ГЛАВА XIV ДОБРОДЕТЕЛИ, ОСНОВАННЫЕ НА ПРЕДРАССУДКЕ, И ИСТИННЫЕ ДОБРОДЕТЕЛИ

Я называю добродетелями, основанными на предрассудке, те, строгое выполнение которых нисколько не способствует общественному благу; таковы, например, целомудрие весталок, умерщвление плоти безрассудными факирами, населяющими Индию; эти добродетели, будучи ненужными, часто даже вредными для государства, являются пыткой для тех, кто их соблюдает. Но у большинства

==248

Никого так не уважают в Индостане, как браминов', поклоняются даже их половым частям²; там почитают также эпитимии, которые они на себя налагают, а эти эпитимии действительно ужасны³: одни всю свою жизнь проводят привязанными к дереву, другие раскачиваются над огнем; иные носят страшно тяжелые цепи; иные питаются лишь жидкой пищей; другие запирают себе рот висячим замком, а иные привязывают колокольчик к крайней плоти, и благочестивые женщины ходят целовать этот колокольчик; а отцы считают за честь, чтобы факиры имели сношения с их дочерьми.

Но несомненно, что самый нелепый из действий или обычаев, суеверно почитаемых священными, — это обычай, практикуемый среди жуибус, жриц на острове Формоза. «Чтобы священнодействовать достойным образом и заслужить народное уважение, они должны после проповедей, конвульсий и рычаний закричать, что они видят своих богов, и начать кататься по земле; потом они взбираются на кровлю пагоды, обнажают свои половые части, бьют себя по ягодицам, испускают мочу, спускаются головами вниз и омываются в присутствии всего собрания» ⁴.

Но еще счастливы те народы, у которых добродетели, основанные на предрассудке, только нелепы, ибо они часто бывают и жестокими⁵: в столице Кохина выращивают крокодилов, и тот, кто подвергает себя ярости этих животных и дает им пожрать себя, считается избранником. В королевстве Мартембан считается добродетельным поступком броситься под колеса колесницы идола, когда его возят по улицам, или перерезать себе горло в то время, когда он проезжает мимо: тот, кто подвергает себя этой смерти, почитается святым, и его имя вписывается в особую книгу.

Однако существуют не только добродетели, но и преступления, основанные на предрассудке; так, для брамина считается преступлением жениться на девственнице. На острове Формоза мужчины обязаны три месяца в году ходить голыми, а если в это время кто-нибудь покроется хотя бы куском материи, про него будут говорить, что он носит украшение, не подобающее для мужчины. На этом же острове считается преступлением, если женщина ро-

==249

В Пегу жрецы и маги предсказывают выздоровление или смерть больного⁶, и там считается преступлением, если приговоренный к смерти больной выздоравливает. Когда он поправляется, все бегут от него и поносят его. Если бы он был хороший человек, говорят жрецы, бог принял бы его к себе.

Может быть, нет страны, в которой те или иные преступления, основанные на предрассудке, не вызывали бы большего отвращения, чем самые жестокие и самые вредные преступления против общества.

У людоедов жиагов, пожирающих побежденных врагов, дозволено, говорит о. Каваци, истолочь собственного ребенка в ступке и, сварив его с кореньями, маслом и листьями, изготовить мазь, которой натирают тело, чтобы сделать его неуязвимым; но там считается ужасным кощунством не убить в марте месяце ударом топора в присутствии королевы юношу или девушку. Когда хлеба созревают, королева, окруженная своими придворными, выходит из дворца, убивает всех попадающихся ей на пути и угощает ими свою свиту; эти жертвы, говорит она, необходимы для успокоения душ ее усопших предков, которым неприятно видеть, что простолюдины наслаждаются жизнью, которой они лишены; только такое слабое утешение может побудить их благословить жатву.

В государствах Конго, Ангола и Матамба не зазорно для мужа продать свою жену, для отца продать сына, для сына продать отца; в этих странах известно только одно преступление ⁷: это не дать первых плодов жатвы читомбу⁸, главному жрецу. Эти народы, говорит о. Лаба'*, лишенные всяких истинных добродетелей, очень строго соблюдают названный обычай. Понятно, что читомб, исключительно занятый увеличением своих доходов, этого только от них и требует; он совсем не желает, чтобы эти негры стали более просвещенными; он даже опасался бы, чтобы более здоровые представления о добродетели не ослабили их суеверия и не уменьшили дани, которую он с них собирает.

