Глава третья. Хождение в народ

Глава третья. Хождение в народ

Итак, годы семидесятые... «Мертвая тишина, наступившая после каракозовского покушения, стала сменяться оживлением, сначала в Петербурге, а затем и в провинции. И в это время в России возникло и резко обозначилось два революционных направления: одно – страстное, пылкое, считавшее необходимым только бросить искру в уже давно готовый к восстанию народ..., а другое – более пропагандическое, подготовительное» – так характеризовал идеи Бакунина и Лаврова видный народоволец Николай Морозов.

Весной 1869 года в Петербурге возникла группа революционеров, возглавляемая студентом Марком Натансоном. И появилась она, главным образом, в противовес деятельности Нечаева с его способами ведения революционной борьбы. В петербургский кружок и в его филиалы в разные годы входило более ста человек. Среди них известнейшие впоследствии революционеры – Ольга Натансон (жена Марка), Николай Чайковский, Сергей Кравчинский, Лев Тихомиров, Николай Морозов, Софья Перовская, Петр Кропоткин, Андрей Желябов... Фактически этот кружок (историки назвали его – «чайковцы», что не очень справедливо) явился своеобразной школой будущих революционных обществ. Отвергая нечаевские методы построения организации, группа Натансона сделала сильный крен в другую крайность. Она никогда не имела четкой структуры, устава и формального центра. Проповедовалось полное равенство кружковцев, не было определенных правил принятия новых членов. Все держалось на товариществе и доверии друг к другу. Естественно, что такая схема была совершенно непригодна при неминуемом расширении революционной организации. И подпольщики быстро стали это понимать. Тот же М. Натансон явится основателем знаменитого общества землевольцев, речь о котором у нас впереди.

Кружок «чайковцев» существовал в своем окончательном виде с осени 1871-го по осень 1874-го года, когда он был разгромлен полицией. Главной его заслугой явилось так называемое «книжное дело». Группа активно занималась изданием и распространением различной популярной литературы для народа, вела среди него просветительскую работу. Для этого за границей была даже основана собственная типография «чайковцев». Кружок, имея центр в столице, создал свои отделения в Москве, Киеве и Одессе. В результате объективно возникла ситуация необходимости обширной конспиративной переписки между членами группы.

Какими же шифрами пользовались «чайковцы»? Информация, которой мы располагаем, относится к моменту разгрома группы полицией осенью 1874 года. Но вот что занимательно. Как нам уже известно, в июле 1871 года состоялся процесс нечаевцев. Судебное разбирательство было открытым, публиковались подробнейшие стенографические отчеты, накал в обществе стоял высочайший. Как вспоминал Николай Чайковский, «каждая деталь этого разбирательства делалась для нас предметным уроком для нашей собственной будущей деятельности». И совершенно ясно, что определенный интерес у революционеров не могла не вызвать информация о шифрах «Народной расправы». Их примитивизм и быстрый разбор переписки полицией должны были насторожить «чайковцев». Именно «процесс нечаевцев» заставил тогдашних подпольщиков оставить свое пренебрежение по отношению к шифрам и начать внедрять их более стойкие системы.

Так какие же шифры были в ходу к 1874-му году? Среди арестованных чайковцев оказался и Петр Кропоткин. В своих известных воспоминаниях он подробно описал один из тайных ключей к переписке.

«Замечу, кстати, что, хотя наш шифр был самый простейший – он напечатан в обвинительном акте процесса 193-х – и хотя эксперты хвастают, что они разбирают всякие шифры, но прежде, чем ключ был найден у Войноральского, ни одного письма они не прочли. Шифр был самый простой, в десять слов, которые следовало помнить не записывая:

Пустынной Волги берега
Чернеютъ серыхъ юртъ рядами
Железный финогеша Щебальский.
Начало его я взял из стихотворения Рылеева:
Пустынной Лены берега
Чернеют темных юрт рядами...

Каждая буква обозначалась словом и местом буквы в слове. П была 11, У была 12, С была 13 или 51 или 07 (10-е слово, 7-ая буква). Буквы часто встречающиеся, как Е или А, обозначались, как видно, разно: 32, 34, 42, 72, 86 или 02 для Е и 36, 74, 88, 04 для А. Расшифровать такой шифр невозможно, тем более, что мы писали сплошь, иногда ставя нечетное число букв в начале письма и в конце и еще запутывая расшифровку ненужными парами, как 26, 27, 28, 29, 20, вставленными там и сям» (16).

