трясущейся от собственной тяжести. Громадные самцы в рубцах глубоких шрамов, нескладные малыши, чумазые самки - стиснутые в узком пространстве уродливо обвисших складок; разноголосый хрип, шорох трущихся тел...

Не подозревавших, что за ними наблюдают холодные, безжалостные глаза.

Вздрагивая, как струна, лиценопс осторожно склонился над следами. И, увидев добычу, трёхлетний светло-охряный самец крупных размеров мгновенно воспламенился гневом - оттенки запахов давно терзали крохотный мозг зверозубой рептилии ярким чувством голода и крови.

Глухая хищность ударила в голову жарким туманом.

Содрогнулись запылённые спины и понеслись вперёд по лужам и истыканной лапами слякоти, замычав десятками хриплых голосов, затопляя видимость чувством безотчётного страха.

Лиценопс сразу вонзил зубы в загривок ближайшего листрозавра. Тело вздрогнуло, трепеща конвульсивными движениями. Отчаянно загребая короткими, сильными лапами, попыталось вырваться, но голова оставалась в страшных тисках и только беспомощно тыкалась клювом, покрытым пузырчатой пеной ужаса. Лиценопс ещё сильнее сжал челюсти, удерживая бьющееся тело. Потом разжал зубы и шишковатая морда дицинодонта ткнулась в сухую землю равнодушным, тупым звуком. Последним воспоминанием листрозавра в этой жизни остался высоко взметнувшийся рыжий силуэт с вытянутыми для удара лапами.

Высокий крик стих, перехваченный солнечной тишиной. Голубое небо ткало жаркие сети теней.

Отфыркиваясь от взвихренного песка, лиценопс с минуту постоял над неподвижной тушей. Внезапная ярость развернулась утробным рёвом - грозным и долгим, с явным намерением бросить непокорное, мускулистое тело в погоню. Обнюхав тёплый, липкий затылок, повернул узкую морду, превращенную грозными клыками в сплошной оскал. Он смотрел вслед трусившему стаду, резко подрагивая коротким хвостом. Могучая мускулатура лам и бёдер казалась высеченной из светлого кирпича с .мелкочешуйчатым рисунком.

Лиценопс пошевелился, под сухой кожей плавно перекатились крепкие мышцы. Разинув пасть, хищник приступил к трапезе.

И спугнутая тишина вновь воцарилась над землёй, наполнившись шуршащими вздохами и монотонным цвирканьем насекомых.

Цепенящим и обжигающим.

Герреразавр не знал, откуда он взялся. Да он и не задумывался над этим. Он не помнил, как едва выбравшись из хрупкого мирка крапчатого яйца, бросился со всех лап в жаркую первобытную ночь. Не помнил, как забился в расщелину между камней, счищая с гладкого, блестящего тельца остатки скорлупы. И время от времени шипел на враждебный мир, щупая теплый воздух крохотным вибрирующим язычком. Герреразаврик не знал, что этот слепой подсознательный страх рожден инстинктивным чувством, заставляющим его бежать прочь. Потому что самка, уже отчаявшаяся поймать добычу, несколько дней рыскала неподалеку от кладки. И могла не упустить возможность полакомиться беззащитными тельцами детенышей собственного выводка.

Вскоре дрожь унялась, ящер успокоился. Возбужденный, голодный мозг впитывал первую информацию. Едва уловимые звуки, тончайшие запахи... И горячо дышавшая опасностью и смертью, темнота...

Внимание привлек монотонный звук мошкары. Этот звон пробудил чувство голода, заглушившее первоначальный страх. Забыв об ужасе, рептилия настороженно вышла из расщелины, трепетно ступая по остывающему песку. Раскачивая конической головкой, проворно метнулась на звук, в стайку толпящихся мелких насекомых и шлепнулась, не удержав равновесие. Прыжок получился неуклюжим, но эффективным - к клейкой слюне язычка прилипло несколько мошек. Герреразавр сделал еще несколько вполне результативных прыжков, относительно насытившись.

Ночь пролетела незаметно. К рассвету камни, где он прятался, остыли. Ящер стал вялым и малоподвижным. Лежа на песке, он время от времени приоткрывал веки, лениво наблюдая за светлеющим миром.

Едва в долину излились первые солнечные лучи, герреразавр медленно взобрался на камень, сонно щурясь на алый диск и разинув крохотную пасть - роговая полость изобиловала кровеносными сосудами, проходящими близко к нежной слизистой коже и хищник быстрее согревался. Он почувствовал в себе силы и уверенность.

Его маленькие, но крепкие и упругие мускулы сократились.

Вместе с поднимающимся солнцем в долине пробуждалась жизнь. Герреразавр иногда поглядывал вверх из-под камней, но там только покачивались от слабого ветра покрытые редкими почками стебли хвощей. А еще выше синело бездонное небо с блеклыми облаками.

Неожиданно в поле его зрения оказалось живое существо. Крохотный эораптор, озираясь пугливыми бусинками глаз, пробежал несколько шагов. Вздрагивая, остановился, присев на задние лапки, прижав передние к часто дышавшей грудке. При виде ящерки юный хищник вдруг ощутил возбуждение и ярость. Он было подался вперед, но осознал, что еще не в силах справиться с такой добычей. Уловив краем глаза фрагмент быстрого движения, эораптор, издав короткий писк, метнулся прочь, взрыв песок и вскидывая задние ланки под вытянутым в струну тонким длинным хвостом. Маленькие, еще не окрепшие мышцы герреразавра заныли от отчаянного напряжения, рот наполнила горькая слюна. Стараясь унять дрожь, ящер покинул убежище, жадно обнюхивая цепочку следов, затем направившись навстречу сырым запахам.

Он вышел к небольшому спокойному ручейку, отражавшем облака и заросли иглистых хвощей. Услышав знакомое жужжание, пробудившее аппетит, уже более уверенным движением щелкнул челюстями.

Завершив охоту и насытившись, он остановился у мшистого камня. Расположившись у мягкого пушистого бока, ощутил усталость. Инстинктивно забившись под камень, стараясь вернуть спокойствие и беззаботность жизни в яйце, прикрыл веки. Но впечатления первых часов жизни не давали уснуть, расплываясь в темном сознании. Ящер вздрагивал, принюхиваясь и закрывал глаза снова.

Его разбудил его звук осыпающегося песка. Кто-то проходил совсем рядом с укрытием. Осторожно и с опаской герреразавр выглянул из-за камня, вертя юркой головкой по сторонам, наткнувшись на небольшое зеленое существо, крадущееся к ручью. При виде молодого хищника текодонтоподобный лагозух застыл, вытянув четыре длинные лапки. Мускулы под тонкой кожей мелко дрожали, слабая дрожащая шейка вытянулась.

В мрачном мозгу герреразавр и ка вспыхнула молния ненависти. Лагозух молниеносно бросился наутек.

Это послужило сигналом для стремительного рывка.

Ящерица оказалась быстрее, петляя среди камней и герреразавр вскоре выбился из сил. Его переполняло ослепляющее бешенство. Возвращаясь к ручью, он бесстрашно зашипел на амфибию, вздыбившуюся при его появлении. Успокоился только под своим камнем, где пахло свежестью и нагретой землей. Он лежал почти неподвижно, время от времени отточенными движениями хватая пролетавших мимо мошек. Именно тогда он осознал, что даже маленький, представляет для многих существ этого мира серьезную опасность.

Быстро наступил вечер. От хвоста и кончиков лап медленно пополз холодок. Он разливался по телу, укутывая ласковым прохладным одеялом, замедлил биение сердца. Дыхание затихло и ящер уснул.

Как и прошлой ночью, в небе загорелись звезды. Они светили всю ночь под аккомпанемент треска остывающих камней, исчезнув в сереющем угре.

Пробуждение было постепенным. Медленно поднималась температура и пробуждалось сознание. По жилам пронесся трепет, разгоняя согревающуюся кровь, вздрогнули лапки. Сжались и разжались когтистые пальчики. До слуха донеслось шуршание хвощей. Еще не приходя в себя, герреразавр выбрался наружу. Солнечный свет заставил отпрянуть. Поморгав и выждав время, предпринял вторую попытку, принюхиваясь к запахам.

Приподняв голову над камнем, влажным от утренней росы, он огляделся. Вновь забившись под камень, затаился. Голод заставил настороженно застыть и сжаться, зорко смотря по сторонам, прислушиваться к шорохам и улавливать тончайшие запахи. Времени прошло немало, прежде чем он увидел детеныша эораптора на задних лапках.

Бросок.

Эораптор, отчаянно пискнув, кинулся прочь от метнувшейся к нему быстрой тени. Из под задних лапок полетели мелкие камешки и пыль...

Утро встретило герреразавра у облюбованного камня, под которым он уже не помещался. На его коже скопились капельки росы и солнечные лучи, сфокусированные в прозрачных росинках, стали жечь. Пошевелившись, приподнялся, расправил конечности, покачался из стороны в сторону и. ощутив голод, понюхал насыщенный испарениями утренний воздух. Привлеченный запахом добычи, скользнул вперед, осторожно раздвигая носом стебли и подрагивая от колких прикосновений хвощей.

Эораптор попался ему сразу. Он успел издать только тонкий писк, как сразу затих. Его собратья тут же прыснули в разные стороны, провожаемые равнодушным взглядом молодого хищника.

Утолив голод, герреразавр вернулся к камням. Спал он долго. Уютная темнота заставила забыть о времени.

Пробуждение было неожиданным и ошеломительным, в содрогающейся земле и протяжных хриплых стонах - к водопою, степенно и неторопливо спускалось стадо каннемейрий. Вспрыгнув на валун, хищник злобно шипел, раскрывая пасть во всю ширь, размахивая конечностями и балансируя хвостом. Но каннемейрии не обращали на него никакого внимания - мыча, триасовые подобия жвачных вскидывали головы с широкими костяными воротниками и опускали клювастые морды вниз в поисках пищи, пуская тягучую слюну. С шумом ломая сочные хвощевые стебли, стадо прокладывало путь и, добравшись до воды, с шумом и фырканьем плескалось, тревожа тинистое дно.

