Святые ислама

Каждый человек, злой он или добрый, занимает в этом мире свое исключительное место. Свет добра или тьма зла в спектре его деяний и есть его характеристика.

Святой Ходжа Ахрар уже много столетий живет в памя­ти народной своими необыкновенными делами. Как красоч­но расписывают легенды, этот святой обладал способнос­тью творить чудеса. Так, летом он мог сковать реку льдом, а зимой на лозе выращивать виноград. Он умел, раздваива­ясь и даже растраиваясь, одновременно появляться сразу в нескольких частях света. Перед ним преклонялись великие поэты, у него просили благословения могущественные госу­дари. И в то же время это был очень простой человек, он ходил среди людей в скромной одежде и делал им добро, чем и прославил себя.

Ходжа Ахрар—это не собственное имя святого. Так люди стали звать его уже в зрелом возрасте за благие дела. Звали же его Ходжа Убайдулла. Он родился в горном кишлаке Богистан близ Ташкента в 806 году хиджры (1404 год). Как гласит предание, мальчик родился в «ночь предо­пределения» в месяце Рамадан, в который Аллах ниспослал священный Коран пророку Мухаммеду.

По линии матери род Ходжи Ахрара уходил к священ­ному дому второго благословенного халифа Омара. Отец Ходжи Ахрара—Ходжа Махмуд, был младшим братом Ходжи Мухаммеда—сына Ходжи Шахобидцина Баки-Баг-дади, который славился своей ученостью. Он был посвящен в тайны суфийского учения.

Семейная хроника Ходжи Ахрара повествует, что благо­словенный Ходжа Шахобиддин перед смертью обратился к старшему сыну Ходже Мухаммеду с просьбой привести к нему двух его малолетних сыновей Ходжу Исхака и Ходжу Максуда. Он простился с ними и сказал их отцу: «Сын мой, сыновьям твоим предстоит страдать от бед и недугов, и Максуд будет причиной страданий Исхака». Потом призвал к себе Ходжу Махмуда, отца Ходжи Ахрара, и попросил принести к нему внука. Ходжа Ахрар был еще грудным младенцем. И когда его принесли к деду, тот, взяв его на руки, со слезами умиления на глазах произнес: «О как прискорбно мне умереть теперь и не увидеть его во цвете лет! Он будет любимцем Бога, сможет творить чудеса, и цари будут испрашивать его совета». Расцеловав внука, Шахобиддин дал наставление своему сыну Ходже Мухаммеду оберегать и заботливо воспитывать маленького Ходжу.

О Ходже Ахраре ходит много легенд. Есть такие, кото­рые рассказывают и о его детстве. В одной из них говорит­ся, что с момента своего появления на свет маленький Ходжа сразу же вступил на путь подвижничества и святости, на котором и прославился впоследствии. Так, он в течение сорока дней не прикасался к груди матери. Как известно, женщина-мусульманка в период послеродовых очищений «нифас» в течение сорока дней считается «нечистою». В это время ей воспрещается молиться Богу, поститься, совершать намазы, держать в руках и читать Коран, вступать в сношения с мужчиной.

Историю, происшедшую с ним в детстве, рассказал уже сам Ходжа Ахрар. Она записана в «Житии Рашахад-иъай Аль-Хайят» («капли источника жизни»). После его рожде­ния родители пожелали совершить над ним по обычаю обряд бритья головы. По истечении сорока дней у ребенка срезают с головки первые волосы, взвешивают их, но вместо мелкой меры веса пользуются золотом, которое затем раздают бедным или же устраивают на него торжественный обед.

И вот после совершения этого обряда, когда угощение было готово и собрались гости, явился гонец с известием о смерти великого Тимура, который внезапно скончался в городе Отраре на берегу Сыр-Дарьи. По обычаям, смерть правителя предписывала объявить немедленный траур, поэ­тому понятен переполох, произведенный среди гостей неожиданным известием. У них не было времени на совершение обряда. Наскоро опустошив котлы, они захватили что могли из угощений и поспешили в безопасное горное ущелье.

