Первая. Мечта. Она же – вживление России в неокрепшие африканские умы

И в беседах с океаном

Под дождём или под планом

Мне откроются секреты –

Я пойму и стану легче,

И прозрачными руками

Подниму себя за плечи…

Земфира, “Австралия”

Часть первая. Мечта. Она же – вживление России в неокрепшие африканские умы.
Агадир – это город на берегу Атлантического океана. Находится он на юге Марокко, прямо возле Западной Сахары – страны, которую марокканцы считают частью своего государства.

Здешние океанские волны, выкатываясь на сушу и откатываясь обратно, всякий раз оставляют после себя широкую – порой до сорока-пятидесяти метров – полосу ровного влажного песка. Ночью в этой полосе видны разноцветные огни города, они – как миражи. Тонкий слой воды на мелком-мелком песке отражает словно зеркало.

Пляж, простирающийся от самой левой оконечности Агадира до самой правой, венчается высокой горой, на которой крупными буквами написаны три арабских слова: “Бог. Родина. Король”. Марокко – это королевство.

Пляжную полосу от магазинов, отелей и городских зданий отделяет узкая мощёная автомобильная дорога. Вечером она перекрывается и превращается в широкий бульвар, по которому гуляет весь Агадир. Столь чудесная метаморфоза происходит ежедневно. Все гуляют здесь – прочие улицы пустеют, наполняясь только машинами.

Ощущение праздника тут на каждом шагу: улыбающиеся люди петлистыми ручьями вливаются в одну большую людскую реку, звучит музыка, в небо взмывают светящиеся разными цветами игрушки. Точно у агадирского населения постоянный Новый год. Весёлые арабские лица будто миксером перемешены с довольными изгибами губ иностранцев, приехавших лично поучаствовать в торжестве.

И вот ты одеваешь в номере гостиницы футболку, купленную два дня назад в Ярославле. В тысячелетнем Ярославле, выкрашенном, вычищенном и напоминающем русскую Европу, как её напоминают центральные районы Москвы и Санкт-Петербурга. Летние кафе с гамаками, затенённые зелёными куполами десятков церквей узкие улочки, низкая застройка, стрелка Волги и Которосли с поющими фонтанами – пожалуй, так должен выглядеть сейчас, в начале XXI века, каждый русский город. Жаль только, что для этого нужно ждать солидного юбилея.

Ты одеваешь футболку с серьёзным медведем, одеваешь бежевые штаны и светлые ботинки, чтобы усилить контраст белого на чёрном, и выходишь на радостный бульвар Агадира. Идущие навстречу арабы ведут детей. В Марокко детей вообще несметное количество: их носят в сумках-кенгурушках на груди, иногда кладут даже в спортивные сумки. Сейчас в королевстве бум рождаемости.

На бульваре детей ведут в основном за руку. Они улыбаются, веселятся, пока вдруг не видят диковинного зверя. Грозного зверя. В миг с их уст сходит улыбка. Маленькие марокканцы пугаются и делают большие глаза. Праздник их более не интересует – всё внимание направлено на русского медведя, вгрызающегося своими клыками в их память. Неокрепший африканский ум – лучшая чернозёмная почва. Со взрослыми, бросившими взгляд на медведя с секирой, происходит примерно то же самое. Запоминают ли они его? Приснятся ли им после кошмары? Медведь определённо проникает куда-то в их глубины – роет себе берлогу в арабских головах. Жаль, что хозяин леса не рычит, хотя звук всегда можно добавить с помощью сотового телефона.

В людской толпе ты встречаешь двух знакомых питерских девчонок. И теперь по бульвару ты перемещается с красивой девушкой под руку справа, с красивой девушкой под руку слева. По их словам, все обеспеченные и ни в чём себе не отказывающие девушки из Петербурга – это “бобрихи”. Так они называют и себя, и подруг, характеризуют незнакомок. Бобрихи. Расхожее выражение.

Говоришь брюнетке, что она переменчива как экономические реформы Ельцина под давлением “красных” директоров. Шутка вызывает лёгкое недоумение. Но главное в том, что отныне по бульвару меж испуганных детских и взрослых лиц перемещается медведь с бобрихой справа, с бобрихой слева. Подлинное русское гулянье. Оно усиливает контраст. Вот с чем у маленьких арабов в будущем будет ассоциироваться Россия: с грозным вооружённым медведем, окружённым красивыми, белыми, женщинами.

