ЗАГАДОЧНЫЙ ШО-НАСИР-И ХОСРОВ

Скромный, пытливый юноша из далекого горного селе­ния, приближенный царедворец грозного хана, путешествен­ник, поэт, мыслитель, духовный глава исмаилитов одной из двенадцати частей земли, великий Худжжат, и все это один человек—Насир-и Хосров. Вот уже на протяжении более чем девяти веков говорят и пишут о нем с восхищением и удивлением во многих странах мира. Выходили раньше, и теперь выходят книги о Насире-и Хосрове в Индии, Турции, Германии, Англии и в других странах. Настало время, чтобы об этом святом сказали правдивое слово у него на родине.

Шо—так величественно назывался правитель одного из горных царств на Памире. Этого превосходного титула был в свое время удостоен Насир-и Хосров, полное имя которо­го Абу Му'ин Насир-и Хосров аль-Кубадийани аль-Мар-вази. Насир-и Хосров родился в месяце зу-лька'да 394 года хиджры, т. е. между 20 августа и 19 сентября 1004 года в Кубадияне—небольшом городке области Хутталян в семье знатного и зажиточного дехканина.

По описанию одного из путешественников, в то время посетившего родной город Насира-и Хосрова, Кубадиян был «в цветущих садах и самой процветающей местностью во всей области». Сейчас развалины древнего Кубадияна находятся в Шаартузском районе Таджикистана у слияния рек Кафирниган и Пяндж.

Известно, что генеалогия рода Насира-и Хосрова сво­ими корнями уходит к роду Али, четвертого великого хали­фа. Но сам Насир-и Хосров своего отношения к роду сеидов особенно не выпячивал, о чем мы находим подтверждение в его стихах:

Я из чистых сынов азиатов, хотя и не говорю, что я Шапур, сын Ардашира¹.

(¹ Подстрочные переводы сделаны автором книги.)
Родители Насира-и Хосрова, заботясь о том, чтобы их смышленый сын получил достойное образование, отправи­ли свое чадо на обучение в Балх, который был второй столицей Хорасана. Здесь юноша Насир-и Хосров за нес­колько лет постиг всю мудрость тех книг, что были в библиотеках и хранилищах этого просвещенного по тем временам города. Вот как об этом городе позже отзывался в стихах зрелый Насир-и Хосров, когда его любимый город попал в руки непросвещенных правителей-кочевников.

Домом мудрости был Балх, а теперь дом ее разрушен и лишен счастья. Если был Хорасан царством Соломона, то теперь он стал царством проклятого дива.

Что такое святой человек? Это значит—просветленный, наполненный божественным светом и знаниями, что поро­дило человечество. Если взять святых, что предшествовали Насиру-и Хосрову на Востоке, это египетский святой Гермес Трисмигист, образованнейший человек, давший людям письменность, науки и искусство, был автором таинствен­ных, так называемых герметических книг; или взять святого той же эпохи Ахмада Яссави, который тоже был образован­нейшим человеком своего времени, хотя и закончил свою жизнь в келье отшельника.

Зная истинный дух божественной святости и знаниям, Насир-и Хосров настоятельно направлял молодежь к знаниям:

Укрась себя знаньем, потому что некрасив

тот, кто украшен только парчой.

От отсутствия знания и покорности богу твоя душа слаба и нага.

Стремись к знанию и покрой эту слабую наготу.

Ищи знания и мудрости, если ты ищешь радости,

И тогда на ветвях знания и мудрости ты с радостью найдешь спелые плоды.

Поэт, философ, мыслитель, святой оставил после себя целую сокровищницу знаний: «Сафар-намэ»—книгу о сво­их исключительно ценных, уникальных впечатлениях о хад­же в святую Мекку; «Джами» или «хикматани»—философ­ский диван (сборник стихов); поэмы «Раушенаи-намэ» (книга просвещения) и «Сеадет-намэ» (книга счастья); проза­ические произведения на духовную тему—«Зад-аль-муса-фирин» (Путевой припас путников) и «Ваджх-и-дин» (лик веры).

Внешне привлекательный, он обладал исключительно крепким телосложением, был высок, строен, румян, черно­волос, да к тому же обладал умным, пытливым взглядом. Все это, плюс знания, да знатное происхождение из рода сеидов позволило ему без особого труда поступить на служ­бу при дворе правителя Хорасана Махмуда Газнави. Сул­тан Махмуд был сильный и грозный правитель, и не случай­но в эпоху его правления был придуман такой хадис:

«Хорасан—колчан Аллаха, когда он прогневается на какой-нибудь народ, он вынимает из этого колчана стрелу и пускает ее в этот народ».

Газневиды за свои сорок лет правления немало совер­шили успешных походов в другие страны и возвращались оттуда с хорошей добычей. Поэтому жизнь при дворе была пышной, богато обставленной.

Хотя столицей государства считался город Газна, султан Махмуд, а затем его сын султан Масгуд, предпочитали зимние месяцы проводить в Балхе. И по этой причине двор султана содержался и в Газне, и в Балхе.

Первые годы Насир-и Хосров служил султану Махмуду в должности дибира—финансового чиновника, а затем, когда умер старый султан и на престол взошел его сын Масгуд, то благодаря своему веселому нраву, остроумию, поэтическому таланту Насир-и Хосров стал приближенным молодого султана, везде сопровождал его, участвовал в попойках. Об этом он откровенно пишет в своих стихах:

Рукой я доставал до луны, потому что никогда

не брал без меня эмир в руки кубок.

В присутствии визира, благодаря моей

важности и значению, знай,

эмир всегда обращался ко мне: «Дорогой ходжа».

Но это было отношение к жизни и бравирование моло­дого, еще не сформировавшегося Насира-и Хосрова. А вот его оценка своего поведения за тот же период, но уже в зрелом возрасте—в одной из касад он с иронией говорит, что в юности «выбежал, как осел весной на зеленую лужай­ку», и стал хвалиться, что ему нет равного—он изящный придворный, и поэт, и дибир. Он ждал подачек от богачей, не помогал, бедным родственникам и соседям, писал пустые и глупые стихи. Обращаясь к себе с упреком, он пишет:

Ты предавался такому разврату, что если ты это вспомнишь, лицо твое станет черным, а душа потемнеет...

Однако служба при дворе султана состояла не только из застолий, она принесла молодому любознательному духу Насира еще и интересные поездки то с самим султаном, то с визирами двора в такие страны, как Индия, Аравия, Турция. Все это способствовало накоплению знаний и впечатлений. А в Индию он специально уговорил султана отпустить его для ознакомления с религиями.

Об Индии Насир-и Хосров оставляет следующую за­пись: «Индийские мудрецы крайне сдержанны... у них есть книга, о которой они говорят, что это речи Бога, и я от их мудрецов много слышал». Пробыв в этой стране некоторое время, посетив многочисленные храмы индуистского панте­она богов и все же оставшись неудовлетворенным, Насир-и Хосров отправился дальше, в Мультан, там в это время процветал карамитский исмаилизм, одно из ответвлений шиитского толка в исламе.

Дело в том, что в середине восьмого века большинство шиитов признало седьмым имамом (прямым продолжате­лем рода Пророка по восходящей от халифа Али) Мусу аль-Хазима, а другая, меньшая часть, его старшего брата Исмаила, а после его смерти в 762 году, признали седьмым имамом его сына Махмуда ибн Исмаила. Последователей этой ветви и стали называть «исмаилитами». После смерти Махмуда произошел новый раскол. Одни считали умершего последним, седьмым имамом, отсюда их название—семе-ричники, и ждали его возвращения в новой духовной ипо­стаси. В конце девятого века эта ветвь исмаилитов стала называться караматами, взяв прозвище своего вдохнови­теля—исмаилитского проповедника Карамата, настоящее имя которого Хамдам аль-Ашас.

Караматы в конце девятого, в начале десятого веков буквально потрясли весь исламский мир. Самую благопри­ятную почву движение караматов получило среди кочевого и оседлого населения Бахрейна, где они в 899 году основали свой халифат. Караматы не раз вторгались в Ирак, где расположены основные шиитские святыни, а в 930 году вторглись в Мекку, разграбили Каабу, выломали «черный камень» и, разбив его на две части, перевезли эту мусуль­манскую святыню в Бахрейн. Лишь два десятилетия спустя они за богатый выкуп вернули святой камень в Мекку.

Побывав в Мультане и познакомившись с эзотеричес­ким—тайным учением караматов об имамате, Насир-и Хо­сров глубоко заронил в свою душу семя исмаилизма, учение которого гласит: «Мир не может существовать без имама, имам должен присутствовать на земле всегда и во всех эпохах. Начиная от Исмаила и до настоящего времени, а также и в будущем имамы невидимы для неприятелей и для неверующих. Имамы, пришедшие после Джафар ас-Садыка, странствуют по всем городам и существуют в каждую эпоху и в каждой стране, ибо Джафар ас-Садык говорил: «Если бы даже на одну минуту имам отсутствовал бы на земле, то весь мир погиб бы до основания». Далее это учение гласит: «...шесть пророков должно было явиться на землю согласно толкованию следующих строк Корана: «Я сотворил небо и землю в течение шести дней». Здесь каждый день обозначает одного пророка. Мир просветился божественным светом по пришествии шести пророков, седьмой же день является началом вечности—это имамат Али. Только с этого дня (эпохи) люди поняли его сущность и приняли его своим руководителем и поэтому с этого же дня он предался от­дыху. Во время прихода (первых пяти) пророков на землю, имам Али являлся невидимым, на что ясно указывает один из хадисов Мухаммеда, где говорится: «О Али, ты был со всеми пророками, но был невидим. Со мной же ты являешь­ся видимым». И хотя Али при Мухаммеде был видимым, но он был открыт лишь для зрения правоверных (т. е. люди могли не понять значения Али).

