Первая 5 серая лавина кайзера 5 часть вторая 130 трагедия под сольдау 130 часть третья 306 отхлынувшая волна 306

7 СЕНТЯБРЯ

Таким образом, в фронте германских армий образовался огромный разрыв. Вся армия Клука вступила в бой к северу от Марны, в то время как армия Бюлова с трудом отбивалась от французов к югу от этой реки, а открытая местность между этими двумя армиями охранялась только тонкой цепочкой кавалерии фон дер Марвица.

Ночью шестого сентября английская армия и левое крыло армии Франшэ д’Эсперэ, наступая в направлении реки Гран Морэн, отбросили назад этот хрупкий барьер и на следующий день перешли реку, угрожая обходом армии Бюлова.

Новая угроза заставила Бюлова оттянуть назад свое правое крыло и перейти к оборонительной тактике. Отступление Бюлова было настолько значительно, что даже успех Клука, вынудившего к отступлению левое крыло армии Монури, получившее подкрепление в виде целого корпуса, не мог уравновесить понесенной немцами неудачи, которая все время увеличивалась.

ТАКСИ

Ночь.

В школе, где генерал Гальени устроил свой штаб, царит полная тишина. Никаких сообщений с фронта. Никаких операций.

Свет горит только в редких классах, в том числе и там, где, склонившись над картами, сидят Гальени и его начальник штаба.

Что принесет день, который только-только начинается? Оборону? Наступление?

Вся надежда Франции сосредоточена в данный момент на одной точке. На генерал Сордэ, кавалерийский корпус которого стоит в лесу Нантэй ле Одоэн, готовый ринуться в тыл немцев.

Как поступать в дальнейшем? Время решительных действий наступило. До сих пор вся инициатива находилась в руках немцев, которые диктовали свою волю командирам французских армий, но теперь это время прошло, и Гальени считает, что, несмотря на посылку для связи с англичанами восьмой дивизии, Сордэ со своими всадниками справится с возложенной на него задачей, тем более, что изменившаяся обстановка застает его кавалеристов немного позади немецкого фронта.

Он кивает головой, и начальник штаба быстро выписывает приказ. Дивизия Сордэ должна на рассвете начать обходный маневр, и, достигнув крайней восточной точки фронта, напасть с тыла на Клука.

Завинтив самопишущее перо, Гальени встает и, пряча его на ходу в грудной карман, быстро выходит. Встрепенувшийся от сна вестовой поспешно подает генералу шинель, еще не просохшую от случайного ливня.

Из темного вестибюля, где мерцает единственная тусклая лампочка, Гальени выходит на такую же темную улицу, по которой бродят лишь редкие патрули военной милиции.

— Автомобиль команданта! — кричит в темноту вестовой.

В ряде автомобилей начинается движение. Тихо переговаривавшиеся шоферы разбегаются по своим машинам и замирают «смирно». Одна из открытых машин быстро подкатывает к подъезду.

Гальени снова несется в ночь. Сотая, двухсотая, несчетная поездке в бешеном темпе, когда каждый километр таит в себе опасность катастрофы.

Гальени неподвижен. Он не сидит, как обычно, откинувшись на кожаные подушки, а нагнулся вперед, крепко стиснув пальцы облокотившихся о колени рук. Жребий брошен. Дело теперь не в том, чтобы отбить у врага столько-то и столько земли или уступить ему новые территории, а в том, можно ли нанести ему, вообще, решительное поражение.

Автомобиль быстро достигает Парижа и останавливается перед школой Виктора. С приездом Гальени, штаб военного губернатора Парижа приходит в лихорадочное движение. Во всех комнатах начинают щелкать электрические выключатели, звенеть звонки, стучать поспешные шаги, шуршать бумаги. Появляются застегивающиеся на ходу офицеры, на щеках которых красные полосы от подушек.

— За работу! Сегодня решительный день!

И работа кипит. Щелкают штепселя телефонной станции, носятся ординарцы, вестовые, на всех столах дымится кофе, разносится по комнатам коньяк.

— За работу! За работу! Сегодня решительный день!

Поступают телеграммы, телефонограммы, донесения, тарахтят мотоциклетки, верещат клаксонами автомобили, — штаб Гальени, как сердце, толчками посылающее кровь во все уголки тела, шлет приказ за приказом, распоряжение за распоряжением, — в армию, в корпус, в полк, батальон, роту.

Депеша: срочно, спешно, секретно. Прибывает посланная Жоффром на усиление армии Монури седьмая пехотная дивизия, снятая с Эльзасскаго фронта.