Так уж повелось, что каждую великую личность наилуч­шим образом характеризуют детские годы. В детстве закла­дывается основа, формируется стержень личности. Как отмечают летописцы, уже в раннем возрасте у Ходжи Ахрара проявляются характерные признаки его мистической натуры—он задумчив, впечатлителен и нервозен. Мальчик избегает товарищей, не тянется к обычным детским играм, но много времени проводит в мечетях и на святых мазарах. Его тяготит присутствие близких и все, что мешает сосредоточиться, созерцать. Кладбище с могилами, каменными плитами, склепами; глухая ночь и полная тишина если не настраивают на эстетическое наслаждение природой, то предрасполагают к мистическому созерцанию. Такое уеди­нение настраивало молодого мистика на присутствие божес­тва. Уединение обращалось для него в источник религиоз­ного восторга, упоения. Испытав это однажды, он уже тоскует по минутам одиночества, погружающим его в созе­рцание божественного.

Юный Ходжа Ахрар искал духовность, связи духа при­роды с духом человека. А такие размышления к человеку сами не приходят, они—отблеск и следствие поселившегося в его душе огня святости, а это великое счастье. Такой человек становится богоугодным и большую часть жизни живет не для себя, а для людей, связывает, объединяет высшие силы природы и слабое людское племя. Но для человека, избравшего этот путь, жизнь праведника стано­вится постоянным испытанием, ведь он перестает быть властен над своими поступками. Духовно приближаясь к людям, он в каких-то житейских взаимосвязях отдаляется от них. Это вызывает недоумение близких. Все это, видимо, и заставило дядю Ходжи Ахрара Ходжу Ибрагима, попечи­теля его семьи после смерти отца, отправить юношу на учебу в Самарканд. Он хотел отвлечь его от пути суфия и мистика.

Так 22-летний Ходжа Ахрар стал слушателем одного из медресе—духовного учебного заведения в столице Мавераннахра.

Город Самарканд, а его тогда называли столицей мира, после бурной тимуровской эпохи, к тридцатым годам пят­надцатого столетия еще не растерял былую славу. Он по-прежнему слыл центром духовной и культурной жизни Вос­тока. Он привлекал к себе великолепными дворцами, бога­тыми торговыми рядами, медресе, мечетями, и в последнее время, при правлении Улугбека—царя и ученого, и своими научными изысканиями. Здесь в медресе студентам читали лекции такие ученые, как Кази Заде Руми, Каши, да и сам Улугбек не чурался общаться с учащимися медресе.

Но Ходжи Ахрара эта сторона жизни в Самарканде не привлекала. Его не интересовали точные дисциплины. У него были иные душевные потребности, к ним он и тянулся. В медресе молодой Ходжа ограничился лишь изучением арабской графики. Зато его еще с большей силой тянули к себе святые места, а их в Самарканде было предостаточно. К тому времени настоящей Меккой для мусульман Средней Азии стал некрополь Шах-и-Зинда, где по преданию находи­лась могила знаменитого Кусам-ибн Аббаса, двоюродного брата пророка Мухаммеда.

Рядом с его гробницей размещалось несколько мечетей, а также были многочисленные кельи, в которых обитали суфии и дервиши. Большую часть своей жизни в Самаркан­де Ходжа Ахрар провел именно здесь—в молитвах и раде­ниях. Здесь в одиночестве ему открывалась истина земного и небесного бытия. Здесь ему являлись святые видения. Ему явились пророки Мухаммед и Иса (Иисус Христос). Они укрепили его веру в высшие силы Духа.

Однако в Самарканде Ходжа Ахрар надолго не задер­жался. Он не нашел себе здесь истинных духовных настав­ников и учителей. А потребность в них усиливалась. Та духовная энергия, которую вселили в него святые видения у могилы Кусама Ибн Аббаса, лишь сильнее пробуждала в нем тягу к познанию неведомого. И вот Ходжа Ахрар как паломник идет в Бухару, центр исламского просвещения и родину шейха Бахауддина Накшбанди—основателя все­мирно известного дервишского ордена Накшбандиев.

Молодой суфи по пути в Бухару посещал видных после­дователей Бахауддина, выслушивал их наставления, а затем в городе предстал перед знаменитыми шейхами ордена Накшбандиев. Но и между ними он не нашел достойного лица, которому мог бы вверить свою судьбу. Тогда он отправился в Герат, не менее знаменитую столицу мусуль­манской учености на Востоке.

Ходжа Ахрар прибыл в Герат 24-х лет от роду и в течение пяти лет усердно обучался у знаменитейшего из гератских шейхов Сайда Табризи, а также посещал беседы шейхов Бахауддина Умара и Зайнутдина Хавафи.

