ГЛАВА II. ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ВНУТРЕННЕГО РАЗВИТИЯ ЛЮБЕКА XIII-XV вв. В НЕМЕЦКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ ХХ в

ГЛАВА II. ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ВНУТРЕННЕГО РАЗВИТИЯ ЛЮБЕКА XIII-XV вв. В НЕМЕЦКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ ХХ в.

Новая эпоха в изучении истории Ганзы и Любека началась с работ крупнейшего немецкого историка Фрица Рёрига (1882-1952), чье историческое наследие еще не подвергалось анализу и оценке в нашей историографии. А.ф. Брандт, ученик Рёрига и известный современный исследователь Ганзы и Любека, видел главную заслугу своего учителя в том, что после его исследований место Любека в немецкой и европейской истории средневековья получает «поразительно повышенную ценность», что «мы сегодня на политико-социальные и экономические проблемы средневекового города Любека смотрим совсем другими глазами и с более глубоким пониманием, чем это было возможно до работ Ф. Рёрига»¹. До Ф. Рёрига работы немецких историков XIX-XX вв., даже поднимающие некоторые социальные аспекты истории ганзейских городов, как бы повисали в воздухе. Ф. Рёриг, используя новые источники из архивов Любека и Ганзы, подвел фундамент под политическую и социальную историю этих городов. Он увидел в торговле и деятельности купечества важнейший, или даже определяющий, фактор городского развития, вопреки господствующей в науке XIX-XX вв. недооценке экономики. Именно в работах Ф. Рёрига впервые появились такие сюжеты, как формы торговли в средние века, техника коммерческих операций, хозяйство и экономическая политика средневековых городов, культура и социальная психология горожан. Ф. Рёриг одним из первых исследовал рыночную экономику как формирование мира-экономики в европейском масштабе. «Фриц Рёриг, первый, кто придал смысл «мир-экономика» немецкому слову «Weltwirtschaft» ¹.

Эти вопросы Ф. Рёриг не случайно изучал прежде всего на материале Любека, города, воплотившего в своей истории наиболее рельефно типичные черты всех северно-ганзейских балтийских городов Германии.

Фриц Рёриг родился 2 октября 1882 года в небольшом местечке в Шварцвальде². В университетские годы (1901-1905 в Лейпциге) и в начальный период его деятельности его учителями были крупнейшие историки-экономисты и исследователи Ганзы Герхард Зеелигер, Георг фон Белов, Карл Бюхер, Вильгельм Штиде. Не случайно, что хозяйство и политическое устройство городов стали полем его исторических интересов. В Геттингене, где особое влияние на него оказал Конрад Бейерле, Ф. Рёриг поставил проблему, прошедшую через все его научное творчество – средневековый город.

Первым местом его работы стал архив Любека, в котором он проработал в качестве второго архивариуса с 1911 до 1917 года под руководством Иоганна Кретчмара. Данное обстоятельство стало решающим фактором в формировании Ф. Рёрига как историка-урбаниста: Любек занял исключительное место в его исследовательских интересах, с одной стороны, а с другой – знание источников, уважение к ним, открытие новых и включение их в научный оборот стало характерной чертой Рёрига-исследователя.

В 1918 году его пригласили в Лейпцигский университет, а с 1923 года по 1935 год он преподавал средневековую и новую историю в Киле. С 1935 года Рёриг жил и работал в Берлине, во Фридрих-Вильгельм-университете. Заслуги Ф. Рёрига в исследовании важнейших проблем истории немецкого города, Ганзы и Любека стали общепризнанными: с 1933 года он являлся членом-корреспондентом Академии наук в Геттингене. Ганзейское историческое общество избрало его своим председателем в 1925 году. А в 1935 году он вступил в редакторский комитет Ганзейского исторического листка, редактирование научных статей которого с 1939 года находилось в его руках.

