Stephen king стивен Кинг podpaľAČKA
жүктеу/скачать 3.46 Mb.
|
STEPHEN KINGСтивен КингPODPAĽAČKAВоспламеняющая взглядомNEW YORK / AlbanyНЬЮ ЙОРК — ОЛБАНИ1„Ocko, už nevládzem,“ povedalo namrzene dievčatko v červených nohaviciach a zelenej blúzke. „Zastaňme na chvíľu.“ — Папочка, я устала, — глотая слезы, сказала маленькая девочка в красных брючках и зеленой блузке. — Давай отдохнем! „Ešte nie, zlatko.“ — Еще нельзя, малышка. Bol to urastený, plecnatý muž v obnosenom menčestrovom saku a v pohodlných hnedých krepových nohaviciach. Držali sa s dievčatkom za ruky a kráčali hore newyorskou Treťou avenue, šli rýchlo, takmer bežali. Obzrel sa ponad plece a zelené auto tam ešte vždy bolo, pomaly sa plazilo popri chodníku. Крупный, широкоплечий мужчина в поношенном и измятом вельветовом пиджаке и гладких коричневых диагоналевых брюках и девочка, держась за руки, быстро шли по Третьей авеню в НьюЙорке, почти бежали. Он оглянулся, зеленая машина по прежнему медленно двигалась вдоль бровки тротуара. „Prosím ťa, ocko. Prosím ťa.“ — Пожалуйста, папочка. Прошу тебя. Pozrel na dcérku a videl, aká je bledá. Pod očami mala kruhy. Vzal ju na ruky, ale nevedel, ako dlho to vydrží. Aj on sa cítil ustatý a Charlie už nevážila málo. Он вдруг увидел, какое у нее бледное лицо. Под глазами — темные круги. Он поднял ее и взял на руки, надолго ли его хватит? Чарли уже не пушинка, а он тоже устал. Teraz, o pol šiestej popoludní, bola Tretia avenue preplnená. Было пять тридцать пополудни, и Третья авеню кишела народом. Ruka mu začínala tŕpnuť, a tak si preložil Charlie na druhú. Zasa sa pozrel dozadu a zelené auto tam ešte vždy bolo, ešte vždy sa pohybovalo ich tempom asi jeden a pol bloku za nimi. Na predných sedadlách sedeli dvaja chlapi, tretieho tušil vzadu. У него устала рука, он пересадил Чарли на другую. Быстро оглянулсязеленая машина по прежнему следовала за ними на расстоянии в полквартала. Двое на переднем сиденье, третий, наверное, сзади. Čo teraz? КУДА ЖЕ МНЕ ТЕПЕРЬ? Nevedel si odpovedať. Bol ustatý a vystrašený a ťažko sa mu rozmýšľalo. Zastihli ho, keď je na tom zle, a tí lotri to nepochybne vedia. Teraz túžil iba sadnúť si na špinavý obrubník a plakať od krivdy a strachu. Ale to nebolo riešenie. Bol dospelý. Musel rozmýšľať za oboch. Ответа на вопрос у него не было. От усталости и страха мысли путались. Знали, когда его подловить, сукины дети, знали, что делают. У него было одно желание — присесть на грязную кромку тротуара, выплакать отчаяние и страх. Но это не ответ. Ведь взрослый он. Ему следовало думать за них обоих. Obzrel sa cez plece, zbadal, že zelené auto sa väčšmi priblížilo, a pramienky potu mu začali intenzívnejšie stekať po chrbte a rukách. Ak vedia všetko to, z čoho ich podozrieva – teda ak vedia, ako málo zo schopnosti pritláčať mu teraz ostalo – mohli by sa pokúsiť zbaliť ho hneď tu, v tejto chvíli. Aj napriek všetkým ľuďom naokolo. Он оглянулся — зеленая машина приблизилась; спина и ладони у него еще больше взмокли. Если они знают, если они действительно знают, как мало энергии в нем осталось, могут попробовать схватить его прямо здесь, несмотря на толпы людей вокруг. V New Yorku sa človek naučí byť slepý, ak vidí, že sa čosi prihodilo niekomu inému a nie jemu. Majú ma zmapovaného? Andy si tým zúfalo lámal hlavu. Ak majú, potom vedia všetko a boj sa skončil. Ak ho majú zmapovaného, poznajú model správania. Kým mal Andy dáke peniaze, priebeh udalostí sa trochu spomalil. Udalostí, do ktorých sa zaplietli. В Нью Йорке, если несчастье не с тобой, а с кем то другим, у тебя появляется какая то странная слепота. «Наверно, они читали мое досье», — в отчаянии думал Энди. Если да, тогда — конец, остается только кричать. Когда у Энди заводились кое какие деньги, странные вещи с