По правилам ордена Накшбандиев, а Ходжа Ахрар вы­брал именно этот путь познания Бога, мюрид, то есть послушник, должен заслужить право считаться таковым. Он прощается со своими мирскими привычками, ведет аскети­ческий образ жизни, одевается в простые одежды, отдает себя полностью в руки своего наставника—пира или шпа­на. Самое главное, он должен безоговорочно принять уче­ние о внутреннем духе, стремиться своими деяниями вер­нуть исламу его первоначальную чистоту.

Исходной точкой учения ордена Накшбандиев является положение о том, что человек постоянно находится перед очами Аллаха. Он наблюдает за своим сердцем, стараясь изгнать из него все мирское; чтобы добиться этого, он должен погрузиться в созерцание божества, отказавшись совершенно от собственного существа. Это можно назвать стремлением к нравственному очищению через созерцание.

Каждый, кто вступает на этот путь, должен исполнить пять основных заповедей Мухаммеда.

Заповедь первая. Имейте страх перед Аллахом в сердце, и пусть этот страх руководит вашими поступками, ибо он есть начало всего доброго и всего основанного на нем. Остерегайтесь страстей, которые влекут вас в бездну безза­кония, порождают ненависть, зависть, гордость, скупость и прочие пороки.

Заповедь вторая. Сообразуйтесь с преданиями (сунны). Следуйте во всех делах моим поступкам; только тот, кто следует им, может считаться мусульманином.

Заповедь третья. Не питайте к земным созданиям ни любви, ни ненависти; не предпочитайте того, кто вам дает, тому, кто вам не дает ничего. Любовь или ненависть от­влекает человека от Аллаха. У вас только одно сердце, и если оно целиком поглощено земными делами, то что же останется Аллаху?

Заповедь четвертая. Довольствуйтесь тем, что Создатель назначил вам в удел; не огорчайтесь, если Он лишает вас чего-то или посылает бедствия; также не особенно радуй­тесь, когда Он увеличивает ваше благосостояние или награ­ждает вас хорошим здоровьем.

Заповедь пятая. Все в этом мире принадлежит Аллаху, все исходит от Него—добро и зло, и вы не должны делать выбор между ними.

Все это начинающему послушнику может показаться трудным, но Ходжа Ахрар принял эти заповеди безогово­рочно, проявив при этом особое рвение, и поэтому был принят в мюриды.

Как далее повествуют авторы жития Ахрара, неизвестно, сколько бы еще он оставался в Герате, если бы до него не дошли слухи о выдающихся познаниях в суфизме и о доб­рой жизни ученика прославленного шейха Бахауддина На­кшбанди Якуба Чархи, в котором Ходжа Ахрар наконец обрел для себя достойного учителя. Несмотря на то, что за годы послушничества Ходжа Ахрар, недоедая и ведя аскети­ческий образ жизни, сильно подорвал свое здоровье, он пешком отправился из Герата в Хисар, в горный кишлак Халату, где жил святой шейх Якуб Чархи. Путь был неле­гок, и тем с большей радостью он в один из счастливейших дней припал к ногам святого шейха.

Хазрат Чархи сразу проникся доверием к юноше и при­знал его своим мюридом. Благословенный старец с особой любовью передавал новому послушнику все свои знания и опыт шпана-мистика. Он посвятил Ходжи Ахрара в особен­ности зикира—таинства пути к Аллаху, через усердие и признание единобожия заставил с еще большим усердием приближаться к Богу и погружаться в дух его. Для этого, в частности, мюрид за одно моление должен был произнести 112-ю суру Корана тысячу и один раз.

Эта сура гласит: «Во имя Аллаха милостивого, мило­сердного! Он—Аллах—един; Аллах, вечный, не родил и не был рожден, и не был ему равным ни один!»

Этот ритуальный обряд включал в себя регламентирую­щую позу, контроль за дыханием, концентрацию сознания на мысленном многократном повторении имени Аллаха. Цель зикира—вызвать у молящегося состояние транса, то есть облегчить путь души человека к Аллаху.

Хазрат Чархи передал полюбившемуся мюриду и свои чудотворные тайны. В заключение учитель нашел ученика настолько укрепившимся в познаниях и столь достойным по образу жизни, что выдал ему «Иршад»—разрешительную грамоту на право самому поучать идущих по пути суфиев ордена Накшбандиев. После этого Ходжа Ахрар уехал в Герат, где пробыл около года, а затем в 835 году хиджры (в 1431—32 годах), 29 лет от роду возвратился в Ташкент на свою родину.