Кропоткин дал здесь пространное объяснение одного из важнейших революционных шифров. Но интересно, что эта часть воспоминаний не вошла в его первое издание «Записок революционера», а была включена только в академическое издание 1933 года! Так что пособием по шифрам книга Кропоткина не стала. Тем более, что он несколько оптимистично оценивал стойкость подобной системы.
 

       К началу 1874 года в Петербурге помимо «чайковцев» существовал ряд других кружков – например, Сергея Ковалика, Феофана Лермонтова, Сергея Голоушева и т.п. В столице находились революционеры, формально не входившие ни в одну из групп, но имеющие на них определенное влияние. Это, в первую очередь, относится к Порфирию Войноральскому. Отдельные революционные кружки имелись в других городах. Но центр событий находился в столице. Именно здесь и возникла идея «движения в народ». Всю зиму 1874 года в Петербурге шла лихорадочная подготовительная работа. Каждый крупный кружок оставлял в столице своего представителя для поддержания связи с товарищами, а для переписки вырабатывались многочисленные шифры.

   Весной 1874 года из Петербурга, Москвы, Киева, Одессы и других городов начался беспрецендентный поход молодых революционеров в российскую деревню. 37 губерний страны оказались одновременно охвачены общим движением! С фальшивыми документами, сделанными на скорую руку, в крестьянском платье и с узелками, бывшие гимназисты и студенты отважно двинулись «в народ». Но наивны были их планы и недолги действия. Уже с мая начался повальный арест неопытных пропагандистов. Оторопевшие по-началу жандармы в течение двух-трех месяцев лета арестовали около 1700 человек, участвующих в походе по деревням России. 770 из них было привлечено к дознанию, а 193 человека стали участниками «Большого процесса» 1877 года. Его обвинительный акт широко печатался в русских газетах, а в начале 1900-х годов был вновь опубликован известным историком В. Богучарским в 3-м томе его сборника «Государственные преступления». Этот документ дает нам богатую информацию о шифрах тогдашних подпольщиков .

   Так, «кружок артиллеристов» переписывался по ключу, придуманному Александром Лукашевичем. Он состоял из следующих слов:

«Горныя вершины спятъ во тьме ночной, богата жизнь царскихъ лакеевъ, въ будущемъ флюдъ».

   У Порфирия Войноральского были найдены ключи:

«И юи, носу, ели черти колбасу, техъ щей, по жиже влей, егда, взыща, тучъ», а так же уже известный нам (по мемуарам Кропоткина) «Пустынной Волги берега...» Кроме того, у Войноральского был обнаружен третий ключ, состоящий из нескольких строк стихотворения Некрасова «У парадного подъезда».

   Любопытен шифр Сергея Ковалика. В обвинительном акте читаем: «Кружок Ковалика придерживался теории Бакунина, доказательством чего может служить... изобретенный последним шифр, составленный из неблагопристойных слов». Жандармами неоднократно дается подобная характеристика – нецензурный, неприличный, неблагопристойный, но сам ключ они так и не решились воспроизвести.

   Интересны подробности о шифрах киевских участников «хождения в народ». Сведения эти были получены от раскаявшихся и давших самые откровенные показания Елены Харченко, Идалии Польгейм, юнкера Ларионова и студента Гориновича. Их оговоры решили судьбу многих участников процесса 193-х. Так гимназистка Харченко указала шифрключ для переписки киевлян с эмигрантом Павлом Аксельродом: «Богъ завещалъ намъ, чтобы мы жили по братски въ духе любви, какъ братья. Шафецельев».

   Николай Морозов в своих мемуарах также приводит еще один  ключ из эпохи «хождения в народ»: «Существуютъ случаи когда приложения делаются целями. Бездыханны фетиши. Гвельджий». Каждая, аналогично, буква изображалась парой цифр. Первая означала номер слова (или строку в табличной записи), вторая цифра указывала место буквы. Так, слово «Вы» обозначалось как 1775 (17).