Сказанного мной о преступлениях и добродетелях, основанных на предрассудке, достаточно, чтобы понять раз-

 

К оглавлению

ницу между этими добродетелями и истинными добродетелями, т. е. такими, которые непрестанно увеличивают народное благоденствие и без которых общество не может существовать.

Соответственно этим двум родам добродетели я буду различать два различных вида испорченности нравов: первый я назову религиозной развращенностью, второй — политической развращенностью ⁹. Но раньше чем перейти к этому исследованию, я заявляю, что пишу это исследование в качестве философа, а не теолога; поэтому в данной и следующих главах я буду говорить только о чисто человеческих добродетелях. Сделав эту оговорку, перехожу к делу: я утверждаю, что с нравственной точки зрения религиозной развращенностью называют всякого рода распутство, и главным образом распутную связь между мужчиной и женщиной. Этот род разврата, который я совсем не оправдываю и который, без сомнения, преступен, так как он есть грех перед богом, совместим, однако, с благоденствием страны. Многие народы полагали и сейчас еще полагают, что разврат этого рода не есть преступление; однако он есть преступление во Франции, ибо нарушает законы этой страны; но он был меньшим преступлением, если бы существовала общность женщин, а дети были бы детьми государства; тогда это преступление не представляло бы опасности для государства. В самом деле, на земле встречаются и такие народы, у которых распутство не только не считается безнравственным, но даже позволено законом и освящено религией.

Так, на Востоке гаремы находятся под покровительством закона, а в Тонкине, где почитается плодородие, закон предписывает бесплодным женам выискивать для своих мужей девушек, которые бы им понравились. Поэтому тонкинцы смеются над тем, что у европейцев полагается иметь только одну жену; они не понимают, каким образом у нас благоразумные люди полагают, что делают угодное богу, принося обет безбрачия; они считают, что одинаково преступно не дать жизнь, когда можешь это сделать, как и отнять ее у того, кто ее имеет ¹⁰.

Точно так же сиамки прогуливаются под покровительством закона в паланкинах по улицам города с полуоткрытыми грудью и бедрами и в самых сладострастных позах. Этот закон был издан королевой по имени Тирада которая, желая отвлечь мужчин от более непристойной

==251

В королевстве Батимена¹² закон предписывает, под угрозой смертной казни, всякой женщине, к какому бы сословию она ни принадлежала, отдавать свою любовь всякому, кто ее пожелает; ее отказ равносилен для нее смертному приговору.

Я никогда не кончил бы, если бы пожелал привести список всех народов, имеющих иное, чем мы, представление об этом виде испорченности нравов; ограничусь тем, что, назвав страны, в которых закон дозволяет разврат, я укажу на некоторые из тех, в которых разврат составляет часть религиозного культа.

У народов острова Формоза пьянство и разврат суть религиозные акты. Наслаждения, говорят эти народы, суть дочери неба, дары его благостыни; наслаждаться ими — значит почитать божество, пользоваться его благами. Можно ли сомневаться в том, что зрелище расточаемых ласк, любовных наслаждений должно нравиться богам? Боги добры, и наши удовольствия являются самым приятным для них приношением нашей благодарности. Исходя из этого рассуждения, они публично предаются всякого рода половым сношениям ¹³.

Точно так же королева жиагов, чтобы заслужить благосклонность богов, призывает к себе перед объявлением войны самых красивых женщин и воинов, которые в различных позах предаются в ее присутствии наслаждениям любви. Сколько есть стран, говорит Цицерон, в которых разврату посвящены храмы! Сколько алтарей, возведенных проституткам! ¹⁴ Не говоря уже о древних культах Венеры и Котитто, вспомним банианцев, поклоняющихся под именем богини Баниани одной из своих королев, которая, по свидетельству Джемелли Каррери²*, услаждала двор видом всех своих прелестей и расточала ласки нескольким любовникам по очереди, а иногда и двум сразу.

Приведу еще только один факт, рассказанный Юлпом Фирмиком Матерном, отцом церкви II века, в трактате,

==252

озаглавленном «De errore profanorum religionum» ³*. «Ассирия, а также часть Африки, — говорит отец церкви, — обоготворяет воздух под именем Юноны или Венеры-девственницы. Эта богиня повелевает стихиями; в честь ее построены храмы; в этих храмах служат жрецы, одетые и наряженные как женщины: они читают молитвы женственным и томным голосом, возбуждая у мужчин желания, которые они удовлетворяют, похваляясь своим распутством, а после этих предварительных наслаждений они громко призывают богиню, играют на инструментах, говорят, что на них сошел божественный дух, и пророчествуют».