Дальше они (сторонники этого учения) говорят, что каждый пророк имел своего наследника, которые известны всем. Таким образом: шесть имамов завещаны Мухамме­дом. Поэтому всем следует верить в то, что Хусейн (внук Мухаммеда и сын Али) равен по чину Шису (одному из пророков), Зейн аль-Абеддин (сын Хусейна) равен по чину Симу, Баки равен по чину Харуну (Аарон) и Шо-Исмаил равен по чину Шимуну.

Шо-Исмаил претворяет вечно божество Алия в своих потомках и его приказы тверды, как семь дней (недели), как семь небес, как семь планет, как семь государств».

Вернувшись в Хорасан, он стал все больше искать себе собеседников в среде духовных лиц и суфиев. Умело был наполнен мыслями о Боге, а дух готовил его к подвижничес­тву. И вот в одну из ночей ему сподобился чудодейственный пророческий сон, который резко повернул всю его прежнюю жизнь в неизвестном направлении. Вот как об этом событии пишет сам Насир-и Хосров в своей книге «Сафар-намэ»:

«Я занимался канцелярскими работами: принадлежал к числу заведующих государственным имуществом и делами и выполнял работу в диванах. Долгое время и занимался этим делом и приобрел некоторую известность среди моих сослуживцев.

В ребн-ал-ахир (соответствует октябрю-ноябрю меся­цам) четыреста тридцать седьмого года, когда Абу Сулей-ман Джагрыбек Дауд-ибн Микаил-ибн-Сельджук был эми­ром Хорасана, я выехал из Мерва по служебным делам и остановился в Пендждихе в области Мерв-ар-Руд. В этот день Меркурий поднялся в зенит. Говорят, что в этот день что бы человек ни пожелал, Господь, велик и славен да будет он, все выполнит. Я отошел в угол и совершил два раката намаза, дабы Господь всевышний, благословенный дал мне богатство.

Когда я вернулся к приятелям и спутникам своим, один из них начал читать по-персидски стихотворение. Мне тоже пришло в голову стихотворение, я захотел, чтобы он прочи­тал его, написал эти стихи на листке бумаги и хотел дать ему прочесть. Но не успел я еще вручить ему бумагу, как он уже начал читать это самое стихотворение, слово в слово. Я счел это обстоятельство за доброе предзнаменование и мол­вил про себя: «Господь всевышний, благословенный услы­шал мою просьбу».

Оттуда я направился в Джузджанан. Там я пробыл около месяца и постоянно пил вино. Посланник—да поми­лует и да сохранит господь его и семью его—говорит:

— Говорите правду, хотя бы она и порочила вас. Как-то ночью приснилось мне, что кто-то мне говорит:

— Долго ли ты будешь пить это вино, которое отнимает у человека рассудок? Было бы лучше, если бы ты образу­мился.

Я ответил:

— Мудрецы не смогли придумать ничего другого, что отгоняло бы мирские заботы.

Голос сказал:

— Бесчувствие и беспамятство не есть покой. Нельзя назвать мудрецом того, кто указывает человеку путь к бесчувствию. Напротив, надо искать что-нибудь, что могло бы увеличить силы разума и рассудка.

— Откуда же мне взять это?—спросил я.

— Ищущий находит,—ответил он и указал в сторону Кыблы. Больше он уже ничего не говорил.

Проснувшись, я вспомнил обо всем этом. Сон произвел на меня впечатление, и я молвил про себя: «Я проснулся после вчерашнего сна, надо мне проснуться и от моего сорокалетнего сна». Я подумал, что не добьюсь счастья, пока не изменю всех своих дел и привычек...

В четверг шестого джумала-л-ухра четыреста тридцать седьмого года, что соответствует пятнадцатому числу меся­ца дея четыреста десятого года эры Иездегирда, я отправил­ся в соборную мечеть, сотворил намаз и попросил Господа всевышнего, благословенного, чтобы он помог мне совер­шить обязательное для меня дело и отстраниться от всего запретного и непохвального, как это повелевает Господь, велик и славен да будет он.

Оттуда я направился В Шапурган, ночь провел в поселе­нии Фарьяб и через Сенглан и Талькан проехал в Мерв-ар-Руд. Оттуда я поехал в Мерв, попросил освобождения от исполнения лежащих на мне служебных обязанностей и сказал:

— Намереваюсь я поехать посетить Кыблу.

Затем я сдал все свои дела»¹. (¹ Выдержки из книги «Сафар-намэ» Насира-и Хосрова даются в пере­воде на русский язык Е. Бертельса.)

Разумеется, такое в корне меняющее весь образ жизни решение Насир-и Хосров принял не в результате увиден­ного, пусть даже чудодейственного сна, сон явился толчком к действию, то есть направить русло своей жизни в сторону, что уже давно созрело в его душе и стало потребностью духа. И он решил ради того, чтобы открыть для себя неизведанные духовные миры, отправиться в хадж в свя­щенную Мекку.

По тем временам подобное паломничество было поисти­не героическим и небезопасным. От Хорасана до Мекки несколько тысяч километров нелегких караванных троп и путей...

Насир-и Хосров взял с собой в трудную дорогу своего младшего брата Абу-Саида и маленького слугу индуса. В путешествии он пробыл долгих семь лет. За это время побывал в ряде стран и четырежды посетил святой город всех мусульман—Мекку. О своих впечатлениях от хаджа он пишет в книге «Сафар-намэ» (Книга путешествий).

«Из Мерва я поехал в Серахе, что составляет тридцать фарсахов, а оттуда до Нишапура еще сорок фарсахов. В субботу одиннадцатого Шавваля я прибыл в Нишапур, а в среду, последний день этого месяца, было солнечное затме­ние.

Правителем в это время был Тогруль-бек Мухаммед, брат Джагры-бека, он приказал выстроить медресе неподалеку от базара седельных мастеров, и его как раз строили. Сам же он в это время направился в первый раз походом на Исфахан,

Второго зу-ль-Ка'дэ я выехал из Нишапура вместе с ходжой Муваффаком, состоявшим при особе султана. Через Кевван я доехал до Кумиса, где посетил гробницу Шейха Баязида Вистами, да освятит господь дух его.

В пятницу восьмого зу-ль-Ка'дэ я прибыл оттуда в Дам-ган, а первого зу-ль-Хидже четыреста тридцать седьмого года через Абхури и Чаштхаран проехал в Семнан». Там я пробыл некоторое время и начал искать ученых людей. Мне указали на одного человека, называвшегося устад Али Не-сан. Я пошел к нему. Это оказался молодой человек, гово­ривший по-персидски, как говорят жители области Дейлем, носивший длинные распущенные волосы. Перед ним сидело значительное число учеников, из которых часть читала Эвк-лида, часть медицинские и часть математические книги. Посреди речей он иногда говорил: «Я то-то читал перед устадом Абу Али ибн Синой, да помилует его Господь, и то-то слыхал от него...» По-видимому, он хотел, чтобы я знал, что он ученик Абу Али ибн Сины.

Когда я вступил с ним в диспут, он сказал: «Я ничего не знаю о сийаке и хотел бы научиться этому способу вычисле­ний». Я удивился, ушел оттуда и молвил про себя: «Если он сам ничего не знает, чему же он может учить других?»

От Балха до Рея я насчитал триста пятьдесят фарсахов, а говорят, что от Рея до Савэ тридцать фарсахов, от Савэ до Хамадана тоже тридцать, от Рея до Исфахана пятьдесят фарсахов, а до Амуля тридцать. Между Реем и Амулем лежит гора Демавенд, она похожа на купол и ее называют также и Ливасан. Говорят, что на вершине этой горы есть колодец, где добывают аммониак.

«Двадцать третьего Шабана (6 марта 1046 года) я выехал в Нишапур». Особенно с большой изобразительностью и любовью Насир-и Хосров описывает свои встречи с инте­ресными, мудрыми и духовно богатыми людьми, или же легендарные истории, связанные с их жизнью. Это у него происходило от большой неутоленной жажды общения с подобного рода современниками, ибо он в них видел свой идеал, тянулся к их свету. Будучи проездом в одном из маленьких городов Сирии, который носил название Маар-рат-ан-Нуаман и узнав уникальную судьбу правителя этого города, он с восхищением об этом сообщает в своем повест­вовании: «Был там некий человек по имени Абу-ль-Аля аль-Маарри, он был слепым и правил этим городом. Он был чрезвычайно богат и у него было много рабов и слуг, даже все жители города повиновались ему, как рабы. Сам же он вел образ жизни отшельника, носил грубую шерстя­ную одежду и не выходил из дому. В пропитание он назна­чал себе ежедневно пол мена ячменного хлеба и помимо этого не ел ничего. Я слыхал, что двери его дворца всегда открыты и что городскими делами ведают его наместники и заместители; к нему самому обращаются только по самым сложным делам. В богатстве своем он никому не отказыва­ет, а сам постоянно постится, ночи проводит в бдении и не занимается никакими мирскими делами. В стихотворстве и разных науках он достиг такой степени, что, по признанию писателей Сирии, Магриба и Ирака, в этом веке никто не мог и не может равняться с ним. Он написал книгу, назван­ную им «Разделы и пределы», в ней он говорит загадочные речи и приводит красноречивые и странные метафоры, по­стигнуть которые могут лишь немногие люди, и то только те, кто изучал эту книгу вместе с ним. Его даже заподозрили в том, что в этой книге он хочет критиковать Коран. Из окрестных городов к нему постоянно съезжаются более двухсот человек, которые занимаются с ним науками и поэзией, и я слыхал, что он написал более ста тысяч двусти­ший. Кто-то спросил его:—Господь великий, благословен­ный даровал тебе все это богатство, почему же ты все отдаешь другим, а сам не пользуешься?—Мне принадле­жит только то, чем я пользуюсь,—дал он ответ. Когда я приехал туда, этот человек был еще жив». (Абу-ль-Аля аль-Маарри родился 22 декабря 973 г. и умер в мае 1057 г.)