Прощаясь с ним в Герате, известный шейх Сайд Касым Табризи предсказал своему ученику блестящее будущее. Так закончился первый период жизни Ходжи Ахрара—период изучения суфизма, пора лишений и приготовления себя к «пути познания истины».

Как пишут авторы жития святого Ходжи Ахрара, новый ишан вернулся в Ташкент на вид жалким и немощным, но сильным духом и верой, с ясным словом, проникающим в душу каждого, кто слушал его.

Начал он свою подвижническую деятельность с того, что, как и полагалось молодому шпану, жизнь вел воздер­жанную, много молился, мало говорил, сторонился дурных людей и мест увеселения, носил простую одежду, ранее уже кем-то ношенную. Особое слово находил для больных, для бездетных женщин, давал им амулеты, которые приносят страждущим облегчение. Известность его росла быстро.

Первые годы после возвращения из Герата Ходжа Ахрар также занимался хлебопашеством на своем небольшом участке земли, сам вел и торговые дела. Всю вырученную прибыль отдавал тем, кто нуждался.

Вскоре слава о благочестивом шейхе дошла до Тур­кестана, Бухары, Самарканда. К молодому пиру потянулись послушники, желавшие стать мюридами у знаменитого шейха, который получил благословение на зикир от хазрата Якуба Чархи, а тот в свою очередь от светлейшего шейха Бахауддина Накшбанди. У суфиев очень ценилась прямая и последовательная преемственность святости. Так, знамени­тый шейх Бахауддин был учеником Сеида-Эмирь-Куляля, а тот был мюридом у Ходжи-Мухаммеда-Баба-Семаси, а он у святейшего Ходжи-Али-Рамитани, послушника Ходжи-Ариф-Реугери, а последний был мюридом Абдул-Халыка Гиждувани, а тот у Ходжи-Юсуфа-Хамдани, а он был по­слушником Хаджи-Абу-Гали-Формеди, последний был мю­ридом шейха Абдил-Касыма-Каркави, а он у шейха Абдул-Хасан-Хиркани, а тот был послушником у шейха Абу-Язита-Бастами, последний был мюридом у Имама-Джаф-фара-Садыка, а тот в свою очередь был послушником у светлейшего Имама Махмуда-Бакра, который был мюри­дом у Имама Хусейна. Последний был не только сыном четвертого праведного халифа Али, но и его духовным учеником.

Так на протяжении многих веков эта мощная духовная ветвь учителей, восходящая к дому пророка Мухаммеда, передавала силу и святость своей веры и донесла ее до молодого пира Ходжи Ахрара. В эти годы и получил моло­дой шейх Ходжа Убайдулла вместе со всенародным призна­нием прозвище Ахрар, что значит—«посвященный Алла­ху», человек, несущий свет высшего духа людям. Дейст­вительно каждый, кто слушал Ходжу Ахрара, неизменно испытывал на себе воздействие его духа. Тридцатилетний шейх в течение двадцати лет готовил себя к богоугодному делу, укрепляя дух праведным образом жизни, увеличивая мощность своего биополя, которым его с детства отметили высшие силы природы.

Эти способности даются многим, но лишь у единиц хватает воли и терпения развить в себе эту энергию, чтобы затем направить ее на пользу людям. Именно они становятся подвижниками, в нужный момент зажигают свои души, как светильники, когда человечество вступает в полосу мра­ка и потрясений. И чем больше своей энергии они сжигают на благо людей, тем быстрее высшие силы природы возоб­новляют их энергию и силы,—если они ими не злоупотреб­ляют.

А соблазны у ишанов дервишских орденов всегда вели­ки. Став мюридом, послушник должен в течение всей жизни следовать за своим пиром. Власть шейха или ишана над мюридами почти безгранична, они становятся их господами и повелителями. До Ходжи Ахрара в заповедях дервишско-го ордена говорилось: «Мюрид должен запечатлевать образ своего шейха и считать его своим правым плечом, потом провести от плеча к сердцу линию, назначение которой— дать дорогу духу шейха к своему сердцу».

Ходжа Ахрар в эту норму поведения мюрида внес по­правку: «Начиная какое-нибудь дело, необходимо мысленно испросить разрешения и помощи у шейха. Даже если пир будет отсутствовать, мысли мюрида всегда находятся у него между бровями».