Первым крупным и во многом программным исследованием Ф. Рёрига стала его работа «Рынок в Любеке»¹, изданная в 1922 г. В Лейпциге. Это исследование реконструирует любекский рынок в период 1286-1325 гг. Рынок предстает как основообразующий элемент города. Ф. Рёриг на основании разнообразных источников (старые казначейские и рентные книги, бюргерские завещания и, главным образом, записи в книгах Верхнего города – Oberstadtbücher, куда вносились все операции, касающиеся городского землевладения), установил всех владельцев городских рыночных построек и составил таблицы. Он обследовал 440 мест продажи, несколько сотен столов под открытым небом, 332 рыночные лавки и сделал вывод, что в XIII в. на любекском рынке преобладала частная собственность на рыночные постройки, принадлежащие членам старых родов, относящихся к тогдашнему консорциуму купцов-предпринимателей. Здесь впервые Ф. Рёриг формулирует идею об основании города объединением купеческих предпринимателей, связанных с дальней торговлей, идею, ставшую основополагающей в его дальнейших работах.

В этой работе были высказаны и другие важные положения, получившие развитие в последующих исследованиях Рёрига: о значимости XIII в. как эпохи общего экономического подъема, о роли в нем homines novi, молодых сил, имевших исключительные возможности в торговле, о месте в хозяйственной жизни Северной Европы Любека, история которого, тесно связанная с историей Ганзы, далеко выходит за рамки локально-исторического рассмотрения.

В 20-е годы главным научным интересом Рёрига стали вопросы любекско-ганзейской истории, работы по которой были собраны и изданы Ф. Рёригом в 1928 г.¹, а когда этот сборник стал библиографической редкостью (к 1945 году осталось всего 400 экземпляров книги), то в 1959 году, уже после смерти автора, под редакцией Пауля Кегбайна вышел сборник под названием «Экономические силы средневековья»².

В центре внимания автора статей этого сборника стоит Любек, город основанный в колонизованной области восточнее Эльбы, «Любек – первое большое творение в колониальной Германии»³. Это был новый объект исторического исследования, т.к. раньше немецкие историки изучали в основном старонемецкие города: Кёльн, Франкфурт, Нюнберг и др. Ф. Рёриг одним из первых обратился к заэльбским городам и показал, что хозяйственные и социальные процессы в них протекали быстрее и полновеснее, чем в старонемецких городах.

Ф. Рёриг вообще считал Любек примером ярко выраженного процесса возникновения города («Я едва ли знаю второй город, где начало действительно оседлого развития так ясно в своих основополагающих предпосылках было схвачено, как в Любеке»⁴) и внутренней цельности городской истории, объясняя ее тем, что город как колонизационный центр не знал сеньориальной власти и поэтому мог развиваться без борьбы с чужими влияниями и препятствиями, чего не знали епископские города старонемецкой области¹.

Успехи развития Любека Ф. Рёриг связывает прежде всего с крупной транзитной торговлей. Он считает, что в то время как епископские города возникли на базе экономических потребностей многочисленного клира, что стало основой экономической и правовой власти сеньоров, то Любек основывается в тот период, когда возникает самостоятельная дальняя торговля (Fernhandel), которая сама выступает потребителем продукции ремесленников. «Именно этот город... был вызван к жизни организационными потребностями уже существующей Fernhandel»². Не епископом, подчеркивает Ф. Рёриг, а большим числом носителей крупной и дальней торговли, бюргерами Вестфалии и Нижней Саксонии был основан Любек.

Ф. Рёриг признавал взаимную обусловленность экономического и политического развития бюргерства, что проявилось в его четкой концепции зависимости особенностей социальной структуры и социального развития Любека от особенностей формирования города, в котором большую роль, по его мнению, сыграл консорциум предпринимателей. Эта совершенно оригинальная идея Рёрига вызвала многочисленные дискуссии в историографии³. По мысли Ф. Рёрига, на месте, которое епископские сеньоры занимали в старонемецких городах, выступает консорциум предпринимателей (Unternehmerkonsortium), ориентированный на дальнюю торговлю. Этот консорциум, корни которого прослеживаются еще до основания города и лежат вне его, и стал в XII в. основателем Любека. Процесс возникновения Любека и образования патрициата у Ф. Рёрига рассматривается как союз между политической властью (Генрих Лев Саксонский) и купеческой инициативой (объединение предпринимателей) и выглядит так: бюргеро-купеческие предприниматели, уполномоченные Генрихом Львом, возвели и получили право собственности на рыночные постройки, мясные и хлебные лавки, бани, т.е. Любек в организованном порядке основывался консорциумом купцов, с чем согласиться трудно. Далее, этот консорциум, получивший как плату от Генриха Льва право на ценнейшие земли в городе и рыночные места, превращается в землевладельца, от которого оказались зависимы ремесленники и мелкие торговцы¹.

