Региональные партии выходят на авансцену

Р егиональные партии выходят на авансцену

ПАРТИИ И ПАРЛАМЕНТЫ

__________________________________________________________________

_____________________________________________________________

Однако наиболее весомые перемены произошли в стане партий, которые современная партология относит к категории этнорегиональных¹. Их ареал простирается от Северной Атлантики до Средиземноморья и Балтии. В расположенных здесь государствах, непохожих по историческим, экономическим, геополитическим характеристикам, активизировались силы, имеющие в своём идейно-политическом инструментарии много общих, либо совпадающих позиций как в конечных целях, так и в методах их осуществления.

Партийные образования этнорегионального толка имеют свою историю, в целом совпадающую с основными этапами становления европейской многопартийности. Их возникновение и развитие явилось политическим ответом национальных меньшинств как на процесс жёсткой централизации, осуществлявшейся властями в ходе становления и формирования государственности в Европе в конце XIX века, так и на присоединение к уже существующим государствам новых территорий в результате мировых войн ХХ века. Ещё в 90-е годы позапрошлого столетия этнорегиональные партии возникают в крупных регионах Испании (Каталония, Страна Басков) и Франции (Бретань, Корсика). Присоединение к Италии бывшего австрийского Южного Тироля (1919 г.) стимулировало политическую активность у части местного немецкоязычного населения. В середине 1920-х годов специфические политические партии создаются в таких регионах Великобритании, как Шотландия и Уэльс. В период между Первой и Второй мировыми войнами определённую мобильность проявляют этнорегиональные силы на территории Югославии (Хорватия, Словения), причём свою роль здесь играло и положение конфессиональных меньшинств (католиков).

Итоги Второй мировой войны стали своего рода миной замедленного действия на территории Румынии и Чехословакии, где оказались миллионы этнических венгров. Переселение в сталинский период части коренных жителей Прибалтики в глубину России и их замена русским населением создали в потенции очаг конфликта этнических общин. В 1970–80-е годы этническую ситуацию в соцлагере усугубили попытки болгаризации турок при Т. Живкове и меры, ограничивающие в правах трансильванских венгров, проводившиеся румынским диктатором Н. Чаушеску.

В Западной Европе в 1970–80-е годы объективным катализатором политической активности этносов стали разные факторы. Например, дефранкизация Испании, формально единого государства, где зазвучали лозунги сепаратизма, или неравномерность экономического развития Бельгии, подтолкнувшая политиков хозяйственно более крепкой Фландрии к регионализации национального политического пространства. В ряде стран (Великобритания, Франция, Италия) стимулом к бóльшей, чем в прошлом, активности местных политических элит стали процессы деволюции прежних, весьма архаичных, внутригосударственных региональных структур.

Однако всё это происходило в условиях межблокового противостояния, когда любое внутристрановое брожение воспринималось как удар в спину и во многих случаях пресекалось на корню, не давая региональным политическим элитам серьёзного шанса на реализацию своих требований. Ещё меньше возможностей было у национал-диссидентов в странах “социалистического содружества” и в СССР, где обвинения в национализме приравнивались к уголовно-наказуемым преступлениям.

Крах коммунистических режимов на рубеже 1980–90-х годов, изменивший всю планетарную геополитическую ситуацию, стал определяющим фактором более интенсивной, чем прежде, региональной политической деятельности. Рухнул миф о вечном и непоколебимом “социалистическом содружестве” наций и народов. Последние создали (или воссоздали) за короткий срок собственную государственность, причём в ряде бывших советских республик произошло “восстание автономий” (Нагорный Карабах, Абхазия, Северная Осетия, Приднестровье). С точки зрения некоторых европейских этнорегиональных политиков, имело место торжество сепаратизма, дополненное вскоре полным развалом Югославии и “демократическим разводом” Чехии и Словакии. Воссоединение Германии не выглядело исключением, ибо речь шла о восстановлении прерванного временем общегерманского национального единства.