Четкую линию поведения послушника мы находим у святейшего Мухаммеда Султан Кашгари в его знаменитом труде «Кодекс приличий на Востоке», где сказано: «Мюриду во всех своих делах следует руководствоваться волей шейха, во всем беспрекословно ему повиноваться, будь то дела веры или дела житейские; ничего не следует предпринимать без разрешения пира, его воле должно подчиняться даже принятие пищи. Без совета пира не следует предпринимать ничего, даже если бы к тому понуждала крайняя необходи­мость».

Столь жесткое послушничество еще предполагало и ма­териальную поддержку—на проживание пира. Небольшая группка послушников жила возле ишана, а остальные были приходящими. Они посещали ишана довольно часто, а ино­родные мюриды—не реже одного раза в год. Обычно для посещения пира выбирался месяц мусульманского поста Рамазан. Мюриды, как правило, проводили этот пост со 'Своим пиром. Они привозили ему подарки и от себя, и от своих отсутствующих земляков, тоже мюридов, дарили верблюдов, лошадей, баранов, деньги, халаты, хлеб. В те времена бытовала пословица: «Усердие мюрида узнается по его подаркам».

Если ишан был обыкновенным, не радеющим за веру человеком, богатые подношения позволяли ему жить в свое удовольствие. Хотя у Ходжи Ахрара было около ста тысяч мюридов, он оставался аскетом. В то же время его отличала необыкновенная щедрость по отношению к беднейшему люду, при чрезвычайной скромности личных потребностей. Все это укрепляло его славу святого. К концу жизни Ходжа Ахрар имел в собственности десятки тысяч гектаров земли (в одном самаркандском вилояте—35 тысяч и в каршинском—28 тысяч), миллионные стада овец, тысячные табуны лошадей, верблюдов. Но для себя из всего этого он не брал ни толики. И в первые годы послушничества, и в годы самой невероятной популярности в старости он неизменно ходил в простом халате, никогда не выделялся в толпе. Когда его посещали сильные мира сего в роскошных одея­ниях, на их фоне он выглядел нищим. Жил Ходжа Ахрар тоже скромно, без излишеств, но за свою жизнь построил в Мавераннахре десятки мечетей и медресе. Эти его поступки диктовались святостью духа и несвоекорыстием натуры.

Однажды, когда в Ташкентском вилояте случился неуро­жай и населению грозил голод, Ходжа Ахрар раздал неиму­щим из своих закромов зерно, а монгольскому хану, соби­равшему ясак, выдал из личной казны 300 тысяч динаров, избавив дехкан от рабства и унижений. Не трудно догадать­ся, что жители области боготворили его, молились за здо­ровье и благополучие святого ишана. Молитва же всегда богоугодное дело. Ведь если тысячи людей от всей души посылают одному человеку свет добра, это делает его по-настоящему просветленным, и его душа еще больше излучает добра.

Подтверждение этому мы находим в том же житии Ходжи Ахрара «Рашахат-иъайн-аль-хайят» («Капли источ­ника жизни»), которое составил его ученик Али ибн Хусейн-аль-Ваъиз-аль-Кашифи из Каршинского вилоята: «Один из приближенных ишана, ведавший его амбарами, рассказы­вал, что иногда расход зерна был больше, чем приход, однако в конце года всегда наблюдался большой остаток зерна. Мы удивлялись этому и относили это за счет свято­сти ишана. Я по этому поводу обратился за разъяснением к ишану. Он ответил: «Мое имущество—для бедняков, поэ­тому оно и обладает такими чудесными свойствами».

Помимо земледелия и скотоводства, Ходжа Ахрар зани­мался и торговлей. Его приказчики ходили с караванами в Китай, Персию и Индию.

Но все же смыслом его жизни было служение Богу. Шейх Ходжа Ахрар строил много храмов—мечетей и медресе в священных городах—Самарканде, Бухаре, Герате, Кабуле и других. Все построенные им мечети он освящал молитвой, которую знал он один. Как гласит предание, Ходжа Ахрар знал одно таинственное слово, которое даровал ему ангел с благословения Аллаха. Из всех 356 святых на земле только три человека были посвящены в тайну этого слова. (Оно начинается с буквы «Н»). Все последователи ордена Накшбандиев носили букву «Н» на эмблеме в виде сердца с надписью «Аллах».