С большим интересом и тщательно описывает Насир-и Хосров свое пребывание и достопримечательности городов Триполи, Бейрута, Дамаска, но особенно красочно он рису­ет картину посещения древнего Иерусалима—города, пра­отца трех религий: иудаизма, христианства и ислама. Во времена путешествия Насира-и Хосрова этот город по-арабски назывался Бейт-аль-Мукаддас. Под этим названи­ем он и описывается в его путешествии: «Пятого рамазана четыреста тридцать восьмого года вошли в Бейт-аль-Мукаддас... Говорят, что в сирийской земле никогда не бывало недо­рода, а от верных людей я слыхал, что некий великий муж увидел во сне пророка, мир и благословение да будет над ним, и сказал ему: «О пророк божий. Облегчи нам жизнь». Пророк, мир да будет с ним, ответил: «Я ручаюсь за хлеб и за масло Сирии».

Теперь я опишу город Бейт-аль-Мукаддас...

Это большой город. В то время, когда я посетил его, там было двадцать тысяч человек жителей. Там есть красивые базары, высокие здания; вся земля его вымощена камен­ными плитами. Где была гора или возвышение, их срезали и сравнивали, так что, когда идет дождь, вся земля в городе вымывается начисто. В городе много ремесленников, и каждый цех занимает на базаре отдельный ряд. Мечеть в восточной части города, и восточная стена города вместе с тем и стена мечети. Если пройдешь за мечеть, раскрывается большая бесконечная ровная долина, называемая Сахирэ. Говорят, что эта равнина и будет местом воскресения мертвых и что там произойдет страшный суд. По этой причине туда собирается много народу со всех концов мира и селятся там, чтобы умереть в этом городе и, когда придет назначенный Господом великим преславным срок, явиться на место свидания.

О Боже мой, в этот день защити рабов твоих и помилуй!

В Бейт-аль-Мукаддасе есть прекрасная больница, на нее жертвуется много денег, и многим больным там дают сна­добья и лекарства; при ней состоят врачи, получающие содержание из пожертвованных сумм. Мечеть находится на краю города. Мечеть эту построили на том месте, потому что там находится камень этот—тот самый, который Господь, ве­лик и славен да будет он, повелел Моисею, мир да будет с ним, сделать Кыблой. Когда последовало это приказание и Моисей сделал Кыблу, он после этого долго не прожил и в скором времени скончался.

Затем Соломон, мир да будет над ним, в эпоху своего правления повелел выстроить вокруг этого камня, являвше­гося Кыблой, мечеть, так что Сахра оказался посредине мечети, и там же были михрабы. До эпохи пророка нашего Мухаммеда, избранного, да помилует его Господь и да сохранит, эту скалу считали Кыблой и совершали намаз, обращаясь в ее сторону до тех пор, пока Господь благо­словенный, всевышний не приказал сделать Кыблой дом Каабы...

И я, Пасир, сотворил намаз в этом месте и просил у Господа, велик и славен да будет он, споспешествования в послушании и освобождения от непокорности.

После Бейт-аль-Мукаддаса я решил поклониться гроб­нице Авраама, друга Господа всемилостивого, да сохранит его Господь и да помилует...

От Бейт-аль-Мукадцаса до того места, где находится эта гробница, шесть фарсахов, и дорога все время идет к югу. По дороге много деревень, обработанных полей и садов. Дикорастущих растений, не нуждающихся в поливке, как виноград, фига, маслина и сумак, там бесконечно много...

В одном фарсахе от города Бейт-аль-Мукаддас находит­ся место, чрезвычайно чтимое христианами. Там есть и муджавиры (монахи), и много людей постоянно приезжает на поклон. Называется оно Бейт-аль-Лахм (Вифлеем). Хри­стиане отправляют там свою службу и в большом числе приезжают туда из Рума (Византии). В этот день, когда я покинул Бейт-аль-Мукаддас, я заночевал там...

Жители Сирии и города Бейт-аль-Мукаддас называют это место Халили (Византия), а самого названия деревни не говорят.

Гробница состоит из четырех стен, сложенных из об­тесанных камней. Там же находятся две могилы, обращен­ные головами к Кыбле. Обе могилы сложены из обтесанных камней в высоту человеческого роста. По правую руку— могила Исаака, сына Авраама, по левую—его жены, мир да будет с ними. В этой гробнице пол и стены покрыты драгоценными коврами и магрибинскими циновками, которые красивее шелка. Я видел там плетеный молитвенный коврик, при­сланный туда, как говорили, полководцем, слугой египет­ского султана. Говорят, что этот коврик был куплен в Египте за много золотых магрибинских динаров и что такое же количество румийского шелка не стоило бы таких денег. Я нигде не видал таких.

При выходе во дворе гробницы—два здания, поставлен­ных по направлению к Кыбле. В здании по правую руку находится могила Авраама Халила, да помилует его Гос­подь. Это большое здание, а в нем внутри другой домик, вокруг которого обойти нельзя. В стене проделано четыре дверцы, через которые посетители могут обозреть внутрен­ность домика; могилу видно из всех четырех. Пол и стены здания покрыты шелковыми коврами. Могила возведена из камня, и над ней висит много серебряных лампад и светиль­ников.

В другом здании, по левую руку от Кыблы,—могила Сарры, жены Авраама, мир да будет с ним. Между двумя зданиями проход вроде коридора, и двери обоих зданий выходят в этот коридор. Там же повешено много лампад и

светильников.

За этими двумя зданиями лежат две другие гробницы, тоже близко одна от другой: по правую руку—могила пророка Иакова, мир да будет с ним, по левую—гробница жены его. За ними стоят здания, где Авраам, да помилует его Господь, принимал своих гостей. Таким образом, в этом месте шесть могил.

За этими четырьмя стенами идет склон, где гробница Иосифа, сына Иакова, мир да будет с ними обоими.

С той стороны, где степь, по направлению между купо­лом Иосифа и описанной усыпальницей, устроено большое кладбище; туда привозят покойников с самых различных сторон и хоронят их там. Устроены маленькие комнатки для прибывающих туда посетителей.

В городе Бейт-аль-Мукаддас больше всего сеют ячменя, пшеницы мало, много растет маслин. Приезжим, путешест­венникам и паломникам дают хлеб и оливковое масло. Там много мельниц, которые приводят в движение мулы и быки, где каждый день мелется много муки. Там есть особые служанки, которые каждый день пекут хлеб. Всякому приез­жему каждый день дают по круглому хлебу и чашке чечеви­цы, варенной в масле, дают также и изюма. Этот обычай удержался со времен друга божьего, мир да будет с ним, вплоть до наших дней.

Бывают дни, когда туда приезжают более пятисот чело­век, и для всех приготовляется это угощение...

У христиан в Бейт-аль-Мукаддасе есть церковь, они относятся к ней с величайшим почтением.

Каждый год туда из Рума приезжают на поклон множес­тво народа; даже сам румийский царь тайно приезжал туда, так что об этом никто не знал.

В то время, когда правителем Египта был аль-Хаким би-амр-Алла, он приказал разграбить, разрушить и срыть эту церковь. Долгое время она была в развалинах, но потом кесарь (правитель Византии) прислал послов с большим количеством подарков и приношений и попросил мира и милостивого разрешения вновь отстроить церковь. Тогда ее снова отстроили.

Это просторное здание, в котором может поместиться восемь тысяч человек. Оно выстроено чрезвычайно роскош­но, из разноцветного мрамора, с украшениями и росписью. Внутри оно украшено румийскими шелками и покрыто раз­личными изображениями Иисуса верхом на ослице, мир да будет с ним. Есть там также и изображения других проро­ков, как например: Авраама, Исмаила, Исаака, Иакова и сыновей его, мир да будет с ними. Картины эти покрыты лаком из сандалового масла и защищены большим стеклом, чрезвычайно прозрачным, так что не нужно никакого покро­ва. Сделано это для того, чтобы на картины не садились пыль и грязь. Слуги каждый день прочищают эти стекла.

Есть там много еще других картин, но если описать их все, это слишком удлинит мой рассказ. Одна картина в этой церкви разделена пополам и изображает рай и ад: одна половина изображает райских праведников и рай, а дру­гая—грешников в аду, самый ад и все, что к нему относит­ся. Эта церковь—такое место, что подобного ему в мире нет.

В этой церкви много священников и монахов, которые читают Евангелие, творят молитву и день и ночь преклоня­ются перед Богом...

Из Бейт-аль-Мукаддаса я вознамерился сесть на ко­рабль, поехать в Египет, а оттуда вновь направиться в Мекку».

Разумеется, что самую большую ценность всей книги Насира-и Хосрова составляют описания священных городов ислама Мекки и Медины. Это была главная цель всей трудной поездки Насира-и Хосрова—совершить хадж— священное паломничество в город Каабы—Мекку и в го­род, где стоит гробница пророка Мухаммеда,—Медину. Описаны эти два города со всеми подробностями, не пропу­щена ни одна деталь при рассказе о реликвиях ислама. И еще одна ценнейшая особенность повествования: во-первых, хадж описывает не простой путешественник-бытописатель, а талантливый поэт, писатель и философ, и, наконец, в-третьих, многое из того, что описано Насиром-и Хосровом почти тысячу лет тому назад его пребывания в священных городах, либо уже изменено, либо совсем утрачено време­нем, так что совершить вместе с паломником Насиром-и Хосровом хадж посредством его повествования, это значит побывать в Мекке и Медине эпох равных эпохе пророка Мухаммеда.

Книга «Сафар-намэ» сама по себе большая и, естествен­но, не имеет смысла всю ее пересказывать, но выдержки из глав о Медине и Мекке есть смысл дать почти в полном варианте.