Новая фаза европейской интеграции – создание ЕС, зоны евро и начало функционирования шенгенских соглашений – теоретически должна была способствовать процветанию всех регионов стран-членов. Однако двойственность интеграционных процессов последних полутора десятков лет проявлялась также и в том, что в ряде государств столкнулись интересы политической элиты “титульных” наций и политиков из этнорегионального лагеря. Первые твёрдо отстаивали концепцию “Европы государств”, в строительстве которой к регионам мог быть применён “остаточный принцип”. Вторые же взяли на вооружение тезис о “Европе регионов”, в которой ни один шаг в направлении наднационального содружества не должен был нанести ущерб региональным местным интересам. Помимо социально-экономических проблем политиков регионального уровня волновали и вопросы сохранения традиционной культурной общности, самобытности нацменьшинств, возможной утраты ими исконных черт этнолингвистической общины. В данном вопросе возникла и проблема вызовов глобализации, которая помимо своей основной экономической составляющей имела и определённый социокультурный аспект. Этнорегиональные политики, добившиеся путём нелёгкой вековой борьбы, решения основных проблем культурно-национальной автономии, увидели в глобализации прямую угрозу англофикации лингвистической общности, американизации своего культурного уклада, чему не могут, да, возможно, и не хотят, противостоять надгосударственные чиновники ЕС.

Все эти общие тенденции европейского и мирового развития накладывались на конкретную социально-экономическую и политическую ситуацию в отдельных государствах Старого Света. Политики этнорегиональных зон становились более значимыми, чем прежде, игроками на общенациональном уровне. В одних случаях (Великобритания, Испания, Франция) деволюция, проводившаяся в последние 10–15 лет с разной степенью интенсивности, сделала этнорегионалов главными оппонентами планов центра. В других (Бельгия, Италия) – увеличение экономических диспропорций между различными частями единого государства повысило уровень политической активности местных радикал-националистов, чему во многом способствовала перманентная неустойчивость коалиций (Бельгия) либо крах послевоенной партийно-политической модели (Италия). Уже упоминавшиеся искажения национальной политики в советской Прибалтике, Румынии и Болгарии дали толчок к образованию в этих странах партий национальных меньшинств. Наконец, распад Югославии на шесть самостоятельных государств привёл к соответствующей фрагментации по этнорегиональному, частично этноконфессиональному признаку новообразованного партийно-политического пространства.

Относительно спокойными зонами этнополитической деятельности оставался север Европы, но и там в датских владениях – Гренландии и на Фарерских островах – на почве прежде всего социально-экономической ситуации наблюдалась некоторая активизация местных региональных партий. В Финляндии этноориентированная Шведская народная партия стала в последние годы более активным, чем прежде, участником полемики по вопросам экономической и военно-политической интеграции Финляндии в соответствующие европейские структуры. Что касается Христианско-социального союза Баварии, то и он, в новых условиях объединённой Германии, увидел дополнительный шанс для претензий на бóльшую роль в политической жизни ФРГ.

Некоторые вопросы типологизации

Сходство и различие задач, которые решают партии “местного значения” в отдельных регионах Европейского континента, можно объяснить и неоднозначным историческим путём меньшинств, и политикой властей, степенью согласия и противоборства между центром и периферией и, конечно же, уровнем социально-экономического и политического развития соответствующих государств. Однако и сами партии данного типа также весьма разнятся между собой по совокупности идентификационных признаков. Этими признаками, на наш взгляд, являются: а) национальный (этнический), б) региональный (территориальный), в) лингвистический (языковой), г) конфессиональный (религиозный).

Ни в одной из упомянутых нами стран Западной Европы совокупность всех четырёх идентификационных признаков не присутствует. Поэтому, например, Шведская народная партия Финляндии должна характеризоваться как этнолингвистическая, ибо ни особого района проживания, ни конфессионального отличия от коренного населения шведы здесь не имеют. На другом конце Европы, в Италии, партия Лига Севера подпадает под категорию регионально-лингвистической с учётом как ареала функционирования, так и языковых особенностей жителей этой части государства. Политические партии Шотландии, Уэльса, Корсики, Каталонии и Страны Басков имеют три из четырёх идентификационных признаков (регион, этнос, язык) и могут быть названы региональными этнолингвистическими. В особую группу следует выделить партии Северной Ирландии и Фландрии. В первой Юнионисты Ольстера являются протестантами, а партия Шинн Фейн связана с католической конфессией. Они по определению этноконфессиональные регионалисты. Наличие двух конфессий – католиков и протестантов – имеет место в партии Фламандский интерес (до 2004 г. – Фламандский блок). Однако она попадает в категорию этнолингвистических регионалов, самоидентифицируя себя как фламандская националистическая.