Итак, существует множество стран, в которых развращенность нравов, которую я называю религиозной, дозволена законом или освящена религией.

Сколько бедствий, скажут многие, связано с этой развращенностью! Но нельзя ли на это возразить так, что разврат представляет государственную опасность только тогда, когда он противоречит законам страны или когда он связан с каким-нибудь иным пороком в управлении? Напрасно стали бы указывать на то, что народы, среди которых царит распутство, презираемы всем миром. Не говоря уже о народах Востока и диких и воинственных племенах, которые, предаваясь всякого рода разврату, счастливы внутри страны и грозны вне ее, какой народ пользовался большей славой, чем греки? Они и до сих пор. возбуждают удивление, восторг и уважение человечества. До Пелопоннесской войны⁴*, эпохи роковой для их добродетели, они дали великих и доблестных людей больше, чем какое-либо другое государство или какой-либо другой народ. Однако известна склонность греков к извращенной любви. Этот порок был так распространен, что даже Ари-

г5*

стид -*, прозванный справедливым, — Аристид, похвалы которому, говорили афиняне, им надоело слушать, предавался ему и имел сношения с Фемистоклом. Красота молодого Стезилая с острова Кеоса, внесшая в их душу другую страсть, зажгла среди них пламя ненависти. Платон был развратником. Даже Сократ⁶*, которого оракул Аполлона признал самым мудрым из людей, имел сношения с Алкнвпадом и Архелаем; у него было две жены, и он жил со всеми куртизанками. Несомненно, что если судить о нравственности с точки зрения теперешних европейских взглядов, то самые добродетельные греки

==253

показались бы развратными людьми. А так как этот род испорченности нравов достиг в Греции наивысшей степени как раз в то время, когда это государство давало великих людей во всех отраслях, когда перед ним дрожала Персия, когда оно достигло наибольшего блеска, то можно думать, что та нравственная развращенность, которую я называю религиозной, вполне совместима с величием и благоденствием государства.

Но существует иного рода испорченность нравов, подготовляющая падение государства и предвещающая его погибель; ее я называю политической развращенностью.

Народ заражен ею, если большая часть лиц, составляющих его, отделяет свои интересы от общественных интересов. -Этот род развращенности, который часто присоединяется к первому, дал повод некоторым моралистам смешивать их. Если принимать во внимание только интересы государства, то этот последний вид развращенности, пожалуй, самый опасный. Если народ, обладающий самыми чистыми нравами, заражен этого рода развращенностью, то он непременно несчастлив во внутренней политике и его мало страшатся внешние враги. Существование такого государства зависит только от случая, который ускоряет или замедляет его падение.

Чтобы выяснить, насколько эта анархия всеобщих интересов опасна для государства, рассмотрим, какое зло может принести противопоставление интересов отдельного сословия интересам государства. Предположим, что бонзы, талапуэны обладают всеми добродетелями наших святых. Если интересы сословия бонз не связаны с государственными интересами, если, например, доверие к бонзе основано на слепоте народа, то бонза непременно будет врагом народа, который его кормит, и будет по отношению к нему тем, чем римляне были по отношению ко всему миру: добродетельными между собой, грабителями по отношению к окружающему миру. Если бы каждый из бонз в отдельности и не стремился особенно к величию, то их сословие от этого не стало бы менее честолюбивым; все его члены, сами того не сознавая, работали бы для его усиления, движимые к тому добродетельным стремлением ¹⁵. Поэтому наиболее опасно для государства сословие, интересы которого не связаны с общим интересом.

Если языческие жрецы умертвили Сократа и преследовали почти всех великих людей, то лишь потому, что их

==254

Не смешно ли, например, что в некоторых государствах запрещено «О духе законов» ⁷* — сочинение, которое многие государи заставляют своих сыновей читать и перечитывать? Не следует ли по этому поводу вспомнить слова одного умного человека, сказавшего, что монахи, добившиеся такого запрещения, поступили подобно тому, как скифы поступали со своими невольниками: они вырывали у них глаза, для того чтобы эти невольники были менее рассеянны при верчении жернова.

Итак, счастье или несчастье народа зависит, по-видимому, исключительно от соответствия или несоответствия интересов частных лиц с интересами общественными и религиозная развращенность нравов, как показывает история, может часто идти рука об руку с благородством и величием души, с мудростью, с талантами и вообще всеми качествами, образующими великого человека.