Каждый предприниматель-основатель получил квартал в городе, разделил его на мелкие участки и сдавал в аренду ремесленникам и торговцам, обеспечив себе плату с земли (Grundzinze), именно с этими земельными операциями, отмечает Ф. Рёриг, связанно возвышение старейших фамилий основателей города – Стальбуков, Аттендорнов, Гусфельдов, Верендорпов, Бременов, Бардевиков и др. К экономической власти «предпринимателей» добавилась политическая: они приобрели власть над массой жителей. Как подчеркивает Ф. Рёриг, уже в XII в. они были носителями политической власти. «Совет Любека восходит к консорциуму предпринимателей»².

Высоко оценивая роль землевладения в экономическом и политическом могуществе семей-основателей, Ф. Рёриг в то же время подчеркивает, что они продолжали заниматься (до определенного момента) дальней торговлей, которая превратилась в крупную. Даже более того, он связывает градооснование, причем планомерное, на Востоке (Росток, Висмар, Висби, Рига, Ревель) с деятельностью этих фамилий: «Это было действие определенной политико-экономической программы»³, главная цель которой – дальнейшее экономическое завоевание Балтики. Но кредо Ф. Рёрига – собственно определяющим жизненным нервом экономической жизни города была дальняя торговля (прежде всего Фландрской шерстью). Именно с ней было связано существование и функционирование купеческого высшего слоя Любека до 1370 г.

Теория возвышения городов в результате организованной деятельности консорциумов купцов позволила Ф. Рёригу в какой-то степени подойти к проблеме типологии и выделить особый тип городов – Gründungsunternehmerstädte, т.е. городов, основанных предпринимателями.¹ К ним, кроме Любека, он относил Ревель, Ригу, Стокгольм, Кальмар, Росток, Висмар, Штральзунд. Но особенно близкой к Любеку автор считал Вену. Сравнение Ф. Рёригом этих двух городов делает еще рельефнее характеристику патрициата в Любеке: преобладание маленькой группы фамилий в городском землевладении, за пользование которым ремесленники и торговцы обязаны платить арендную плату родам (древнейший Wortzins в Любеке); отсутствие замкнутости в высшем слое города: через браки разбогатевшие купцы (homines novi) проникали в слой старых городских землевладельцев. Благодаря своему землевладению, фамилии предпринимателей и в Любеке и в Вене имели право заседать в совете, были ratsfähige родами.

Эта идея выделения Любека и родственных ему городов в особый тип города нашла наибольшее развитие уже в наше время в работах известного историка ФРГ К. Фридланда. Он выделяет балтийские города, расположенные на «европейском северо-востоке, идеальном и спокойном экспериментальном поле», а в качестве модели балтийского города взят Любек².

Интересен метод научного исследования Ф. Рёрига. Через изучение отдельных личностей выдающихся любекских купцов и их судеб он сумел проследить важный исторический процесс: упадок старых фамилий основателей Любека, которые в XIII в. находились в кризисе, и возвышение новых энергичных людей, homines novi, благодаря «жизненному нерву – дальней торговле», вытеснявших экономически и политически (из Совета города) старые роды. Эти социальные перемены Ф. Рёриг рассматривает на примере двух имен – Стальбуков и Морневегов¹.

Такой подход к анализу и изложению исторического материала позволил А.ф. Брандту привести имя Ф. Рёрига в качестве блестящего примера историка, умевшего «местные, ландшафтно или индивидуально ограниченные факты или причинные связи… вывести на знание или понимание общих явлений»².

Но наибольшее значение в научном творчестве Ф. Рёрига приобрела теория эволюции патрициата в ганзейских городах, главным образом в Любеке, теория превращения части патрициата в слой рантье. Причем интересно, что научный резонанс и полемичность эта идея получила не в 20-30-е гг., а уже в 50-70-е гг., в послевоенной историографии Германии, развивавшейся в русле двух направлений марксистского в ГДР и немарксистского в ФРГ.