ним как будто переставали происходить. Те странные вещи, которые их интересовали. Nezastavuj sa. НЕ ОСТАНАВЛИВАЙСЯ, ИДИ. Áno, šéfe. Jasnačka, šéfe. Kam? СЛУШАЮСЬ, БОСС. ТАК ТОЧНО, БОСС. КУДА? Na poludnie prišiel do banky, lebo vlastný radar – tá zvláštna predtucha – ho vystríhal, že sa zasa priblížili. V banke boli peniaze, s ktorými mohli on a Charlie v prípade potreby ujsť. No stalo sa čosi čudné: Andrew McGee nemal v newyorskom Bankovom chemickom združení nijaké konto, ani súkromný bankový účet, ani firemný bankový účet, ani vkladnú knižku. Akoby sa rozplynuli vo vzduchu. V tej chvíli pochopil, že teraz chcú udrieť naozaj. Skutočne sa to všetko stalo len pred päť a pol hodinou? В полдень он оказался в банке — сработал его радар: снова это странное ощущение их дыхания за спиной. Денег, которые были у него в Нью Йоркском банке, хватило бы им с Чарли на какое то время. И вдруг — как странно — у Энди Макги не оказалось на текущем счету никаких сбережений. Осталась только бесполезная чековая книжка. Все, что было, будто растворилось в воздухе. И тогда он понял, что они действительно выбрали именно этот момент для удара. Неужели все это решилось всего пять или шесть часов назад? Možno v ňom predsa ešte ostalo dáke chvenie. Len celkom malé chvenie. Od posledného prípadu uplynul takmer týždeň – vtedy prišiel na riadne štvrtkové posedenie do spolku Sebadôvera ten človek so samovražednými sklonmi a začal rozprávať s desivým pokojom o tom, ako Hemingway spáchal samovraždu. Keď potom za priateľského rozhovoru vychádzali von, Andy ho nenútene chytil okolo pliec a pritlačil ho. Teraz s trpkosťou rozmýšľal, či to stálo za to. Bolo totiž priveľmi pravdepodobné, že na to doplatí on a Charlie. Takmer dúfal, že echo… Но, может, немного энергии все же осталось. Совсем чутьчуть. Почти неделя прошла с того дня, когда слушатель курса «Поверь в себя» с навязчивой идеей самоубийства пришел на очередное вечернее занятие в четверг и начал с устрашающим спокойствием толковать о том, как покончил с собой Хемингуэй. А на выходе Энди, как бы невзначай обняв за плечи человека, охваченного идеей самоубийства, мысленно дал ему посыл. Теперь же он с горечью думал, стоило ли это делать. Ибо, похоже, именно ему и Чарли придется расплачиваться. Он надеялся, хоть… Ale nie. Zahnal tú myšlienku zhrozený a znechutený sám sebou. Také čosi neželá nikomu. Нет. Отогнал мысль прочь, испугавшись, почувствовав отвращение к себе. Не следует никому желать плохого. Len malé zachvenie, vrúcne prosil. Nič viac, bože, len malé zachvenie. Len aby nám to s Charlie pomohlo dostať sa z tejto kaše. Ну хоть чуточку, молил он. Всего то, боже, лишь малую малость. Лишь столько, чтобы вместе с Чарли выбраться из этого переплета. Ach, Andy, ako na to doplatíš… navyše budeš potom ešte aspoň mesiac celkom hotový, vyrabovaný ako debna od rádia. Možno šesť týždňov. A možno zomrieš naozaj a tvoj bezcenný mozog ti vytečie ušami. Čo bude potom s Charlie? И, о боже, как ему пришлось бы расплачиваться… К тому же в течение месяца после этого он практически бездействовал бы подобно радио с перегоревшей лампой. Может, в течение шести недель. А может, и в самом деле был бы мертв: бесполезный мозг сочился бы из ушей. А что же тогда было бы с Чарли? Prichádzali k vyústeniu Sedemdesiatej ulice a pred nimi boli semafory. Oproti sa valil prúd vozidiel a dav chodcov čakal na rohu. Zrazu vedel, že chlapi zo zeleného auta sa ich chcú zmocniť teraz. Prirodzene, živých, ak to pôjde, ale ak sa vyskytnú ťažkosti… áno, nepochybne majú svoje inštrukcie aj o Charlie. Они шли по Семнадцатой улице, впереди светофор переключился на красный свет. Поток машин двигался по поперечной авеню, на перекрестке скапливались пешеходы. Внезапно он осознал, что именно здесь