Нельзя отрицать, что часто граждане, зараженные этого рода безнравственностью, оказывали отечеству более важные услуги, чем самые строгие анахореты. Как много мы обязаны легкомысленной черкешенке, которая, желая сохранить свою красоту или красоту своих дочерей, первая решилась привить себе оспу! Скольких детей оспопрививание вырвало из когтей смерти! Может быть нет ни одной основательницы монашеского ордена, которая оказала бы миру столь же великое благодеяние 'и тем самым заслужила бы его благодарность.

Впрочем, заканчивая эту главу, я должен еще раз повторить, что я совсем не выступаю как защитник разврата. Я только хотел дать ясное представление об этих двух видах нравственной извращенности, которые часто смешивали и представление о которых, по-видимому, было довольно смутное. Лучше ознакомившись с настоящим положением вопроса, можно правильнее судить о его важности, о степени презрения, которое следует чувствовать

==255

Лучшее познание зла должно сделать моралистов более искусными в излечении его. Они смогут рассматривать нравственность с новой точки зрения и сделать из ненужной науки науку, полезную для мира.

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ XIV

• Брамины пользуются исключительной привилегией просить милостыню; они убеждают других давать ее, но сами ее не дают.

Караибы также стыдятся одежды, как мы стыдимся наготы. Если большинство дикарей закрывают известные части своего тела, то это не из прирожденной скромности, но вследствие большей нежности и чувствительности некоторых частей тела и боязни поранить себя при переходе через леса и кустарники.

В одном из храмов государства Пегу воспитываются девушки. Ежегодно в день, посвященный их идолу, приносится в жертву одна из этих несчастных. Жрец в священническом облачении раздевает ее, душит, вырывает ее сердце и бросает его в лицо идолу. По окончании жертвоприношения жрец наряжается в страшный наряд и пляшет перед народом. В других храмах того же государства приносят в жертву только мужчин. Для этого покупают красивого и хорошо сложенного невольника. Три дня его по утрам моют, затем одевают в белую одежду и показывают народу. На сороковой день жрецы вспарывают ему живот, вырывают сердце, обмазывают идола его кровью и едят его мясо как священное,   ll Невинная кровь, говорят жрецы, должна течь в искупление за грехи народа. — надо, чтобы кто-нибудь отправился к великому богу напомнить ему о его народе. Не лишне напомнить, что жрецы никогда не берут это поручение на себя.

==256

" Один умный человек говорил по этому поводу, что, бесспорно, людям должно быть запрещено всякое удовольствие, противное общественному благу. «Люди, — прибавлял он, — так несчастны, что лишнее удовольствие, конечно, стоит того, чтобы приложить усилие для очищения его от всего того, чем оно может быть вредно государству; может быть, было бы нетрудно достигнуть этого, если бы пересмотреть с этой цепью законодательства тех государств, где эти удовольствия дозволены».

Монастыри бонз полны языческими монахинями, их там прини-

9 Гельвеций, т. i

==257

В королевстве Кохине брамины, желая первыми посвящать молодых супругов в наслаждения любви, внушают королям и народу, что следует им поручать эту святую обязанность. Когда брамины кого-нибудь посещают, отцы и мужья предоставляют им своих дочерей и жен.

ГЛАВА  XV

Если до сих пор нравственность мало способствовала счастью человечества, то не потому, что многие моралисты не соединяли с удачными выражениями, изящест-

==258

Чего можно ожидать от громких слов о неверности женщин, если этот порок есть необходимое следствие противоречия между естественными желаниями и теми чувствами, которые женщины должны выказывать под давлением закона и приличия? Если в Малабаре или на Мадагаскаре все женщины искренни, то потому, что они там могут удовлетворить все свои прихоти, не вызывая скандала, потому что они имеют множество любовников и выбирают супруга после многих опытов. То же относится и к дикарям Нового Орлеана, к тем народам, у которых родственницы великого Солнца, принцессы крови, могут прогнать мужа, который им надоел, и взять другого супруга. В этих странах не существует неверных женщин, потому что им незачем быть таковыми.

Я совсем не предполагаю вывести из этих примеров, что и у нас следует ввести такие же нравы. Я только хочу сказать, что неблагоразумно упрекать женщин в лживости, которую им навязывают приличие и законы, и что нельзя изменить следствия, не изменяя причин их.

Возьмем злословие как второй пример. Несомненно что злословие есть порок, но это порок неизбежный потому что во всех государствах, где граждане не при-'

==259

ни мают участия в ведении государственных дел, эти граждане не заинтересованные в том, чтобы приобретать знания должны коснеть в позорной лени. Но если в таком государстве принято часто бывать в свете и хороший тон требует быть разговорчивым, то человек невежественный, не будучи в состоянии говорить о вещах, необходимо должен говорить о лицах. Всякий панегирик скучен, а сатира занимательна: следовательно, чтобы не быть скучным, невежда вынужден злословить. Нельзя истребить этот порок, иначе как уничтожив его причину, т. е. вырвав граждан из условий лености, следовательно, изменив форму правления.