Раздраженный герреразавр проводил их до ручья, с жадностью смотря на сопящих рептилий. Эта добыча выглядела ему явно не по зубам — он еще едва доставал головой до коленного сустава особи среднего размера. Утолив жажду, стадо перешло ручей вброд, отправившись на поиски нового пастбища.

Вскоре все стихло. Недовольно фырча, герреразавр побрел вдоль берега, обнаружив у обрыва глубокую нору с белесыми нитями корневищ на стенах. Осторожно нюхая воздух, с опаской вошел в пещерку, готовый мгновенно броситься назад. Куча прелых листьев, высохшие стебли... Здесь уже давно никто не обитал.

Жить в норе ему понравилось. Поблизости шныряло множество ящерок, охотиться на которых не составляло труда. Однажды он разыскал кладку яиц и устроил настоящий пир. Спрятавшись в тени, машинально хватал мошек. Здесь почти не имелось камней, зато в изобилии рос колючий хвощ, где приятно охотиться теплыми вечерами.

К концу второго года жизни ящер стал ленивее и медлительнее. Он был всегда сыт, однако стал испытывать беспокойство. Это был не страх и не голод - его глодало одиночество. Чувство понуждало выходить из норы не в поисках пищи, а искать нечто в глухих зарослях, испытывая волнение.

Тоска охватывала его все больше. Идя под древовидными папоротниками, он замер - его заставил остановиться таинственный шорох. Он насторожился и стал напряженно ждать. Принюхиваясь, втянул носом воздух.

Под корнями копошились маленькие комочки на подстилке из высохшей листвы. Герреразавр шагнул вперед, угрожающе разинув пасть. Перед ним находился выводок крохотных циногнатов, чьи родители удалились на поиски пищи. Детеныши встретили непрошеного гостя злобным шипением. Наклоняя голову, хищник рассматривал их со всех сторон и писк детенышей становился все громче, раздражая его.

Наконец, не выдержав, герреразавр устремился вперед.

Отчаянное пищание смолкло.

Забравшись в свою нору, он расслабился. Какое-то время чувствовал, как переваривается так легко доставшаяся добыча и вспоминал беспомощные тельца, тыкающиеся в края гнезда.

Проснулся он внезапно. Кто-то крупный и быстрый прошелся над убежищем. Потом пробежался еще раз - на ящера упало несколько песчинок. Инстинкт заставил сжаться в пружину. Сквозь аромат растений снаружи доносился резкий запах, порождающий забытый ужас, не испытываемый герреразавром уже давно. Он слышал чье-то ворчание и нетерпеливое поскуливание.

Не осознавая грозящей опасности, ящер подкрался к выходу. В нем опять проснулся сухой и горячий страх.

У норы стоял самец собакоподобного циногната, пришедшего по его следам. Вряд ли ему было знакомо такое чувство, как место – просто, обнаружив на своей охотничьей территории другого хищника, он стремился избавиться от конкурента. Вздрагивая головой, циногнат переступал на коротких сильных лапах, скаля клыки и мелко дрожа от возбуждения коротким хвостом.

Страх подкатился к широко раскрытым глазам герреразавра, наполняя пасть горькой слюной. Он изо всех сил старался вжаться в укрытие, но циногнат, уловив движение в темной глубине, принялся с рычанием расширять вход.

Слепой ужас захлестнул туманное сознание. Глухо рыкнув, молодой ящер стремглав бросился вперед.

Циногнат успел отпрянуть и тут же сделал стремительный выпад, сомкнув мощные челюсти на изогнутой шее противника, уже развернувшегося к тому, кто внушал ему столь безотчетный ужас.

В больших, черных глазах хищника отразилось солнце.

И, сверкнув, сразу угасло.

Стайка синтарсусов затрусила друг за другом, стелясь над сухими, ломкими свечками хвощей. Кругом простирались выжженные, бесплодные равнины. Повалившиеся рубчатые стволы с ланцетовидными листьями курились в полуденной жаре после недавнего пожара. Увидев лениво размахивавших крыльями в знойном воздухе рамфоринхов, ящеры поспешили туда. Они обнаружили покинутое коллективное гнездо лесотозавров, окруженное гортанно кричавшими суетливыми птероящерами, спорившими из-за легкой добычи. Отогнав стервятников, они разбили толстую скорлупу, устроив пир. Неподалеку отыскался и труп матери, только что безуспешно пытавшейся защитить потомство.

Над засушливой триасовой саванной спускались быстрые сумерки. В них мелькали проворные силуэты динозавриков, возвращавшихся к становищу с недавно вылупившимся молодняком. Их животы были набиты, головы и шеи потемнели от засохшей крови. Вскоре они заметили, что к их норам подбирался старый матерый гетеродонтозавр - всеядный ящер, большую часть времени передвигавшийся на задних лапах. Он иногда останавливался, нюхая воздух. Подкравшись к норе, сунул туда голову и в го же мгновение, громко взревев, развернулся, щелкая клювом и отгоняя крупного синтарсуса, молниеносным укусом поразившего в правую ляжку.

К месту схватки уже сбегались другие члены стаи, а вожак, вторично цапнув пришельца, уже повис на его холке. Гетеродонтозавр, приседая, чтобы прикрыть чувствительный зад, попятился назад, не ожидая такой агрессии со стороны небольших ящеров. Вскоре стая уже торжествовала победу, подпрыгивая на месте и яростно чирикая вслед ретировавшемуся мародеру. Вскоре из норок показались и осмелевшие птенцы. С момента их вылупления стая перешла на кочевой образ жизни, следуя за мигрирующими стадами травоедов и поедая трупы павших животных.

На следующий день они целые сутки преследовали хромого самца массоспондилуса - предка гигантских завропод юрского периода, под вечер осмелившись напасть на больного зверя. Массоспондилус хрюкал, тряс головой на длинной шее и рыл землю лапами, стараясь отогнать назойливых зверьков. А те помахивали лапками в его сторону, нетерпеливо взвизгивая. Поняв бесплодность попыток, синтарсусы оставили намеченную жертву в покое, быстро прошмыгнув единой слаженной стайкой.

Но не ушли далеко.

Они умели ждать.

За две недели не выпало ни одной капли дождя, протухшие лужи попадались редко. Взвизгивая и щебеча, животные кружили и размахивали хвостами у высохшего пятна. Постояв, принюхиваясь и чирикая, побежали дальше за неуклюже переваливавшейся тушей прозавропода, часто отдыхавшего у папоротниковых зарослей.

Он услышал стрекот, заставивший поднять голову. Массоспондилус заметил пестрого зверька, скачущего по выветренному склону. Следом за ним бежали другие.

Ящер сделал выпад в их сторону и синтарсусы, радостно заверешав, рассыпались, словно стайка пугливых рыбешек.

На третий день массоспондилус слег.

Видя беспомощность хрипевшей жертвы, синтарсусы подходили ближе, кивая остроносыми головками и раскачиваясь на месте, стремглав отпрыгивая назад при каждом движении животного. С любопытством разглядывая, поворачивали головки под разными углами, вытягивая напряженные шейки. Наконец вожак вспрыгнул на хребет, быстро поклевывая сухую чешуйчатую кожу. Рядом вспрыгнул другой самец, претендуя на свою долю. Верхняя губа вожака приподнялась, ощерив клыки. Его голодный соперник тоже возбужденно зачирикал. Некоторое время они стояли, раскачиваясь и выжидая миг, чтобы вцепиться друг другу в морду. А через секунду катались по земле. В пыли виднелись только мельтешащие хвосты и стремительные очертания гибких тел. Когда с выяснением отношений было покончено, другие члены стаи осторожно приблизились к туше. Молодняк тем временем терпеливо дожидался, пока наедятся взрослые.

Пестрая окраска птенцов к тому времени уже сменилась бледными пятнами на изжелта-зеленовагом фоне, прекрасно маскирующем среди выжженной пустоши. Во время дневного отдыха после очередного перехода птенцы бродили вокруг взрослых, кувыркаясь и кусаясь. Иногда пытались прыгать, часто теряя равновесие и опрокидываясь. Они копались в сухих зарослях и щелкали зубами. Особи старших возрастов раскапывали кучи навоза мелких ящероподобных лесотозавров в поисках жуков и их личинок, а также подпрыгивали, хватая на лету и прихлопывая цепкими передними изящными лапками летающих насекомых.

Стада травоедов истощались, в пустошь приходил голод. Даже сухой помет гетеродонтозавров превратился в лакомство и животные жадно пожирали его, устраивая стычки у скудных кучек.

Одним раскаленным вечером, доведенные жарой, жаждой и постоянным недоеданием до состояния исступленной злобы, синтарсусы напали на еще одного тощего массоспондилуса, отставшего от стаи.

Началась травля.

Ковыляя, рептилия убегала. Она чувствовала боль в правой задней конечности и при ходьбе старалась не переносить на нее тяжесть тела. Прислушиваясь к звукам саванны, массоспондилус злобно шипел на мелких нахальных тварей, прыгавших вокруг, весело щебеча и размахивавших миниатюрными передними лапками. Потом стал гортанно звать на помощь.

Голодные рептилии кусали за исхудавшие ляжки, хватали за круп. Окруженный, он вертелся, стараясь встретить противников лицом к лицу. Озлобленное хрюканье массоспондилуса сменилось визгом - жертва бросилась наутек. Иногда останавливался, встречая настырных преследователей раскрытой пастью и пытаясь оборониться от мучителей. Он огрызался от одного, раскачивая головой на длинной шее с резко обозначившимися жилами, но сзади уже прыгал второй. По задним лапам прозавропода стекала кровь. Массоспондилус постоянно пытался прорвать кольцо маленьких зубастых пастей, истекающих слюной, а прыгавшие вокруг зверьки атаковали с боков и животное постоянно увертывалось от острых маленьких зубов, хватавших за круп и задние лапы. Пробежав некоторое расстояние, жертва останавливалась, открывая пасть. Слюна из нее длинной липкой нитью свисала до пыльной земли.

