Аще кому хотяше пђснь творити, то растђкашется мыслiю по древу, сђрым волкомъ по земли, шизымъ орломъ подъ облакы…

3. Аще кому хотяше пђснь творити, то растђкашется мыслiю по древу, сђрым волкомъ по земли, шизымъ орломъ подъ облакы…

Данный фрагмент «Слова…» всегда был сложным для осмысления. Аналогичные сложности возникают и при осмыслении другого «тёмного места» «Слова…»: «О БОЯНЕ, СОЛОВIЮ СТАРОГО ВРЕМЕНИ! АБЫ ТЫ СIА ПЛЪКЫ УЩЕКОТАЛЪ, СКАЧА, СЛАВIЮ, ПО МЫСЛЕНУ ДРЕВУ…». Трактователи «Слова…» далеки от единства во взглядах на природу упомянутого в данных фрагментах дерева. Изначально в этом дереве видели обычное растение или обычный лес и переводили так: «носился мыслию по деревьям» (А. Ф. Малиновский), «носился мыслью по лесам» (Д. Н. Дубенский), «растекался мысленно по дереву» (Я. Малышев). Такого рода переводы отнюдь не проясняли смысл данных фрагментов. По этому поводу Е. В. Барсов писал: «Что в самом деле может значить движение мыслию по древу? Все попытки как бы то ни было осмыслить это выражение оказываются неудачными» [Барсов, 1889, с. 301—303].

Н. А. Полевой в 1833 году предложил заменить мысль другим словом, обозначающим некое животное или птицу. Некоторые из переводчиков (Н. Павлов, А. Скульский, Ф. Корш, М. А. Андриевский) поспешили заменить мысль на соловья, рысь и т. д., однако подобного рода замены не имели палеографического обоснования. Более обоснованой считается догадка Н. Корелкина, который писал: «Покойный Полевой, а вслед за ним и незабвенный Пушкин думали, что слово мысль здесь описка, что по аналогии с серым волком и сизым орлом тут должен быть какой-нибудь зверёк, мышь например. Мы случайно узнали, что есть такой зверёк, который именно бегает по деревьям — не мышь, а мысь. В Псковской губернии Опочецком уезде мысью называют белку, или векшу. Народ, создавший выражение растекашется мыслию по дереву, сравнением воображения с бегом белки хотел выразить его быстроту и игривость, так как сравнением с орлом и волком — возвышенность поэтического парения и обширность той области, откуда поэзия берёт элементы для созданий» [Карелкин, 1854, с. 9]. Предложенная Н. Корелкиным конъектура была воспринята многими исследователями и переводчиками.

Существует целый ряд попыток дать реалистическую трактовку мысленного древа и вместе с тем, не видеть в нём обычное растение. Так, например, П. П. Вяземский полагал, что «…древо, по которому растекался Боян, есть древо жизни — жизни человеческого рода…», а «"растекашется мыслию по древу" намекает на его воспоминания про древние роды и подвиги предков воспеваемых им героев» [Вяземский, 1975, с. 60—61]. По мнению М. П. Чхаидзе, мысленное древо — это «образ, которым автор обозначил историческое прошлое правителей Руси и даже шире — историю развития древнерусской народности в целом» [Франко, 1907, с. 274]. Выражение «по древу» М. П. Чхаидзе переводил «по древности». Эта трактовка была воспринята О. Щербининой. Трактовка древа как сугубо абстрактного древа жизни, или родословного древа правителей делает образы соловья, серого волка, сизого орла в данных фрагментах предельно надуманными.

В рамках реалистической традиции М. Халанский и Н. В. Шарлемань предложили понимать под «мысленным древом» музыкальный инструмент Бояна (Шарлемань — лютню, Халанский — гусли). По словам М. Халанского, «растекаться мыслию по древу значит разбегаться мыслию по гуслям, по инструментам, соображая слова песни и мелодию и беря первые аккорды, как поют теперешние бандуристы» [Халанский, 1894, с. 216]. Попытки отождествить «мысленное древо» с музыкальным инструментом не нашли понимания у большинства исследователей. Была отвергнута и попытка Г. Карпунина видеть в «древе», по которому движется мысль Бояна, книгу [Карпунин, 1978, с. 168—170].