Почему человек, занятый духовными интересами, менее придирчив к частным лицам, чем светский человек? Потому что первый, занятый важными вещами, говорит о людях лишь постольку, поскольку они, как, например, великие люди, имеют непосредственное отношение к важным вещам; потому что человек, занятый духовными интересами, злословит только в отместку и, значит, очень редко; напротив, человек светский принужден злословить, чтобы иметь предмет для разговора.

Сказанное мной о злословии относится и к распутству, против которого всегда так сильно восстают моралисты. Всеми уже признано, что распутство есть необходимое следствие роскоши, и поэтому я не буду останавливаться на доказательстве этого. А если роскошь — чего я не думаю, хотя это мнение весьма распространено, — очень полезна для государства, если, как это легко доказать, трудно подавить стремление к ней и заставить граждан соблюдать законы о роскоши, не меняя формы правления, то только после некоторых реформ в этой области можно надеяться подавить любовь к распутству.

Всякие высокие рассуждения но этому вопросу хороши с теологической, но не с государственной точки зрения. Цель, которую преследуют политика и законодательство, — это земное величие и благоденствие народов; имея это в виду, я и говорю, что если роскошь действительно полезна Франции, то было бы смешно стремиться ввести в ней строгость нравов, несовместимую с любовью к роскоши. Преимущества, которые торговля и роскошь доставляют государству в той форме, в которой оно сейчас находится (преимущества, от которых придется отказаться, чтобы изгнать из него распутство), совершенно несоизме-

 

К оглавлению

римы с чрезвычайно малым вредом, причиняемым любовью к женщинам. Это значит жаловаться на то, что в богатой руде к золотой жиле примешано несколько песчинок меди. Смотреть на волокитство как на смертный грех в странах, где роскошь признается необходимой, есть политическая непоследовательность; а если уж за ним хотят сохранить название порока, то следует признать, что в известные времена и в известных странах существуют полезные пороки и что Египет обязан своим плодородием нильской грязи.

Действительно, рассмотрев с государственной точки зрения поступки женщин легкого поведения, мы увидим, что хотя они и заслуживают порицания в некоторых отношениях, но в других они весьма полезны для общества; так, например, свои деньги они употребляют с большей пользой для государства, чем самые благоразумные женщины. Желание нравиться приводит женщину легкого поведения к торговцу лентами, материями и модными вещами и тем заставляет ее не только вырывать массу рабочих из нищеты, в которую их ввергло бы соблюдение законов о роскоши, но внушает ей акты самого просвещенного милосердия. Если допустить, что роскошь полезна для государства, то разве не женщины легкого поведения, поощряя изготовление предметов роскоши, делают мастеров все более и более полезными для государства? Благоразумные женщины, подающие милостыню нищим и преступникам, следуя советам своих духовников, поступают менее хорошо, чем женщины легкого поведения, направляемые желанием нравиться; последние дают пропитание полезным гражданам, первые же бесполезным или даже вредным для государства.

Из сказанного следует, что только тогда можно надеяться изменить взгляды народа, когда будет изменено его законодательство, и что реформу нравов следует начать с реформы законов; при существующей форме правления громкие слова, громящие полезный порок, были бы вредны для государства, если бы они не были тщетны; но таковыми они останутся всегда, ибо народная масса приводится в движение только силой закона. К тому же позволю себе заметить мимоходом: очень немногие моралисты умеют пользоваться нашими страстями, вооружая их друг против друга и тем заставляя нас согласиться с их взглядами; большая же часть их советов слишком оскорби-

==261

Заменяя таким образом брань указаниями на собственный интерес, моралисты могли бы заставить принять свои правила. Я не буду дольше останавливаться на этом вопросе; возвращаясь к своему предмету, я утверждаю, что все люди стремятся только к счастью, что невозможно отклонить их от этого стремления, что было бы бесполезно пытаться это сделать и было бы опасно достигнуть этого и что, следовательно, сделать их добродетельными можно, только объединяя личную выгоду с общей. Установив этот принцип, мы ясно видим, что этика есть пустая наука, если она не связана с политикой и законодательством; из этого я заключаю, что, для того чтобы быть полезными для мира, философы должны рассматривать предметы с той точки зрения, с которой на них смотрят

==262

Правда, мало таких моралистов, в которых эта истина была бы сильно запечатлена; даже среди тех, ум которых способен возвыситься до великих идей, многие при изучении нравственности и при изображении пороков руководятся личными интересами и личными антипатиями. Поэтому они нападают только на пороки, неудобные в обществе, и их ум, замыкаясь мало-помалу в тесном кругу их интересов, теряет силу, необходимую, чтобы подняться до великих идей. В нравственности часто возвышенность ума зависит от возвышенности души. Чтобы уловить в этой области истины, действительно полезные людям, надо, чтобы сердце было согрето стремлением к общему благу, а, к сожалению, в нравственности, как в религии, много лицемеров.