Конфессиональный идентификационный признак партий, малоосязаемый (кроме Северной Ирландии) в регионах Западной Европы, имеет доминирующее значение в её юго-восточной и восточной частях. Например, члены политических партий Хорватии и Словении – католики; Сербии, Черногории, Македонии – православные; босняки и албанское меньшинство – мусульмане. Кроме последних, жители остальных территорий бывшей Югославии говорят на малоотличимых друг от друга диалектах сербо-хорватского языка и этнически являются славянскими народами. Поэтому политические партии здесь скорее регионально-конфессиональные, а определение “этнолингвистические” применимо лишь к албанским партиям Косова и Македонии.

В двух государствах Юго-Восточной Европы – Болгарии и Румынии – присутствуют все четыре идентификационных признака. Члены партий турецкого (в Болгарии) и венгерского (в Румынии) нацменьшинств отличаются от других политических партий этих стран и этничностью, и языком, и районами проживания, и иной конфессиональной ориентацией. Кроме последнего признака, те же параметры у партии словацких венгров. Что касается партии ЗАПЧЕЛ (Латвия), то это этнолингвистическое политическое объединение, члены которого не имеют какого-либо определённого региона обитания и конфессионально неоднородны, хотя православных среди них, конечно же, больше, чем иных верующих.

Типологические характеристики партий нельзя, естественно, ограничить лишь названными признаками. Идеологически большинство из них исповедуют национализм меньшинств, вступающий в достаточно острую конфронтацию с национализмом титульной нации. Однако их национализм – это “национализм выживания”, имеющий сугубо охранительную мотивацию, защищающий от внешней экспансии территорию, этнос, язык и целый пласт культурно-бытовых традиций соответствующего региона. По своему социальному составу партии этнонационалистического типа не могут не быть “народными”, поскольку общие задачи этноса и региона являются приоритетными в сравнении с классовыми противоречиями, присущими современному капиталистическому обществу. В то же время потребности самоидентификации и политический прагматизм вынуждают партии данного типа примыкать к разным политическим лагерям.

Проиллюстрируем это на примере принадлежности рассматриваемых нами партий к различным фракциям, созданным после выборов в Европарламент в июне 2004 года.

Членом фракции “Европейская народная партия – европейские демократы” (консерваторы и демохристиане) помимо её долгожителя ХСС стала Венгерская коалиционная партия Словакии. Во фракцию “Европейские либеральные демократы и реформаторы” (либералы) вошла Шведская народная партия. К “Объединённым левым” (коммунисты и левые социалисты) примкнула Социалистическая партия Шотландии¹. Наибольшее количество этнорегиональных партий оказалось во фракции “Зелёные и регионалисты” и в группе “Независимых”. Первую фракцию пополнили уэльская Плайд Камри и Шотландская национальная партия, Коалиция европейских наций и народов (Испания), а также латвийская ЗАПЧЕЛ. В рядах независимых депутатов мы видим Блок региональных партий (Испания), Союз польских и русских общин (Литва), обе политические партии Северной Ирландии – Юнионисты Ольстера и Шинн Фейн. “Независимыми” назвали себя депутаты из Фламандского блока (Бельгия) и Лиги Севера (Италия). Они не захотели войти в, казалось бы, более близкую им по названию фракцию националистов (“Союз европейских наций”), единственным членом которой от регионов стала ещё одна партия Северной Ирландии – Демократические юнионисты.

Всего же в Европарламенте нынешней легислатуры представлены 15 партий и региональных объединений общин числом 24 депутата. С учётом того, что ещё до проведения новых выборов в ЕП в ряды стран-членов ЕС могут быть приняты Болгария и Румыния, общее количество этнорегиональных депутатов (от болгарских турок и румынских венгров) может возрасти до 30 человек. Очевидно, что присутствие определённого числа этнорегионалов в высшем законодательном органе Евросоюза даёт им дополнительную возможность как-то влиять на выработку решений, отвечающих интересам европейских регионов. Однако очевидно и другое. Без определённого уровня координации позиций в собственных рядах и без установления партнёрских отношений с депутатами других фракций, с пониманием относящихся к нуждам регионов, возможности такого влияния будут минимальными.