люди из зеленой машины могут схватить их. Живыми, если сумеют, конечно, но если запахнет жареным… им ведь, вероятно, рассказали и о Чарли. Možno nás vôbec nechcú nechať ďalej žiť. Možno sa práve rozhodli zachovať status quo. Čo sa dá spraviť s tým, čo prečnieva? Vytrhnúť to a uhladiť plochu. МОЖЕТ, ОНИ И НЕ ХОТЯТ ОСТАВИТЬ НАС ЖИВЫМИ. РЕШИЛИ ПРОСТО СОХРАНИТЬ СТАТУС КВО. КАК ВЫ ПОСТУПАЕТЕ С НЕРЕШАЕМЫМ УРАВНЕНИЕМ? СТИРАЕТЕ ЕГО С ДОСКИ. Nôž do chrbta, pištoľ s tlmičom, možno niečo oveľa tajomnejšie – kvapka neznámeho jedu na konci ihly. Záchvat na rohu Tretej a Sedemdesiatej. Strážnik, ten človek asi dostal infarkt. Нож в спину, револьвер с глушителем, а может, что нибудь и еще более хитрое — капля редкого яда на конце иглы. Конвульсии на углу Третьей и Семнадцатой. Инспектор, у этого человека, похоже, сердечный приступ. Mal by sa pokúsiť o to zachvenie. Nemá práve na výber. Ему необходимо попытаться собрать оставшуюся в нем малость энергии. Другого выхода просто нет. Dorazili k chodcom čakajúcim na rohu. STOP svietiace na druhej strane priechodu vyzeralo večné a nemenné. Obzrel sa. Zelené auto zastalo. Dvere pri chodníku sa otvorili a dvaja chlapi oblečení ako podnikatelia vystúpili. Boli mladí a hladko oholení. Vyzerali neporovnateľne oddýchnutejší, než sa cítil Andy McGee. Они дошли до стоявших на перекрестке пешеходов. На противоположной стороне горели и казались вечными слова «не переходить». Он оглянулся. Зеленая машина остановилась. Дверца открылась, и из машины вылезли двое в строгих костюмах. Они были молоды и гладко выбриты. Выглядели значительно свежее, чем Энди Макги. Lakťami si začal kliesniť cestu v jednoliatej mase chodcov & s horúčkovitým úsilím hľadal očami voľný taxík. Он попытался протолкнуться через толпу, судорожно ища глазами свободное такси. „Hej, človeče…“ — Эй, ты… „Kristepane, chlape!“ — Бога ради, парень! „Ujo, prosím vás, pristúpili ste mi psa…“ — Осторожно, мистер, вы наступили на мою собачку… „Dovolíte? Prepáčte…“ opakoval Andy zúfalo. Hľadal taxík. Nebol tu ani jeden. Vždy ich bývali plné ulice. Cítil, ako sa chlapi zo zeleného auta blížia, už-už položia ruku naňho a na Charlie, aby ich odvliekli bohviekam, do Firmy, či kamsi dočerta, alebo spravia ešte niečo horšie… — Извините… извините… — в отчаянии повторял Энди. Он искал такси. Но его не было. В любое другое время улица была бы набита ими. Он чувствовал, что люди из зеленой машины приближаются к ним, готовые схватить его и Чарли, забрать их бог знает куда, в Контору, к черту на рога или сделать что нибудь еще похуже… Charlie si mu oprela hlavu o plece a zívla. Andy zbadal voľný taxík. Чарли положила голову ему на плечо и зевнула. Энди увидел пустое такси. „Taxi! Taxi!“ zareval a bláznivo mával voľnou rukou. — Такси! Такси! — закричал он, размахивая изо всех сил свободной рукой. Dvaja chlapi za ním prestali čokoľvek predstierať a rozbehli sa. Taxík zatiahol k chodníku. Те двое, сзади, отбросив всякое притворство, побежали. Такси подъехало. „Stoj!“ kričal jeden. „Polícia! Polícia!“ — Стой! — закричал один из них. — Полиция! Полиция! Akási žena na druhom konci hlúčika zapišťala a všetci sa začali rozchádzať. Andy otvoril zadné dvere taxíka a zložil tam Charlie. Sám skončil vedľa nej. Женщина где то сзади вскрикнула, и толпа начала рассыпаться. Энди открыл заднюю дверцу такси и подсадил Чарли. Затем нырнул сам. „Na letisko, a dupnite na to,“ povedal. — Ла Гардия, жмите, — сказал он. „Taxi! Stoj! Polícia!