' Рассматривая стыдливость именно с этой точки зрения, можно ответить на аргумент стоиков и киников, которые утверждали, что добродетельный человек не должен делать ничего у себя дома, чего бы он не мог делать публично, и которые поэтому считали возможным предаваться публично любовным наслаждениям. Им можно ответить, что если большинство законодателей осудило эти принципы киников и включило стыдливость в число добродетелей, то потому, что они боялись, как бы частое зрелище наслаждений не вызвало отвращения к ним, а между тем с ними связано сохранение человеческого рода и мира. К тому же они поняли, что одежда, прикрывая некоторые из женских прелестей, наряжает женщину во всю ту красоту, какую только может придумать живое воображение, что одежда привлекает любопытство, делает ласки более упоительными, а благосклонность — более лестной и, наконец, увеличивает радости несчастного человеческого рода. Если Ликург изгнал из Спарты некоторый вид стыдливости, так что там допускалась борьба обнаженных молодых девушек с юношами, то потому, что он хотел подобного рода упражнениями создать более сильных матерей, которые дали бы государству более сильных детей. Он знал, что хотя привычка видеть женщин обнаженными ослабляет желание узнать их скрытые прелести, но это желание не может совсем погаснуть, особенно в стране, где мужья пользовались ласками жен только тайно и украдкой. К тому же Ликург, который считал любовь главной пружиной законодательства, желал, чтобы она была наградой, а не времяпрепровождением спартанцев.

==263

Вот как проявляется любовь к народному благу. Если, скажу я этим критикам, вы действительно одушевлены такой любовью, ваша ненависть ко всякому пороку будет соразмерна злу, которое он приносит государству; но если вас живо трогают только недостатки, приносящие

==264

Итак, моралист может стать полезным отечеству только путем полного отказа от личных интересов и глубокого изучения науки законодательства. Лишь тогда он в состоянии взвешивать выгоды или невыгоды какого-либо закона или обычая и судить о том, должен ли он быть сохранен или уничтожен; ибо мы очень часто бываем вынуждены мириться с злоупотреблениями и даже с варварскими обычаями. Если в Европе так долго терпели дуэли, то потому, что в государствах, где не существует такой горячей любви к отечеству, какая была в Риме, где мужество не развивается постоянными войнами, моралисты не могли, пожалуй, придумать лучшего средства, чтобы поддержать в гражданах храбрость и обеспечить государство мужественными защитниками; этой терпимостью они рассчитывали купить большое благо за счет малого зла. В этом частном случае они ошиблись, но есть множество случаев, когда люди бывают принуждены к такому выбору. Часто только по выбору из двух зол можно узнать гениального человека. Нам не нужны все эти педанты, влюбленные в ложную идею совершенства. Нет ничего опаснее для государства, чем эти высокопарные и лишенные ума моралисты, сосредоточившиеся на небольшом круге идей и повторяющие слова своих любовниц; они постоянно проповедуют умеренность в желаниях и хотят искоренить страсти из всех сердец; они не понимают, что их предписания, полезные для некоторых частных лиц, поставленных в особые условия, были бы гибелью для государств, принявших их.

В самом деле, если, как учит нас история, сильные страсти, подобно гордости и патриотизму греков и римлян, фанатизму арабов, алчности флибустьеров, всегда порождают грозных воинов, то всякий человек, который поведет против таких солдат людей, лишенных страсти, противопоставит яростным волкам робких ягнят. Поэтомуто мудрая природа снабдила сердца людей предохранительным против рассуждений этих философов средством. Поэтому государства, готовые мысленно подчиниться их предписаниям, в действительности постоянно их нарушают. Без этого нарушения народ, добросовестно следующий этим предписаниям, сделался бы предметом презрения у других народов и их рабом.

==265

Прежде чем перейти к изложению выгод, которые принесли бы миру более широкие и более здравые нравственные идеи, замечу мимоходом, что эти же самые идеи могли бы быть очень полезны для всех наук, и особенно для истории, успехи которой суть одновременно причина и следствие успехов нравственности.