   Большой интерес вызывает сборник документов эпохи народничества, вышедший в начале 1960-х годов в двух томах. Из его материалов следует, что один из арестованных (участник самарского кружка самообразования) Николай Петропавловский дал следующие показания:

   «Войноральский мне говорил, что для сообщения лиц, принадлежащих к партии, существуют ключи, по которым пишут шифрами, и что для каждой губернии существует особый ключ... Ключей к шифрам мне Войноральский не передавал, но указывал способ составления шифра, т.е. говорил, что нужно выбрать какую-нибудь фразу и занумеровать ее каким-либо порядком» (18).

   Как видим, во всех выше цитированных документах и мемуарах присутствует единая  система криптографии. Развернутую характеристику ей дал один из организаторов «хождения в народ» С. Ковалик (кстати, по образованию – математик). В своей статье за 1906 год «Движение семидесятых годов по Большому процессу (193-х)» он писал:

   «Ключом к шифру большею частью служил подбор нескольких таких слов (иногда коротких стихотворений), в которых заключались все буквы алфавита. Каждая буква изображалась двумя цифрами, первая показывала номер по порядку слова в ключе, вторая – место данной буквы в слове. Вследствие короткости ключа, буквы изображались почти всегда одною и тою же парою цифр, что облегчало разбор шифра даже в случае незнания ключа. Так называемый гамбеттовский буквенный шифр, несколько более обеспечивающий тайну переписки, еще не был тогда в употреблении. Но и не совершенный цифровой шифр применялся часто крайне неумело: то зашифровывались только отдельные слова, то в сплошь зашифрованном письме расставлялись, по всем правилам грамматики, знаки препинания. Поэтому стоило только угадать одно слово, и весь шифр легко разбирался... Из лиц, проводивших дознание, прославился, или может быть, вернее, прославил себя умением разбирать шифры один из товарищей прокурора, хотя каждый волостной писарь сумел бы сделать то же самое» (19).

   Таким образом можно утверждать, что у российских революционеров впервые появился, так сказать, типовой шифр, нашедший широчайшее употребление. В сущности это есть шифр Полибия, придуманный еще до нашей эры. Ковалик совершенно справедливо раскритиковал данную систему, только сделал он это слишком поздно – через тридцать лет! Заметим, что Петр Кропоткин в своих «Записках революционера», наоборот, считал сей способ тайнописи весьма надежным.

Были и иные способы переписки.  В обвинительном акте Большого процесса читаем: «Для письменных сношений между собой члены кружка употребляли шифр; таких шифров было несколько. Так Бенецкому... были известны два шифра: один по русско-французскому лексиону Рейфа, и другой, состоящий из цинических слов, т.е. шифр Ковалика. А Польгейм и Ларионов употребляли шифр, ключом к которому служила... одна из молитв «Отче наш» или «Богородица»». Последний шифр выдал Горинович.   Еще один видный народник Петр Макаревич употреблял в своей переписке шифр, основанный на двух стихотворениях: «Птичка Божия не знает» и «По синим волнам океана».

   Известен и другой стихотворный  ключ к шифру подпольной переписки той поры, установленный историком-архивистом Е.В.Старостиным в начале 1970-х годов. Ему удалось расшифровать конец народнической "Программы революционной пропаганды", составленной Александром Кропоткиным (братом Петра Кропоткина), и отправленной им из Петербурга летом 1874 года за границу своему другу и учителю П. Л. Лаврову в журнал "Вперед". В Третьем отделении царской канцелярии так и не смогли прочитать перлюстрированный шифр: 8/6 7/6 5/12 1/12 9/12 1/12 2/6 3/6 6/6 2/1 8/3 1/15 10/11 4/2... 11/4 6/2 16/1 2/6 6/9 2/11 1/14 1/8. 1/28 1/6 1/1 2/2. 4/3 1/1 3/3... 1/5 2/1 5/5 6/5 1/4 2/2 3/2 1/10. 1/8 2/8. 1/7 3/15 5/9 6/9 5/9.  А. Кропоткин оставил, уезжая из Цюриха в мае 1874 года, Л. Л. Лаврову в качестве ключа известные слова Татьяны из 8-й главы романа А. С. Пушкина - Евгений Онегин": "Довольно, встаньте. Я должна Вам объясниться откровенно..." и т. д. (в старой орфографии).   Здесь числитель шифрдробей – есть порядковый номер букв, а знаменатель – строк.