«...Мы добрались до града Пророка Медины, да со­хранит его Господь и да помилует. Град Пророка, мир да будет с ним, это город, лежащий на краю пустыни; земля там влажная и покрыта солончаками. Проточная вода име­ется, но ее мало. Там есть плантации финиковых пальм. Кыбла от Медины лежит к югу. Мечеть посланника Божьего, да хранит его Господь и да помилует, такой же величины, как аль-Масжид-аль-ха-рам (Заповедная мечеть в Мекке). Ограда с могилой Проро­ка, мир да будет с ним, рядом с минбаром мечети, если обратиться лицом к Кыбле, по левую руку. Таким образом, хатыб, когда он с минбара говорит о Пророке, мир да будет с ним, и молится за него, оборачивается вправо и указывает на гробницу Пророка.

В конце здания сделано нечто вроде ограды и окружено решеткой, чтобы туда никто не ходил; открытая часть этой ограды затянута сеткой, чтобы и птицы не залетали туда. Между гробницей и минбаром есть тоже нечто вроде ог­рады, вымощенное мраморными плитами и лежащее ниже уровня мечети. Это место называют «роузе» и говорят, что это один из райских садов, ибо посланник Божий, мир да будет с ним, сказал: «Между могилой моей и минбаром моим—один из райских садов». Шииты утверждают, что там погребена Фатима (пречистая дочь пророка Мухам­меда), мир да будет с ней. У мечети только одна дверь.

Мы пробыли в Медине два дня, а затем снрва пустились в путь, так как времени было мало. Дорога шла на восток, и через две остановки от Медины мы пришли к горным теснинам вроде ущелий, называемым Джухфэ. Говорят, что в один год там собралось очень много паломников, внезап­но хлынул горный поток, и все они погибли. Поэтому это место и называется Джухфэ.

От Мекки до Медины сто фарсахов, но дорога каменистая, и мы шли восемь дней. В воскресенье шестого зу-ль-хиджа вступили в Мекку. В то время туда собралось много народу, чтобы совершить умру (обряды «малого паломничества», совершаемые не в священный месяц зу-ль-хиджа).

Если кто-нибудь желает выполнить умру и едет из дале­ких мест, то в полфарсахе от Мекки на всех дорогах постав­лены путевые знаки и выстроены мечети: там для соверше­ния обряда он должен надеть ихрам. Облачаться в ихрам— значит снять с тела все шитые одежды, повязать бедра куском ткани, накинуть другой кусок ткани или повязку на плечи, громким голосом воскликнуть: «Лаббейка, Аллахум-ма, Лаббейка!» (Я пред тобой, о боже мой, я пред тобой) и идти к Мекке.

Если же кто-нибудь, находясь в Мекке, желает совер­шить умру, он идет до этих путевых знаков, там надевает ихрам и, восклицая: «Лаббейка!», вступает в Мекку с целью совершения умры.

Войдя в город, он идет к Масджид-аль-харам, подходит к дому Каабы и начинает обходить его вправо так, чтобы левый бок все время был обращен к Каабе. Он подходит к той колонне, на которой лежит Черный Камень, целует его, идет дальше, таким же образом совершает еще раз обход, снова подходит к камню и опять целует его. Это называется одним тавафом. Таким же образом совершает семь тавафов, три раза бегом и четыре раза медленным шагом.

Когда таваф закончен, идут к месту Авраама (Макал Ибрахим), мир да будет с ним, которое напротив Каабы, и становится позади него, так что место это оказывается между Каабой и совершающим обряд. Там творят два раката намаза, называемого «намазом тавафа».

Затем входят в павильон колодца Замзам, пьют из него воду или смачивают себе ею лицо и выходят из Масджид-аль-харам в дверь, называемую Бас-ас-Сафа. Это одна из дверей ограды, и, выходя из нее, оказываются прямо против горы Сафа.

Затем поднимаются на склон горы Сафа, обращаются лицом к Каабе и читают молитву, слова которой известны. Прочитав молитву, спускаются и идут через базар к горе Марва, то есть идут с юга на север. Когда идут по базару, обращаются в сторону дверей Масджид-аль-харам. По это­му самому базару посланник, да сохранит его господь и да помилует, бежал сам и повелел и другим бежать по нему. Длина его около пятидесяти шагов и по обеим сторонам четыре минарета. Достигнув их, идут медленно до самой горы Марва. Когда дойдут до ступеней, поднимаются на них и читают известную молитву. Затем снова возвращают­ся и опять бегут через тот же базар. Таким образом, четыре раза бегут от Сафа к Марва и три раза от Марва до Сафа, а в общей сложности пробегают по базару семь раз. У самого подножия Марва есть базар, где двадцать лавок друг против друга: все они заняты цирюльниками, которые бреют головы паломникам.

В Мекке две бани, полы в них устланы зеленым камнем, обычно применяемым для точки ножей.

Я подсчитал, что в Мекке коренных жителей тысячи две, не больше. Все остальные, около пятисот человек,—приез­жие и муджавиры.

Багдадские халифы выстроили там много богоугодных заведений и красивых зданий, но в то время, когда я был там, часть их развалилась, а часть была обращена в част­ную собственность.

Я уже сказал, что дом Каабы лежит посреди Масджид-аль-харам, а эта последняя—посреди города. Однако окружающая ее стена не прямоугольна, углы мало выдаются и образуют закругленную линию, ибо когда в мечети творят намаз, со всех сторон нужно обращать лицо к Каабе.

Вокруг мечети возведены три крытые галереи с мрамор­ными колоннами. Всего мраморных колонн сто восемьдесят четыре, и говорят, что все эти колонны привезены морем из Сирии по приказу багдадских халифов.

У Масджид-аль-харам восемнадцать входов, украшен­ных арками, опирающихся на мраморные колонны; дверей ни у одного входа нет, и войти можно всегда.

С восточной стороны четыре входа, у северного угла— Баб-ан-Неби (Врата Пророка), с тремя арками... Ворота Али—тот вход, через который повелитель правоверных Али, мир да будет с ним, ходил в мечеть совершать намаз; у этого входа три арки.

На южной стене по длине мечети семь входов. Баб-ас-Сафа с пятью арками, средняя арка у этого входа больше всех боковых. По бокам у нее еще две маленькие арки. Через эти двери выходил посланник Божий, мир да будет с ним, когда шел на гору Сафа молиться. Порогом средней арки служит большой белый камень. Раньше там был черный камень, на который ступал своими благодатными ногами посланник Божий, мир да будет с ним. След его благо­словенной стопы, мир да будет с ним, остался на этом камне, его вырезали и вставили в белый камень так, что концы пальцев ноги обращены в сторону мечети. Из палом­ников одни припадают к нему лицом, другие ставят на него ногу, чтобы удостоиться благодати. Я счел более уместным припасть к нему лицом.

Дом Каабы находится посредине ограды мечети: он представляет собой удлиненный прямоугольник, длина ко­торого—от севера к югу, а ширина—от востока к западу.

Черный Камень вделан в большой камень и расположен на углу стены на такой высоте, что если рослый человек станет возле него, он придется прямо против его груди. Длина Черного Камня—одна ладонь и четыре пальца, ширина—восемь пальцев, форму он имеет округлую... Дверь Каабы поднята от земли на четыре араша (мера длины руки от локтя до кончика среднего пальца), так что рослый человек, стоя на земле, достигает ее порога. К ней ведет деревянная лестница, которую приставляют в случае необходимости, чтобы люди могли подняться по ней и войти в Каабу. Она столь широка, что десять человек могут рядом подниматься и спускаться по ней. Пол Каабы поднят на указанную мною высоту...

Ширина стен Каабы, то есть толщина их—шесть ладо­ней. Пол сплошь покрыт белыми мраморными плитами. Внутри Каабы три маленьких отделения наподобие площа­док, одно из них—против двери, а два других—с северной стороны. В Каабе имеются деревянные колонны, поддер­живающие потолок; все они четырехугольной формы и вы­точены из дерева садж, только одна имеет круглую форму.

С северной стороны есть продолговатая плита красного мрамора, вделанная в пол; говорят, что там посланник, молитвы и мир да будут над ним, совершал намаз. Всякий, кому это известно, всегда старается тоже помолиться там.

Все стены облицованы разноцветным мрамором. Стены на высоте четырех арашей от пола ничем не украшены, а начиная оттуда и до самого потолка покрыты мраморными плитами с инкрустацией и позолоченными рисунками. В углах трех отделении к стене прибито серебря­ными гвоздями по две деревянных доски. Доски эти проис­ходят от ковчега Ноя, мир да будет с ним. В отделениях позади Черного Камня лежит кусок красного шелка...

Потолок Каабы деревянный, но весь закрыт шелком, так что дерева не видно 'совершенно. На фасаде под крышей видна золотая надпись: там написано имя египетского сул­тана, вырвавшего Мекку из рук Аббасидских халифов. Кро­ме того, там имеется еще четыре больших серебряных дос­ки, прикрепленных серебряными гвоздями к той же самой стене. На каждой из них написано имя одного из египетских султанов, каждый из них присылал такую доску во время своего правления.

Между колоннами подвешено четыре серебряные лам­пады. Крыша Каабы покрыта йеменским мрамором, похо­жим на хрусталь.

Покров, которым закрывалась Кааба,—белого цвета. По нему идут две полосы вышивки. Благодаря этим двум полосам высота дома была разделена на три равных части. По четырем концам покрова вытканы разноцветные мих-рабы, расшитые золотыми нитками.

С северной стороны снаружи Каабы выстроена стена. Оба края ее примыкают к углам Каабы. Она имеет форму полукруга. Стены и земля в этой ограде покрыты разно­цветным мрамором. Называется эта ограда Хиджр. Вода по стоку с крыши Каабы вся стекает в Хиджр. Под стоком поставлен зеленый камень, на который и .течет вся вода из стока. Камень этот такой величины, что человек свободно может совершить на нем намаз.