Произносил свое таинственное слово Ходжа Ахрар лишь в исключительных случаях. Об одном из них легенда рас­сказывает: «Турецкий султан Мухаммад Второй с многочис­ленным войском (около трехсот тысяч человек) никак не мог взять приступом Константинополь и уже готовился к длительной осаде священного города, как вдруг во время одного из приступов вперед вырвался всадник на белом коне, одетый во все белое (цвет одежды ордена Накшбандиев), увлек воинов вперед. В тот день, в святую пятницу 29 мая 1453 года Константинополь был взят. И первым во­рвался в город таинственный всадник. Но никто не знал, кто он. Лишь Мухаммеду Второму на мгновенье открылось его лицо в момент, когда порыв сильного ветра на миг припод­нял покрывало.

Давно уже Константинополь стал мусульманским горо­дом, а султан не прекращал поисков таинственного героя. Он составил словесный портрет всадника и разослал гонцов во все свои земли с наказом найти человека в белой одежде. Один из посланников Мухаммеда Второго прибыл в Самар­канд. Въезжая в городские ворота, он повстречался с Ход­жой Ахраром и, пораженный его сходством с разыскива­емым, пристально и молча разглядывал его. Ходжа Ахрар улыбнулся и сказал: «Напрасно его Высочество султан Му­хаммед беспокоится, разыскивая всадника, скакавшего на белом коне впереди его войска! Идите теперь к султану и скажите ему, что это был я. Передайте своему повелителю мой поклон, а щедрый подарок-награду верните обратно. Ибо тот, кто богоугодное дело делает своекорыстно, не божий человек».

Самым же большим чудом Ходжи Ахрара был его цеп­кий всепроникающий ум и почти космический дух его души, легко связывавший святого с высшим духом природы— Аллахом. Об этих таинствах своей души он весьма искусно поведал членам своего ордена в трактатах: «Рисалаи Вали-дия» («Родительское послание»), «Рисалаи Хаурайе» («По­слание о гуриях») и «Факарат алъ-арифии» («Параграфы познавших»).

Как говорят авторы жития Ходжи Ахрара, этот выда­ющийся человек был не только мыслителем, чудотворцем и покровителем бедных, но и искушённым политиком. Об этой неожиданной стороне деятельности шейха красноречи­во повествует в своем прозаическом труде «Насаим ал-мухаббат мин шамаиль аль-футувват» великий современник Ходжи Ахрара Алишер Навои. «В последующие времена обрел он удивительное влияние на державы и неизреченную близость к властителям и повелителям. Властители Маве-раннахра считали себя его мюридами и сподвижниками, но и многие повелители от Египта до Китая и Индии считали себя сподвижниками Ходжи и его подданными. Писания его оказывали на властителей неодинаковое влияние, от уме­ренного до самого сильного. Их же единение в тайном было более великим, нежели со всеми сынами времени и даже со всеми уже отошедшими шейхами. Так как его благораспо­ложение ко мне, презренному, было велико, он удостаивал меня небесноподобными посланиями и допускал к послугам в своих деяниях. Сии послания я собрал в виде книги и свято храню ее, уповая на то, что от его благодати будет сему делу радость и польза».

Высоко ценил роль Ходжи Ахрара как политика и за­ступника народа другой великий его современник поэт Аб-дурахман Джами. Святой Ходжа считал жестоким налого­вый произвол монгольских ханов и существующую в Маве-раннахре со времен Чингисхана нешариатскую, чагатайскую систему наказаний, от которых сильнее всего страдал простой люд. Ходжа Ахрар противопоставлял им «Закон шариата и веры», а также милость и строгость.

Понимал значимость своих дел и сам Ходжа Ахрар. Вот что говорится об этом в его житии: «В горькое время мятежей и волнений Аллах избрал меня быть заступником мусульман». Многое стоит за краткой записью: «До нас шейхи не обращались к мирам и падишахам по поводу дел простого народа».

Он добился отмены ненавистной «тамги»—чагатайско­го кабального налога на всей территории Мавераннахра. В декабре 870 года хиджры (1460 г.) Ходжа Ахрар совершил поездку в Герат к султану Абу Сайду и уговорил его от­менить кабальную «тамгу». Это было победой не только мудреца Ходжи Ахрара, но и шейха Накшбандиев, каковым он являлся для послушников и мюридов своего ордена. Вот как откликнулся на это событие выдающийся поэт Востока Джами в поэме «Туфат ал-Ахрар» (приводится подстроч­ник):

Когда Ходжа отложил свое рассыпающее жемчуг перо, Смыл он книгу тирании Чингиса.