Вернемся теперь к воспоминаниям Сергея Ковалика. Он  сообщает нам еще об одном виде криптографии – гамбеттовском буквенном шифре. Но, пользуясь для своих записок текстом обвинительного акта, он неверно указывает сроки появления в революционной практике новой системы шифрования. Обратимся для прояснения вопроса к показаниям одного из членов «Кружка самарцев» в Петербурге, а затем участника «хождения в народ» Льва Городецкого. Арестованный в июле 1874 года, он дал самые откровенные показания. Среди прочего он привел ключ к шифру, которым пользовалась его группа:

Это обширное показание Городецкого крайне важно для нас. Во-первых, мы здесь видим иной революционный шифр. Во-вторых, совершенно очевидно, что это есть система Гронсфельда, описанная нами в первой главе. И,  в-третьих – ясно, что именно ее революционеры уже тогда называли «гамбеттовской». Причем, из объяснений Городецкого следует, что народники использовали при шифровке 30-буквенную русскую азбуку, где буква «Й» стояла в конце алфавита. Такой алфавитный порядок букв в период народничества мы будем встречать постоянно.

Описанный ключ к шифру Городецкий получил от члена своего кружка Виктора Осташкина. Но мы не можем приписать заслугу в появлении данной системы шифрования лишь «самарскому кружку». В декабре 1874 года генерал Слезкин, начальник московского ГЖУ, доносил в Петербург главе III отделения графу Шувалову о деятельности народников в Нижнем Новгороде:

«По просьбе Ливанова, Теплов... писал в Петербург в какую-то банковскую контору раствором соли и цифровым шифром. Нефедов показал ему другой шифр, заключающийся в замене одних букв другими» (22). Перечисленные в донесении Теплов, Нефедов и Ливанов принадлежали к «кружку артиллеристов», действующем в столице параллельно с самарской и другими группами.

Итак новый буквенный шифр начал распространяться среди народников с лета 1874 года. Однако в обвинительном акте процесса 193-х об этом шифре крайне скудные сведения. Как показал один из арестованных пропагандистов Никифоров, он пользовался «шифром по формуле Пи». Более конкретно ничего не указано, но легко сообразить, что ключом к шифру мог служить цифровой ряд числа Пи (одного из важнейших математических понятий), равный 3,14. Число это любой гимназист знал наизусть, а в составлении ключей к собственным шифрам революционеры особое внимание уделяли удобству их запоминания.

Но о шифре Городецкого, также судившегося по процессу 193-х, в обвинительном акте ни слова. Этим фактом и объясняется, что С. Ковалик ошибочно перенес срок внедрения гамбеттовского буквенного шифра на более поздний срок. Его просто подвела ненадежная память, а полицейские документы, доступные Ковалику, прошли мимо этого факта.

Активная и бескомпромиссная борьба Гамбетты против монархизма не могла не вызвать к нему интереса и горячих симпатий у революционеров царской России. Для них он являлся прежде всего основателем французского республиканизма. И даже негативное отношение Гамбетты к Парижской Коммуне не изменило этого преклонения. Очевидно, что название «гамбеттовский» русские народники дали своему шифру в честь Леона Гамбетты. Именно на начало семидесятых годов XIX века падает пик его популярности в России. Но в дальнейшем слава его среди революционеров значительно померкла.

В своей книге писатель подробно останавливается на точно такой же системе криптографии. Это главный стержень сюжета. Нигде не называя шифр по имени Гронсфельда, а тем более Гамбетты, фантаст помещает в роман криптограмму, над прочтением которой бьются герои повествования. Время действия  – 1852 год, а написание шифрованной записки вообще отодвигается к 1826 году. Леон Гамбетта родился лишь в 1838 году. Совершенно очевидно, что ключ Гронсфельда стал известен во Франции и без помощи знаменитого республиканца.

Биографы Жюля Верна отмечают, что перед написанием «Жангады» он специально изучал труды по криптографии. Так или иначе, но отношение к шифру Гронсфельда у писателя было однозначное – его совершенно невозможно прочесть при незнании числового ключа. По оценке Жюля Верна на перебор возможных вариантов должны уходить века! Такое же мнение сложилось и у современников фантаста – русских революционеров. Однако это было далеко не так. И тот же Ж. Верн очень быстро убедился в этом. Он печатал свой роман частями в одном из французских журналов. И не успел еще появиться у читателей его конец, как писатель узнал, что один из студентов Политехнической школы в Париже сумел разобрать криптограмму.
 