Бульварная прогулка, она же – вживление России в неокрепшие африканские умы – заканчивается у дверей гостиницы петербуржек. Они заходят внутрь, ты идёшь дальше. Навстречу молодой араб. Спрашивает, откуда ты. Ты отвечаешь, что ты – марокканец. А он: “Нет-нет! Нет! У тебя на футболке bear! Bear! (Медведь! – Прим. автора). И с испуганным видом тычет пальцем в вооружённого косолапого.

Да будь моя воля, я бы взял сюда живого медведя с настоящей секирой. Прошёлся бы с ним по бульвару. Выбирался бы с ним загорать, купаться. Ты и вооружённый медведь – тур на двоих. Впечатления – для тысяч. А что если бок о бок пройдут десятки человек в футболках с медведями с секирами, окружёнными десятками красивых петербуржек? Эдакие миниармии?
Если ты с медведем, то в разы меньше приставучих торгашей, минимум стояний в очередях. Конечно, если только кто-то другой не приехал на отдых со своим вооружённым медведем.

Мораль? Немного Ярославля должно быть в каждом городе.
Ночь наступает незаметно. Толпа на бульваре изрядно редеет, превращаясь из бурной реки в два прерывистых текущих навстречу друг другу ручейка.

Ты покидаешь оба этих русла, сворачивая на пляж. Над широченной полосой песка нет света, нет взмывающих ввысь разноцветных светящихся игрушек – вся яркость остаётся на бульваре. Здесь тьма тьмущая.

Под ногами лишь ровное, слегка влажное песчаное полотно, выглаженное забирающимися на десятки пляжных метров ежедневными приливами. А впереди он, океан. Твоя мечта – увидеть океан. Не море. Ведь, чем отличается океан от моря? Тем, что море имеет границы – подводные горные хребты. Море – это солёная толща от подводного хребта до суши. В нём нет той силищи, что есть у могучего океана – огромной массы воды, гуляющей возле берега без всяких препятствий. Вода в океане намного холоднее, потому что он велик и переменчив, он не море, отделённое хребтом, благодаря которому вода прогревается до комнатной температуры. И волны морские не чета высоченным океанским, как и размеры приливов и отливов. Здесь приливная полоса – пятьдесят метров. Полсотни метров ровного, сдавленного океанской водой песка.
Мимо тебя трусцой пробегает один верблюд, за ним другой – ночные туристические прогулки по атлантическому берегу, а может – обычные арабские романтические свидания. Когда же и редкие люди, чаще всего – пары, уходят куда-то в тёмную даль, ты остаёшься наедине с океаном. Только ты и океан. Слушаешь его, его набегающие шумящие волны. Говоришь с ним. Говоришь, что рад его видеть, что давным-давно мечтал об этом, что теперь твоя мечта осуществилась. Ты отпиваешь красного вина, и наливаешь океану. Его прилив, как живой человек, забирает налитое прямо в солёную воду с собой.

Ты опускаешь ладони в холодную воду. Ощущаешь океан. Ты закуриваешь сигарету. И более того – даёшь закурить океану. Вы спросите, как сделать так, чтобы океан покурил вместе с тобой? Всё очень просто. Ты зажигаешь сигарету и ставишь её вертикально прямо в песок, на самую кромку прилива, на границу суши и воды. Одна волна, вторая. Третья аккуратно набегает на сигарету, и кажется, что в этот самый момент красный уголёк светится особенно ярко – как всегда бывает при курительном вдохе. Это вдох. Курительный вдох океана.

Здравствуй, океан!

Часть вторая. Касабланка. Она же – продвижение России на бытовом уровне.
Но увидеть океан – это только первое дело в Марокко. Есть ещё и второе: Касабланка. Просто Касабланка. Почему? Да потому что Касабланка – это конечный пункт дороги слов, одного из тех путей, что приводят человека в разные города. Особенное место среди них занимают дороги, состоящие из чьих-то рассказов, поговорок, шуток или просто случайно возникших в разговоре слов. Это дороги слов. И здесь эта дорога состоит всего из одного слова – слова “Касабланка”. Касабланка! Как звучит! Как можно не поехать по этой дороге слов, пусть даже она занимает пятьсот километров в одну сторону и пятьсот километров обратно? И я еду.

Раннее утро. Пять часов на циферблате. Выходишь в ещё дремлющий Агадир, который встречает тебя теменью, прохладой и отсутствием людей. Совсем не успокаивающая душу обстановка, а скорее – совсем наоборот. Наконец ловишь в этой наступающей по всем направлениям тревоге красное маленькое такси – местные называют его “помидором” – и мчишься на другой конец города к кишащему арабами ночному автобусному вокзалу.