“ — Стой, такси. Полиция! Taxikár sa obzrel za hlasom, a vtom ho Andy pritlačil – iba jemne. Bolestivá dýka sa zabodla priamo do stredu Andyho čela a potom sa rýchlo stiahla, aby zanechala po sebe nejasné rozboľavené centrum, ako po rannom bolení hlavy, keď ti v spánku stŕpne krk. Таксист повернул голову на голос, но Энди дал мысленный посыл — совсем небольшой. Боль кинжалом пронзила ему голову и тут же отпустила, оставив несильное ощущение, подобно утренней ноющей боли — так бывает, когда отлежишь шею. „Myslím, že idú po tom čiernom chlapíkovi v kockovanej čiapke,“ povedal taxikárovi. — Они, думаю, гонятся вон за тем черным в клетчатой кепке, — сказал он таксисту. „Máte pravdu,“ súhlasil šofér a hladko odštartoval od chodníka. Šli dolu Východnou Sedemdesiatou. — Точно, — сказал водитель и спокойно отъехал от бровки, двинувшись по Восточной Семнадцатой. Andy sa obzrel. Na chodníku ostali stáť len dvaja osamotení chlapi. Zvyšok chodcov nechcel mať s nimi nič spoločné. Jeden z chlapov si vybral spoza opaska krátkovlnnú vysielačku a čosi do nej hovoril. Potom odišli. Энди оглянулся. Двое одиноко стояли на бровке тротуара. Остальные пешеходы явно чурались их. Один из тех двоих снял с пояса радиотелефон, заговорил. Затем они исчезли. „Čo spravil ten černoch?“ spytoval sa šofér. „Vyraboval obchod s alkoholom, či čo?“ — А тот черный, — сказал водитель, — что он сделал? Думаете, грабанул винный магазин или чего еще?.. „Neviem,“ prehodil Andy a rozmýšľal, ako teraz dostať z toho taxikára čo najviac. Majú číslo taxíka? Asi áno. Ale iste nebudú chcieť zaťahovať do toho policajtov a nakoniec – aspoň na chvíľu ich to prekvapilo a zmiatlo. — Не знаю, — сказал Энди, пытаясь сообразить, как поступать дальше, как постараться выжать из этого таксиста большую пользу с наименьшей затратой энергии. Заметили ли они номер такси? Следует исходить из того, что заметили. Но они не захотят обращаться к полиции города или штата и по крайней мере какое то время будут в замешательстве. „Je to všetko banda fetošov, tí čierni,“ skonštatoval šofér. „Nič mi nemusíte hovoriť, viem svoje.“ — Все они куча отребья, эти черные в городе, — сказал таксист. — Не говорите, сам скажу. Charlie zaspala. Andy si vyzliekol sako, zroloval ho a dal jej ho pod hlavu. Zdalo sa mu, že majú akúsi nádej. Ak dobre zahrá svoju úlohu, môže to vyjsť. Šťastena zoslala Andymu typ človeka, o ktorom si myslel (bez akýchkoľvek predsudkov), že sa dá najľahšie presvedčiť, keď ho priamo pritlačí: bol beloch (orientálci boli bohvie prečo odolnejší), bol pomerne mladý (u starých to bolo takmer nemožné) a bol priemerne inteligentný (u mimoriadne bystrých ľudí to zaberalo najľahšie, u hlupákov ťažšie a u duševne chorých to nešlo vôbec). Чарли засыпала. Энди снял вельветовый пиджак, свернул подложил ей под голову. Перед ним забрезжила слабая надежда. Если он правильно сыграет — дело может выгореть. Хозяйка Судьба послала ему слабака (не в обиду ему будь сказано). Он был из тех, кого, казалось, особенно легко подталкивать по нужной дорожке, — белый (азиаты по какой то причине самые неподдающиеся), достаточно молодой (старые почти невосприимчивы) и среднего умственного уровня (умным давать мысленный посыл легче всего, глупым — труднее, а умственно отсталым — невозможно). „Rozmyslel som si to,“ ozval sa Andy. „Zoberte nás, prosím vás, do Albany.“ — Я передумал, — сказал Энди. — Отвезите нас, пожалуйста, до Олбани. „Kam?“ šofér naňho v spätnom zrkadielka vyvalil oči. „Človeče, nemôžem ísť predsa do Albany, čo ste sa pomiatli na rozume?“ — Куда? — Водитель уставился на него в зеркало заднего вида. — Дружище, я не могу везти до Олбани, вы в своем уме? Andy vytiahol peňaženku, ktorá obsahovala jedinú dolárovú bankovku. Ďakoval bohu, že v tomto taxíku nie je taxikár oddelený od pasažierov nepriestrelným sklom, lebo by kontakt s ním umožňovalo iba okienko na peniaze. V priamom kontakte mohol pritlačiť ľahšie. Nebol schopný vyrátať, či to je, alebo nie je psychologická záležitosť, a v tejto chvíli to ani nebolo rozhodujúce. Энди вытащил бумажник, в котором лежала однодолларовая купюра. Он благодарил бога, что такси — не с пуленепробиваемой перегородкой, мешающей общаться с водителем и имеющей лишь отверстие для расчетов. Непосредственный контакт всегда способствует даче мысленного посыла. Была ли в этом какая то психологическая загадка или нет, сейчас не имело значения. „Dám vám päťsto dolárov,“ navrhol Andy pokojne, „ak ma s dcérou zoberiete do Albany. V poriadku?