Писатели были бы тогда лучше осведомлены об истинном предмете истории и, описывая частную жизнь государей, сообщали бы только подробности, способные осветить их характер; они не стали бы так тщательно изображать их нравы, их домашние пороки и добродетели; они поняли бы, что народ требует от государя отчета о его указах, а не его ужинах, что народу интересно познать человека в своем государстве лишь постольку, поскольку человек участвует в решениях государя; и что для того, чтобы поучать и нравиться, они должны заменить пустые анекдоты радостной или горестной картиной народного благоденствия или нищеты и описанием причин, их вызвавших. Простое описание этой картины навело бы на множество полезных размышлений и реформ.

Сказанное об истории я распространяю на метафизику и на юриспруденцию. Мало существует наук, которые не имели бы отношения к нравственности. Цепь, связывающая их между собой, обширнее, чем мы думаем: в мире все между собой связано.

' В Китае различают два типа министров: одни — министры подписывающие, они принимают просителей и подписывают бумаги; другие называются министрами-мыслителями; на их обязанности лежит составлять проекты, рассматривать те, которые им представляют, и предлагать изменения в управлении, требуемые обстоятельствами и временем.

==266

Я только вкратце остановлюсь на преимуществах, которые могут из них извлечь частные лица; они будут заключаться в том, что люди получат ясные идеи о той самой нравственности, предписания которой были до сих пор двусмысленны и противоречивы, что позволяло самым безрассудным людям всегда находить в ее правилах оправдание для своего безумного поведения.

К тому же, лучше узнав свои обязанности, каждый отдельный человек будет более независим от мнения своих друзей; он не будет совершать несправедливостей, которые часто без его ведома заставляет его совершать общество, где он вращается, и в то же время он будет свободен от детского опасения показаться смешным; это опасение разлетается, как призрак, в присутствии разума, но возбуждает страх в робких и непросвещенных душах, готовых пожертвовать своими вкусами, покоем и удовольствиями, а иногда и добродетелью прихоти и капризам желчных меланхоликов, критики которых не может избежать тот, кто имел несчастье познакомиться с ними.

Подчиняясь исключительно разуму и добродетели, частный человек сможет тогда относиться с презрением к этим предрассудкам и развить в себе мужественные и смелые чувства, составляющие отличительную черту характера добродетельного человека, — чувства, желательные в каждом гражданине и обязательные для высокопоставленных лиц. Как сможет человек, поставленный на высокий пост, преодолеть все препятствия, которыми те или иные предрассудки загромождают путь к общему благу; как сможет он сопротивляться угрозам и интригам власть имущих, часто заинтересованных в том, чтобы народ бедствовал, если его душа не будет недоступна для всякого рода подстрекательств, опасений и предрассудков.

Итак, мне кажется, что знание вышоустановленных принципов доставляет частному лицу по крайней мере следующее преимущество: оно дает ему ясную и определенную идею о добродетели, освобождает его в этом отношении от всякого беспокойства, дает покой его совести и,

==267

следовательно, доставляет ему внутренние и тайные радости, связанные с добродетельным поведением.

Выгоды же, которые может из этого знания извлечь общество, несомненно, более значительны. В согласии с этими принципами можно было бы, если смею так выразиться, составить катехизис добродетельного поведения, простые, верные и общедоступные правила которого показали бы людям, что добродетель неизменна по своей цели, но не по средствам, способствующим достижению ее; что поэтому следует считать поступки безразличными сами по себе, понимать, что нужды государства определяют, какие из них заслуживают уважения, а какие презрения, и, наконец, что дело законодателя, обязанного знать, что для народа полезно, определять момент, когда данное поведение перестает быть добродетельным и становится порочным.

Раз эти принципы будут приняты, то законодателю легко будет погасить факелы фанатизма и суеверия, уничтожить злоупотребления, преобразовать варварские обычаи, которые, быть может, и были полезны сначала, но затем стали гибельны для человечества, — обычаи, которые продолжают держаться только потому, что люди боятся, как бы уничтожение их не вызвало возмущения в народах, привыкших принимать выполнение некоторых поступков за самую добродетель, как бы оно не привело к жестоким и продолжительным войнам, не вызвало мятежей, которые всегда опасны для людей обыкновенных и которые могут предвидеть и усмирить только люди с твердым характером и обширным умом.

Следовательно, ослабляя тупое благоговение людей перед старыми законами и обычаями, государи получают возможность очистить землю от большей части прискорбных бедствий и средства к упрочению государства.