С трудом находишь нужную остановку. Глядя на подъезжающие и отъезжающие автобусы, ждёшь своего. Садишься.

Внутри ты один – белый. Твоего английского никто не понимает, потому что Марокко – это бывшая французская колония. Потихоньку светает.

Кремовый Марракеш совсем не похож на разноцветную Москву, а вот облупленностью своих стен он очень напоминает периферийные улицы как ближайших, так и самых далёких российских городов.

На всех автомобильных номерах изображена карта Марокко с входящей в состав королевства Западной Сахарой – напомню, марокканцы давно считают эту страну своей территорией. Если полиция найдёт у тебя карту, на которой Западная Сахара обозначена отдельным государством, то она сразу заводит дело.

Самый населенный город страны, многомиллионный, приветствует тебя десятками белых “Мерседесов”-такси. Они белыми озёрами, белыми ручьями и белыми пятнами растекаются по всем дорогам Касабланки. Белый “Мерседес” классического 123-го модельного ряда – одна из главных достопримечательностей города.

Первое, что нужно сделать после выхода из автобуса – запомнить то место, где ты вышел. Чтобы знать, откуда уезжать обратно. Лучше – нарисовать миникарту с парой перекрёстков: улица Льва Африканского находится сразу за проспектом Королевской армии.

Этот проспект, настоящий проспект бурлящего жизнью мегаполиса, с кипучим автомобильным движением и высотными домами, приводит тебя к городской медине – месту грязному, тесному, кишащему торговцами и прочим местным людом. Внутрь неё, за бежевую стену, заходишь совсем ненадолго, ибо чувство тревоги тут проявляется снова во всей своей красе – пропасть в медине очень просто. И хочется среди улочек двухметровой ширины найти магазинчик с телефонными картами – но лучше всё-таки, оставшись без связи, пройти живым и невредимым по бульвару Бордо к главной изюминке Касабланки – Великой мечети Хасана II. Мечети с самым высоким минаретом в мире, мечети, являющейся высочайшим религиозным сооружением на Земле, мечети, стены которой омывает океан – тот самый, который ты мечтал увидеть.

Далее шагать по городу приходится среди бесчисленных мастерских, бессчётных чистильщиков обуви и повсюду раскиданного мусора. Часто попадаются бездомные. Вы думали, Касабланка – это сплошной бизнес-центр? Нет, Касабланка, она – разная.

Именно возле Великой мечети я встречаю “гида”. Хасан – мужчина интеллигентного вида лет сорока - сорока пяти, в очках, правда, одет весьма бедно.

И нет, это не обычная экскурсия: мы просто стоим с марокканцем на берегу океана, на одном месте, и долго разговариваем. Пообщаться в Касабланке с коренным жителем – бесценно.
Хасан просит не обращать внимания на его внешний вид, говорит, что ему сорок семь лет, что у него есть семья, и что в настоящий момент он временно без работы. Он рассказывает мне о Марокко, о богатейших залежах фосфатов и их сбыте, о марокканских городах – в особенности о Касабланке, о её “фишках”: башнях-близнецах, медине, соборе Сакре-Кёр, городских часах, о Великой мечети, маяке и многих других.

В ответ я рассказываю ему о России, о бедности в ней, о её красоте, о том, что мечтал увидеть океан и Касабланку, о том, что хочу написать очерк обо всём увиденном. И Хасан говорит:

• 
  Если ты будешь писать, то обязательно упомяни обо мне. Просто вставь пару слов о Хасане, который живёт в Касабланке, и который повстречался тебе на берегу океана.
  

Среди мраморных стен, мраморных колонн и мраморных лестниц я неожиданно понимаю и начинаю сильно жалеть о том, что забыл подарить Хасану магнитик из России. Я уже несколько раз так делал: дарил понравившимся да запомнившимся мне иностранцам кусочек России – магнитик, привезённый из какого-нибудь города. Дарил американцу, аргентинцу, швейцарцу. Бывало, даже рисовал для них карту с указанием расположения “вручённого места”. А теперь забыл! Жалко, конечно, но что же теперь поделать…

К главному входу подходит группа европейцев, общающихся меж собой на явно различимом славянском языке. “Вы чехи?” – спрашиваю. “Нет, поляки”. Теперь тебе поляки как русские, ты как поляк. Здесь вы – единственные представители Европы. Вместе с порога входных ворот осматриваете великолепное внутреннее убранство мечети, её толстенные колонны и каменные своды.