К вечеру нога, искалеченная нападением крупного хищника, распухла и теперь ящер вообще не мог на нее опираться. Он очень устал, его бока судорожно расширялись и опадали, серо-зеленая окраска потемнела.

Услышав стрекотание, динозавр вскинул голову, втягивая ноздрями воздух. Щебетание стало громче, по откосу поползли струйки песка. Потом он увидел копошившихся синтарсусов. с интересом разглядывавших больного зверя. Сильно припадая на раненую лапу, массоспондилус захромал прочь. Радостно верещавшие зверьки, нетерпеливо подпрыгивающие на месте, подбежали ближе. Ящер взмахнул длинным тонким хвостом, отгоняя хищников. Те отбежали, ритмично поднимая и опуская головы и, умываясь, почесывали передними лапками узкие длинные мордочки.

Прозавропод остановился.

Синтарсусы, возбужденно стрекоча и шипя друг на друга, стали подбираться. Стремительно приблизились, укусив за больную лапу. Жертва быстро хлестнула хвостом, попав по одному. Тот подлетел в воздух и упал, забившись в судорогах. Остальные отпрянули, раздраженно свистя. Повернувшись, они не выказывали никакого страха. Они ожидали, когда их жертва ослабнет. Массоспондилус опять взмахнул хвостом - синтарсусы отступили всего на несколько шагов, не собираясь сдавать позиций. Раненый ящер упорно запрыгал дальше, не обращая внимания на хищников, начавших пожирать живьем искалеченного собрата.

Наконец синтарсусы, осознав тщетность бесплодных попыток, оставили самца в покое - у того оставалось достаточно сил, чтобы постоять за жизнь. Злобно вереща, недовольные зверьки, коротко пересвистываясь, быстро упорхнули. Но все равно некоторые хищники время от времени подбегали к месту былой схватки, обнюхивая следы на изрытой земле и слизывая капли крови.

А утром, абсолютно не принесшем прохлады, вожак учуял запах разлагающегося мяса. Сунув морду в заросли спороносных шишек плауновых, он вытащил мертвое тельце одного из павших детенышей.

Мимо проковылял еще один птенец.

Бросок и быстрый укус.

Детеныш пронзительно запищал.

Синтарсус вскинул голову. С его окровавленных челюстей беспомощно свисали останки умервщленного малыша. К нему тут же подскочила старая самка и. схватив за крохотную головку, принялась тянуть, стараясь вырвать кусок мяса из пасти сородича.

С тех пор хищники частенько убивали и поедали слабых птенцов. Молодняк старался держаться подальше от взрослых охотников, ослепленных голодом и не делавших различия между куколками насекомых и легкодоступным потомством - наоборот, молодое мясо оказалось более привлекательным.

Под голубым куполом раскинулись пологие холмы и опаленная земля потрескалась. От немилосердно палящих лучей спасения не находилось нигде. К вечеру синтарсусы наконец нашли полуразложившуюся тушу и долго рвали тухлое мясо, измазавшись кровью. Они оставили только обглоданный скелет с трепетавшими чешуйками грубой шкуры на высохших костях.

А утром вновь направились вглубь полупустыни, где остатки иссохших невроптеридовых папоротников воевали с дымящейся пылью. Она поднималась в горячий воздух под порывами обжигающего ветра и вновь оседала на землю, покрывая ее толстым ковром.
юрский период, 170 млн лет назад

побережье Вельдского озера, западная часть Гондваны

территория современной северной части Германии
Мегалозавр проснулся, когда солнце уже перевалило через зенит, оставив следы многочасового господства в виде пылающего неба. Зевнув, рывком поднялся с мохового ложа и расправил могучие затекшие мышцы. Мелкие хищники упорхнули в разные стороны, едва между пожухлыми воздушными корнями мелькнул грозный приземистый силуэт.

Возле султанов пальметт, топча высохшую траву, закапчивали вечернюю трапезу камптозавры, лениво пуская липкую слюну.

На полуобглоданной туше бронированного сцелидозавра пировали птерояшеры. Усмотрев легкую поживу, сверху пикировали другие, оглашая пампу квакающими возгласами. Начался ужасный переполох. Крылоящеры сгоняли друг друга, размахивали крыльями, рвали толстую кожу когтями, подпрыгивали на месте, взлетали и снова садились, без устали бросая безобразные, отвратительно резкие вопли. Их крики и привлекли внимание громадного хищника. Сопровождаемый стайкой вертлявых ящериц, он подошел к мертвому животному, показал желтые акулоподобные клыки и молча вонзил в мясо.

Насытившись, динозавр поднял тяжелую голову, одним ударом которой ломал позвоночник взрослого камптозавра, понюхав воздух. Легкий ветер донес кроме запаха травы, испепеленной беспощадным зноем, запахи свежего помета дриозаврид. Облизнув окровавленные губы, неторопливо двинулся по тропе, ведущей к водопою.

Стайка археоптериксов прыгала по глинистому берегу, оставляя на мягкой почве петроглифы тонких следов. Склевывая мошек и личинок, затеяли возню у выброшенной на берег распухшей рыбины, уже начавшей издавать зловоние. Перепархивая по камням, поклёвывали белую брюшину. А потом, вереща, брызнули в разные стороны от выскочившего из папоротниковых зарослей компсогнатуса. Озлобленно шипя, размахивая цепкими передними лапками с острыми коготками, маленький хищник ходил вокруг дохлятины, с чириканьем раскачиваясь и словно не веря удачной находке.

Мелодично посвистывая, археоптериксы блестели глазками повёрнутых набок голов; взмахивали грязно-бурого цвета с серыми, переходившими в сине-красное, крыльями. Один из них, недовольно попискивая, спустился по шершавому стволу ниже. Прильнув к коре, согнулся, готовый взвиться к вершине. Взбешённый компсогнатус бросился к копью глоссотериса. украшенному зелёными перьями, заставив археоптерикса сделать оборот вокруг рубчатого ствола. А затем, распластав хвост, птицеящерица перепрыгнула на соседнее дерево. Лишь в воздухе затрепыхалось оброненное изогнутое перо.

Мохнатые стволы кайтониевых папоротников, увенчанные пучками гигантских сложноперистых листьев, сливались в арочные громады, свешивая гирлянды ползучих эпифитов до изящного кружева низкорослого подлеска и узловатых корней. Вокруг них вскидывали веера, зонтики и иглы разнообразных хвойных. А в просветах, наполненных густой зеленью теней и золотыми пятнами, сверкали кусочки озёрной глади.

Археоптериксы спланировали на отмель. Впереди затуманенной полосой тянулся узкий противоположный берег. Поверхность озера со змеешейными силуэтами плезиозавров-криптоклеидусов слегка дымилась. Густые тени трепетали пестротой причудливых пятен.

Сильный ток мутно-зеленой воды смыл все сомнения - такую волну могло поднять только плывущее крупное существо. А значит, опасное. Стая снялась с места и мгновенно синхронно изменила полет прочь от мускулистой груди мегалозавра, спускавшегося по откосу. С шумом втягивая душный воздух, хищник ступил в грязь и река встретила его фонтаном брызг, взметенным под хриплый, раскатистый рев.

Слюна заблестела меж кривых клыков молодого крокодила, подстерегавшего добычу на мелководье. Мегалозавр изогнул толстую чешуйчатую шею. увенчанную остромордой головой с маленькими черными глазками. Приоткрыв пасть, чудовище предупреждающе зарычало и крокодил, раскрыв челюсти, начал пятиться назад. Оттолкнувшись перепончатыми лапами от тинистого дна, метриоринх заработал хвостом, возвращаясь к середине реки и поднимая пенные бурунчики.

Археоптериксы вернулись к давно облюбованному дереву, пронзив стену непроходимой сельвы. перевитую травянистыми и одревесневшими лианами. Здесь в воздухе сгущалась пряная сырость, лесная мелодия приглушённых шорохов плела тонкую сеть пробуждавшейся тишины. В верхушках деревьев распевали протяжные, жалобные песни длиннохвостые крылоящеры, а под корнями упивались разгрызанием костей какие-то мелкие хищники.

Густой запах земли щекотал ноздри и горло археоптерикса бросило неуверенный, резкий посвист. Он смотрел на маленькие, узкие протоки и блеск песчаных отмелей слепил глаза. Светоголовые рамфоринхи держались у берега, нарушая пустынную тишь безумно-пронзительными воплями. В их зубастых челюстях, роняя влагу, трепетало живое серебро.

К вечеру археоптериксы перебрались к равнине, устроив пиршество на усыпанном плодами дереве. Обнаружив на толстом суку гефирозавра, опять затеяли крикливую возню, оглашая предлесье возмущенными выкриками. Стрекоча чешуйками по коре, сонная ящерица спустилась ниже, стремясь найти другое укрытие, но пичуги еще долго порхали над травянистыми зарослями, высматривая злейшего врага.

Наступал час, когда вечер удлинял тени и тише звенели цикады. Линия леса, прерываемая раскидистыми вершинами, уходила в скалистые отроги. Короткое бормотание и приглушённое кваканье птерокрылых рамфоринхов звучало сердитой настойчивостью.

Ночь безмолвствовала. Покачивались, переминаясь, камптозавры, где-то вдалеке слышался рев и хрип. Басовитый рык переполошил птицеящеров и они еще долго не могли успокоиться, вспарывая зловещее безмолвие резкими вскриками и заставляя камптозавров раскачивать шеями в надежде высмотреть скрытую непроглядным мраком опасность.

На прогалинах играли серебристые блики, неясные тени кустов едва выделялись среди стены джунглей.

Шорох тяжелых лап.

Грозную, нависшую над сонным миром тишину, взорвало низкое, глухое рычание.

Совсем близко.

Археоптериксы перепорхнули на более высокие ветви, разглядывая среди пятен кустов контуры грузного животного и слыша его ровное, чуть хрипловатое дыхание. Слышали это и волнующиеся сцелидозавры, топчась на месте и издавая предупреждающее сопение.