Прежде всего надо отметить, что Ф. Рёригом впервые в историографии история Ганзы и Любека была разделена на два периода: до Штральзундского мира 1370 г. и после него (этим миром закончилась победоносная война ганзейских городов с Данией). Если для немецкой историографии XIX-XX вв. Штральзундский мир – кульминация в истории Ганзы и Любека, расцвет (Blütezeit)³, то для Ф. Рёрига это начало негативных процессов, приведших к упадку Ганзы и её главного города.

Появление нового слоя рантье Ф. Рёриг связывает с политическими и хозяйственными переменами в Любеке после Штральзундского мира: проникновение английской торговли сукнами в Балтику, растущее значение северофранцузской соляной торговли с балтийскими странами вели к упадку могущественного положения Любека. И в этой обстановке образовался «Rentnerschicht», который стремился к социальной замкнутости, что нашло свое выражение в образовании Zirkelgesellschaft в 1379 г. (замкнутое патрициаское общество).

Ф. Рёриг для периода после 1370 г. констатировал тенденцию к консервативному застою в любекской внешней и хозяйственной политике, который проявился в двух направлениях: 1) в растущем правовом и политическом господстве рантье, которые жили не за счет торговли, а за счет рент¹ из городского и сельского землевладения, и вследствие этого все больше нарушалась естественная прежде идентичность экономически и политически ведущего слоя; 2) в объединении купцов в товарищества – «нации» (странствующие купцы, торговавшие с определенной страной), что вело, по мнению Ф. Рёрига, к социальной и экономической закостенелости и застою.

Из этой концепции вытекают следующие выводы Ф. Рёрига. С того момента, как образовался слой рантье, «начался новый и принципиально другой период в экономической жизни города»², а также в политической: рантье стали вытеснять собственно купечество из совета, «в нем не были больше представлены все ведущие купцы» и напрасно было бы искать в нем такие имена, как Беренстерд и Камен. Но самое интересное, что Рёриг связывает с политическими изменениями в городе социальную борьбу в нем. Он прямо говорит, что ненависть восставших в 1384 г. (так называемое «восстание мясников») была направлена против рантье, заседавших в совете.

Таким образом, в работах Ф. Рёрига впервые во всю ширь и глубину были поставлены почти все основополагающие вопросы внутренней истории крупного северонемецкого города, и с его выводами, споря или соглашаясь, вынуждены были считаться все последующие исследователи Ганзы и Любека.

К их числу относится прежде всего ученик Ф. Рёрига и крупнейший западногерманский историк А.ф. Брандт (1909-1977)¹, унаследовавший научную проблематику своего учителя – историю Любека и Ганзы, но писавший в другое время, в послевоенной Германии, где историческая наука была представлена двумя направлениями, боровшимися между собой и в то же время подвергавшимися взаимному влиянию. Начавшееся в ГДР с 1955 г. систематическое изучение Ганзы и ее городов с позиций марксистской методологии (Грейфсвальдская группа исследователей во главе с И. Шильдхауэром²: К. Фритце, В. Штарк, К. Шпадинг, Х. Вернике, Г. Корелл и др.) заставило А.ф. Брандта выйти за рамки традиционной тематики исследований XIX-XX вв., освещавших вопросы ганзейской торговли, международных отношений на Балтике и роль Любека в них. Стремясь противопоставить марксизму свои идеи А.ф. Брандт обратился к исследованию социальной структуры главного города Ганзы в XIV-XV вв., внутригородской борьбы в этот период, ее предпосылок, характера, движущих сил и показал при этом, как и его учитель, блестящую исследовательскую технику и великолепное знание источников.

Названная проблематика появляется в творчестве А.ф. Брандта в конце 50-х гг. после работ известных историков ГДР К. Чока, А. Лаубе и особенно М. Эрбштёссера, посвященных социальной структуре и классовой борьбе в городах Германии в XIV-XV вв. В противовес статье М. Эрбштёссера о восстании в Любеке 1384 г.¹, А.ф. Брандт написал свое большое исследование «Любекское восстание мясников 1380-1384 гг. и его предпосылки»², которое «стало прямым ответом на марксистские исследования и взгляды»³. Центральным и наиболее дискуссионным в работе стал вопрос о патрициате, рантье, совете. И не случайно. М Ербштессер, ссылаясь на Ф. Рёрига, главную причину восстания ремесленников в Любеке видит в начавшемся с середины XIV в. процессе отделения патрициата от богатого купечества, высшим пунктом и организационным завершением которого было образование замкнутого патрицианского общества Циркельгезельшафт. М Ербштессер подчеркивает, что успеху этого процесса способствовала экономическая ситуация того времени, дававшая крупномукупечеству быстрое и обширное накопление богатства, а патрициату, состоявшему из рантье – экономическое превосходство, что сделало невозможным участие купечества в городском управлении.