• 
  Хасан, у меня есть для тебя подарок!
  

Я же достаю магнитик с Псковом, вручаю его и рисую карту России, чтобы показать, где находится Псков.

• 
  Хасан, вдруг так случится, что ты окажешься в России. Тогда вспомни обо мне, о магнитике, и приезжай в Псков – там очень красиво!
  
• 
  Спасибо! – благодарит расплывшийся в улыбке Хасан.
  

Во всех бульварных кафе сидят интеллигентного вида посетители, одетые в самую опрятную повседневную одежду. Я захожу в одно из них, ведь с самого утра в моём рту не было и крошки.

И что бы ты не заказал из еды в Марокко, ты знаешь, что в первую очередь тебе принесут его – народное предтрапезное блюдо: оливки, обжаренные вместе с луковыми кольцами в оливковом масле. Вкуснотища!

На Алжирской улице мимо меня проходит мужчина, постукивающий щёткой о деревянную подставку, и предлагает почистить обувь. Старые-добрые простые кварталы возвращаются.

Ещё несколько десятков метров, и справа возникает громадный собор Сакре-Кёр. Он целиком белый, с белыми бетонными шпилями по всему периметру крыши. Своими очертаниями Сакре-Кёр донельзя напоминает Собор Парижской Богоматери: если на его шпили посадить диковинных крылатых химер и перекрасить стены в бежевые тона, то сходство будет практически полным.

Толкаю рукой высокую массивную дверь, захожу, а там – никого. Как в анекдоте:

Заходят панки в подъезд, а там – никого!
В соборе пусто: нет ни лавок, привычных для католиков, ни приделов. Нет ничего –только белые своды, белые колонны и белые стены. Где-то на верхотуре, под крышей, ютятся птицы. Полёт с места на место каждой из них заставляет тебя буквально вздрагивать, ведь внутри Сакре-Кёр полная тишина.

Взмах крыльев ещё одной птицы, ещё одной, ещё одной – по коже пробегают мурашки. Ты точно в фильме ужасов, где действо происходит посреди бела дня. Тотчас ещё одно судорожное порхание, ещё…

С узких вертикальных оконных витражей на тебя глядят лица святых и морды животных. Всё, что ты видишь, говорит тебе о проходивших здесь когда-то церемониях. Снова взмах крыльев. Теперь тебе наяву кажется, что диковинные химеры просто ещё не вернулись на свои места, на шпили Сакре-Кёр. Но совсем скоро этот час настанет. И вот тогда собор заживёт своей настоящей, сверхъестественной, жизнью. Ночью тут развернутся события, затмевающие не только классический роман Виктора Гюго про Нотр-Дам, но и вообще все выдумки про сказочных существ!

Какая мечеть?! Какая мечеть Хасана II?! Сейчас сдаётся мне, что белоснежный собор Сакре-Кёр – вот главная достопримечательность Касабланки, вот её главная “фишка”!
Ощутив очередной наплыв мурашек, я выхожу наружу. Здесь всё чинно, спокойно. Возле забытого верой собора маленькие африканцы гоняют мяч. Столь резкий контраст укладывается в голове не сразу.
На ныряющей в центр города Алжирской улице нет конца толстенным высоченным пальмам, которыми Касабланка буквально усеяна. Порой их причудливые формы, их расширяющиеся к кронам верхушки стволов просто не оставляют глаза равнодушными, притягивая к себе на целые секунды. Нет, не яблоневые сады здесь, не грушевые – вместо них целые аллеи из пальм, целые пальмовые сады, целые пальмовые парки! Поворот на бульвар Рачиди. До башни с городскими часами почти рукой подать.
Я оборачиваюсь всего на миг, и, о, боже! Прямо передо мной чёткое бледно-жёлтое солнце падает за горизонт, точно с силой пущенный мяч! Заместо штанг ворот – два ряда стройных зелёных пальм: они словно колодец для спуска жёлтого шара-ведра. Определённо, это лучший вид Касабланки, лучшая открытка с ней! Здесь, на пересечении проспекта Хасана II и бульвара Рачиди. Здесь, во время заката. И я, я замираю. Я просто не могу идти дальше.