Но самой выдающейся, или как по нынешним временам непременно сказали бы «мирной» инициативой была блис­тательная новаторская акция по предотвращению войны между тремя сопредельными среднеазиатскими государст­вами. Их войска (как свидетельствуют историки, более 200 тысяч человек) стояли друг против друга под Ходжентом. В любой момент могла разразиться кровопролитная битва. Но святейший шейх предотвратил ее, вмешался, и самар­кандский правитель Ахмад-Мирза, ферганский—Умар Шейх и ташкентский—Махмуд-Султан не только помири­лись, но и со слезами раскаяния просили друг у друга прощения. Боже, нам бы сегодня на нашу многострадаль­ную землю такого святого человека!

Я думаю, обаяние бескорыстного дервиша Ходжи Ах-рара в том, что он лучше других понял истинный смысл божьего творения—человека! Он рождается на белый свет, чтобы радоваться жизни, а не унижать себе подобных. Своими молитвами, радением, чистыми помыслами Ходжа Ахрар вызвал исключительное расположение к себе Высших духов. А это редко бывает. Но были у Ходжи Ахрара недоброжелатели и очернители, есть они и по сей день. По злому умыслу или по незнанию они утверждают, что Ходжа Ахрар имел какое-то отношение к трагическому умерщвле­нию самаркандского правителя и астронома Улугбека его сыном Абдулатифом. Ни одно слово в объемном литера­турном и мифологическом наследии светлого шейха не упо­минает об этом. Если бы это была правда, разве дарили бы ему щедро свою любовь и преданность современники Ход­жи Ахрара—великие Навои, Джами?

Джами и Навои стали членами ордена Накшбандиев именно из-за притягательной силы и святости Ходжи Ах­рара. Будь хотя бы косвенно причастен Ходжа Ахрар к убийству великого ученого, они бы знали об этом. Они восхищались умом и научными открытиями Улугбека. Зна­чит, в ту пору об этом и речи не заходило. Значит, это плод гораздо более поздних вымыслов, цель которых—дискре­дитация добра и святости. Поистине, жить праведно во все времена—весьма трудное дело.

Попробуйте сегодня стать праведником, подвижником, и у вас мгновенно появится тьма врагов, злопыхателей. Не останется греха, в котором они вас не обвинят, и не поколе-блются в своем злом рвении. И стыдно им не будет никогда. Темные силы, как запредельные, так и находящиеся с нами рядом, не щадят праведников. Это сопротивление зла добру тоже, видимо, способствует становлению истинной свято­сти, иначе она никогда не выкристаллизовывалась бы! Уверен, что в двадцать первом веке праведность, чистота духа будут играть ведущую роль в формировании человеческих отношений. То, что Ходжа Ахрар в свое время был по-настоящему велик, подтверждает еще одна значительная историческая личность. Я имею в виду Захритдина Бабура, основателя великой империи Моголов, большого поэта и ученого.

Бабур, уже будучи правителем Индии, тяжело занемог. Исцеление не шло к нему. Тогда один дервиш дал ему совет: «Если падишах хочет выздороветь, то пусть он уподобится поэту, который тысячу раз перевел стихи о пророке Мухам­меде «Касидам Бурда» («Святой плащ пророка»), и после этого выздоровел. Пусть Бабур переведет стихи святейшего шейха Ходжи Ахрара—и он избавится от своего недуга».

В своем знаменитом повествовании «Бабур-намэ» Захритдин Бабур пишет: «Во вторник двадцать седьмого числа месяца Сафар ко мне в душу вселилась мысль перевести творение «Рисалаи Валидия» хазрата Ходжи Убайдуллы. И я тут же обратился с мольбой к духу хазрата: «Если это мое деяние ему понравится, то я, как и тот поэт, который тысячу раз перевел стихи о пророке, приступаю к священнодейст­вию над трактатом хазрата. Милостью Аллаха и с благо­словения хазрата в четверг двадцать девятого числа месяца Сафар я закончил перевод, и беспокойство духа во мне улеглось. По-видимому, помогло благословение, ниспос­ланное мне за перевод».