А.ф. Брандту, который называет Ф. Рёрига «мой незабвенный учитель», это не помешало выступить в названной статье против самого понимания Рёригом, а также Ербштессером, патрициата и рантье. Прежде всего надо отметить, что Брандт допускает образование патрициата лтшь там, где образуется формально очерчкнный замкнутый круг привилегированных родов, т.е. для него определяющим становится формальный признак – замкнутость. На этом основании он выступает против применения самого понятия «патрициат» по отношению к Любеку. (У Брандта нет этого термина, а есть только «купеческий высший слой» – Oberschicht). На основе детального анализа персонального состава любекского совета в 1363-1380 гг. он приходит к выводу, что для него характерны «сильная флуктуация» и отсутчтвие социальной замкнутости: «образование относительно маленькой, замкнутой группы фамилий, кастообразного застывания во второй половине XIV в. не было»¹. Брандт выступает и против утверждения об образовании нового социального слоя рантье, противостоящего собственно купцам, т.к. «вложение капиталов в земельную ренту является не более чем нередко вызванные конъюнктурой формой купеческой деятельности». причем объяснение невозможности образования рантье в Любеке звучит у брандта даже наивно: «наряду с публичными задачами и руководством ганзейско-любекской политикой старым купцам заниматься активной торговой деятельностью просто не было времени»².

Автор связывает причины восстания с социальной структурой городов. Волнения были тем радикальнее, «чем больше господствующий высший слой замкнут в аристократический (патрицианский), отделен или не связан с активной экономической жизнью города, и чем менее «здорова» социальная структура низших слоев»³. Брандт А. старается доказать отсутствие названных явлений в ганзейских городах, в частности в Любеке. Брандт считает Любек «совершенным типом торгового города» (здесь не было сильно развитого экспортного ремесла) по сравнению с южнонемецкими и даже соседними вендскими городами. Следовательно, делает вывод, в Любеке отсутствовала и сильная социальная дифференциация. К заслуге автора следует отнести анализ социального членения любекского общества во II половине XIV в., созданный на основе скрупулезно собранных по многочисленным и разнообразным источникам данных и своей основательностью и глубиной производящего сильное впечатление. Как и у Рёрига, у Брандта очень рельуфно выступает взаимосвязь межде проблемой патрициата и пониманием причин внутригородской борьбы. Но если Ф. Рёригпрямо связывает восстание XIV в. в Любеке с появлением рантье, то у А. фон Брандта наоборот: раз нет патрициата и рантье в Любеке XIV в., нет и причин для социальных столкновений: «тезис о том, что внутри любекского бюргерства около 1370 г. произошли социальные изменения и что они имели причинное значение для восстания мясников, является несоответствующим действительности»¹.

В 60-е гг. А.ф. Брандт продолжал заниматься проблематикой социальной структуры и классовой борьбы в ганзейских городах, полемизируя с историографией ГДР. В 1959 г. вышла монография известного историка ГДР И. Шильдхауера², на которую Брандт А. написал рецензию³, а в 1962 г. статью о социальной структуре Любека в позднее средневековье⁴, в которой автор ставит своей целью установить «действительно социальные условия в Любеке», служащем мерилом и моделью города в северо-восточной четверти Германии, и полученные результаты отнести к другим большим городам Балтийского моря. А. Брандт утверждает, что единственной экономической основой существования всех значительных городов данного пространства является крупная заграничная торговля. В городах любекского типа отсутствовало «собственно городское экспортное ремесло», поэтому это особый тип города – «чисто торговый город», которому, по мысли автора, должна соответствовать и определенная социальная структура – «здоровая социальная структура»: все слои населения и профессионально и имущественно разделены относительно равномерно. В этой картине «уравновешенной» структуры Любека, нарисованной Брандтом, нет места патрициату.