Место Авраама, мир да будет с ним, находится на востоке от Каабы. Это—камень, на котором видны следы двух ног Авраама, мир да будет с ним. Он вделан в другой камень, покрытый четырехугольным деревянным чехлом самой прекрасной работы. Он покрыт серебряными пластинами и с двух сторон прикреплен цепями к большой скале. К цепям приделаны два замка, чтобы никто не мог прикоснуться к нему рукой.

Колодец Замзам тоже расположен к востоку от дома Каабы и находится на том же углу, где и Черный Камень. Вода в нем солоноватая, но пить ее все же можно.

Колодец окружен оградой из белого мрамора. С четырех сторон ограды установлены водоемы, куда наливается вода, чтобы люди могли совершить омовение. Пол в ограде Замзама покрыт деревянной решеткой, чтобы проливаемая вода могла стекать. Вход в него расположен с восточной стороны...

Вокруг Каабы повсюду стоят колонны, соединенные по­парно перекладинами. Перекладины эти разукрашены инк­рустациями и резьбой, и к ним приделаны кольца и крючки, чтобы ночью туда можно было вставлять свечи и вешать светильники.

Вокруг мечети идет крытая галерея, где возле стены стоят сундуки, принадлежащие различным городам Маг-риба, Египта, Сирии, Рума, обоих Ираков, Хорасана, Маве-раннарха и других областей.

В четырех фарсахах к северу от Мекки лежит местность Бурка. Там живет эмир Мекки со своим войском. Там есть проточная вода и деревья. В тот год я был в Мекке муд-жавиром. Существует там обычай в течение всего раджаба каждый день на восходе солнца открывать дверь Каабы.

В это время много паломников собирается возле дверей, и, когда дверь раскрывается, они складывают руки и читают молитву. Все обитатели Мекки, когда слышат голоса па­ломников, знают, что в это время открывается дверь Хара-ма. Тогда весь народ сразу начинает читать громким голо­сом молитву, и вся Мекка наполняется гулом голосов.

Когда совершают в Каабе намаз, обращаются лицом к двери, но можно также обращаться в любую другую сторо­ну. Как-то раз, когда Кааба была битком набита людьми, так что больше войти уже никто не мог,—я начал считать людей; там было семьсот двадцать человек.

В десятый день зу-ль-хиджа идут в Мина и бросают там камни—обряд, объяснение которого дается в изложении обрядностей хаджа. (В долине Мина находятся три колон­ны, из которых главная называется «Большим Сатаной». Паломники запасаются двадцать одним камнем и бросают по семи камней в каждую из этих колонн, произнося слова: «Во имя бога всевышнего, я совершаю это в знак ненависти к дьяволу и для его посрамления». Совершается это в память изгнания дьявола Авраамом. После этого обряда совершается жертвоприношение.)

Двенадцатого числа все, кто намерен пуститься в обрат­ный путь, отъезжают оттуда, а кто желает остаться в Мекке, идет туда».

Так описал священный город Мекку одиннадцатого века паломник Насир-и Хосров.

Человек побывал в святых местах и стал хаджой, а если он к тому же еще и всю жизнь после этого перестроил и стал служить не себе, а людям, Богу, такой становится святым. Но святость человеку никогда не дается так просто, свя­тость нужно выстрадать, только тогда она и будет по-настоящему угодна Богу. А Насиру-и Хосрову за время хаджа пришлось встретиться с трудностями не раз.

Особенно много превратностей судьбы испытал Насир-и Хосров на обратном пути из хаджа к себе в Хорасан. Вот как он об этом пишет:

«Я попрощался с домом Господа всевышнего и в пят­ницу девятнадцатого зу-л-хиджа четыреста сорок второго года (7 мая 1051 года) я выехал из Мекки.

Нам пришлось ехать через горы и ущелья; повсюду были маленькие крепости и деревеньки. Посреди скал мне показа­ли такую маленькую разрушенную крепостицу, бедуины говорили, что там жила Лейла. Рассказ о Лейле и Меджнуне чрезвычайно удивителен.

После бесконечных трудностей, насмотревшись на мно­го разных вещей и претерпев много лишений, я двадцать третьего сафара (8 июня 1051 года) прибыл в Фаладж. От Мекки туда сто восемьдесят фарсахов (один фарсах равен восьми километрам).

Фаладж этот лежит среди пустыни; это—обширная страна, совершенно разоренная вследствие внутренних раздоров.

В Фаладже я пробыл четыре месяца в положении, хуже которого трудно себе представить что-нибудь. Из мирских благ у меня были только две корзинки с книгами, а жители этой страны были люди голодные, нагие и невежественные: отправляясь на молитву, каждый обязательно брал с собой щит и меч, книг же они не покупали. Я жил в мечети, и так как у меня было немного киновари и синьки, я на стене этой мечети написал двустишие, сверху нарисовал ветку и лист­ком разделил оба полустишия. Они увидели это, чрезвычай­но удивились, и население всех замков сбежалось смотреть на эту надпись. Они сказали мне:

— Если ты распишешь нам михраб в мечети, мы дадим тебе сто мен фиников.

Они заключили со мной такое условие, и я расписал им михраб. Эти сто мен фиников явились для меня спасением: у меня не было пищи и я уже отчаялся в жизни и думал, что никогда больше не выберусь из этой пустыни, так как оттуда до населенных мест приходилось пройти, в какую бы сторону ни пройти, двести фарсахов страшной и губитель­ной пустыни.

За эти четыре месяца я ни разу не видал пяти мен пшеницы в одном месте. Наконец пришел караван из Лемамы, бравший кожу и отвозивший ее в Лахсу, ибо из Йемена привозят кожу в Фаладж и продают ее купцам. Один араб предложил свезти меня в Басру, но мне нечем было заплатить за наем верблюда. Оттуда до Басры двести фарсахов и за наем верблюда платят один динар, ибо хороший верблюд продается за два-три динара. Но так как у меня наличных денег не было, приходилось ехать в долг, и араб сказал:

— Мы свезем тебя, а в Басре ты заплатишь тридцать динаров.

Поневоле пришлось согласиться, хотя в Басре я не бывал никогда.

Араб погрузил мои книги на верблюда, туда же посадил и моего брата, а сам я пошел пешком.

Наконец, через месяц тяжелого пути мы прибыли в Басру. Погонщик верблюдов требовал с нас тридцать магрибских динаров, но денег, как известно, у нас не было.

В это время в Басру приехал везир правителя Ахваза Абу-л-Фатх Али ибн-Ахмед; это человек ученый и благород­ный, отличавшийся познаниями в поэзии и литературе и большой щедростью. Он приехал туда с сыновьями и сви­той и поселился там, однако, делами не занимался. Мне случилось познакомиться с одним персом, тоже ученым человеком. Он водился с этим везиром и часто проводил с ним время. Однако этот перс был скуп и не имел средств помочь нам. Он рассказал о нашем положении везиру. Тот, как только услыхал об этом, тотчас же прислал за мной человека с лошадью: садись, мол, в том, что на тебе есть, и приезжай ко мне. Я стыдился своей нищеты и наготы и не счел возможным поехать; поэтому я написал записочку, извинился и сказал, что приду поклониться ему потом. Для этого у меня было две причины: во-первых, моя нищета, и во-вторых, такой расчет: я полагал, что он, прочитав мою записку, убедится, что я обладаю познаниями в науках и литературе. Тогда я мог без стыда предстать перед ним.

Он тотчас же прислал мне тридцать динаров, чтобы я купил себе на эти деньги платье. Я купил две прекрасные пары платья и на третий день пошел к везиру. Я увидел человека благородного, ученого, образованного, прекрас­ной наружности, скромного, религиозного и красноречиво­го. Он поселил нас у себя и мы пробыли у него с начала ша'бана до середины рамазана. Везир приказал уплатить наш долг погонщику за наем верблюда и выручил нас из беды. Пусть Господь, благословенный и всевышний, изба­вит всех рабов своих от огорчений, связанных с долгами!»

Много еще было испытаний у Насира-и Хосрова с его братом на обратном пути, но они, успешно преодолев их, 26 октября 1052 года прибыли в Хорасан.

Вот как Насир-и Хосров описывает последние свои впе­чатления от длительного путешествия:

«Мы въехали в Балх, и я написал эти три двустишия, соответствовавшие нашему положению.

Если долго в этом мире длятся беды и страданья,

Все ж и счастию и горю здесь всегда конец приходит.

Ночь и день для нас ничтожных свод вращается небесный,

День уйдет, ему на смену тотчас же другой приходит.

Мы из странствия вернулись... Из него вернуться можно,

В путь другой уйдем, оттуда к нам никто уж не приходит...

Все расстояние от Балха до Мисра, оттуда до Мекки, через Басру в Фарс и снова обратно в Балх, не считая поездок на поклон святым местам в сторону и других отклонений, составляет две тысячи двести двадцать фар-сахов. Обо всем, что я видел, я правдиво поведал, а если я сообщил что-нибудь неверно о том, что слышал, пусть читатели не считают меня глупцом, не порицают и не бранят. И если поможет мне Господь, велик и славен да будет он, я, если совершу путешествие на Восток, опишу и то, что увижу там, если захочет Господь всевышний, еди­ный, всесильный.

Слава Господу, владыке миров. Помолимся о Мухам­меде и семье его и всех сподвижниках его».

Но из длительной поездки в родные места Пасир-и Хосров вернулся не только с путевыми записями, которые потом стали его знаменитой книгой, но и с тайным в душе учением—исмаилизмом, а также с грамотой тайного има­ма Мустан Сире, посвящения в великие худжжаты—прави­тели одного из двенадцати «островов» земли. Это была тайна его столь длительной семилетней поездки в хадж в Мекку. Об этой стороне его деятельности в «Сафар-намэ» почти ничего не сообщается, лишь местами незначительные намеки.