“ — Даю пятисотдолларовую, — сказал спокойно Энди. — Отвезите нас с дочкой в Олбани. Хорошо? „Ježišikriste, šéfe…“ — Пять сотен! О, господи! Strčil mu bankovku do ruky, a keď na ňu taxikár pozrel, Andy pritlačil, a to intenzívne. Celú hroznú sekundu sa bál, že to nebude fungovať, že mu neostalo nič z jeho schopnosti, lebo posledné zvyšky zoškriabal ako usadeninu z dna súdka vtedy, keď presvedčil taxikára, že vidí neexistujúceho černocha v kockovanej čiapke. Энди вложил банкноту в руку таксиста, и когда тот опустил взгляд, Энди изо всей силы дал посыл. На какое то мгновение его охватил страх, что ничего не выйдет, что просто ничего не осталось, что он истратил остаток энергии, заставив водителя увидеть несуществовавшего чернокожего в клетчатой кепке. Vtom sa dostavil známy pocit – sprevádzaný ako vždy ostrou bodavou bolesťou. Zároveň si uvedomil ťažobu v žalúdku a vnútornosti mu zovrela agónii podobná slabosť. Zdvihol roztrasenú ruku k tvári a začudoval sa, že nevracia a že ešte žije. V tej chvíli chcel zomrieť ako zakaždým v minulosti, keď využil svoju schopnosť a prehnal to… využi to, využi, ale nezneuži, spievaný slogan akéhosi diskdžokeja spred mnohých rokov sa mu bolestne vynáral v mysli – nech už „to“ bolo čokoľvek. Ak by mu teraz niekto dal do ruky pušku… Затем наступило это ощущение — как всегда сопровождаемое острой, словно удар стального кинжала, болью. В то же мгновение он почувствовал тяжесть в желудке и резкий спазм кишечника. Он неуверенно поднес руку к лицу, понимая, что сейчас наступит рвота или смерть. В этот краткий миг он предпочел бы умереть, как случалось всегда, когда он перенапрягался: прощальные слова НАПРЯГАЙТЕСЬ, НО НЕ ПЕРЕНАПРЯГАЙТЕСЬ какого то давным давно слышанного диск жокея болезненно отзывались в его голове. Если бы в такую минуту кто нибудь вложил ему в руку револьвер… Pozrel bokom na spiacu Charlie. Charlie verí, že ich vytiahne z tejto kaše, ako aj z každej ďalšej, Charlie si je istá, že bude s ňou, keď sa zobudí. Áno, vytiahne ich z každej kaše, lenže v skutočnosti to bola vždy jedna a tá istá, poriadne smradľavá kaša a jediné, čo mohli robiť, bolo stále utekať. Zaplavovala ho temná beznádej. Затем он взглянул на Чарли, спящую Чарли, Чарли, поверившую, что он вызволит их из этой передряги, как он вызволял из всех прочих, Чарли, уверенную, что, когда она проснется, он будет рядом. Да, из всех передряг — только на самом то деле все они есть одна и та же чертова передряга — он и Чарли просто снова бегут. Безысходность приводила в отчаяние. Pocit ťažoby sa vytratil, nie však bolesť hlavy. Tá sa čoraz väčšmi zhoršovala, až svojou váhou drvila a v hlave a zátylku červeno vybuchovala s každým úderom tepu. Jasné svetlá mu vháňali slzy do očí a nemohol si pomôcť, pretože každý odlesk vrážal ako mučivý šíp rovno pod viečka. Nos mal upchatý, dýchal ústami. Aj ten najslabší hluk mu spôsoboval bolesť, priemerný vnímal ako rinčanie zbíjačiek, silný hluk bol neznesiteľný. Bolesť hlavy sa zhoršovala, až sa zdalo, že mu ju znútra drvia stredovekými mučidlami. Takto to mohlo trvať šesť, osem alebo možno desať hodín. Teraz to nevedel. Ešte nikdy nepoužil schopnosť pritlačiť niekoho v takejto miere, keď bol vyčerpaný. Nech bude trvať bolestivý záchvat hlavy akokoľvek dlho, na istý čas bude vyradený. Charlie sa oňho musí