Мы так и не знаем непосредственную причину, почему русские народники решили назвать свой шифр именем Гамбетты. Очевидно, что сведения об этом дошли из самой Франции. Именно тогда в Париже сформировалась русская революционная эмиграция во главе с Петром Лавровым. Он имел постоянные контакты с приезжающими к нему из России народниками. И видимо с этими известными в истории фактами следует увязать рождение названия одной из самых важных революционных систем тайнописи. С этих пор начался бурный рост и разработка иных периодических систем. И поэтому так важно понять их глубинную историю и истоки.
 
Архивы полиции донесли до нас еще один любопытный документ. Находясь в 1877 году в Доме предварительного заключения в Петербурге, народники, проходящие по делу 193-х, решили создать в стенах тюрьмы подпольную организацию! У заключенного Митрофана Муравского при обыске был изъят уличающий документ, названный в оригинале «Программа бюро раненных (ссыльных)». Это тот самый Муравский, который уже в начале 1860-х годов преследовался полицией, и о котором шла речь в нашей второй главе. Ветеран революционного движения, пользующийся огромным авторитетом среди недавних гимназистов и студентов, «Отец Митрофан» широко делился с товарищами своим богатым подпольным и тюремным опытом. Автор «Программы» остался невыясненным, но несомненно, что в его разработке не последнюю роль играл сам Муравский. Главной задачей намечаемого Бюро ставилось поддержание активной связи с высылаемыми в разные отдаленные места народниками и создание из их числа большой организации. Тем самым авторами проекта планировалось возвращение ссыльных революционеров к активной борьбе. По плану, в Петербурге или в Москве намечалось центральное «Бюро раненных», имеющее тесную связь с областными организациями. Далее цитируем:

«Переписка с главными агентами и их комиссионерами должна быть ведена не иначе, как посредством цензурной системы шифров (то есть такой системы, чтобы при самом тщательном рассмотрении письма невозможно было догадаться, что оно шифрованное, и, следовательно, годной для цензурных писем). Та же система обязательна для употребления агентами и их комиссионерами при записях» (23).

Программа Бюро раненных расписана подробнейшим образом и имеет много разделов. Революционеры приобретали вкус к составлению всевозможных организационных уставов. Они старались предусмотреть все нюансы подпольной деятельности, включая и секретную переписку. Но что такое «цензурная система шифров» документ, тем не менее, умалчивает. Можно только предполагать, что речь идет о жаргонных системах, где нейтральным с точки зрения цензуры словам («раненные») соответствуют те или иные революционные термины («ссыльные»). Мог иметься в виду и способ записи шифра, который маскировался под различные торговые документы и счета, математические выкладки, детские каракули и т.п.

Любопытный пример такого «цензурного шифра» дает в своих воспоминаниях П. Кропоткин. Рассказывая о своей переписке с видным чайковцем (а впоследствии и писателем) С. Кравчинским, он писал: «Некоторое время Сергей жил в Казани, и мне приходилось вести с ним переписку. Он ненавидел шифровку писем, поэтому я предложил ему другой способ переписки, который часто и прежде применялся для конспиративных целей. Вы пишете самое обыкновенное письмо о разных разностях, но в нем следует читать только некоторые слова, например, пятое. Так вы пишете: «Прости, что пишу второпях. Приходи ко мне сегодня вечером. Завтра утром я должен поехать к сестре Лизе. Моему брату Николаю стало хуже. Теперь уже поздно делать операцию». Читая каждое пятое слово, получается: «Приходи завтра к Николаю поздно». Очевидно, что при такой переписке приходилось писать письма на пяти шести страницах, чтобы передать одну страницу сообщений. Нужно было, кроме того, изощрять воображение, чтобы выдумать письмо, в которое можно втиснуть все необходимое. Сергею, от которого невозможно было добиться шифрованного письма, очень понравился этот способ переписки» (24).

Кропоткин издал свои воспоминания в самый разгар борьбы с российским самодержавием (1902 год), но у него не было никакой нужды утаивать подобный
способ конспиративного общения. В России он стал известен чуть ли не с XV века.
Что же касается организации «Бюро раненых», то она так и осталась только на бумаге из полицейского архива. А участники процесса 193-х стали впоследствии членами иных обществ, речь о которых впереди.