Под мегалозавром хрустнул сучок, в темноте блеснули зеленым огнем ужасные глаза - хищник наклонил голову, искоса поглядывая на камптозавров.

И тут археоптериксы сорвались с места, начав назойливо кружить над ящером - так, как они недавно докучали старому ленивому гефирозавру. Душераздирающим воплям птиц ответили фырканье горбоносых рептилий, вопли и недовольное чириканье газелеподобных дриозавров. Замотав головой, рассерженный хищник издал последний рык и, качая приподнятым хвостом, нырнул в затрещавшие кусты.

Орнитолест пил чистую, прохладную воду, задирая остроконечную голову вверх. Капли стекали по подбородку, пятная рыхлый песок.

Рядом надменно заквакала лягушка.

Быстрый выброс, укус острых зубов и песня оборвалась. Небольшой хищник потряс мордочкой и дискоглоссус безжизненно обвис. Разжав челюсти, орнитолест, наклоняя голову в разные стороны, обнюхал добычу.

Едва вылкпившись из яйца, он уже был готов самостоятельно добывать пропитание и прятаться от врагов. Инстинкт безошибочно подсказывал, как поступать в той или иной ситуации – если кто-то меньше или слабей, то догони, поймай и съешь. Другое дело, если противник сильнее – тут следует убегать и прятаться. Орнитолест являлся великолепным мастером маскировки: полосы и пятна на глянцевито блестящей коже делали его почти незаметным в раскачивающихся неясных тенях, что помогало незаметно подкрадываться к жертве или таиться от врагов.

Одной лягушки оказалось мало. Ящер поднялся по склону холма к редким скоплениям низких беннеттит. Там он увидел молодого камптозавра. Приподнимаясь на задних лапах, рептилия флегматично обгладывала перистые листья. Прячась за россыпью крупных валунов, орнитолест стал приближаться к добыче. Изредка останавливаясь и осторожно выглядывая, опираясь о камень цепкими передними лапками. Камптозавр не чуял опасности, спокойно пережевывая зелень.

Камни кончились. Орнитолест секунду потоптался на месте, приготавливаясь к атаке.

И прыгнул.

В тот же момент отпрянул всхрапнувший камптозавр,. Когтистые лапы орнитолеста задели по его мускулистой ляжке и соскользнули, оцарапав бурую пятнистую кожу. Отчаянно ревя, камптозавр понесся прочь. Провожая убегавшего травоеда жадным взглядом, орнитолест злобно зашипел вслед. Встревоженные камптозавром, неподалеку затрубили громадные сейсмозавры, обрывавшие верхушки деревьев. Раскачивая титаническими шеями и щелкая длинными хвостами, сгрудились в кучу но, успокоившись, снова разбрелись по склонам. Один из них – годовалая самочка, недавно примкнувшая к кочующему стаду взрослых сородичей, подошла к кустам, скрывавшим молодого хищника. Орнитолест видел, как она разгребает мягкую почву и вырывает острыми зубками корешки беннеттит.

Она подошла очень близко.

Хищник не раздумывал. Высокая спина находилась на расстоянии прыжка.

И он прыгнул. Всеми когтями вонзился в теплую шероховатую кожу, впившись клыками в тонкую шейку. Юная самочка, ослепленная ужасом, с надсадным ревом направилась к взрослым животным. Орнитолеста бросало из стороны в сторону, но он, цепляясь, грыз мясо, пока не натолкнулся на пульсирующую жилу, рванув клыками.

Самочка сейсмозавра не добежала до стада. Замедлив ход, с хрипением грузно завалилась набок. Едва оглушенный орнитолест выбрался из-под придавившей туши, как сразу пустился наутек – на него, разъяренно трубя, неслись взрослые самцы, выбивая пыль и волнообразно раскачивая грозными хвостами. Хищник прыснул под прикрытие тенистых кустов. Сейсмозавры, обнюхав труп, сердито мычали, тряся головами и кружа вокруг.

Они охраняли мертвое тело до наступления темноты, отгоняя назойливых птерозавров. Орнитолест терпеливо ждал. Зная, что добыча уже никуда не денется.

Он пировал почти три дня, устроившись рядом с тушей и время от времени рыча на слетавшихся к падали надоедливых пальцекрылых стервятников. Он наедался мясом и был вполне счастлив. Пока в один из дней не заметил приближение крупного ящера с безобразной бородавчатой мордой, украшенной коротким тупым рогом на носу. Вскочив на полуобъеденный труп, угрожающе зашипел, расставив передние лапы и во всю ширь разинув зубастую пасть.

Цератозавр остановился, немигающе смотря на обнаглевшего хищника. Запах разлагающегося мяса дразнил обоняние - его давно мучил голод. Наконец, оценив размеры опасности, молча пошел вперед, втягивая воздух ноздрями и приоткрыв пасть с обильно выделяющейся слюной. Поняв, что угрозы действия не возымели, орнитолест ловко спрыгнул с останков и отбежал на безопасное расстояние, продолжая раздраженно шипеть. Не обращая внимания на нахала, цератозавр приблизился к туше и, еще раз оглядевшись по сторонам, уперся в нее задней лапой, принявшись рвать мясо. Его ноздри мерно раздувались в такт могучему, глубокому дыханию.

Несколько дней орнитолест плутал по лесу, охотясь на мелких насекомоядных зверьков, разгребая их норки носом и лапами. Он умел разыскивать хитро спрятанные в траве и листве гнезда других динозавров - яйца являлись для него особым лакомством. Он забирался в густую чащу, где охотился на подрастающую молодь -юные рептилии, чьи неокрепшие лапки не спасали от быстрого свирепого хищника, постоянно попадались ему в зубы. Но однажды ему встретился след другого орнитолеста. Вскоре он нашел место, где чужак настиг и растерзал молодого стегозаврика - от рептилии остались только окровавленные кости и спинные пластины. Такого орнитолест стерпеть не мог. След привел к норе под корнями древовидного папоротника, где обитал чужак после сытной трапезы. Хозяин этих мест чуял его запах, однако он понятия не имел, что этот запах принадлежал его собственной матери.

Раздумывать ящер не умел. Он был хищником. Яростно чирикая, стоял у норы, не решаясь сунуться внутрь. Наконец самка выглянула наружу. Пырская, вздыбилась, стараясь показаться больше и сильнее. Это не остановило ее отпрыска.

Они прыгнули почти одновременно. Самка была крупнее и опытнее, но старее. И молодой орнитолест уже не раз ловко укусил ее за задние лапы. Противники отпрыгивали в стороны и вновь наскакивали, сшибаясь грудью и норовя вцепиться в горло.

В кустах послышалось шумное дыхание крупного зверя и бойцы разбежались в стороны. Подмяв перолистные верхушки низкорослых саговников, на прогалину неторопливо вышел стегозавр. Огромные кожистые ромбовидные пластины на его спине покачивались в такт каждому движению. Низко опустив коническую голову на толстой шее, стегозавр, фыркая, пил из лужи с зеленью застоявшейся воды. Шмыгнув в кусты, орнитолест некоторое время смотрел на гиганта, занявшегося обедом, а потом вернулся к норе. Соперницы уже и след простыл.

Хищник занял отвоеванную нору. Ближе к вечеру пошел ливень, заставив ящера отсидеться в глубоком узком убежище. Его сильно мучил голод. С рассветом он покинул логово, отправившись на поиски пищи. Рыскал по лесу долго и напрасно - дождь, щедро ливший всю ночь, смыл запахи. Наконец уловил теплую струйку и набрел на кучу свежего, еще дымящегося помета. Ящер все время втягивал воздух, чтобы не потерять след и чутье вывело к поваленному гинкго. Бесшумно вскочив на толстый ствол, сквозь ветви с вееровидными листьями он увидел ярко окрашенного лобастого самца газелевого дриозавра, ощипывавшего хвою. Как орнитолест был ни голоден, сразу напасть он не решился. Вскоре голод пересилил боязнь перед крупной добычей. Тело хищника вытянулось, движения стали настороженными, четкими и стремительными. Когда дриозавр очутился прямо под ним, орнитолест припал к стволу, подобрав задние лапы к передним. Он не видел жертву и выглянуть не смел - если дриозавр успеет увидеть его раньше, то может защититься. А крупный самец, вступивший в брачный период, с сильными лапами и хвостом, весьма серьезный противник. Прыгать приходилось вслепую - на сопение и треск веток.

Передние и задние конечности одновременно оторвались от ствола. Перед глазами мелькнула листва и сразу навстречу поднялась широкая пятнистая спина. Орнитолест вцепился в нее когтями, сомкнув челюсти на шее.

Взбрыкнувшись, дриозавр в ужасе заревел и, сломя голову с выпученным глазами, понесся сквозь заросли. Орнитолест не разжимал зубов, чувствуя стесненное дыхание, раздувавшийся и опадающий горловой мешок, биение пульса, стекающую по деснам кровь. Держал до тех пор, пока не почувствовал, что жертва слабеет и вместе с ней не ткнулся в сырую землю.

Потом он некоторое время отдыхал у добычи, слизывая теплую кровь, сочащуюся из истерзанного горла. Восстановив силы, принялся за обед а, насытившись, решил устроиться неподалеку. Через несколько шагов он обнаружил во влажной почве четкие отпечатки. Терпкий запах, исходящий от них, насторожил хищника. Пройдя вдоль цепочек, орнитолест недовольно зашипел - душный запах возвещал, что совсем недавно здесь прошла стая цератозавров. Не раз орнитолесту приходилось бросать пойманную добычу и спасаться бегством от более крупных хищников, но цератозавры были тем опасны, что охотились группой и ящер неоднократно наблюдал, как стая этих быстрых, полосатых кровожадных рептилий с головами, увенчанными рогами, нападали на отбившегося от стаи сейсмозавра. Сам он в прошлом году спасся от них только благодаря тому, что забился в лазейку между камнями, куда не смогла пролезть ни толстая морда с горячим дыханием, ни широкая тяжелая лапа с мощными кривыми когтями.