Вся же истина его семилетнего пребывания в Аравии, Египте, в Магрибе таит в себе тайну его встреч с седьмым— скрытым имамом и посвящения его в сан великого худж-жата. Об этом мы узнаем из многочисленных биографии и жизнеописаний, чудодейственных поступках Насира-и Хос­рова, которые написаны и изданы его биографами еще во время жизни и после того, как он скончался.

Жизнеописаний Насира-и Хосрова, великого худжжата, и славного царя Бадахшана было написано более десяти. Вот некоторые из них. И самая ранняя—«Сафар-намэ-йи Насир-и Хосров»—легендарное житие—из Бадахшана (ни­чего общего не имеющее с истинной «Сафар-намэ»); его жизнеописание содержится в книге Закарии Казвини «Асар аль-билад», изданной в 1275 году в Хорасане; в XVI веке в Индии во времена правления шаха Акбара, ярого поклон­ника таланта Насира-и Хосрова, было издано его жизнеопи­сание под общим названием «Калам-и Пир»; жизнеописание Насира-и Хосрова, также опубликованное в 1609 году в тезкире (сборнике) «Хуласот аль-ашар» и мн. др.

Из этих жизнеописаний проясняется тайная сторона столь длительного по времени хаджа Насира-и Хосрова. Прибыв в Египет в 1047 году, он встретился там с Муаййад фи-д-дином, который был баба-даи этой страны, то есть высшим духовным лицом правящей династии фатемидов. Встречи и духовные наставления этого дай, видимо, сыг­рали решающую роль в мировоззрении Насира-и Хосрова. В ряде касыд, написанных в старости, Насир-и Хосров указывает, какое влияние на него оказал Муаййад-фи-д-дин:

Солнце может сделать рубин из камня,

Таким образом, я—рубин, а этот человек Муаййад—мое солнце.

От его света этот темный мир становится освещенным.

Под руководством этого даи Муаййада Насир-и Хосров проходит полный курс посвящения в исмаилизм как явного (открытого) учения, так и внутреннего (тайного) учения. Это было обусловлено тем, что исмаилизм как учение фор­мировался по двум аспектам: «открытый»—экзотерический путь (аз-захир), доступный всем рядовым членам общины, и «внутренний»—эзотерический (аль-батин), доступный лишь «посвященным» (аль-хасса), занимавшим высшее по­ложение в исмаилитском движении.

«Внешнее» учение исмаилизма включало в себя все об­ряды шариата, обязательные для рядовых членов общины. «Внутренняя» эзотерическая сторона учения исмаилитов со­держит две части: атта'вил-—аллегорическое истолкование Корана и шаи'ата и альхака'ик—система духовных учений, опирающихся на толкование сокровенных и высших истин, опирающихся на элементы неоплатонизма и положения уче­ния Аристотеля, а также на ряд мистических учений. (Разу­меется, все это далеко было от чистого ислама и поэтому все мусульманские религиозные деятели не признавали ис­маилитов.)

Одним из первых авторов учения исмаилитов был дай из Мавераныахра ан-Насафи (Несеф—так раньше назывался нынешний город Карши). Согласно его теории Бог—аб­солют, лишенный каких бы то ни было атрибутов, а аб­солютная истина (аль-хакк), предвечным повелением, или волеизлиянием (аль-амр) выделил из себя творческую суб­станцию—Мировой разум (аль-акл или акл-аль-кулл), об­ладающий всеми свойствами божества. Мировой разум пу­тем эманации произвел Мировую душу (ан-нафс), которая в свою очередь произвела семь движущихся сфер. Путем пре­образования сфер простые элементы (аль-муфрадат) или натуры (влага, сухость, тепло, холод), образовали сложные, или составные (алъ-мураккабат)—землю, воду, воздух и эфир. В результате последующих преобразований возникли растения с вегетативной душой, из них—животные с чувст­венной душой, из них—человек с разумной душой.

Согласно исмаилитскому учению, цель сотворения зем­ного мира—реализация божественного повеления, божест­венной истины. Духовная жизнь рассматривается как цик­лическое развитие «проповеди истины и единобожия» (да'ват аль-акк ва-т-таухид). История человечества подраз­деляется на циклы, или эры (давер): «великий цикл» (ад-давер-а'зам)—от Адама до ал-Ка'има—состоит из семи «малых» циклов (аль-фитра)—периодами между пророчес­кими посланиями. Каждый пророческий цикл, в свою очередь, определяется семью имамами (аль-мустакиррун). «Владыкой» (сахиб) каждого малого цикла считается ан-натик—пророк, которому ниспослано откровение.

Пророками первых шести циклов признаны последова­тельно Адам, Ной (Нух), Авраам (Ибрахим), Моисей (Му­са), Иисус (Гайса) и Мухаммед, а их духовными преем­никами (ал-асас, ал-васи)—соответственно Шис (Сиф), Сам, Исмаил, Харун (Аарон), Шамун и Али ибн Талиб. Седьмой имам в каждом предшествующем пророческом цикле поднимается в ранге и становится ан-натиком следу­ющего цикла. Так, в цикле пророка Мухаммеда ан-натик Али был аль-асасом, а Мухаммед ибн Исмаил—седьмым имамом. Он явится (» связи с тем, что он тайный) в качестве аль-Каима и станет ан-натиком седьмого пророческого цик­ла—«цикла откровения» (давер аль-кашф). Его миссия бу­дет состоять в отмене «внешнего» (аз-захир) аспекта религи­озного закона ислама и в полном раскрытии божественной истины (аль-батин). Он будет править миром до Судного дня и участвовать в последнем суде. До появления «скрыто­го» имама, аль-Каима, его полномочными представителями на земле являются 12 верховных дай (аль-худжжаты), воз­главляющие соответственно двенадцать регионов (остро­вов). Одним из таких двенадцати островов во времена Насира-и Хосрова был Хорасан и Балх, а сам Насир-и Хосров фатемидами был посвящен в великие худжжаты этого «острова».

Он оставил заметный след в исмаилитском учении этого края. И даже века не смогли стереть этот след и, наоборот, они подчеркнули величие Насира-и Хосрова как апостола всех времен. Духовное учение исмаилизма, прошедшее через его душу, вошло в души миллионов людей. Об этом свиде­тельствует диспут, который состоялся почти через девять­сот лет после смерти великого Шо Насира-и Хосрова между последователем его учения Хайдаром Шо Мубараком Шо Заде и пешеварским муллой Мухаммад Салихом в феврале 1929 года в городе Хороге Таджикской республики.

Вот что сказал, отстаивая учение исмаилитов, Шо Муба-рак: «Мусульмане каждый день повторяют слова тафжида (формула единства и почитания): «Нет бога, кроме бога, и Мухаммед пророк его». Они сами не понимают того, что говорят. Что такое единство? Разве может быть оно там, где наряду с богом существует дьявол? Не может быть двух начал у одной вещи. Не может в одном мире существовать добро рядом со злом. Мир един, ибо божество едино, но оно так многообразно, что мы определить нашим разумом его не можем. Мы познаем только отдельные проявления и, осознав их, называем бога одним из тысячи имен. Те боже­ственные грани, которые были показаны людям, получили тысячу и одно имя. Люди знают из них только тысячу имен, тысяча первое остается сокровенной тайной.

Среди имен божьих известны нам наиболее почитаемые нашим народом три имени: Бори-и-Сухбано—Великое Чистое; Ишки-куль—Всепоглощающая любовь и Калима-и-Амо—Великое слово. Однажды Творческое Желание (это тоже одно из проявлений, а следовательно, и имен божьих) соединилось с другой гранью божества—с Великим Сло­вом. От их воссоединения был произрожден Акликуль— Мировой Разум. После этого Мировой Разум, стремясь к божеству и постигнув Великое Слово, породил Нафсикуль—Мировую Душу.

Акликуль является божественным первоначалом, пред­шествующим, а Нафсикуль, будучи сотворен вторым, уже не был единицей, означающей собой все сущее, и обознача­ется числом 2, показателем первоначальной множественнос­ти. Став господином первоначальной множественности, Мировая Душа явилась источником всего сущего во вселен­ной. Родилась на земле жизнь, умножился род человеческий и чтобы не было заблуждений, чтобы не уклонялись люди с прямого пути, временами Акликуль воплощался в проро­ков, приносящих миру книги божественного разума.

Первым пророком был Адам—отец человечества, муд­рый наставник, начавший жизнь. Вторым пророком пришел Пух (Пой), управляющий чудесным кораблем, спасшим праведных людей от великого наводнения, покрывшего не­когда водой за грехи людей всю поверхность земную.

Третьим посланником пришел праведный Ибрагим (Ав­раам), родоначальник многих людей.

Четвертый пророк Муса (Моисей) принес на землю зако­ны, а пятый Гайса (Иисус) показал чудеса и даже живым вознесся на небо. Шестой пророк был велик, ибо он был Мухаммед. Шесть не может быть конечным числом, ибо числом завершения является цифра 7. Планет сотворено 7; небес, окружающих нас, тоже 7 и под конец все дни челове­ческие исчисляются семиричным кругом недели. Так и про­роков, вмещающих в себя божественную сущность Аклику-ля, должно прийти по числу завершения 7, но о седьмом будет рассказано потом, чтобы пояснить причины его появ­ления.

Пророк является ан-Нотиком—Говорящим, но он дол­жен быть утвержден на прочном фундаменте и иметь Асаса—Основу. Адам имел Асасом—Шиса, Нух—Сима, Иб­рагим—сына своего—Исмаила, Муса—спутника Харуна (Аарона), Гайса—сподвижника своего Шимун-ус-Сафо (Си­мона-Петра), а Мухаммед—благословенного Али, да будет вовеки чтимо святое имя его.

Как сотворен человек? Он соединяет в себе три сущнос­ти—душу растительную, чувственную и говорящую. Душа растительная образует тело; чувственная—душа человека, а говорящая—это его дух, разум. Так создана и вера, имеющая три категории: шариат, тарикат и хаки кат.