Разделив все население Любека на четыре социальных слоя (купцы, промысловый средний слой, ремесленники, экономически несостоятельный низший слой). Брандт А. дополнил эту профессиональную дифференциацию имущественной. Источником, также как и у И. Шальдхауера стали налоговые списки, хотя в предшествующей историографии считалось невозможным использовать этот тип источника для городов Нижней Германии.

Автор считает, что полученные данные свидетельствуют о «полной гармонии и уравновешенности» социальной структуры в Любеке. Именно в этом, по его мнению, причина относительно спокойного развития большинства городов Ганзы до XIV в. по сравнению с большим социальным и политическим беспокойством в южно-немецких городах, «ничем не нарушаемый континуинет» социально-политического развития Любека. Здесь А.ф. Брандт явно игнорирует социальные столкновения XIV-XVI вв.: выступление широкой бюргерской оппозиции в Любеке в 1380-1384 гг., бурные события 1408-1416 гг. и «движение Вулленвевера» в 30-е годы XVI в.

В последних работах¹ А.ф. Брандт как бы подводит итоги своих воззрений на ганзейский город XIV-XVI вв. вообще, и на Любек в частности и предпринимает впервые в исторической литературе попытку типологии ганзейского города. В качестве критериев типологии автор выделяет следующие факторы: местоположение ганзейских городов в старой Германии или в области колонизации; принадлежность их к морским портовым городам или к городам, удаленным от моря, или с находящимся внутри страны на берегах рек (Кёльн, Магдебург, Торн); политическое развитие; отношение города к церкви.

И все-таки главным для А.ф. Брандта остается «гомогенность городской жизни» ганзейских городов, которая отчетливо проявляется в области права и городского устройства, области социальной структуры, в составе населения.

Характеризуя городское устройство нижненемецких городов, для которых общим, как считает А.ф. Брандт, был аристократический характер, он по-прежнему отрицает наличие патрициата в северо-ганзейских городах: «Я сознательно избегаю расплывчатого и неясного слова «патрициат», потому что оно вызывает совершенно несоответствующие ассоциации с замкнутым квазиаристократическим объединением… Я констатирую, что в нашем ганзейском городском ландшафте не существовал патрициат…»¹. В лучшем случае Брандт говорит о высшем слое купцов, носителей транзитной торговли, прерогативой которого было управление городом. Количественно это «высшая пятая часть» купечества (das oberste Fünftel).

Спор между Ф. Рёригом и А.ф. Брандтом о патрициате и рантье в Любеке не остался незамеченным. Крупный историк ГДР К. Фрице, исследовавший экономическую и социальную историю вендских городов (Ростока, Штральзунда, Висмара, Любека, Грейфсвальда, Люнебурга) в первой половине XV века,² становится на сторону А.ф. Брандта. Он отрицает существование резких противоречий между купцами и рантье и выступает против тезиса Ф. Рёрига о том, что с появлением рантье участие купечества в городском управлении стало невозможно. Свое мнение К. Фрице аргументирует анализом состава советов вендских городов, в которых были и рантье, и купцы, и ростовщики, а в городском совете Висмара даже пивовары.

Идеи и взгляды А.ф. Брандта оказали большое влияние на его младшего современника, К. Фридланда, который после смерти А. Брандта в 1977 г. становится ведущим западно-германским специалистом в области истории Ганзы и Любека. Клаус Фридланд родился в 1920 г. в Эрфурте. Он ученик известного исследователя Ганзы и ее торговли Вильгельма Коппе. Под его руководством написана и защищена в 1952 г. диссертация на философском факультете Кильского университета³. К. Фридланд долгое время архивариус в Любеке, а с 1970 г. директор Шлезвигско-Голштинской библиотеки в Киле⁴.

Городская тематика занимает большое место в творчестве К. Фридланда, что можно объяснить его же словами: «Город как одна из многих возможностей политического группообразования давно привлекал особое внимание. Городские формы жизни репрезентативны как модель, как пример большой общины, или человеческой культурной общности»¹. В то же время город для К. Фридланда не связан ни с какими историческими закономерностями развития общества, он для него выступает лишь «в качестве мест для сохранения более высоких форм общности», как стимулятор прогрессивной эволюции всего феодального общества, а сам лишен закономерностей и перспективы исторического развития: «Найти ведущую линию, которую история в своем течении преследует, трудно; городская жизнь в своем многообразии делает попытки безнадежными»².