postarať. Ktovie, čo to s ňou urobí, než… Ale zatiaľ mali šťastie. Koľkokrát môže mať človek šťastie? Голова ныть не переставала. Боль будет нарастать, нарастать, пока не превратится в давящий груз, с каждым ударом пульса пронзая острием голову и шею. Яркие вспышки заставят глаза беспомощно слезиться, и внутрь головы полетят огненные стрелы. Нос заложит, и ему придется дышать ртом. В висках словно дрель заработает. Небольшие шумы усилятся, обычные шумы станут похожи на грохот отбойных молотков, а громкий шум станет невыносимым. Головная боль будет нарастать до тех пор, пока не наступит ощущение, что его череп трещит в щипцах инквизитора. Такая боль продержится часов шесть или восемь, а может, и десять. На сей раз он не знал — сколько. Он никогда не давал посыла такой силы, зная, что энергия почти иссякла. И пока голова будет разламываться, он почти беспомощен. Чарли придется заботиться о нем. Слава богу, она это уже делала… но тогда им везло. Сколько раз может повезти? „Božemôj, šéfe, keď ja neviem…“ — Э, мистер, не знаю… Chcel naznačiť, že z toho môže mať problémy. Это означало: он опасается нарушить закон. „Mohla by to byť psina, ak by nešlo o moju malú. Bola u mňa dva týždne. Zajtra má byť naspäť u mamy.“ — Наша сделка состоится, если только не скажете моей малышке, — сказал Энди. — Две последние недели она провела со мной. Должен вернуть ее матери к завтрашнему утру. „Styk s dieťaťom,“ prehodil taxikár. „To poznám.“ — Права на посещение, — сказал таксист. — Я про них все знаю. „Viete, mal som tam s ňou priletieť.“ — Видите ли, я должен был ее привезти на самолете. „Do Albany? Asi do Ozarku, nemám pravdu?“ — В Олбани? Самолетом компании «Озарк», да? „Máte. Lenže veci sa majú tak, že sa na smrť bojím lietať. Viem, že to znie bláznivo, ale je to tak. Obyčajne ju vozím naspäť autom, ale tentoraz ma moja exmanželka začala spracúvať a… no, neviem.“ Bola to pravda. Nevedel. Začal budovať príbeh z chvíľkového podnetu a zdalo sa, že sa dostal na slepú koľaj. Bol to dôsledok vyčerpania. — Правильно. Ну, тут дело в том, что я смертельно боюсь летать. Знаю, звучит идиотски, но это так. Обычно я ее привожу на автомашине, но на сей раз моя бывшая жена полезла в бутылку и… Не знаю. — По правде говоря, Энди не боялся летать. Он выдумал эту историю тут же, на месте, и теперь деваться было некуда. Сказалось полное истощение. „Dobre, vyhodím vás na starom albánskom letisku, nech si mamička myslí, že ste prišli lietadlom. Dobre?“ — Я высажу вас в старом аэропорту Олбани, и мама будет думать, будто вы прилетели, правильно? „Vďaka.“ V hlave mu búšilo. — Точно. — Голова его раскалывалась. „Nech si mamička nemyslí, že ste nejaký trn-trn-trn, čo? No nie som kanón?“ — К тому же, насколько знает мама, вы не смельчак чак чак, я прав? „To ste.“ Čo myslel tým trn-trn-trn? Bolesť začínala byť príšerná. — Да. — Чак чак чак? Что бы это значило? Боль становилась невыносимой. „Päť stovák, len aby nemusel sadnúť do lietadla,“ hundral si šofér. — Пять сотенных, чтобы не лететь на самолете, — задумчиво повторял водитель. „Stojí mi to za to.“ Zdôraznil Andy a prilial poslednú kvapku oleja do ohňa. Nahol sa k taxikárovmu uchu a veľmi ticho dodal: „A malo by to stáť aj vám.“ — Мне не жалко, — сказал Энди и сделал еще одно последнее маленькое усилие. Очень спокойно, говоря почти что в ухо таксисту, добавил: — И вы не пожалеете. „Počujte.“ zasnene sa ozval šofér. „Nikdy neodmietnem päťsto dolárov. Nič mi nemusíte hovoriť, viem svoje.