Шариат образуется из законов и подобен забору, ок­ружающему сад чувственного познания бога, где на живи­тельном дереве Тариката плоды сладостного духовного по­знания Хакиката. Непросвещенным людям нужен забор, чтобы они не вышли из сада веры в хаос безверья, окружаю­щий со всех сторон божественный сад Тариката. Люди же, имеющие познания, могут прикоснуться к живительному дереву, а дерзающие—вкушают даже плоды Хакиката.

Пророки, принося свои учения, должны окружать пропо­веди забором шариата, а Асас прикасается, минуя все пере­городки, к плодам познания. Поэтому Асас всегда стоит ближе к истине, чем пророк, закрывающий истину... Все имеет свое время. Время зерну падать в черную землю, время колосу произрастать из зерна и время колосу прино­сить обильный урожай. Каждый пророк имел свой период, но окончилась эпоха шести пророков, а вместе с тем насту­пил конец века шариата.

Акликуль—Мировой Разум, воссоединившись с Нафси-кулем—Мировой Душой, породили третью божественную эманацию—Каюм-уль-Киамат—Мировую Справедли­вость—Стоящего во главе Всех. Он вошел в телесную оболочку седьмого Аламутского имама—Кахира, который стал, в отличие от всех пророков, сразу ан-Натыком и Асасом. 17-го рамазана 559 года хиджры (8 августа 1164 года нашей эры) он, созвав всех верующих, сказал им: «Я имам и владыка времени и отныне снимаю с людей все установленные религией обязательства в отношении всего дозволенного и воспрещенного. Я уничтожаю все постанов­ления Шариата, так как ныне время Киамата—воскресенья. Вследствие этого люди должны лишь внутренне быть с богом, а наружно в своей жизни они могут делать все, что хотят».

С той поры был установлен у нас день воскресенья, который мы отмечаем в нашем тайном ритуале Дават-и-Бако, а Кахира просто зовут Саиб-аль-Ахыр, Господин Последнего Времени.

После уничтожения века Шариата божество непосред­ственно воплощается в нашем имаме—Ага-хане, слова ко­торого выше всех священных писаний, ибо сказаны они самим Богом.

По истечении 2000 лет, после Хиджры наступит время Хакиката, а затем окончится и этот век семи периодов и придет эпоха конца Томат-аль-Кубро; тогда все звезды потухнут, разъединятся стихии, горы будут взметены кверху и уподобятся клочьям расщипанной шерсти и распадутся все элементы в своих составных частях. Земля заменится тонкой материей, небеса со своими звездами свернутся, как свиток с начертанными письменами. Перед людьми станут совершенные ими поступки, добро очистится от зла, покор-вые отделятся от мятежных. Частицы Истины, заключен­ные в душу каждого человека, соединятся с Мировой Ду­шой, а частицы лжи вольются в хаос, порожденный падаю­щими звездами. Чтобы пройти новый круг для возрождения материи, опять будет создана земля, придет пророк Адам и остальные пророки, придет Каюм-аль-Киамат и, пройдя круг жизни, снова распадется земля, снова совьется свиток с неба с начертанными звездными письменами и таких цик­лов всего будет семь, пока не очистится все существующее на земле от лжи и мрака. Души несправедливых должны пройти такое перерождение и могут входить даже в самых нечистых животных, поэтому мы, если умирает ишан, долж­ны убить семь диких зверей одного за другим, чтобы ос­вободить его душу от ненужных блуждании.

Все существующее стремится к слиянию с Нафсикулем, но путь к этому соединению подобен восхождению на высо­кую гору, когда один странник достигает вершины, другой только подходит к подножию горы.

Семь ступеней познания стоят перед каждым верующим: на вершине стоит Ага-хан (имам), проникнутый божествен­ной природой, а за ним следует Худжжа—апостол Истины. Такими апостолами были в числе 12 последних на земле Пир-Шо-Насыр-и Хосров-и Хасан-и-Сабах. Следующей сту­пенью спускается до'и—проповедник учения. Таким пропо­ведником среди многих других был Махмуд-Джебистари. Он проповедовал по приказу имама Рукнуддин-Хуршаха, скрывая свою принадлежность к исмаилизму и поэтому его часто считают простым шиитским суфи.

Жил он в Иране в провинции Керманшах. Книги его почитаются не только исмаилитами, но широко известны и среди шиитов.

Вслед за до'и идет ступень Мозун-и-Акбар—разъяснитель учения. В этой ступени был Шейх-Хаир-Хо, напи­савший книгу, известную под его именем.

Пятым звеном в цепи познания является Муалим-и-Садык—указатель истины. К числу их принадлежат все ишаны. Халифы—стоят на 6-й ступени, называемой мозун-и-асгар.

Все же верующие стоят внизу, являясь опорой этих сту­пеней нисхождения божественного начала и именуются му-стаджиб. Поэтому к ним божественная благодать не может снизойти непосредственно и доходит толька через халифа и ишанов, оберегающих паству от дурных влияний и настав­ляющих ее на путь.

Верующие во всем должны слушать своих учителей и следовать по их стопам. Бог далеко от них, а ишаны всегда пребывают среди последователей пути веры. Они могут поддержать падающего, могут остановить бегущего в тюрьму неверия и оплакивают дела несчастья. Народ знает это и свято чтит учителей закона—своих наставников».

Но чтобы пройти этот путь наставника исмаилитов, стать великим, чтимым своими учениками и через много веков, Насиру-и Хосрову понадобились при жизни прило­жить много усилий и стараний.

В Каире Насир-и Хосров, постигая таинство исмаилит-ского учения, прожил почти три года и в конце своего «учебного» срока был принят самим имамом, халифом Египта Мустансиром. После этой встречи Насир-и Хосров так пришелся по душе правителю Египта, что тот принял его к себе на службу и даже пользовался его милостями. Затем он был посвящен в дан и послан в Хорасан, в Балх для распространения там исмаилизма. Чтобы не вызывать лишних подозрений, ему было велено возвращаться на ро­дину с караваном паломников через Мекку и Басру. Так что за время своего пребывания в путешествии, Насир-и Хосров неоднократно побывал в священном городе.

По приезде на родину он выбрал местом своих пропово-дей город Балх. В то время это был развитый и многолюд­ный город. Но здесь он встретил не только горячих поклон­ников, а также и противников.

Вот как он в диване говорит о трудностях своей пропо­веднической деятельности:

Больному человеку сахар кажется несладким,

Не удивительно поэтому, что мы—исмаилиты,

Кажемся тебе неверными.

Один из нас приходится на тысячу вас, хотя вас,

как муравьев против змеи, много, а нас мало.111

Если выслать пятьсот скотов против

одного человека—это не будет войско.

Нам можно не считать вас за войско.

Но Насир-и Хосров не только занимался распростране­нием учения исмаилитов в Балхе, но, как свидетельствуют его биографы, он подолгу так же жил в Мазандаране, Систане, Хутталяне и в ряде других мест.

Подтверждение этому мы среди его стихов находим такие строки:

Хотя я происхожу из Хорасана,

дружба с потомками и домом пророка

сделала меня йомганцем и мазандаранцем.

Помимо Балха и Мазандарана Насир-и Хосров также проповедовал и в Нишапуре. На этот счет в одной из его биографий, изданных в Индии, рассказывается, как в Ниша­пуре во время проповеднической деятельности толпа разо­рвала в клочья одного из его сторонников, но сам Насир-и Хосров остался цел и невредим, ибо его защитил чудесный огонь, который плотным барьером отделял проповедника от разъяренных людей. Подобные трудности не останавли­вали Насира-и Хосрова, он так в старости пишет о своей жизни того периода:

Так как днем грабитель перерезал нам все пути,

если в дорогу мы отправляемся только ночью,

то это так и подобает, о сын мой!

Поэтому днем мы, подобно звездам, сокрыты

от глаз людей, а ночью ходим и бодрствуем. -

Двор халифа Мустансира высоко оценил проповедничес­кую деятельность Насира-и Хосрова в Хорасане и других городах и в знак его заслуг приказал дар аль-илим—учреж­дению, ведавшему деятельностью да'и за пределами хали­фата, назначить Насира-и Хосрова на высокий пост худж-жата, сахиб—джизари Хорасан.

И подобное признание и введение его в столь высокий духовный сан исмаилитов придали Насиру-и Хосрову еще больше энергии и уверенности. Он писал:

Клеймо Мустансира би-л-лаха я поставил

на грудь себе и во всю ширину лба.

Насир-и Хосров все больше и больше завоевывал сто­ронников, в некоторых городах секты исмаилитов стали преобладать среди других вероисповеданий. Один из противников Насира-и Хосрова в то время так писал о его деятельности:

«Секта ан-насирийа — это сторонники Насира-и Хосро­ва, был он распроклятый... и много народу из населения Табаристана сошло с пути истинного и приняло эту веру».

И воистину, прав был автор этих слов: через три года после возвращения из поездки в Аравийские страны и Еги­пет деятельность Насира-и Хосрова как проповедника исма-илизма и халифа Мустансира, которого худжжат Хорасана называл «имамом времен», которому постепенно должен подчиниться весь мир, — эти идеи прочно завоевали не толь­ко города Хорасана, но и других мест.

Однако в посланиях к верующим Насир-и Хосров назы­вал себя «худжжат земли Хорасанской»:

Для разумных я в Хорасане —

Худжжат Мустансира, посланный к невеждам.

Но однако эта деятельность Насира-и Хосрова в пользу халифа Мустансира вскоре вызвала недовольство Сель­джукских правителей, и они начали преследования и гонения на исмаилитов, и в первую очередь на самого Насира-и Хосрова.

По поводу гонений, устроенных на него Сельджуками, он писал в своих стихах:

Почему так сильно боятся моего имени и титула?

