CHARLIE SAMA 1
Udalosť sa nesúvisle zjavila v neskorých televíznych správach ešte v tú stredňajšiu noc, no súvisle sa o nej Američania dozvedeli až keď na druhý deň ráno vstali. Medzitým sa všetky dostupné údaje usporiadali do čohosi, čo – ako sa zdá – majú Američania vlastne na mysli, keď hovoria o správach. V skutočnosti tým myslia príbeh, a ten musí mať začiatok, stred a aspoň nejaké zakončenie.
В общих чертах о случившемся сообщили в тот же вечер в позднем выпуске теленовостей, но подробностями американцев побаловали только на следующее утро. К тому времени всю собранную информацию уже можно было преподнести в виде того, что американцы с нетерпением ждут, называя это словом «новости», хотя на самом деле они жаждут услышать «интересную историю» — непременно с завязкой, развитием и определенной развязкой.
Príbeh, ktorý Amerika dostala ako prílohu k svojej kolektívnej šálke rannej kávy sprostredkovane cez Today, cez Good Morning, America a cez CBS Morning News, znel takto: Na prísne tajné vedeckovýskumné centrum v Longmonte, v štáte Virginia, bol spáchaný teroristický bombový útok. Skupinu teroristov nemožno zatiaľ s istotou identifikovať, aj keď sa tri teroristické organizácie už verejne prihlásili k zodpovednosti za vykonaný útok. Sú to japonskí radikáli, Khafadiho odnož skupiny Čierny september a domáca skupina, ktorá nosí zvučné a nezvyčajné meno Bojujúci stredozápadní meteorológovia.
История, которую Америка узнала за чашкой кофе в передачах «С добрым утром, Америка» и «Утренний выпуск новостей» компании Си би эс, была следующей: террористы забросали бомбами сверхсекретный научный центр в Лонгмонте, штат Виргиния. Какую группировку представляли террористы, пока выяснить не удалось, однако три организации поспешили заявить о своей причастности — экстремистская японская «Красная бригада», группировка Хафади, отколовшаяся от «Черного сентября», и местная группа под неожиданным броским названием «Воинствующие метеопаты Среднего Запада».
Aj keď nie je celkom isté, kto je za týmto útokom, zdá sa, že správy sa zhodujú v tom, ako sa uskutočnil. Agent John Rainbird, Indián a veterán z vietnamskej vojny bol dvojstranným agentom, ktorý uložil napalmové bomby z poverenia teroristickej organizácie. Sám počas útoku zahynul alebo spáchal samovraždu v stajni, kde okrem iného boli uložené bomby. Iný prameň tvrdí, že Rainbird v skutočnosti podľahol horúčave a dymu, keď sa pokúšal zachrániť kone z horiacej stajne. (Toto vyvolalo zvyčajné ironické poznámky novinárov o chladnokrvných teroristoch, ktorí sa väčšmi starajú o zvieratá než o ľudí.) Pri tragickej udalosti zahynulo dvanásť ľudí, štyridsaťpäť ich bolo zranených, z toho desať ťažko. Všetci, ktorí zostali nažive, sú v izolácii a sú pod ochranou vlády.
При том, что не было доподлинно известно, кто организовал нападение, для репортеров, похоже, не составляло тайны, каким образом нападение было осуществлено. По поручению террористской организации бомбы подложил некий Джон Рэйнберд, индеец, ветеран вьетнамской войны, оказавшийся двойным агентом. Он погиб — то ли случайно, то ли покончил с собой в конюшнях, где произошел первый взрыв. Согласно одной версии, Рэйнберд задохнулся в дыму, пытаясь освободить лошадей из горящих конюшен; в связи с этим, как и следовало ожидать, комментатор прошелся насчет трогательной любви террористов к животным, чего нельзя сказать об их отношении к роду человеческому. Двадцать жизней унесла разыгравшаяся трагедия; сорок пять человек получили ранения, из них десять — серьезные. Всех выживших «взяло под свою опеку» правительство.
Toľko správa. Názov Firmy sa vôbec nespomenul. To bolo pomerne uspokojivé. S výnimkou jedinej nezachytenej nitky.
Вот как была преподнесена история. О Конторе никто и словом не обмолвился. Все обошлось. Если не считать одной заминки.