Орнитолест устроился в гуще низких плаунов. В сумерках сделал вылазку за кормом. Слабый запах цератозавров продолжал держаться и хищник осторожно обошел следы. Налетел легкий ветерок, черные тени деревьев бесшумно задвигались, в черной глубине леса что-то зашуршало. Мимо ящера желтой полоской метнулся проворный зверек, исчезнув в полумраке. Динозавр не стал за ним гнаться. Подойдя к мясу, с остервенением начал отрывать куски, поминутно осматриваясь и обнюхивая воздух.

Окончить ужин он не успел, услышав тяжелые шаги. Не выясняя, кто приближается, галопом помчался в спасительную чащу. Отдохнув в каменистой россыпи, прислушался. Покинув холодную каменную россыпь, по узкой тропке спустился к неширокой реке, окаймленной непролазными джунглями. Поднявшийся ветерок донес свежий солоноватый запах близкого океана.

Приблизившись к реке и пугливо озираясь, орнитолест успокоился. Над ленивой гладью с гулом реяли крупные стрекозы и трепетали в призрачном танце стайки поденок. По воде постоянно разбегались круги. Подойдя к воде, хищник различил быстрых рыбешек, сновавших у самого берега.

Он застыл, пристально наблюдая за стремительными движениями. Навис над спокойной поверхностью, приоткрыв пасть и готовый молниеносным выбросом схватить серебристую мелочь. Но сам не успел отпрыгнуть от густой зловещей тени, поднявшейся из сонных, безмятежных глубин.

Всплеск, ослепляющие брызги, метнулись стальные челюсти. Гибкое тело хищника высоко подскочило и забилось, заметалось, захлестало в смертельной схватке крепких челюстей гониофолиса. Клыкастые тиски сдавили грудь. Орнитолест рванулся, издав испуганное чириканье. Он извивался от бешеной, невыносимой боли, силясь вырваться и яростно грызя бесстрастный панцирь, стиснувший тело.

Длинная судорога волнисто пробежала по изящному, стройному телу от головы к хвосту. Глаза погасли.

Крокодил держал добычу еще некоторое время даже после того, как она затихла. А потом, шлепнув по воде гребнистым хвостом, развернулся прочь от берега.
юрский период, 135 млн. лет до н. э.

побережье мелководных морей Лаврентии

территория современной Баварии
Ранним утром деревья на берегу реки небольшого заливчика окутались легким зеленоватым туманом. По мелководью спокойно бродили игуанодоны, переваливаясь на толстых лапах, кивая головой при ходьбе и чуть припадая при каждом шаге к земле; по тине бегали юркие компсогнаты, покачиваясь на высоких топких ножках и весь берег испещряли крестики следов их когтистых пальцев.

Но вот игуанодоны загоготали.

Из зарослей бесшумно выходили большие серые ящеры, передвигавшиеся на четырех толстых лапах. Степенно и важно они входили в воду в поисках пищи. Не обращая внимания на важно расхаживающих игуанодонов и быстро перебегавших с места на место хлопотливых желтоватых компсогнатов с черными галстуками на шеях, опускали головы в воду и выныривали, держа в зубах гирлянды озерных водорослей, с которых стекали мутные струи. Время от времени на крутобокие туши диплодоков и игуанодонов с темно-зеленой кожей, покрытой коричневыми пятнами неправильной формы, присаживались мелкие птерозавры, соревнуясь в полете с крупными стрекозами.

Шумно разбрызгивая воду и вяло пережевывая водоросли, диплодок безразлично смотрел на безостановочно скачущих компсогнатов. Время от времени опускал голову, набирал полную пасть растений и мелкой водяной живности. Выныривал, процеживая воду толчком языка через частокол зубов и проглатывал мелкую пищу. Он и не подозревал, что за ним давно наблюдают.

В густой тени, высоко подняв голову и выпрямившись, притаился аллозавр. Со статным, крепким телом, выпуклой грудью и упругой шеей. Его широко расставленные ноги твердо упирались в землю, а во всем кряжистом облике ощущалась неукротимая первобытная свирепость. Он с жадностью смотрел на серые туши, приподнятые хвосты и вытянутые шеи.

Шумно сопя, диплодок наклонил голову, погрузив ее в теплую воду, пахнущую тиной и моллюсками.

В ту же секунду хищник бросился из засады. В несколько мгновений самка аллозавра вихрем преодолела расстояние до жертвы и прыгнула ей на спину.

Диплодок почувствовал удар в бок. А потом от боли и ужаса в глазах померк свет. Гортанно замычав, он метнулся в сторону, сминая хвостом прибрежные хвощи. Не удержавшись, аллозавр слетел со спины, разрезав кожу острыми когтями. Вспрыгнув на ноги, хищник вытянул сильную шею и громко взревел, широко разинув клыкастую пасть. Стадо тем временем с переполохом ломилось сквозь заросли.

В безжизненных глазах аллозавра вспыхнул огонь. Оббежав жертву и вспенивая воду, ящер попытался прыгнуть еще раз, возбужденный запахом крови. Но диплодок уже приготовился к контратаке. Изогнув шею, без размаха хлестнул хвостом. Аллозавр не успел увернуться, попав под обжигающий удар хлыста. Опять оказавшись сбитым с ног, он восстановил равновесие, теперь уже удалившись на более безопасное расстояние. Настороженно качая поднятым в воздух изогнутым длинным хвостом, диплодок хрипло мычал, готовясь обрушить новый удар. Но самка аллозавра, прихрамывая и огрызаясь, направилась прочь.

Вечер застал раненого молодого диплодока на одном из многочисленных заболоченных островов. Перепуганное стадо ушло уже далеко и ящер не мог догнать сородичей. Раны на боку и спине саднили и кровоточили, привлекая кровососущих паразитов. Чтобы унять беспокойство, причиняемое щекочущими по живому мясу прикосновениями, ящер заходил в воду, валялся в грязи и чесался о толстые стволы, сдирая клочья коры.

Солнце опускалось за горизонт. Над водой проносились легкие серые облачка тумана. Они окутывали остров, обдавая диплодока сыростью.

Издалека прозвучали трубные клики, приглушенные расстоянием. Ящер знал, что стая там, впереди. Он еще долго стоял, высоко подняв голову, раздувая ноздри, напряженно вглядываясь в сгущавшуюся тьму и напрягая слух в надежде услышать знакомые голоса.

Он стоял так всю ночь.

В лесу было темно и сыро. Ветер сюда не проникал. Гладкая черная вода блестела, отражая полную луну. Мрачные таксодиевые обступили болото тесным кругом, их широкие лапы шатром нависли над самой водой. Темнота не пугала гиганта - он различал во мраке все окружающие предметы, от его глаз не ускользала ни одна тень.

Здесь царила тишина. Лишь изредка напряженный слух ящера улавливал мягкий шорох в глубине темной чаши. Вытянув гибкую шею, прислушивался и оглядывался. В ночной тиши изредка слышался тихий плеск барахтавшихся озерных обитателей.

А потом во мраке явственно хрустнул сучок.

Диплодок медленно развернулся к берегу.

Из густой черноты на него в упор смотрели два глаза, мерцающих желтоватым огнем. Диплодок хотел зареветь, но судорога сдавила горло. Он порывисто рванулся назад, тут же услышав треск сучьев под ногами удалявшегося зверя.

А наутро, осмотрев болото, диплодок двинулся вперед, ломая хвощи.

Плавно и тяжеловесно.

Он шел почти весь день, отмахиваясь от насекомых, круживших вокруг ран. Издавая стоны боли и отчаяния. Вдалеке раздался ответный гогот. Это придало ящеру сил. Он замычал громко и радостно, но ответа не получил. Продолжая идти по холмистой саванне, крикнул еще раз.

Ответа не слышалось.

К вечеру, отчаявшись и выбившись из сил, он остановился у рощицы араукарий. Сквозь сон завропод слышал только неясный гул ветра, игравшего в ветвях. Во сне он забыл свое одиночество. Ему казалось, что он находится среди родной стаи. Ему даже слышалось протяжное мычание табуна.

Утром побрел сквозь туман, прислушиваясь к далеким крикам птерозавров.

И наткнулся на кучи свежего помета.

Воспрянув духом, диплодок прибавил шагу. Он уже не среагировал на шумную стайку птицеподобных динозавров, спугнутых внезапным появлением колосса.

И увидел стаю, пасущуюся на речной отмели. Трубящие самцы, живописно изгибавшие шеи самки и беззаботные малыши. Замычав, диплодок поспешно зашагал вперед.

Самка аллозавра, преследовавшая раненое животное, разочарованно всхрапнула. Покачавшись на пружинистых лапах, вернулась к трупу павшего игуанодона, найденного прошлой ночью.

Из чащи осторожно высунулась громоздкая тупоносая голова. Ноздри сжимались и расширялись, стараясь уловить запах врага.

Зверь замер.

Самец аллозавра припал к земле, исследуя глубокие отпечатки когтистых лап. Потом вскинул голову, смотря на самку, терзающую неподвижную тушу на поляне. Услышав звук, она настороженно застыла, смотря по сторонам. Ветер дул прямо от самца, поэтому аллозавриха не могла учуять незваного пришельца. Убедившись в отсутствии опасности, вновь вернулась к добыче.

Аллозавр скользнул вперед.

Распахнув челюсти и вытянув голову, он низко опустил голову, оскалив клыки.

Самка не успела защититься. Сильный удар в грудь опрокинул ее на землю. В то же мгновение челюсти соперника вонзились в шею. С остервенением мотая головой, он стремился сломать позвонки, однако толстый хребет и крепкие мышцы не позволили достичь победы легко. И все же слабость постепенно охватывала тело молодой самки. Почувствовав, что противник обмяк, аллозавр отпустил врага. Зубы разжались и самка свалилась в низкорослые папоротники, скребя землю когтями. Отскочив назад, чужак, поворачивая голову, хладнокровно смотрел за смертью конкурента. Когда конвульсии прекратились, с опаской подошел ближе и укусил еще раз, для верности...
Маленькие буро-зеленые аллозавры лежали в уютном логове на мягкой моховой подстилке под корнями вывороченного дерева. Юные хищники долго ждали прихода матери, однако она не возвращалась.