“ — Слушайте, — сказал водитель сонным голосом. — Я не отказываюсь от пяти сотен долларов. Не говорите, сам скажу. „Fajn,“ odpovedal Andy a sadol si naspäť. Taxikár bol spokojný. Nelámal si hlavu nad Andyho nedopečeným príbehom. Nelámal si hlavu nad návštevou sedemročného dievčatka u otca počas dvoch októbrových týždňov, keď je škola v plnom prúde. Nelámal si hlavu nad tým, že ani jeden z nich nemá batožinu, ani len tašku s pyžamou a zubnou kefkou. Nad ničím si nelámal hlavu. Bol mimo. — Хорошо, — сказал Энди и откинулся на сиденье. Таксист был доволен. Он не задумался над малоправдоподобной историей Энди. Не задумался над тем, что семилетняя девочка гостит у отца две недели в октябре, когда занятия в школах в разгаре. Не задумался он и о том, что у одного из них не было даже ручной сумки. Он клюнул. Он получил внушение. Teraz môže Andy pokračovať a platiť za to. Теперь Энди предстояло расплачиваться за это. Dotkol sa rukou Charlinej nohy. Spala tvrdo. Chodili celé popoludnie – odvtedy, ako Andy prišiel po ňu do školy a vypýtal ju z triedy s akýmsi polovičatým ospravedlnením. Stará mama je veľmi chorá. Volala domov. Ospravedlňujem sa, že ju beriem uprostred dňa. A kdesi dolu pod tým obrovská, všetko zaplavujúca úľava. Ako sa len bál, že keď nazrie do triedy pani učiteľky Mishkinovej, zbadá Charlino miesto prázdne, jej knihy úhľadne zložené na kraji lavice: Nie, pán McGee… odišla s vašimi priateľmi asi pred dvoma hodinami… mali od vás lístok… nie je niečo v poriadku? Vracali sa mu spomienky na Vicky, na náhlu hrôzu z prázdneho domu v ten deň. Na jeho bláznivú naháňačku za Charlie. Pretože raz ju už dostali. Он положил руку на бедро девочки. Та крепко спала. Они были на ногах уже больше половины дня — с тех пор как Энди пришел в школу и вытащил ее из класса под каким то надуманным предлогом… бабушка очень больна… позвонили домой… извините, что забираю ее среди дня. А подспудно он чувствовал большое, непередаваемое облегчение. Как он боялся, заглянув в класс мисс Мишкин, увидеть пустое место Чарли, аккуратно сложенные книги на парте: НЕТ, МИСТЕР МАКГИ… ОНА УШЛА С ВАШИМИ ДРУЗЬЯМИ ОКОЛО ДВУХ ЧАСОВ НАЗАД… У НИХ БЫЛА ЗАПИСКА ОТ ВАС… РАЗВЕ ЧТО НИБУДЬ НЕ ТАК? Вновь наплывают воспоминания о Вики, внезапный ужас и пустой дом в тот день. Его сумасшедшие поиски Чарли. Потому что они уже однажды схватили ее. Ale Charlie tam bola. Aký mali náskok? Predbehol ich o pol hodiny? O štvrť hodiny? O menej? Ani na to nechcel myslieť. Zjedli neskorý obed v reštaurácii u Nathana a zvyšok popoludnia prechodili – Andy si teraz priznával, že slepo podľahol panike – vozili sa metrom, autobusmi, ale najviac chodili pešo. A teraz bola celkom vyčerpaná. Но Чарли оказалась на месте. На сколько он их опередил? На полчаса? Пятнадцать минут? Меньше? Ему не хотелось думать об этом. Они поели у «Натана» и всю вторую половину дня провели в движении — теперь Энди мог признаться самому себе, что тогда он находился в состоянии панического ужаса, — ездили в метро, автобусах, но в основном двигались пешком. Теперь она была измотана. Venoval jej dlhý láskyplný pohľad. Mala prekrásne plavé vlasy po plecia, a ako spala, bola obrazom pokojnej krásy. Pripomínala Vicky natoľko, až to zraňovalo. Privrel oči. Он посмотрел на нее долгим, полным любви взглядом. Ее светлые льняные волосы достигали плеч, во сне она была просто красавицей. И так была похожа на Вики, что становилось больно. Он закрыл глаза. Na prednom sedadle pozeral taxikár užasnuto na päťstodolárovku, ktorú mu chlapík vložil do rúk. Zastrčil ju do vrecka na opasku, kde mal uložené všetky bankovky. Nezdalo sa mu čudné, že ten človek sa prechádzal po New Yorku s dievčatkom a päťstodolárovkou vo vrecku. Netrápil sa, ako to dá do poriadku s dispečerom. Rozmýšľal len o tom, aká bude z toho vzrušená jeho priateľka Glyn. Glynis vždy vravievala, že byť taxikárom je deprimujúce, nudné zamestnanie. V poriadku. Počkáme, až uvidí jeho deprimujúcu, nudnú päťstovku. На переднем сиденье водитель такси дивился пятисотдолларовой бумажке, которую