2
„Vôbec sa nestarám o to, kde by mohla byť,“ vyhlásila štyri týždne po požiari a po Charlinom úteku nová šéfka Firmy. Prvých desať dní, počas ktorých by dievča možno bolo ľahko padlo do sietí Firmy, vládol všade absolútny chaos. Nová šéfka Firmy sa usadila za písacím stolom, ktorý jej zatiaľ musel stačiť. Potrvá ešte tri dni, kým jej privezú vlastný. „A takisto mi je jedno, čo asi robí. Je to osemročné decko, nie superžena. Nebude trvať dlho, a niekto si ju všimne. Chcem, aby ju našli a zlikvidovali.“
— Меня не интересует, где она, — сказал новый шеф, возглавивший Контору. Разговор происходил через месяц после грандиозного пожара и исчезновения Чарли. Первые десять дней, когда схватить ее не составило бы труда, жизнь Конторы была сплошным хаосом; она и поныне не вошла в русло. Новый шеф, вернее шефиня, довольствовалась первым попавшимся столом; ее собственный прибудет только через три дня. — И меня не интересует, что она способна натворить. Мы имеем дело с восьмилетней девочкой, а не с Джеймсом Бондом в юбке. Долго скрываться она не может. Ее надо найти и ее надо уничтожить.
Rozprávala sa s mužom stredných rokov, ktorý vyzeral ako knihovník z malého mesta. Netreba ani hovoriť, že ním nebol.
Шефу внимал мужчина средних лет, по виду типичный библиотекарь в заштатном городке. Надо ли говорить, что он не был библиотекарем.
Ukázal na kôpku úhľadne uložených počítačových výpisov na stole šéfky Firmy. Kapitánove kartotéky neprežili požiar, no väčšina z jeho informácií bola uložená v pamäťových blokoch počítača.
Мужчина постучал пальцем по аккуратной стопке расшифровок на столе у шефа. Все бумаги Кэпа погибли во время пожара, но главная информация хранилась в банке машинной памяти.
„Ako toto tu pokračuje?“
— А что с этим?
„Návrhy súvisiace s L 6 sú odložené na neurčito,“ oznámila mu šéfka Firmy. „Je to, samozrejme, taktické manévrovanie. Jedenásť dedov, jeden mladý chlap a tri staré dámy s modrým prelivom, ktoré pravdepodobne vlastnia akcie akejsi bláznivej omladzovacej kliniky vo Švajčiarsku … a do jedného majú stiahnutý zadok od strachu, čo sa stane, ak sa dievča ukáže na verejnosti. Zaujíma…“
— Разработки по программе «лот шесть» приостановлены на неопределенное время, — ответила шеф. — Тут замешана политика. Что вы хотите? Двенадцать джентльменов — из них одиннадцать старцев — и три молодящиеся леди голубой масти, акционерши какой нибудь геронтологической клиники в Швейцарии… от одной мысли, что будет, если девчонка вдруг объявит о себе, они уже накладывают в штаны. Им только…
„Veľmi pochybujem, že by senátori z Idaha, z Maine a z Minnesoty mali stiahnuté zadky,“ zašomral muž, čo nebol knihovníkom.
— Я, признаться, не уверен, что у сенаторов от Айдахо, Мэна и Миннесоты такая слабая кишка, — пробормотал мужчина, который не был библиотекарем.
Šéfka Firmy pokrčila plecami.
Шеф отмахнулась:
„L 6 ich zaujíma. Samozrejme. Keď chcem, dokážem všetkých presvedčiť, že sneh je čierny.“ Začala sa pohrávať s dlhými hustými vlasmi, ktoré mali krásny tmavogaštanový odtieň. „Odložené na neurčito znamená odložené dovtedy, kým im nepredložíme dievča na tácni.“
— Они заинтересованы в «лот шесть». Можете не сомневаться. Будем считать, что на светофоре сейчас горит желтый свет. — Она поиграла прядью волос — длинных, густых, красивого каштанового оттенка. — «Приостановите на неопределенное время» — это до тех пор, пока мы не предъявим им девчонку с биркой на ноге.
„Ako Salomé,“ zašomral si muž na opačnej strane stola. „Lenže tácňa je ešte prázdna.“
— Или ее голову, — пробормотал мужчина. — Но тут надо быть Саломеей. А пока что на блюде пусто.