А. Н. Майков в 1870 году предложил трактовать «древо» в первом фрагменте «Слова…» как мифическое мировое древо. Согласно повериям всех арийских народов оно росло в царстве богов. А. Майков полагал, что «Боян мыслию возносился в царство богов по этому небесному древу; это тем более, что в другом месте певец прямо называет это древо мысленным: "скача, славию, по мыслену древу"» [Майков, 1970, с. 127—128]. Эта гипотеза породила традицию мифологической трактовки мысленного дерева.

Некоторые исследователи предложили видеть в мысленном древе библейское древо познания (А. Н. Веселовский, Д. В. Айналов), «древо поэзии, древо песен» (В. Ф. Ржига), Наиболее убедительным считается толкование «мысленного древа» как мирового древа. Это толкование, предложенное Майковым, было развито Д. М. Шарыпкиным [Шарыпкин, 1976, с. 14—22] и Е. Л. Мороз [Мороз, 1977, с. 64—72] , которые предположили, что Боян, растекаясь по мировому древу в образе зооморфных представителей трёх космических зон: орла, волка, белки (мыси), становится всеведающим. Здесь автор «Слова…» отразил, по мнению исследователей, языческое представление о поэтическом творчестве. Оно трактуется как волшебство, которое сопровождается различными чудесами, чудесными превращениями. Следует заметить, что взгляды современных исследователей на волшебство, на чудеса, на мировое древо, на древо познания, на древо поэзии предельно мистифицированы, полны противоречий. Игнорирование лечебной теории и практики порождает самые превратные представления о волшебниках, чудесах, удах, одах, пении, пенях.

Наши палки (пальцы) являются естественными плетями, которые позволяют пытливым людям постигать всё и вся. Они позволяют продемонстрировать древо познания, древо поэзии, мысленное древо, мировое древо, а также дают возможность понять смысл множества древних мифов, сказок, в которых фигурируют чудесные деревья. Миф о стрелке И считается одним из самых популярных в китайской мифологии. В этом мифе упоминается загадочное дерево, на ветвях которого издревле «помещалось десять солнц», которые были близнецами и по очереди разъезжали по небу [Немировский, 1994, с. 347]. Если учесть, что в китайском языке ri — ´солнце, дата, число и т. д.´, то природа этого загадочного дерева становится более чем очевидной. Разумеется, подобного рода чудесные деревья фигурируют не только в китайских мифах. В мифах разных народов божества обитают или добровольно подвешиваются на древе, превращаются в деревья, скрываются в неопалимой купине и т.д. Природу чудесных деревьев проясняет наблюдение Ф. И. Буслаева, который писал: «Языки индоевропейские особенное сходство с растением находили в руке: так в санскрите названия руки, пальцев, ногтей образовались уподоблением с растением: палец кара сак'а (кара рука, собственно: делающая, от крi делать, а сак'а сук, сучок ), потому и рука называется сложным словом, значащим по переводу: имеющая пять ветвей или сучков: панча-сак'а (панчан пять, и сак'а сук)… Имея в виду такую связь понятий, можем предположить, что слово раменье — лес, поросль, доселе употребляющееся в Вятской губернии и весьма обыкновенное в языке старинном, происходит от рамо, рамена» [Буслаев, 2003, с. 30]. В этом раменье прячутся не только русалки, нимбы, нимфы (рис. 25). Прячемся и мы, когда осрамимся, о персты вложимся, опростоволосимся.

Подлинные джунгли позволяют не только жонглировать. Они являются важнейшим средством познания. Чудесные деревья используются в качестве естественной системы измерения, при счёте и т. д. По их веткам скачут мышки (рис. 8). Эти поскакушки имеют белый окрас, поэтому их можно называть белками. В «Слове…» Игорю «дятлове тектомъ путь къ рђцђ кажутъ…». В сказках разных народов мыши ткут, прядут, перебирают зерно за героинь. При счёте, демонстрации чисел, количественных оценок на пальцах они могут «растыкаться» по мысленному древу. Есть все основания полагать, что подобная демонстрация не была чужда и Бояну.