Я остаюсь и досматриваю закат до конца. Солнце садится очень быстро. Оно настолько быстро падает вниз, что я даже не успеваю описать на белом листе всё то, что вижу. Пока я выводил предыдущие строки, уже более половины светила скрылась за домами! Всё происходит настолько скоро, что сейчас, именно сейчас мне кажется, что я снимаю полноценное видео, просто водя ручкой по бумаге. Я ни на мгновенье не останавливаясь. Это солнце... Это быстрое солнце… Будто за белыми зданиями и зелёными пальмами его проглатывает огромный крокодил из сказки Корнея Чуковского! Всасывает его в себя. Словно крокодил сидит там, за городом, и его язык уже толику прикоснулся к яркому круглому шару, почувствовав рецепторами приятное согревающее тепло. И всё – солнца уже почти не видно, осталась только запутавшаяся в ветках пальм его верхняя кромка. И всё, всё, солнца больше нет… Всё, лишь закатное светлое небо висит над домами. Боже, какая скорость! Какая скорость солнца в Касабланке! Видеть, её нужно просто видеть! В прямом эфире. Своими глазами.

Чтобы насладиться красотой башни в полной мере, обхожу её – и попадаю на арабский митинг! Из уст оратора вылетают истошные возгласы, а толпа, держащая в руках транспаранты с фотографиями младенцев, через фразу заходится во всеобщем крике.

Раздаётся последний клич. Собравшиеся одновременно обтирают лица ладонями и за секунды разбредаются. Будто митинга и не было. Всё в точности, как с исчезновением солнца: словно не было светила. Словно не было митинга, словно ничего этого не было на Площади Мухаммеда V – самой большой площади Касабланки.
На краю площади – магазин “LE DON QUICHOTTE” (“ДОН КИХОТ”. – Прим. автора). Привет Мигелю Сервантесу и Санчо Пансе! Привет лучшему времени Испании! Привет романтизму средних веков и искателям Эльдорадо! Здесь тоже как в Эльдорадо – только не богатства несметные тут, а какой-то свет, какая-то светлость, какая-то светимость исходит отовсюду, потому что кругом сплошь белоснежные дома.

Первые этажи с белыми колоннами подпирают два, три, четыре следующих белых этажа с белыми балконами. Балкончики – под каждым рядом окон: лесенки, шахматки, гряды балконов! На каждый улице, в каждом квартале. Всё белым-бело. Если вас спросят, где в жаркой Африке можно встретить зиму, то, не задумываясь, отвечайте: “Конечно, в Касабланке!” Белый город под ярким солнцем. “Каса” по-испански – дом, “бланка” – белый. Касабланка – белый дом, светлый уютный дом, белый город. Как русский Белгород, как сербский Белград.

Правда, здесь город утопает в высоких зелёных пальмах, в пальмовых бульварах, в пальмовых садах! Если и называться какому-нибудь городу “Пальмирой”, то именно Касабланке. Она – первый претендент. Ведь что такое Пальмира, если не город с белоснежными домами, прореженными стройными рядами зелёных пальм, что возвышаются над всем вокруг?
Белый цвет всегда создаёт хорошее настроение – и в Касабланке душа словно сливается с гармонией белого цвета. Посмотрите на свою одежду в шкафу, посмотрите на абсолютно белые вещи. Ведь они все для праздника! Если вы одеваете хоть немного белого в обычный день, то знайте – вы одеваете на себя немного праздника, чуточку приятного цвета снега.
Но в сторону чистоту и белизну. На городских улицах – даже на самых центральных, – на пляжах и возле соборов, что в Касабланке, что в Агадире – везде играет в футбол юная марокканская беднота. Причём она играет настолько умно, что я совершенно не удивлюсь её возможной победе на чемпионате Африки или чемпионате мира в ближайшие годы.

А девушки… Как же восхитительны девушки в Касабланке! Каждая третья мне симпатична, у каждой второй большая грудь! Красотища!

Мой взгляд упирается в старый город – медину, – в его древние стены. Возле главных ворот кубической формы, за которыми прячутся узкие улочки двухметровой ширины, высится старая часовая башня. Я выдыхаю дым и понимаю, что только ночью, только ночью (!) медина предстаёт в своём истинном обличии! Просто потому что темнота скрывает всё современное, оставляя ту самую, заветную, старину.

По ночному городу,

Я иду, потому что у меня есть ноги,

Я умею ходить и поэтому иду.

Мимо пролетают дорогие лимузины.

В них женщины проносятся с горящими глазами,

Холодными сердцами, золотыми волосами.