„O čom to, dočerta, rozprávate?“
— Что что?
„To nič,“ odvetil. „Vyzerá to, že sme zasa na začiatku. V základnom postavení.“
— Это я так, — сказал он. — Короче, мы опять начинаем с нуля.
„Nie celkom,“ oponovala mu šéfka Firmy zachmúrene.
— Не совсем, — жестко поправила его шеф.
„Už s ňou nie je otec, aby na ňu dozrel. Je odkázaná sama na seba. A ja chcem, aby ju našli. Rýchlo.“
— С ней нет отца, который принимал за нее решения. Она теперь одна. Словом, ее надо найти. Немедленно.
„A čo ak vysype, čo má na srdci, prv než ju nájdeme?“
— А если она успеет все выболтать?
Šéfka Firmy sa zaklonila v kapitánovom kresle a objala si vzadu rukami krk. Muž, čo nebol knihovníkom, s uznaním sledoval, ako sa jej napína sveter na plnom poprsí. S kapitánom sa čosi podobné zažiť nedalo.
Шеф откинулась на спинку стула, оставшегося от Кэпа, и соединила руки на затылке. Мужчина, который не был библиотекарем, с пониманием отнесся к тому, как свитер обтянул упругие груди шефа. Это тебе не Кэп.
„Ak chcela vysypať, čo má na srdci, tak by to už bola podľa mňa spravila.“ Opäť sa naklonila dopredu a pichla prstom do stolového kalendára. „Piaty november,“ pokračovala, „a nič. Myslím, že sme medzičasom urobili všetky rozumné bezpečnostné opatrenia. Sledovali sme Times, washingtonske Post, chicagskú Tribúne, všetky veľké noviny… A nič.“
— Если бы она хотела все выболтать, она бы уже давно это сделала. — Шеф снова наклонилась вперед и постучала пальцем по перекидному календарю. — Пятое ноября — и ничего. Да и мы приняли кой какие предосторожности. «Таймс», «Вашингтон пост», чикагская «Трибюн»… все крупные газеты под контролем. И пока ничего.
„Viete si predstaviť, že by šla do nejakých malých? Do okresných Times namiesto do newyorskych? Nemôžeme sledovať všetky noviny v krajine.“
— А если она надумает обратиться в мелкую газетенку? В поданкскую «Таймс», а не в нью йоркскую? Мы не можем взять под контроль все печатные органы в стране.
„To je, bohužiaľ, pravda,“ súhlasila šéfka Firmy. „No ani v malých nebolo nič. A to znamená, že nič nepovedala.“
— К сожалению, — согласилась шеф. — И, однако же, пока не просочилось ни слова. Значит, она не сказала ни слова.
„Uveril by vôbec niekto takej divokej historke osemročného dievčaťa?“
— А хоть бы и сказала. История то фантастическая. Кто поверит восьмилетней девчонке?
„Myslím, že ak na konci rozprávania zapáli oheň, asi by boli ochotní uveriť,“ odvetila šéfka Firmy. „Ale mám vám povedať, čo tvrdí počítač?“ Usmiala sa a pichla prstom do papierov. „Počítač tvrdí s osemdesiatpercentnou pravdepodobnosťou, že budeme môcť odovzdať výboru jej mŕtve telo bez toho, že by sme museli pohnúť prstom, ibaže ju bude treba identifikovať.“
— Я думаю, что если в конце своего рассказа она устроит небольшой костер, поневоле поверят. Но знаете, что говорит ЭВМ? — Она с улыбкой постучала по стопке бумаг. — Восемьдесят процентов за то, что нам не придется даже пальцем пошевелить, чтобы представить ее труп комитету. Ну разве что доставим для опознания.
„Samovražda?“
— Самоубийство?
Šéfka Firmy prikývla. Zdalo sa, že tá perspektíva ju mimoriadne teší.
Шеф кивнула. Судя по всему, ей очень улыбалась такая перспектива.
„Dobré,“ poznamenal muž, čo nebol knihovníkom, a vstal. „Pokiaľ ide o mňa, spomínam si, že počítač takisto tvrdil, že Andrew McGee je takmer isto vybitý.“
— Оно бы неплохо, — вставая, заметил мужчина, который не был библиотекарем. — Но, помнится, не так давно ЭВМ говорила, что сила внушения у Эндрю Макги практически на нуле.