В отличие от А.ф. Брандта, который, в основном, рассматривает XIV-XV вв. в истории Любека, Фридланд обратился к XVI в., периоду, насыщенному острой социальной борьбой эпохи Реформации, известной под названием «движение Вулленвевера», что связано с работой К. Фридланда по изданию второго тома четвертой серии протоколов ганзейских съездов³.

Об оценке К. Фридландом этого периода любекской истории и движения Вулленвевера будет сказано ниже, мы же обратимся к тем работам К. Фридланда, где наиболее обобщенно и концептуально выражены взгляды К. Фридланда на средневековый ганзейский город. К. Фридланд одним из первых (в какой-то степени вслед за Ф. Рёригом) поставил вопрос об особом типе немецкого города – Балтийского города (Ostseestadt) и попытался выявить его типообразующие элементы. Этот интерес к типологии он позднее объяснил, анализируя творчество А.ф. Брандта: «… история города была областью, в которой отдельный объект мог стать понятным только из общего, и, наоборот, это общее – только из детального исследования»⁴.

К. Фридланд выступает против включения северо-ганзейских городов в общую систему городского развития Германии (в противовес взглядам историков ГДР в 70-е гг.), что наиболее рельефно выражено в его статье «Любек, тип Балтийского города…», изданной в 1976 г., когда отмечался 750-летний юбилей пожалования Любеку императором Фридрихом II «имперской свободы» (Reichsfreiheit 1226). Вся логика, весь пафос статьи К. Фридланда направлен на доказательство исключительности Балтийских городов, расположенных «на европейском северо-востоке, идеальном и социальном экспериментальном поле»¹.

Как модель Балтийского города взят Любек – экономически ведущий город в Балтике, а в качестве типообразующих элементов К. Фридланд выделяет экономическое развитие города, социальную структуру, развитие купеческих гильдий, происхождение городов, правовые отношения между дочерними и материнскими городами, планирование и застройка городов, искусство и язык.

Наибольший интерес представляют первые два типообразующих элемента. Характеризуя экономическое и социальное развитие Любека, как типичные для Балтийских городов, К. Фридланд опирается на результаты исследований и выводы А.ф. Брандта, полностью разделяя его концепцию.

К. Фридланд считает. Что существует «общность, которая отличает европейский город позднего средневековья как некий специальный тип»². И это, по мысли автора, становится особенно ясным, если сопоставить города с хорошо сравниваемой экономической структурой. И он, вслед за А.ф. Брандтом³, сравнивает Любек и Венецию, которым «подобает ранг и своеобразие полиса западно-европейской чеканки», выраженной, прежде всего, в общности экономической (оба – крупные суверенные торговые города, основу которых составляет «здоровая, приносящая прибыль внешняя торговля»), а также в общности внутри- и внешнеполитической автономии.

Но в отличие от А.ф. Брандта, К. Фридланд ставит вопрос о различии между ведущим городом в Адриатике и таким же в Балтике и видит его прежде всего в том, как ведущие слои обоих городов получали власть и богатство и как они его помещали. Как отмечает К. Фридланд торговля была источником богатства и для Любека и для Венеции, но интересы к торговле у разбогатевших любекцев отличались большей прочностью, чем у венецианцев. «Купец в Любеке инвестировал торговую прибыль в покупку рент и домов…, богатые венецианцы искали себе социально нижестоящего партнера, заставляли фактора на себя работать и сами удалялись к более тихому участию, по возможности в область банков и финансов. Любекцы оставались по профессии Fernkaufmann»¹.

Переходя к характеристике социальной структуры Любека, К. Фридланд, так же как и А.ф. Брандт объясняет ее, исходя из особенностей экономического развития Балтийских городов: «Любек воплощает тип чисто торгового города с выраженной купеческой деятельностью и с совершенно отсутствующим собственно городским экспортным ремеслом. Он разделяет это качество с балтийскими городами, отличается через него от северо-немецких городов, таких как Кёльн и Люнебург или среднеюжнонемецких городов как Эрфурт, Нюрнберг, Аугсбург»².