Типологические характеристики этнорегиональных партий будут неполными без учёта их особых позиций в политической системе европейских государств. Исходя из функций в органах законодательной и исполнительной власти, региональные и этнические партии можно разделить на три основных типа.

Практика привлечения представителей национальных меньшинств в коалиции в Болгарии, Румынии, Словакии, Македонии диктуется не только необходимостью учёта в правительственной политике интереса соответствующих этносов, но и складывающейся в этих государствах Восточной и Юго-Восточной Европы двух с половиной партийной системы, где этнические партии могут играть роль шарнира, приглашаемого к сотрудничеству более крупными партиями, идентифицирующими себя с правыми либо левыми.

Наконец, третий и наиболее распространённый тип политического участия этнопартий – политика в местных органах власти (региональные парламенты, коммуны, общинные советы и т.п.). Здесь во многих случаях этнорегионалы даже опережают по степени представительства основные общенациональные партии, заставляя последних приспосабливаться к местным условиям. И хотя, как правило, функции этих органов власти ограничиваются узкой проблематикой местного значения, тем не менее регионалы могут оказывать воздействие на сферу культурно-национальной автономии, образования, здравоохранения, экологии и т.д.

К типологическим характеристикам этнорегиональных партий следует отнести и достаточно важную функцию посредника между террористическими организациями сепаратистов и центральным правительством. Во всяком случае, и североирландская Шинн Фейн и баскская Эри Батасуна смогли в разной степени способствовать первым шагам к отказу соответственно ИРА¹ и ЭТА² от насильственных методов борьбы за суверенные права Северной Ирландии и Страны Басков, хотя власти Великобритании и Испании видели подчас в данных партиях политическое крыло террористов, считая это основанием для их устранения с поля политической борьбы. Развитие событий в Косове даёт известный шанс на то, что партия, представляющая интересы албанского населения, но не пользующаяся доверием у оккупационной администрации НАТО, сможет позитивно повлиять на полевых командиров из Армии освобождения Косова и убедить их отказаться от вооружённого противостояния в этой части бывшей Югославии.

Сепаратисты и автономисты в XXI веке

Перспективы этнорегиональных политических сил в наступившем столетии зависят от множества факторов, прежде всего глобального, континентального, странового и местного характера. Если одни из них могут влиять опосредованно, то другие напрямую будут оказывать воздействие в том или ином направлении развития партийно-политического пространства в различных европейских регионах. Шкала приоритетов здесь подвижна, и, как показывает практика, подчас события, формально не имеющие прямого отношения к тому или иному внешне чисто региональному процессу, могут существенно повлиять на ситуацию локального масштаба.

Ранее уже говорилось о том, какое воздействие оказал на западноевропейских этнорегиональных политиков процесс распада “социалистических общностей” – СССР и Югославии. В ближайшей перспективе станет ясно, насколько эксперимент по фрагментации многонациональных государств выдержит проверку временем. Стабилизация ситуации в новообразованиях – политическая, экономическая, социальная – гипотетически даст аргументацию радикальным политикам взрывоопасных европейских регионов, ищущим для своих этносов полной государственной самостоятельности. Неустойчивость в новых государствах, наоборот, укрепит аргументацию тех умеренных этнорегионалов, кто склонен идти не по пути сепаратизма, а по колее повышения автономного статуса для своей “малой родины”. Судьба самопровозглашённых государств – Приднестровья, Абхазии, Южной Осетии, Нагорного Карабаха, равно как и попытки регионализации Украины – всё это косвенным образом может повлиять на позиции сепаратистов и автономистов европейских регионов. Вряд ли вне их поля зрения останется и судьба “национальных регионов” России, прежде всего на Северном Кавказе, где в ближайшие годы, скорее всего, определится: найдено ли долгосрочное решение местных этнорегиональных конфликтов или же они лишь временно закамуфлированы видимостью умиротворения.