Šéfka Firmy sa neisto usmiala.
Улыбка шефа несколько поблекла.
„Príjemný zvyšok dňa, veliteľka,“ dodal imá, čo nebol knihovníkom, a pomaly vyšiel von.
— Всего доброго, шеф, — сказал мужчина, который не был библиотекарем, и вышел.
11
Knihovník bol dvadsaťšesťročný, bradatý a dlhovlasý. K jeho stolu podišlo dievčatko v zelenej blúzke a modrých džínsach. V jednej ruke nieslo papierovú nákupnú tašku. Bolo žalostne chudé a mladíkovi zišlo na um, čím ho asi matka a otec živia, ak ho vôbec živia.
Библиотекарь был молодой человек лет двадцати шести, длинноволосый, бородатый. Перед его конторкой стояла девочка в джинсах и зеленой блузке. В одной руке она держала пакет для покупок. Она была такая худющая, смотреть больно; чем только ее кормят мать с отцом, подумал молодой человек… если вообще кормят.
Pozorne a zdvorilo si vypočul žiadosť tej malej. Ocko jej vravel, začala, že ak má človek naozaj ťažkú otázku, najlepšie je zájsť do knižnice, aby na ňu našiel odpoveď, lebo v knižnici poznajú odpovede skoro na všetky otázky. Vzadu tlmene zunel ruch vo vestibule newyorskej verejnej knižnice, vonku držali večnú stráž kamenné levy.
Он слушал ее просьбу внимательно и уважительно. Ее папа, сказала она, советовал ей со всеми трудными вопросами обращаться в библиотеку, потому что в библиотеке могут ответить на любой вопрос. Совсем рядом приглушенно гудел огромный коридор нью йоркской Публички, у входа в которую несли свою бессменную вахту каменные львы.
Keď skončila, knihovník to zrekapituloval, vypočítavajúc hlavné body na prstoch.
Когда она закончила, библиотекарь повторил вкратце ее просьбу, загибая палец на каждом пункте.
„Solídny.“
— Честная.
Prikývla.
Она кивнула.
„Veľký, to znamená celoštátny.“
— Большая… то есть национального масштаба.
Opäť prikývla.
Вновь кивок.
„Bez záväzkov voči vláde.“
— Не связана с правительством.
Chudé dievčatko tretí raz prikývlo.
Худышка кивнула в третий раз.
„Môžem sa ťa spýtať prečo?“
— Может быть, ты мне скажешь, зачем тебе это?
„Lebo,“ zamyslela sa, „lebo im musím niečo rozpovedať.“
— Я… — она помедлила — …я должна кое что сообщить.
Mladý muž chvíľu rozmýšľal. Už-už chcel niečo povedať, potom vztýčil ukazovák, aby počkala, a zašiel za iným knihovníkom poradiť sa. Vrátil sa k nej a povedal dve slová.
Молодой человек подумал несколько секунд. Он уже собирался ответить, но потом многозначительно поднял кверху палец и пошел переговорить со своим коллегой. Вернувшись, он произнес всего два слова.
„Môžete mi dať ich adresu?“ spýtala sa.
— Вы дадите мне адрес? — попросила она.
Našiel adresu a pozorne ju napísal na štvorcový žltý papierik.
Он нашел в справочнике адрес и аккуратно выписал его печатными буквами на желтой карточке.
„Ďakujem,“ povedala a obrátila sa na odchod.
— Спасибо, — сказала девочка и собралась уходить.
„Počúvaj, maličká,“ dodal ešte, „kedy si naposledy dačo jedla? Nechceš nejaké drobné na obed?“
— Послушай, — остановил он ее, — когда ты последний раз ела, дружок? Может, тебе дать пару долларов на завтрак?
Zasmiala sa prekvapujúco milým a nežným úsmevom. Mladý knihovník by sa bol v tej chvíli do nej skoro zaľúbil.
Она улыбнулась — это была удивительно милая, обаятельная улыбка. Еще немного, и молодой библиотекарь влюбился бы.
„Mám peniaze,“ povedala a otvorila pred ním tašku.