Используя цифровые подсчеты А.ф. Брандта, К. Фридланд изображает социальную структуру Любека следующим образом: высший слой – 23%, средний слой – 35% и низший слой – 42%. Он оценивает ее как «типично балтийскую социальную структуру», сравнивая с южно-немецким Аугсбургом (Высший слой – 8,5%; низший слой – 86,5%), и делает вывод: «Социальная структура в Балтийских городах оказалась постоянной, стиль жизни и профессиональные занятия мало меняющимися».

При анализе социальной структуры Любека Фридланд очень мимолетно затрагивает такой важный вопрос, касающийся социальной структуры позднесредневекового города, как наличие патрициата, вопрос, вызывающий наибольшую полемику в медиевистике ГДР и ФРГ. А. Брандт, как мы уже указывали, на основании того, что для любекского патрициата характерна «сильная флуктация» и отсутствие социальной замкнутости¹, отказывает главному городу Ганзы в наличии этого слоя, исключая тем самым основу для внутригородских противоречий и борьбы.

К. Фридланд вообще избегает термина «патрициат», обходясь понятием «высший слой» (Oberschicht), и также как и Брандт считает, что «высший слой и его собственно ведущая пятая часть является относительно подвижным», и «стремящиеся ввысь силы», «hominess novi», находили прием в этом слое. И вообще, по мнению К. Фридланда, «социальные слои в Балтийских городах проницаемы»².

К. Фридланд остался верен себе и в последующие годы. В статье 1979 года, посвященной жизни и деятельности А. фон Брандта³, оценивая заслуги крупнейшего исследователя ФРГ он подчеркивал его вклад в разработку истории ганзейских городов, определенных личностей ганзейской истории, его публикации источников и буквально несколько строк отводит оценке анализа социальной структуры Любека, занимающей большое место в творчестве Брандта. К. Фридланд замалчивает новизну исследований А.ф. Брандта, который вышел за рамки традиционной тематики буржуазных исследований, сделал попытку дать анализ социально-политических проблем ганзейских городов, хотя и с позиций западно-германского ученого, но все же Брандт исследовал социальную структуру Любека в XIV-XVI вв. внутригородскую борьбу в этот период, ее предпосылки, характер, движущие силы.

Творчество крупнейших немецких историков ХХ в. Ф. Рёрига, А.ф. Брандта, К. Фридланда позволяет видеть связь исторических воззрений со временем и обществом.

Вопросы поднятые Ф. Рёригом в 20-е гг. ХХ в. оказались и спустя 50 лет очень важными для различных направлений историографии 60-70-х гг. ХХ в. Это определило высокую оценку научного наследия немецкого ученого последующими поколениями историков. Общество Любекской истории занесло имя Ф. Рёрига в список своих почетных членов и в честь 100-летия со дня его рождения (1982 г.) посвятило ему 62-й том своего журнала с такими словами: «Делом всей жизни Ф. Рёрига было научное изучение истории Любека, давшее сильный импульс европейскому исследованию истории города».¹

Взгляды Ф. Рёрига были восприняты его талантливым учеником А.ф. Брандтом и К. Фридландом в той мере, какую позволяла новая историческая обстановка: существование двух направлений немецкой историографии II половины ХХ в. Творчество А.ф. Брандта и К. Фридланда – яркий пример «стремления противопоставить марксизму свои идеи в тех областях, где марксизм оказывал наибольшее влияние на развитие исторической мысли».² Это обусловило, с одной стороны, расширение исследовательского поля историков за счет социальных сюжетов, а с другой стороны – отказ от тех завоеваний историографии ХХ в., которые не укладывались в новую концепцию автора.

Таким образом, анализ работ, взглядов и концепций крупнейших немецких историков II половины ХХ в. позволяет выделить наиболее дискуссионные острые вопросы внутренней истории Любека XIV-XV вв.: характер развития экономики; социальная очерченность основных групп городского населения и их взаимоотношения друг с другом; предпосылки и сущность внутригородских конфликтов XIV-XV веков и роль в них Ганзы, а также их влияние на дальнейшее социальное и политическое развитие Любека. Это определило и часть задач данной работы.