Теперь, когда интересы государства изменились и законы, в прошлом полезные при его образовании, сделались вредными, эти самые законы вследствие уважения, которым они продолжают пользоваться, должны неизбежно привести государство к гибели. Кто сомневается в том, что падение римской республики было следствием нелепого уважения к старым законам и что это слепое уважение выковало цепи, которыми Цезарь сковал свою родину? Когда Рим после разрушения Карфагена находился на вершине своего величия, римляне должны были

==268

Применим эти идеи Локка к ложным религиям — и мы быстро убедимся в глупости их изобретателей и их последователей. В самом деле, всякий, кто захочет исследовать религии (которые все, за исключением нашей, дело рук человеческих), увидит, что ни одна из них не является плодом работы великого и обширного ума законодателя, но все — плодом узкого ума частного лица; поэтому ни одна из этих ложных религий не была основана на законах и на принципе общественной пользы, этом вечно неизменном принципе, способном применяться к различным положениям, в которых может последовательно находиться какой-нибудь народ, — единственном принципе, который должны признавать те, кто хочет по примеру Анастасиев, Риппердов, Тахмасп-Кули-ханов'* и Дженгиров основать новую религию, полезную для людей. Если бы

==269

==270

«Имам, — отвечал этот государь, — некогда в республике бобров, подобно тому как в моем государстве, стали жаловаться на ограбление нескольких кладовых и даже на убийства. Для предупреждения этих преступлений достаточно было открыть несколько общественных кладовых, расширить большие тракты и назначить несколько полицейских отрядов. Сенат бобровой республики готов уже был это сделать, когда вдруг один из заседавших в сенате воскликнул, взглянув на небесную лазурь: «Возьмем пример с человека; он думает, что этот воздушный дворец выстроен, обитаем и управляем более могущественным, чем он, существом, по названию Мишапур. Введем этот догмат, и пусть народ подчинится ему. Убедим его, что по повелению этого бога каждую планету сторожит некий гений, который видит наши поступки и награждает добрых, а злых наказывает; когда эта вера будет принята, мы освободимся от преступлений». Он замолчал; начали совещаться и обсуждать, его идея понравилась своей новизной и была принята; и вот эта религия была введена, и обитатели республики бобров стали жить вначале по-братски. Но вскоре возник крупный спор: одни утверждали, что песчинки, из которых Мишапур сделал землю, ему поднесла выдра, а другие — что мускусная крыса. Спор разгорелся, народ разделился, сначала стали осыпать друг друга оскорблениями, потом перешли к драке, фанатизм разгорелся вовсю. До учреждения этой религии случались отдельные кражи и убийства, а теперь возгорелась гражданская война, и половина народа была истреблена. Пусть эта басня, — прибавил индийский князь, — послужит тебе уроком, жестокий имам, и не надейся доказать мне истинность и пользу религии, опустошающей мир».

Из этой главы следует, что, если бы законодатель имел право, согласно с изложенными принципами, производить в законах, обычаях и ложных религиях все изменения, требуемые временем и обстоятельствами, он мог бы устранить причину множества бедствий и, без сомнения, обеспечить покой народу и упрочить государство.

К тому же как много света эти самые принципы могли бы пролить на нравственность, выяснив нам неизбежную зависимость между нравами страны и ее законами, указав нам, что наука о нравственности есть не что

==271

Если почти во всех государствах законы не связаны между собой и кажутся чем-то чисто случайным, то лишь потому, что создатели их, руководствовавшиеся различными взглядами и интересами, мало заботились о согласовании их. Возникновение целого свода законов похоже на образование некоторых островов: крестьяне желают очистить свои поля от хвороста, ненужных трав и грязи; для этого они их бросают в реку, течение сносит этот материал, который, скопляясь вокруг кучки камышей, постепенно укрепляется и образует здесь наконец твердую землю.

А между тем достоинство законов зависит от единства взглядов законодателя, от взаимной зависимости законов. Но для того, чтобы установить эту зависимость, надо иметь возможность относить их все к одному простому принципу, каковым является общественная польза, т. е. польза наибольшего числа людей, подчиненных одной и той же форме правления, принципу, всю обширность и плодотворность которого никто не подозревает, принципу, который обнимает всю нравственность и законоведение, который многие повторяют, не понимая его, и о котором сами законодатели имеют только поверхностное представление, по крайней мере если о том судить по бедствиям почти всех народов земли ⁵.

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ XVII

' К востоку от Суматры.

==272

00.htm - glava17