Новая телеграмма: Срочно, спешно, секретно. В дивизии столько-то штыков, столько-то офицеров, не хватает того-то и того-то. Гальени может распоряжаться ею, как желает.

О! Теперь с его сердца опадает половина забот! Вот где достойная замена ушедшим для связи с англичанами пехотинцам!

Гальени ясно: прибывающая дивизия должна быть в спешном порядке переброшена в район расположения кавалерийского корпуса Сордэ.

О, теперь можно не волноваться за участь Сордэ, отправившегося в тыл Клука! Если этот генерал будет опираться на свежую пехоту, успех обходного маневра обеспечен.

Но как перебросить эту дивизию к нему? Через час должен прибыть первый эшелон из Аргонн, за ним, через короткие промежутки — остальные. Как перебросить дивизию в течение нескольких дорогих часов, которые дарит ночь, на 50 километров, с тем, что бы к рассвету, когда начнется решительная битва, все аргонцы были бы на местах? Где взять грузовики, которые давно реквизированы и разосланы из Парижа по всем участкам небывалого в истории фронта.

Пятьдесят километров ...

Послать дивизию походным порядком?

Да... но если даже ее гнать бичами, из солдат не выколотишь больше шести километров в час.

Пятьдесят на шесть — восемь с чем-то. Сейчас около двух часов ночи. Восемь и два — десять. Десять часов утра. На пять часов позже рассвета! Немыслимо. Слишком поздно.

Вот положение, которое создано самим сатаной. Налицо войска, прекрасные свежие войска, но они запоздают ...

Что предпринять?

Весь штаб Гальени ломает голову. Железная дорога? Но все пути забиты, повсюду застряли воинские, товарные и пассажирские поезда, а по нескольким, еще сравнительно сохранившимся, путям, катятся бесчисленные поезда с беженцами.

Железные дороги в счет не идут. Кроме того, здесь, в штабе, нельзя даже определить, с какой скоростью воинские эшелоны могут быть продвинуты по ним. Может быть взорван путь, может быть, не будет паровозов, может быть, придется набирать топливо.

Автомобили? Откуда же их взять? Об автомобилях даже и не думали, когда какой-то капитан штаба внезапно восклицает:

— Такси! Автобусы! Боже мой, в Париже, ведь, достаточно такси!

Едва только произнесены эти слова, как уже звонят телефоны:

— Комендантуру! Дом Инвалидов! Почему не отвечает комендатура? Спят там, что ли, черт возьми?

— Алло! Алло! Слушайте: дайте мне немедленно начальника транспортного отдела комендатуры! Быстро!

— Но, Боже мой, мосье, что случилось? Я же сам у аппарата.

— Ладно. Карандаш и бумага у вас под рукой? Пишите: приказ военного губернатора Парижа. Объявить тревогу по всей парижской полиции. Реквизировать все такси и автобусы. Вышлите всю полицию на улицы. Обыщите все гаражи. Нам нужны 1.200 такси и все автобусы. Сборный пункт перед Эколь Милитэр. Записали? Помните: полная тайна. Вы отвечаете головой за быстрое и добросовестное исполнение приказа. Знайте: завтра вы — мертвый человек, если дело не пойдет, как по маслу.

— Я понимаю вас. А что делать, когда такси будут перед военным училищем?

— Разбейте их на группы по сто такси в каждой. Немедленно высылайте в предместье Ганьи. Там будут уже офицеры, которые позаботятся о дальнейшем. Ясно?

— Да.

— Там уж получите! — звучит суровое обещание.

Под охраной полицейских на перекрестках улиц уже целые горы автомобильных номеров. По ним, позже, можно будет установить, кто из шоферов или владельцев ослушался приказа.

И вот с полицейскими на передних сиденьях такси длинными вереницами тянутся на площадь военного училища. Там уже булькает бензин, хлещут ремни, которыми привязывают запасные бидоны, суетятся темные фигуры полицейских надзирателей, выравнивающих машины, отсчитывающих сотни.

Первая группа автомобилей стремительно уносится в темноту. Шоферы с полной силой жмут на акселераторы.

Первая сотня.

Вторая сотня.

Автобусы.

Третья сотня, четвертая, шестая ...

* * *
Ганьи, маленькая станция под Парижем, погружена в сон. Полная тишина окружает здание с черепитчатой крышей. Внутри изредка тикает телеграф — и около него дежурит сам начальник станции, пожилой человек, уже уставший от жизни и, еще больше, от войны.