Через несколько часов птенцы почувствовали сильный голод и стали отчаянно пищать. С каждой минутой писк становился громче. Мать, всегда приносившая теплое вкусное мясо, не приходила. Они еще не научились охотиться самостоятельно - самка только начала таскать в гнездо раненых животных, позволяя птенцам приканчивать добычу самостоятельно.

Наконец, когда голод стал невыносим, один из птенцов сам отправился разыскивать мать, оставив других в гнезде. Он вылез из логова и, тычась мордочкой в выступающие из земли корни, заковылял вперед.

Он двигался в полумраке, ступая по пористой мшистой почве. Наткнувшись на параллельные следы в грязи, направился по ним, обнаружив свежие испражнения травоедов.

Спрятаться в редколесье трудно. Безуспешно попытавшись поймать вертлявых ящерок, зверек вышел к спокойной тинистой заводи. Спугнув крупную многоножку, заглотил дохлую рыбешку. Потом зашел в воду, где сновали головастики дискозаврисков. Юный хищник внезапно ощутил ярость. Быстро сунувшись вперед, он умудрился схватить хвостатую личинку с бледными перистыми жабрами.

Насытившись, он выбрал сухое местечко под ветвями огромного саговника, примял брюшком мох и лег, вытянувшись па мягком ковре. Через несколько минут он уже крепко спал.

Весь отряд состоял почти исключительно из самок. Только громадный старый ящер замыкал шествие своего гарема и никто из самок не мог отстать или повернуться, сразу встречая оскорбленное рычание и блеск клыков.

Аллозавр не стал примыкать к стае - он привык бродить один. Его угрюмый и необщительный характер уже не раз испытали на своей шкуре другие хищники, забредавшие на его охотничью территорию. Он никого не подпускал к местам кормежки. Вечером опять учуял запах охотящейся стаи. В нетерпении взрыл землю задней лапой, задрал горбоносую, длинную морду и, храпя, смотрел вверх. Скосив глаз, наблюдал за чирикающим крылатым диморфодоном, выковыривавшим из коры толстых жирных личинок. Потом с фырканьем и сопением приютился на жесткой лежке. Опустил кожистые веки. По его телу прошла длинная волнообразная судорога - динозавр спал.

Во сне он видел мать и братьев, игравших на ровной поляне, залитой солнцем. Они постоянно боролись, опрокидывая навзничь и пробуя зубы. Мать спокойно смотрела на их забавы, нежно облизывая с головы до лап шершавым языком.

Вдруг самка громко фыркнула, коротким тревожным рыком подзывая птенцов. Нежные хрюкающие звуки, исходящие из ее глотки, сменились грозным сопением. Детеныши кинулись к ней, ловко перепрыгивая через поваленные стволы. Один из них прыгнул за братьями, но неловко зацепился за дерево и скатился вниз.

Мать сразу же вернулась к нему. Страшно щелкнули мощные челюсти с кривыми клыками и целюрозаврид, шипя, отскочил назад...

Аллозавр теперь все чаще уходил со своей территории, без всякой цели бродя по лесу. Но каждый раз возвращался к стае, исподтишка наблюдая за сородичами. Нечто странное творилось с ним - его одолевала тоска.

В стае появились крепкие малыши, приведенные самками. Аллозавры переходили с места на место, следуя за меняющими пастбища травоедами. Вскоре хищник заметил перемену - предводителем стаи стал крупный, стройный молодой самец, наверняка завоевавший это право в жестокой схватке со старым вожаком. Ящер не знал, что это был его брат, уцелевший благодаря тому, что сожрал своих собратьев послабее.

Солнце стояло в зените. У заболоченной реки виднелось стадо диплодоков, ощипывавших молодые побеги и над долиной непрерывно стояли их короткие низкие крики, а в водной глади отражались грациозно изгибающиеся шеи.

С каждым днем шея аллозавра прибывала в толщину. Тугие мышцы на ней вздувались и топорщились крупные чешуи. Тоска гнала его с места на место. Он беспокойно рыскал по лесу, менял лежки; опустив длинную морду к земле, разнюхивал забытые следы. Неутолимый огонь жег его изнутри. Не разбирая дороги, забыв об отдыхе, беспокойно скитался по лесным холмам. И когда в небе догорала вечерняя заря, совершенно терял над собой власть. Динозавр вскидывал голову и в лесу гремел глухой отрывистый и страшный рев. В нем чувствовалась скрытая угроза и вызов на смертельную битву.

Вечером никто не откликнулся на его зов и ящер успокоился. Холодная вода ручья, вымочив грязное брюхо и охладив разгоряченную, надорванную глотку, погасила боевой пыл. Чутье обострилось, вернулась привычная осторожность.

Он вышел на берег, втянул воздух. И почувствовал тревогу.

Хищник опустил морду к земле - по ней только что прошел его сородич, пометив папоротники резко пахнущей мочой.

Раздувая ноздри, он шагнул но следу. Чем дальше, тем след пах сильнее.

Ярость заклокотала в груди гигантской рептилии. Шумно расплескав ржавую воду с конфетти зеленой ряски, он двинулся вперед, мускулы напряглись.

Светлело. В низкое небо уперлись вершины деревьев. Прямо в морду моросил теплый дождик, отскакивая от бронированных щитков на жесткой спине.

Стремительно огибая деревья, ящер вышел на ровную прогалину и бешено, неистово взревел, изливая тоскливую ненависть и вызывая на бой.

Ему ответили.

Сдерживая клокотание у горла, вожак стаи взял с места широким, размашистым шагом.

Скала ударилась в скалу.

Грудь в грудь, обдавая друг друга обжигающим дыханием.

Ящеры сплетались шеями, стремясь вонзить клыки в горло. Толстые когти ушли в землю, мышцы раздулись, глаза налились кровью. Воплощения слепой ярости встретились на утрамбованной площадке, а самки скрывались в чаще. Они ждали, пока самцы выясняли отношения.

Шумно и жарко дыша, громадные звери ворочались на прогалине в страшных усилиях. Уродливые тени дрожали и двигались на взрытой земле.

Ворча, аллозавры попятились друг от друга. Яростно фыркая, вожак рыл когтями почву. Его глаза встретились с мутным взором взбешенного чужака, видя вздутую шею и низко склоненную голову. Одиночка выжидал удобного момента, чтобы, сделав стремительный выпад, вцепиться врагу в горло, сбить на землю и рвать клыками. Его поблескивавшие глаза ловили каждое движение. Тяжелая голова делала чуть заметный поворот, едва соперник делал шаг в сторону.

Вот он подался вперед и вожак подобрался. Но это был хитрый прием - хищник отпрянул назад, а противник сразу ринулся напролом, стремясь раздавить, сокрушить, подмять, растерзать...

Проворное движение, быстрый укус.

Одиночка повис на вожаке. Ноги, не в силах удержать надрывную тяжесть, подогнулись. С захлебывающимся хрипом вожак завалился набок, а мощные когти победителя, опьяненного жаждой крови, уже барабанили по рухнувшей туше, вбивая в землю кожу и мясо. Через несколько минут от ловкого и грозного хищника осталась только бесформенная истерзанная туша.

Безумие прошло, страсти улеглись. И самки привыкли к новому предводителю.

Затаившись, джунгли ждали...

Наконец самка встала с лежки. Удовлетворенно вытянувшись, потерлась о грубую кору дерева. Мошкара, потревоженная вторжением в их облако массивного тела, улетела.

На ветку дерева сел пестрый катайорнис, повертел черным клювом и запел. Его пение разнеслось над лесом, тая в дрожащих волнах полуденного воздуха. Протяжная мелодия заставила молодую хищницу выбраться на свободное пространство и птица, тревожно вскрикнув, резко вспорхнула с ветки, оглашая тропический лес пронзительными воплями. Высокие звуки резали слух и самка сиамотирануса качала головой, провожая летящий силуэт недовольным рыком.

Обнюхивая землю, рептилия неторопливо шагала к ручью, широко разлившемуся после недавнего ливня. Она ступала легко и почти бесшумно, настороженно вскидывая голову при каждом шорохе. Но ее все равно учуяло стадо уткоглавых бактрозавров, пасущихся в папоротниковых зарослях. Гогоча и ломая хрустящие стебли, они стали уходить по берегу, стремясь укрыться в спасительных топких зарослях. Глупый детеныш, отбившийся от родителей, побежал не в ту сторону, вылетев прямо на тропу и встретившись с голодным хищником. При виде врага мелко задрожал и мешочки над его ноздрями поднимались и опадали, прилипая к плоскому клюву. С трудом оторвавшись от бесстрастного гипнотизирующего взгляда, бактрозаврик растопырил трясущиеся лапки и изо всех сил бросился прочь, подбрасывая высокий круп.

Сиамотиранус среагировал на движение. Мягко снявшись с места, самка бросилась следом, топча жесткий хвощ. В ее горле клокотала дикая ярость. Отчаявшийся детеныш плюхнулся в воду и сразу же нырнул, гребя перепончатыми лапками. Не раздумывая, хищница ринулась за ним, вода залила глаза. Разочарованно взревев, она неукротимо рыскала по колено в воде, баламутя дно и рассекая воздух сильным хвостом с поперечными полосами. Увлеченная погоней, она не заметила, где скрылась такая вроде бы легкодоступная добыча... А бактрозаврик, забившись в тесное пространство жестких стеблей, испуганно и облегченно смотрел на яростно мечущегося по берегу хищника, слыша его свистящее дыхание и протяжные трубные звуки сородичей.

Выбравшись из воды, самка пошла прочь, оставляя мокрый след. Бешенство, душившее ее, заставляло не замечать прыскавших из под ног ящериц и возбужденно спешащих, неуклюже переваливавшихся крокодилоподобных хампсозавров. Она оглушительно взревела, запрокинув голову.

В ту ночь она спала беспокойно. Ей снилась араукария, под которой она проводила брачные игры со старым самцом. Вспоминала его шумное дыхание, игривые укусы и тяжесть тела на своей спине.