— У меня есть деньги, — сказала она и открыла пакет, чтобы ему было видно.
Papierová taška bola plná štvrťdolárov.
Пакет был набит четвертаками.
Prv než mohol čokoľvek povedať – spýtať sa, či práve rozbila kladivom doma prasiatko – bola preč.
Пока он собирался спросить — разбила она свою свинью копилку или раздобыла деньги еще где то, — ее уже и след простыл.
12
Vyviezla sa výťahom na štrnáste poschodie mrakodrapu. Niekoľko mužov a žien, ktorí sa viezli s ňou, si ju zvedavo obzeralo – taká obyčajná dievčinka v zelenej blúzke a modrých džínsach, v jednej ruke s dokrkvanou nákupnou taškou a v druhej s pomarančom. No boli to Newyorčania a podstatným znakom každého obyvateľa New Yorku je starať sa o svoje veci a ostatných nechať, nech sa aj oni starajú o svoje.
Девочка поднималась в лифте на шестнадцатый этаж небоскреба. На нее с любопытством посматривали — едет девчушка в джинсах и зеленой блузке, одна, в левой руке мятый пакет, в правой апельсин с наклейкой «Санкист». Но у жителей Нью Йорка есть неписаное правило: занимайся своими делами и не лезь в чужие.
Vystúpila z výťahu, prečítala si nápisy a obrátila sa doľava. Dvojité sklené dvere viedli do príjemnej haly s recepciou na konci. Pred dvojslovným názvom, ktorý jej povedal knihovník, bolo napísané heslo: Naše správy sú overené.
Выйдя из лифта, она прочитала указатели и повернула налево. За распашными стеклянными дверями был холл, в конце холла красивая приемная. На дверях она прочла два слова, сообщенные библиотекарем, и девиз под ними: «Все хорошо, что ко двору».
Charlie ešte chvíľu postala pred dverami.
Чарли постояла секунду другую.
„Robím to, ocko,“ zašepkala. „Ach, dúfam, že to robím dobre.“
— Наконец я что то делаю, папа, — прошептала она. — Только бы я все сделала правильно.
Charlie McGeeová trhnutím otvorila jednu stranu sklených dverí a vošla do redakcie časopisu Rolling Stone, kam ju poslal knihovník.
Чарли Макги потянула на себя одну стеклянную створку и вошла в редакцию журнала «Роллинг Стоун», куда ее направил библиотекарь.
V recepcii sedela mladá žena s jasnými sivými očami.
Дежурила молодая женщина с прозрачными серыми глазами.
Niekoľko sekúnd pozerala ticho na Charlie, všimla si dokrkvanú tašku z obchodu Shop and Save, pomaranč a subtílnosť samotnej dievčiny. Bola veľmi štíhla až skoro vycivená, vysoká na také dieťa a v tvári mala akési jasné, pokojné svetlo. Bude z nej krásavica, pomyslela si žena v recepcii.
Она молча разглядывала Чарли, отмечая про себя детали — измятый магазинный пакет, апельсин, стройненькая фигурка… пожалуй, это уже не стройность, а худоба, граничащая с истощением… рост уже не девочки, но подростка, и какое то безмятежное выражение лица. «Красотка вырастет», — подумала дежурная по редакции.
„Čo by si rada, dušička?“ s úsmevom sa spýtala žena.
— Чем я могу тебе помочь, сестренка? — спросила она, улыбаясь.
„Potrebujem niekoho, kto píše do vášho časopisu,“ odvetila Charlie. Mala tichý, no jasný a pevný hlas. „Chcem vyrozprávať istý príbeh. A niečo predviesť.“
— Мне нужно кого нибудь, кто пишет для вашего журнала, — сказала Чарли. Ее голос звучал тихо, но при этом отчетливо и решительно. — Я хочу рассказать одну историю. И кое что показать.
„Čosi ako hrou k poznaniu, či nie?“ spýtala sa žena.
— Как в школе? — спросила дежурная.
Charlie sa usmiala. Tým istým úsmevom, ktorý tak oslnil knihovníka.
Чарли улыбнулась. Та же улыбка, что пленила библиотекаря.
„Áno,“ odpovedala. „Už na to dlho čakám.“
— Да, — сказала она. — Я давно ждала этого дня.
Достарыңызбен бөлісу: |