Внезапно шум приближающегося автомобиля заставляет его встрепенуться. Поправив воротник, начальник станции выглядывает в окно и видит, как у подъезда останавливается автомобиль, из которого выскакивают несколько офицеров. Один из них подбегает к окну и спрашивает озадаченного начальника станции:

— Что: поезда уже прибыли?

Тот понимает не сразу:

— Какие поезда, мосье?

— Да воинские, черт возьми!

— Нет, мон капитен, на моей станции никакие воинские поезда еще не останавливались.

— Проведите нас на телеграф.

И вот стучит морзе, вызывает ближайшую станцию, следующую...

Эшелоны приближаются. Они совсем близко. Через несколько минут головной эшелон подойдет к станции Ганьи.

Старый начальник станции совершенно растерялся. Он нервно застегивает и расстегивает пуговицы своего мундира, беспрерывно козыряет, старается быть предупредительным, толковым, но из этого мало что получается, и он больше путается под ногами, чем помогает.

В темноте зарождается гул. Мелькает луч притушенного прожектора.

И вот, на этой тихой станции воздух внезапно начинает вздрагивать и трястись от грохота и гула, к платформам подлетает длинный поезд, который влекут два мощных локомотива. В то же время жужжит и шумит с другой стороны станции, — на маленькой площади перед ней собираются первые прибывшие из Парижа такси.

Десять, двадцать, восемьдесят, сто...

За ними какой-то недостроенный грузовик, в ящик которого наспех набросаны ремонтные инструменты, и опять — десять, двадцать, сто...

Прибывшие из Парижа офицеры уже рассеялись по платформе. Они кричат:

— Где комендант поезда?

— Me viola!

И прежде, чем поезд успевает остановиться, с подножки вагона спрыгивает моложавый полковник, за ним поспешно несколько генералов. Со стуком и дребезжанием распахиваются двери пассажирских вагонов, переполненных солдатами. Отлетают борта платформ, на которых зловещими чудовищами вырисовываются очертания укрытых брезентами тяжелых орудий. Топот подбитых гвоздями сапог, лязг железа, скрип дерева, грохот колес, крики, команда, бряцание оружия — из вагонов на перрон сотнями высыпают пехотинцы, под ударами прикладов разлетается деревянный барьер, и коневоды, одергивая взметывающих головы артиллерийских лошадей, выводят упряжки на газон тщательно выхоленного сквера.

— Станови-ись! 

— Первый взвод в авто!

— Второй взвод в авто!

— Третий взвод!..

В тесные, дряхлые парижские такси с откинутыми крышами набивается столько солдат, сколько может держаться. Несколько лишних прилепляются к крыльям или умещаются на подножках.

— Пошел!

Нагружено 500 автомобилей ... 800 ... Вся тысяча ... Наконец, требуемое количество — 1 200 такси. Некоторые шоферы забыли остановить свои счетчики, которые показывают уже 80, 90 100 франков. Без фонарей, без сигналов, мчатся на фронт солдаты, переставшие стрелять в Аргоннах для того, чтобы открыть убийственный огонь на Марне.

В штабе Гальени знают обо всем. Пехота отправлена на фронт. Артиллерия выгружена и на рысях идет в лес. Лошадей гонят во всю, не жалея, — Бог с ними, — пусть падут, — сегодня от немцев добудут много новых!..

Но разве немцы не подозревают о том кулаке, который сжимается, чтобы разметать их армии? Разве не знают они, что целая дивизия спешит на помощь Монури, намереваясь ударить в глубокий тыл их доблестного Клука?

Нет. Немцы не знают, что заготовлен целый кавалерийский корпус, не знают они и того, что все такси Парижа реквизированы. Сейчас ночь, летчики ничего не могут разведать, a шпионы их работают в начале войны страшно медленно.

Но Клук умеет читать карты и знает где, примерно, стоит его неприятель. В штабе его не спят, и все на чеку. Клук отдает себе отчет в том, что фланги его в опасности, и вот, — как со стороны французов, так и со стороны немцев, — к опасному участку фронта спешат колонны солдат в серых шинелях. Впереди артиллерия всех калибров, за ней в том порядке, в каком приказ снимал части с берегов Марны, — полки пехоты.

Навстречу пополнениям Монури идет четвертый германский корпус, идет обратно по тому же пути, по которому шел на юг два дня тому назад.

Путь тот же, но разница большая. Раньше он был покрыт в двое суток, — сегодня немцы возвратились на свои прежние позиции в продолжение одной ночи. Лихое достижение.