Утром самка проснулась от нетерпеливых истошных вскриков непоседливых пситтакозавров. Они бойко и суетливо расхаживали неподалеку от ее укрытия. Пара самцов, похожих на громадных ощипанных попугаев, воинственно выясняли отношения, грозно щелкая мощными клювами и поднимаясь на сильные задние лапы. Хищница безучастно отнеслась к шуму, спокойно подрагивая мышцами - пситтакозавры довольно быстры, а если она и настигнет одного, то такой сравнительно мелкий ящер вряд ли утолит ее голод.

Но переполохом заинтересовался и теризинозавр, похожий на наземного ленивца кайнозоя. Доковыляв до кустов, поднялся на дыбы и, притянув передними лапами с длинными когтями, большую ветвь, принялся обгладывать листву. Время от времени, не прерывая трапезу, внимательно оглядывался тупоносой головой на длинной шее. Хищница наблюдала за ним, оставаясь незамеченной. Неторопливые, спокойные, уверенные движения теризинозавра ее не раздражали. Полускрытая пышными верхушками зарослей, она смотрела на ящеров.

Внезапно она вспомнила о голоде. Проглотив слюну, вытянулась и напряглась, поводя головой и оценивая расстояние для броска.

А потом ринулась вперед.

Безошибочно и изящно.

Пситтакозавры, истошно визжа и шелкая клювами, бросились врассыпную. Теризинозавр, бросив качающуюся ветвь, попытался спастись бегством. Самка быстро догнала его, ударив плечом в бок и, опрокинув, сразу вцепилась в мускулистую шею. Теризинозавр пронзительно вскрикнул, по его телу пробежала предсмертная судорога. Продолжая разглядывать искалеченную тушу, она фыркнула и, нагнув тупую морду, принялась тщательно ее обнюхивать. Потом неторопливо подняла громадную голову. На маслянистом глазе дрогнула пленка века.

С наступлением сезона дождей самка сиамотирануса все чаще стала испытывать тоску. Одиночество нервировало ее, заставляя быть более хищной. Она до изнеможения рыскала вдоль берега ручья, распугивая горбоносых археоцератопсов. Тоска властно захватывала ее, остро и безжалостно предрекая о некоем близящемся событии. В такие теплые ночи ей не хватало чистого воздуха и мерцающих звезд, прячущихся в густых ветках. Она неподвижно лежала под деревьями, медленно и лениво вспоминая прожитое. Но перед глазами пробегали только существа, которых ее появление приводило в неописуемый панический страх. Она лежала и в ее немигающих глазах отражались загоравшиеся в высоком небе звезды и иногда затмеваемые быстрыми тенями пальцекрылых фобеторов.

Первые лучи радостно выпрыгнули из-за горизонта, тени упали на мускулистое полосатое тело. Солнце быстро согрело камни и листва, умытая росой, заблестела сочно и глянцевито. Открыв глаза, самка сквозь дрему смотрела на пробуждающийся мир, Над головой раскачивались ветви, за стволами по пересеченному пространству утренней саванны шел табун бактрозавров. Стадо пробиралось сквозь заросли, гогоча, хрюкая, брызгая слюной и проламывая телами влажное сплетение листьев, а детеныши пили мочу из луж, оставленных взрослыми особями. Два длинноногих мелких хищных ящера, затеявшие возню у самого носа самки, заставили ее щелкнуть изогнутыми зубами и рептилии сразу бросились прочь.

Опять зачастили дожди, приносившие облегчение от назойливой мошкары, но убивавшие запахи. Прохладные струи заливали удобные углубления. Часто гремели грозы, потом становилось холоднее, чернеющее небо чертили длинные молнии. Пообедав хангайэмисом - вернее тем, что она смогла извлечь из крепкого черепашьего панциря, самка сиамотирануса вернулась к лежке, шипя на дующий в глаза ветер. Глядя на ветви, вновь начала тосковать. Это чувство одиночества являлось захватывающим и беспокойным, переполняя томительным ожиданием. Ее плотная упругая кожа, недавно блиставшая золотисто-коричневыми отгенками. теперь поблекла. Нервно приподнимая тяжелую голову, самка чутко прислушивалась к шорохам, слышимым в вечерней тишине. Прикрыв глаза, стала дожидаться утра...

Все чаще рептилия впадала в оцепенение - двигаться ее заставляло лишь чувство голода. В поисках пищи ей теперь приходилось проходить значительные расстояния. Однажды, возвращаясь под дерево, она вдруг нашла то, что уже несколько дней подсознательно искала.

Глубокая впадина среди вековых секвойи, засыпанная мягкой хвоей. Это место стало ее новым логовом. И хотя оно находилось вдалеке от пастбищ пситтакозавров и бактрозавров, хищница не покидала его.

Однажды она проснулась от странных болезненных ощущений. Они делали ее нервной, каждое движение причиняло невыносимую боль. Извиваясь, она терлась брюхом о землю. Неподвижно застывая на одном месте, распрямляла измученное тело, напрягала изо всех сил мускулы таза, стремясь выдавить из себя нечто, рвущееся изнутри. Ближе к полудню ей стало совсем невмоготу. Она отчаянно и неистово завозилась на месте и тут же с облегчением почувствовала, как под ее хвостом стала лопаться расползающаяся кожа. На некоторое время она застыла в блаженстве, но родовые судороги тут же снова скрутили ее.

А потом, недвижно возвышаясь у холма из ветвей, листьев и хвои, хранящем в теплых недрах пять отложенных яиц, самка сиамотирануса погасила вспыхнувшее разочарование. Намучившись за день, хищница печально смотрела в сгущавшиеся сумерки, в которых грусть необычно уживалась с предчувствием новых солнечных дней.
меловой период, 78 млн. лет до н. э.

восток Лавразии

территория современной Канады
Черная тень ородромеуса, мчащегося галопом во весь опор, мелькала на фоне лапчатых листьев папоротников, залитых светом поднимающейся луны, а за ним неутомимо следовал Одноглазый. Чуть поодаль бежали Пестрая и Щербатый. Они мчались во всю прыть, воинственно приподняв жесткие прямые хвосты.

Расстояние между быстроногим ородромеусом и дейнонихом сокращалось с каждой секундой и вот уже Одноглазый вцепился в толстый, раскачивающийся круп. Спустя мгновение вся троица уже прыгала вокруг травоеда, стремясь схватить его за лапы и бока. Жертва развернулась к ним, делая выпады массивной головой. А сумрак высылал новых хищников. Все новые охотники прибывали, бросаясь кусать и рвать, опьяненные запахом крови и, спустя минуту, сбитая с ног, туша ородромеуса полностью скрылась под покровом грызущихся и грозных стремительных силуэтов. Когтистые лапы яростно чертили воздух, хвосты бешено метались по сторонам. Под конец расправы подоспел и прихрамывающий Двупалый, присоединившийся к кровавой трапезе. Вечернюю тишь наполнило жадное рычание, торжествующий рев и надрывные, душераздирающие вопли жертвы.

Солнце полностью опустилось за конус потухшего вулкана. В лунном свете виднелись черные вереницы стад неповоротливых четырехногих тенонтозавров, у кладок яиц резвились рогатые цератопсиды, а сквозь тростники на окраине озера пробирался табун утконосых коритозавров. Небо наливалось темными красками.

Одноглазый - доминирующий самец, с охоты возвращался первым. Хотя и левую сторону его морды избороздил длинный шрам, полученный в результате многочисленных стычек за еду и самок, это не мешало властвовать над стаей - ему никто не смел становиться поперек дороги. И в связи с травмой старый самец ходил, слегка кособочась и выставляя вперед здоровый глаз.

Дейнонихи вернулись в Гнездовище, неся в зубах обрывки мяса, где их встретили изголодавшиеся резвые детеныши с крупными морщинистыми головами, на дрожащих задних лапах. Недавно вылупившиеся птенцы еще часто на ходу качались и, спотыкаясь, падали. Они неуклюже ковыляли за старшими, а те постоянно опрокидывали малышей на спину. Тыкая носами, вылизывали им нежное брюшко. Сейчас хищники редко питались падалью, а с момента вылуплепия молодняка ородромеусов, почти не утруждались нападением на крупных особей, предпочитая задрать отбившегося от табуна малыша. В этот сезон дейнонихи выходили на охоту по вечерам или на рассвете, днем же отлеживались в Гнездовище, где малыши возились у кустов, а взрослые прятались в тени.

Стая Одноглазого и Пестрой насчитывала девять охотников и полдюжины птенцов. Через пару дней малыши уже уверенно держались на ногах и их любопытство росло. Когда на них падала тень облака или пролетавшего птерозавра, они, перепуганные, кубарем неслись под защиту кустов. Утром, учуяв резкий запах, Пестрая подняла голову с уродливо рассеченной верхней губой и вскочила с негромким клокочущим рычанием, подавая сигнал тревоги. Обнюхивая землю, мимо Гнездовища прошел большой хищный альбертозавр. Увидев хищников, издал вибрирующий рокот и с плавной стремительностью зашагал прочь, чуть раскачивая по сторонам тяжелой головой.

В полдень прошел дождь, долину к вечеру залил низко стелющийся туман со смутные силуэтами гребнеголовых коритозавров. Задира, самая рослая из вылупившегося помета, принялась играть с Белохвостой, ловя ярко окрашенный светлый кончик хвоста. Самка молниеносно обернулась, широко открыв пасть. Задира отпрыгнула, но спустя некоторое время, рыча, принялась за игру.

Получив отпор от Белохвостой, Задира направилась к Пестрой и заюлила перед ней, вылизывая морду, покрытую крестообразными шрамами. По мере того, как детеныши подрастали, к ним уменьшалась снисходительность и взрослые охотники частенько кусали птенцов за морду или, схватив за шею, прижимали к земле. Как правило, шалун начинал обиженно верещать.