дал ему этот чудак. Он спрятал ее в специальный карман на поясе, куда складывал все чаевые. Он не нашел странным, что этот тип на заднем сиденье разгуливал по Нью Йорку с маленькой девочкой и пятисотдолларовой бумажкой в кармане. Не задумался он, как будет улаживать проблему с диспетчером. Все мысли сосредоточились на том, как будет потрясена его девушка Глин. Глинис все время талдычит ему, что водить такси уныло и скучно. Ну, подождем, пока она увидит унылую скучную пятисотдолларовую купюру. Andy sedel na zadnom sedadle so zaklonenou hlavou a zatvorenými očami. Bolesť hlavy mocnela, mocnela prízračná a neodvratná ako čierny kôň bez jazdca v pohrebnom sprievode. V spánkoch mu búšil dupot konských kopýt: dup… dup… dup. Энди сидел сзади, откинув голову и закрыв глаза. Головная боль приближалась, приближалась так же неумолимо, как черная лошадь, запряженная в катафалк, на похоронной процессии. Он уже слышал стук ее копыт в висках: цок… цок… цок… Na úteku. On a Charlie. Mal tridsaťštyri rokov a do minulého roku bol lektorom angličtiny na Harrisonskej štátnej univerzite v štáte Ohio. Harrison bolo ospalé, malé univerzitné mesto. Náš milý Harrison uprostred strednej Ameriky. Náš milý Andrew McGee, príjemný, spoľahlivý. Pamätáš na ten fór, prečo je farmár pilierom spoločnosti? Lebo vždy spoľahlivo trčí na poli. Они бегут. Он и Чарли. Ему было тридцать четыре, и до прошлого года он преподавал английский язык и литературу в Гаррисонском колледже в штате Огайо. Гаррисон — сонный маленький городок при колледже. Добрый старый Гаррисон, самое сердце срединной Америки. Добрый старый Эндрю Макги, славный, видный молодой человек. Помните загадку? Почему фермер — видный столп общины? Потому что он всегда торчит на виду на своем поле. Dup, dup, dup, čierny kôň bez jazdca s červenými očami schádza do chodieb jeho vedomia, od okovaných kopýt odletujú mäkké sivé hrudky mozgového tkaniva, podkovy zanechávajú odtlačky, a tie sa plnia mystickými polmesiacmi krvi. Цок, цок, цок — черная лошадь с красными глазами двигается по коридорам его мозга, железные подковы выбивают мягкие серые комочки мозгового вещества, оставляя следы копыт — таинственные полумесяцы, наполненные кровью. Taxikár bol len hračka. Samozrejme. Šofér taxíka, ktorý nedostal zaplatené. Таксист оказался слабаком. Определенно. Видный представитель племени водителей такси. Driemal a videl Charlinu tvár. A Charlina tvár sa stávala Vickinou tvárou. Энди задремал, и ему приснилось лицо Чарли. Оно превратилось в лицо Вики. Andy McGee a jeho žena, krásna Vicky. Vytrhali jej nechty na ruke, jeden za druhým. Štyri, až potom hovorila. Tak aspoň dedukoval. Palec, ukazovák, prostredník, prstenník. Ďalej? Už nie! Poviem. Poviem všetko, čo chcete. Len mi už neubližujte! Prosím vás. A tak hovorila. A potom… azda to bola náhoda… potom jeho žena zomrela. Je to tak, čohosi môže byť priveľa aj na dvoch a čohosi aj na nás všetkých. Энди Макги и его жена, прелестная Вики. Они выдернули ей ногти, один за другим. Она заговорила, когда выдернули четвертый. Так он, по крайней мере, предполагал. Большой палец, указательный, средний, безымянный. Затем: «Остановитесь! Буду говорить. Скажу все, что хотите знать. Перестаньте мучить. Умоляю!» И заговорила. Затем… возможно, это был несчастный случай… его жена умерла. Ну что ж, кое что оказывается сильнее нас обоих, а кое что сильнее всех нас вместе взятых. К примеру, Контора. Napríklad čohosi takého ako Firma. Dup, dup, dup, čierny kôň bez jazdca sa blíži, blíži a blíži: pozrite, čierny kôň. Andy spal. A spomínal. Цок, цок, цок — черная лошадь приближается, приближается, приближается; берегись: черная лошадь. Энди спал. И вспоминал. жүктеу/скачать 3.46 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|