В находящихся в непосредственной близости от Европейского континента Палестине и Ираке также решаются проблемы, в первом случае – новой государственности, а во втором – этноконфессиональной федерализации, причём в обоих случаях определяющее воздействие имеют внешние факторы – политика, соответственно, Израиля и США. И хотя ментальность местных националистов, в несравненно бóльшей степени, чем у европейцев даже в самых горячих точках европейских региональных конфликтов, замешана на вооружённом (террористическом) противостоянии, тем не менее и здесь моделируются возможные европейские ситуации: реально ли образование нового этноконфессионального государства (Палестины), реально ли предотвратить раскол единого государства (Ирак) на три части – шиитскую, суннитскую, курдскую. Последние события в Ливане также вновь ставят на повестку дня вопрос государственной целостности многоконфессионального ближневосточного государства, сохранение которой является одним из важнейших внешнеполитических направлений Евросоюза.

Вполне естественно, что европейцев – региональных политиков – серьёзно заботит вопрос о путях развития интеграционных процессов Старого Света. Им небезразлично, как в XXI веке будет происходить приобщение к ЕС новых государств, граждане которых смогут мигрировать в различные страны Союза, в том числе и в ареал их политической активности. Уже сегодня “новый национальный вопрос” затрагивает интересы жителей соответствующих регионов, объективно содействуя эволюции ряда партий, пользующихся поддержкой населения соответствующих зон, в радикал-националистские. Государственно-правовая неурегулированность данного вопроса направит ветер в паруса этой части регионального истеблишмента.

Европейские регионы и обитающие здесь политики с особой чуткостью относятся и к процессу континентальной балансировки в рамках проблемы “Европа государств” или “Европа регионов”. Без выработки политически взвешенной концепции, учитывающей как межгосударственный, так и региональный компонент, концепции, охватывающей и сферы государственно-региональной соподчинённости, и вопросы этнокультурного свойства, вряд ли удастся обуздать страсти, порой возникающие на этнорегиональном пространстве. И здесь приоритетным станет то, как эти вопросы будут прописаны в Конституции Евросоюза, принятие которой пока отложено без какой-либо ясности относительно сроков и формы её утверждения.

Не менее, чем вышеназванные, важны и проблемы экономического, финансового и экологического свойства. Искусственное обеднение некоторых сельскохозяйственных регионов объединённой Европы, произвольное накладывание на них матрицы “общеевропейских” интересов, финансирование их по “остаточному принципу”, невнимание к экологическим проблемам – всё это вызовет у региональных политиков отторжение самой теоретически вполне прогрессивной идеи единого европейского пространства, даст лишний, а может быть, и новый шанс сепаратистским настроениям.

Среди многочисленных проблем национального масштаба наиважнейшей в наступившем столетии останется проблема деволюции, приобретающая в условиях складывающихся наднациональных государственных структур качество реформ, призванных укрепить как континентальное, так и внутристрановое единство. С учётом исторических особенностей, а также разноплановости федеративных и автономных структур в Великобритании, Испании, Бельгии, Италии трудно выработать некую модель деволюции, годную для всех. Очевиден только главный принцип: повысить статус регионов и автономий без ущерба государственной целостности и европейскому единству. Если власти соответствующих государств смогут найти решения, устраивающие большинство как в регионах, так и в стране в целом, при согласии на общеевропейском уровне, то они существенно ослабят сепаратистское крыло этнорегионалов, укрепив позиции умеренной части политиков из среды нацменьшинств.

Очевидно, что в условиях позитивного решения общеевропейских и государственных проблем, непосредственно затрагивающих интересы регионов, сами проблемы местного значения станут более решаемыми, причём консенсуса можно достичь как между центральными властями и региональными органами власти, так и внутри партийно-политической элиты регионов. Последняя не увидит иного шанса для самовыживания, кроме пути согласия, пусть нелёгкого и не быстрого, но в конечном счёте работающего на интересы местного населения.
* * *

Вполне естественно, что процесс поиска взаимоприемлемых решений не будет означать полной гармонии интересов политиков различных направлений. Более того, на отдельных этапах возможно и движение вспять, и острые конфликтные ситуации, ставящие ранее достигнутое на грань провала. Однако высокая степень политической ответственности должна брать верх перед эмоциями. Только при этих условиях этнорегиональные проблемы, накапливавшиеся десятилетиями, смогут разрешиться в наступившем столетии. И это, в свою очередь, станет серьёзным экзаменом на прочность всей европейской партийно-политической системы, докажет её функциональность и эффективность как наиболее оптимальной формы представительной демократии.