Через месяц птенцы в отсутствие взрослых самостоятельно вышли на вечернюю прогулку под предводительством Задиры. Обнаружив закованного в костяные доспехи полусонного эуоплоцефала, стали украдкой подбираться к нему. Задира храбро шла впереди. Остальные следовали за ней, явно опасаясь тяжелой неповоротливой мишени. Внезапно бронированный ящер всхрапнул, мотнув головой и рептилии опрометью бросились назад.

Тем временем охотники, задрав детеныша тенонтозавра совсем неподалеку от Гнездовища, рыча, бесновались у тушки, поднимая коричневую пыль и орошая крупные листья ромерий мочой. Морды хищников обагрились кровью - ярко-алой в лучах заходящего солнца. Учуяв кровь, малыши поспешили к добыче. Задира первая достигла цели и с яростным рычанием обернулась на подбегавших собратьев, не давая им прикоснуться к мясу. Детеныши вертелись вокруг, и самочка щелкала на них зубами, раздувающимися ноздрями втягивая острый запах свежепролитой крови. После охоты они слизывали кровь друг с друга и счищали остатки пищи с морд передними лапами.

Днем птенцы опять беззаботно играли, кусаясь за задние лапы. В итоге все часто заканчивалось всеобщей свалкой. Но если игра все же начиналась, то нередко завершалось дракой, провоцируемой Задирой. Молодая самочка превратилась в настоящую прихлебательницу доминирующей самки, подолгу вылизывая губы, потираясь подбородком о ее морду и пресмыкаясь на согнутых лапах в знак покорности. Однажды к ним подбежала Лакомка, часто ворующая куски у Черномордого и вклинилась между ними, оттирая подрастающего птенца. Но Задира быстро цапнула Лакомку зубами и самка отбежала дальше. Когда стая возвращалась с охоты, Задира подбегала к приближавшейся Пестрой, опуская голову вниз и подобострастно раскачивая хвостом. Иногда перекатывалась на спину, подставляя брюхо и вытягивала задние лапы, подставляя беззащитную изогнутую шею.

Вот поднялся, зевнув и расправляя лапы, Одноглазый. Он рысцой следовал к месту, где отдыхали Лакомка и Черномордый. При его приближении они поднялись с лежки и рептилии принялись тереться носами, покусывая губы. После обряда приветствия стая побежала на вечернюю охоту. Задира было последовала за ними, но вскоре вернулась, кусая Неженку, довольствовавшейся в обшей трапезе лишь обглоданными костями.

Вожак бежал, не оглядываясь. Его соплеменники иногда вырывались вперед, а время от времени останавливались, занятые исследованием выбоин и камней. Вскоре они наткнулись на стайку гребнеглавых коритозавров, трясших головами, рывших землю лапами и задевавших короткие стычки - у них начинался гон. Мгновение - тишину разорвало громкое рычание – и дейнонихи с остервенением рвали добычу.

Пестрая бежала впереди остальных, а стая вытянулась за ней гуськом. Солнце садилось за облака. Лакомка и Черномордый трусили бок о бок, полизывая морды. Хищники часто менялись местами в цепочке, обследуя кусты. Шествие замыкал хромавший Двупалый, оглядывавшийся на опасливо крадущийся молодняк. Часто останавливался Когтистый - рослый самец, склевывая жуков с высохшего помета цератопсов.

Пестрая застыла. Потом медленно двинулась вперед, осторожно ставя каждую лапу и полусогнув конечности.

А потом сделала короткий рывок и опять перешла на шаг, наблюдая, как тепонтозавры бросились врассыпную. Наметив жертву, стрелой сорвалась с места в паре с Одноглазым.

Стая перешла с рыси на галоп, вытянув хвосты параллельно земле. Пестрая уже висела на тенонтозавре и, подброшенная крупом, шлепнулась ей па спину, так и не разжав зубов. Дейнонихи всегда убивали быстро и умело, повисая на жертве при помощи шпор, вгрызаясь в пах и выпуская внутренности. Спустя мгновение стая уже рычала над бьющимся животным, потроша, отрывая и заглатывая куски мыса. То и дело дейнонихи ввязывались в свалку, пытаясь урвать долю. Двупалый, сперва не обнаружив щели между телами соплеменников, попытался вскарабкаться по спинам собратьев, но потом нырнул в самую гущу. Малыши подползали к пище на брюхе, пробираясь между ног взрослых. Разгорелась свара. Пятнадцать клыкастых ртов чавкали, круша кости, сухожилия, толстую шкуру и зачастую кусая собратьев, потому что в свалке уже невозможно было различить мясо истерзанной жертвы от окровавленных лап и морд других дейнонихов. Птенцы сновали под ногами, слизывая стекавшую на землю кровь.

Когда большую часть мяса съели, охотники отошли в сторону, пока насыщались молодые. Быстро понюхав кусты, пометили территорию, а через полчаса, оставив несколько крупных костей, стая рысцой вернулась к Гнездовищу. Задира тут же подбежала к Пестрой, игриво покусывая лапы, с изъявлениями покорности, но та недовольно куснула в шею. Тогда Задира сорвала злость на Неженке, жестоко искусав ее.

Утром Когтистый обнаружил Неженку в саговниках неподалеку от Гнездовища. С разорванным горлом и выпущенными кишками. Задира, осматривая труп, щерила зубы и размахивала передними лапами с длинными пальцами.
На утренней охоте, следуя курсом стада газелеподобных ородромеусов, стая встретила крупного бродячего дейнониха. Посеревший от возраста, он бодрой рысью приближался к Стае Пестрой и Одноглазого, горизонтально вытянув хвост и склонив в сторону голову. Его вид выдавал уверенное животное, привыкшее побеждать.

Одноглазый самоуверенно потрусил навстречу, раздувая ноздри и втягивая пропитанный запахами свежий воздух. В тот момент, когда самцы поравнялись, Одноглазый высоко поднял переднюю лапу. На миг пришелец застыл и, молниеносно извернувшись, вонзил клыки ему в плечо. Отпрянув, Одноглазый лягнул соперника. Чужак рысцой побежал назад и скрылся в кустах, сопровождаемый злобным шипением стаи.

Дейнонихи присоединились к вожаку, обходя место лежки пришельца и. скаля зубы, постепенно сужали круги. Одноглазый старался повернуться к кустам правым боком, скрывая впадину на месте вытекшего глаза. Они долго ходили вокруг убежища чужака, не решаясь нападать. Вскоре их внимание отвлекло стадо рогатых хасмозавров и хищники вышли к узкой речке, где в тростниках бродили тучные туши травоедов, прячущихся от грядущего зноя. Далее река переходила в топь, за которой круто поднимались вершины холмов.

Удачно завершив охоту, дейнонихи к полудню вернулись в Гнездовище. Одноглазый следовал за доминирующей самкой, «отмечаясь» в тех же местах, что и она. Он шел за ней по пятам, буквально тычась мордой в основание хвоста - у Пестрой начиналась течка. Он отталкивал мордой и боком других самцов а когда останавливались, клал голову ей на спину. Потом начинал толкать лапами, слегка царапая, но самка огрызалась, не принимая ухаживаний.

Вечером Одноглазый возобновил внимание, увиваясь за подругой, судорожно кивая головой и подсовывая морду под ее заднюю лапу. Он терся о нее, тыкался носом в пасть и облизывал губы. В конце концов, получив несколько жестоких укусов, оставил притязания.

Пестрая стала более агрессивной, огрызаясь на соплеменников и Одноглазый, проскальзывая между ними, отталкивал самку, принимая ее гнев на себя и подставляя плечо для весьма болезненных укусов. Иногда Пестрая оказывала знаки внимания Щербатому, но Одноглазый был настороже и молодой самец, не дожидаясь угрозы со стороны вожака, спешил удалиться прочь к кустам, где отдыхала Белохвостая.

Хищникам давно не попадалась жертва - лишь на третий день они загнали молодого ородромеуса. Едва к пиршеству приблизился Двупалый, как Задира внезапно налетела на него, сбив по пути Лакомку и рванула шею старого самца, по груди которого заструилась кровь. Тот не успел отхватить кусок, как уже удирал от разъяренной соплеменницы. Она уже давно не выглядела столь покорной и угодливой, как раньше.

Схватка вспыхнула под вечер на гнездовом участке, когда Задира проходила мимо Одноглазого и тот попытался оказать ей знаки внимания. Пестрая, ранее болезненно и неприязненно отвечавшая на ухаживания доминирующего самца, растянула рассеченную губу в зловещем оскале и тут же выпустила когти, помчавшись на соперницу. Та, вытянув хвост в прямую линию, вздыбилась навстречу и два зверя сшиблись, взметнувшись на дыбы, опираясь передними лапами на плечи, яростно кусаясь, шипя и брызгая горячей слюной. Наконец Пестрая вцепилась Задире в морду, но той удалось вырваться и, в свою очередь, впиться сопернице в горло. Извернувшись, Пестрая лягнула ногой и Задира, отпустив шею, неуверенно отступила.

Во время драки все остальные члены стаи держались в стороне, напуганные одержимостью самок. Белохвостая напряженно следила за ходом поединка, готовая накинуться на Пеструю, которая в свое время оставила немало отметин на ее шкуре.

Пестрая, не отступая, вновь наскочила на противницу, но той удалось опять схватить ее за горло. Кровь побежала по голой брусчатой пятнистой коже. Пестрая забилась, припав к земле, яростно молотя лапами, хлеща хвостом и безуспешно пытаясь вырваться. Однако постепенно ее энергичные движения слабели и вскоре она свесила оскаленную морду. Разжав клыки, Задира стояла над поверженной соперницей, отгоняя Белохвостую громким шипением, кровь капала из ее пасти. Пестрая чуть приподняла голову и Задира неистово взревела, заставив Пеструю застыть неподвижно, тем самым признавая свое поражение.

В течение короткого заката Задира вновь и вновь бросалась на противницу, едва та начинала шевелиться. Наконец, когда сумерки сгустились. Пестрая поднялась на подкашивающиеся ноги и, буквально стелясь по земле, подползла к победительнице, вылизав ей морду.


ЧАСТЬ