Я не пролил ногой ничью воду,

Я никогда ни у кого не отбирал силой хлеб,

ни одного юношу я своим гнетом не сделал стариком,

Почему же тогда стали моими врагами и старики и юноши!

А врагами Насира-и Хосрова стали, как он говорит, старики и юноши потому, что правители и улемы Хорасана настроили против него все население, и однажды возбуж­денные толпы людей напали на дом худжжата в Балхе. Насир-и Хосров и этот момент в своей жизни не оставил без внимания.

Почему судьба наслала на меня столько тысяч злобных и разъяренных? Я изгнан из дома за веру, из-за нее у меня двести тысяч врагов.

Сопротивление Насиру-и Хосрову было настолько силь­ным и действенным, что он был вынужден бежать в горы Бадахшана, и поселился там в неприступном Йомгане.

Здесь жители гор его учение приняли полностью и по­шли за ним и за его верой. Здесь Насира-и Хосрова люди еще при жизни признали как святого и назвали его «султан» и «шах», считали его потомком Али.

Сведения о жизни Насира-и Хосрова в Йомгане хорошо поданы в книге «Асар аль-билад» (1275 год). Автор Закария Казвини познакомился с неким Хусам ад-Дином из Балха, который хорошо знал Насира-и Хосрова. С его слов Казви­ни пишет: «Насир-и Хосров построил в Йомгане замки и бани и разбил сады. Хусан ад-Дин лично посетил замки Насира и видел в них айваны, покрытые росписью».

Сам Насир-и Хосров в одной из касыд так характеризует свое положение в Йомгане:

Каждый год одно послание с призывом

во все концы мира я рассылаю,

чтобы знал мой враг, что я не то,

что ты, не слаб в вере и не унижен.

Вот что об авторитете и влиянии Насира-и Хосрова на население горного Бадахшана и всего Хорасана пишет его современник Абу-л-Маали в своей книге «Байан аль-адиан»:

«И у них (у исмаилитов) в каждой стране есть человек, который призывает к этой вере народ. Этого человека назы­вают сахиб-джазира и ему в каждой стране подчинены да'и. И о двух людях в наше время было известно, что они добились поста сахиб-джазира-худжжата: один—Насир-и Хосров, который поселился в Йомгане и сбил с пути народ, и его ересь там завелась, и другой Хаами Саббах».

Высокий авторитет среди населения, великолепные двор­цы, построенные в горном крае, все это говорит о том, что Насир-и Хосров сделал Йомган настоящей резиденцией худжжата в Хорасане. Народ здесь его называл высшим титулом Шо Насир.

Здесь Насир-и Хосров вел не только большую проповед­ническую деятельность, но и активно вел из Йомгана пере­писку с Египтом. Здесь же в Йомгане им написаны основные философские и духовные произведения, такие, как «Рауша-ни-намэ», «Джами аль-хикматайн» в «Зад аль-мусафирин». В этих произведениях, которые стала настольными для всех верующих горного края на многие века, Насир-и Хосров изложил свои воззрения на исмаилитскую теологию, пока­зал пути этой веры.

Год смерти Насира-и Хосрова точно не установлен, од­нако, когда ему исполнилось 70 лет, он еще был жив.

Похоронен Насир-и Хосров в том же Йомгане в округе Джерма (сейчас территория Афганистана), неподалеку от кишлака Хозрат-и Саййд, названного так в его честь.

В заключение жизнеописания великого худжжата Наси­ра-и Хосрова я считаю уместным приложение «Отчета о командировке в Припамирские бекства Бухарского ханст­ва», составленного секретарем Российского Императорско­го Политического Агентства (посольства) бароном Черка­совым в 1904 году. Этот отчет весьма полно характеризует, как, спустя девять столетий, учение Насира-и Хосрова и память о нем живет среди тех, кому он проповедовал.

«Имея уже понятие о силе влияния на таджиков их ишанов или пиров, я всемерно постарался приобрести, с первых же дней по приезде в Шугнан, расположение и доверие этих религиозных наставников. Внешние знаки вни­мания, которые я оказывал ишанам, весьма расположили ко мне их муридов, а возможность беседовать с ишанами без помощи переводчика и обнаруженное мною некоторое зна­ние сути их религии помогли вызвать нужную откровен­ность и получить немало ценных сведений по интересую­щим меня вопросам.

Признавая главнейшими святыми Мухаммеда, дочь его Фатьму, зятя Али и внуков Хасана и Хусейна, свою религию таджики между собою называют «дини-пэндж-тэн», «рели­гия «пяти особ», а себя, адептов этой религии—«пэндж-тэни». Символическим знаком принадлежности к «пэндж-тэн» служит рука с расставленными пятью пальцами, изо­бражение которой часто встречается высеченным на скалах и камнях в Шугнане и Вахане.

Учение это, несомненно, народилось из исмаилизма, но отошло от него так далеко, что я положительно считаю «пэндж-тэн» совершенно особой религией, имеющей с му­сульманством столько же общего, сколько персидский ба-бизм, т, е. почти ничего. Основатель религии Шах Насири Хосров, живший в XII веке нашей эры, как сказано в его жизнеописании, приложенном к книге «Ишар», изучал в Бухаре не только мусульманское богословие, но основа­тельно ознакомился с Новым и Ветхим Заветом. Затем он жил при дворе халифа Аль Мустансир Билла (во второй половине XII века) в Египте, где, как известно, исмаилизм достиг в X веке при халифе-фатимиде Аль Хаким би-Ар-милла крайних, уродливых форм развития. В учении Шах Насири Хосров перемешаны доктрины чистого ислама, уче­ния Христа, секты исмаилитов и даже браманизма. К этому народ от себя прибавил остатки древнего огнепоклонничес­тва и фетишизма и в результате получился странный конг­ломерат, каким ныне представляется по внешности религия «пэндж-тэн».

Из обязанностей, возложенных на мусульман их проро­ком, пятикратная ежедневная молитва, паломничество к святым местам, пост и омовение являются для массы «пэндж-тэни» необязательным, а поэтому никем и не испол­няются. Обрезание и многоженство—вот то, что осталось в религии «пэндж-тэн» от ислама. Подоходный налог в поль­зу бедных—закят в исламе—выражается в форме пожерт­вования одной десятой части со всего, получаемого «пэндж-тэни», своему Бомбейскому пиру. Эта предписываемая ре­лигией обязанность выполняется с необычайной добросове­стностью. Не только каждая десятая мерка хлеба, каждый десятый кусок вытканного сукна, каждый десятый ягненок или теленок, но и каждое десятое дитя передается муридом своему местному шпану, для направления по принадлежнос­ти. Посвященный ребенок, впрочем, воспитывается в доме родителей, а по достижении совершеннолетия обязан толь­ко исполнять назначенную ишаном работу или дать ему корову, лошадь и т. д. Вторая обязанность «пэндж-тэни» — благоговейное почитание каждым муридом своего ишана и безусловное, слепое ему повиновение. Для мурида его ишан все на свете: он признанный при жизни святой, представи­тель перед Богом всех своих муридов, молитвенник за свою общину и исполнитель за членов ее всех тех религиозных обязанностей, которые ему заблагорассудится исполнять. Внешних форм богопочитания масса «пэндж-тэни» не знает: у них нет ни храмов, ни священнослужителей. Всякий гра­мотный человек может, если умеет, совершить обрезание, бракосочетание или погребение, прочитав при этом несколь­ко арабских и персидских молитв, помещенных в особом сборнике. Почитание камней, нескольких могил, будто бы потомков Али, привычка носить «тунары» (талисман, состо­ящий из зашитого в мешочек клочка бумажки с написанным на нем заклинанием на тот или иной случай) и уважение к огню—вот в чем выражается видимым образом религия «пэндж-тэни». Священных камней, больших и малых, в Шугнане и Вахане множество. Лежат они, большею частью, при дорогах и тропинках и всякий прохожий и проезжий считает долгом остановиться у такого камня и положить на него или возле него маленький камешек. Такие же камешки кладут поклонники на мазары—могилы имамов Мухаммед Багира на Гунте, близ урочища Вам-Кала, и Зейнуль Аб-дина близ кишлака Тым на Пяндже, а в Вахане, близ кишлака Намадгут, самого Али, зятя Пророка. Иногда священным камням делают жертвоприношение, обливая их растопленным маслом и зажигая перед ними светильники. В таджикских жилищах часто можно видеть положенные на почетное место один или несколько камней, почерневших от обильных возлияний масла—это домашние святыни. В ря­ду последних особым почетом пользуются камни, имеющие форму головы, один из которых мне удалось получить в собственность. Таковы верования таджиков Шугнана и Ва-хана. Роушанцы более приближаются к чистым шиитам, камням не поклоняются, но почитают также горячо, как и остальные таджики, своего местного пира Сеида-Шахзадэ-Хасана.

Религиозные руководители таджиков, их шпаны, все счи­таются сеидами, потомками Али. Но сеид ишаном быть не может. Таким образом, звание ишана остается в одних и тех же семьях, переходя преимущественно, хотя и не всегда, от отца к старшему сыну, если последний окажется, по мнению общины муридов, достойным стать их фетишем и получить утверждение от главы религии Ага Хана. Готовящийся в ишаны сеид изучает Коран и священные книги своей рели­гии, из которых главных четыре: «Вадж-худ-дин» (Наставле­ние в вере), иначе «Калами-пир» (Слово наставника), «Ум-муль-Китаб» (Мать книг), «Хефт-баб» (Семь глав) и «Ишар»—краткое изложение в стихах книги «Калами-пир». Есть и другие сочинения, ознакомление с которыми для ишанов не обязательно—«Рушнаи-наме», «Канзуль-хака-ик» и диван совершенно, кажется, неизвестного европейским ориенталистам персидского поэта—суфи и вольнодумца— Шамсуд-дина Тебризи. Все означенные сочинения проник­нуты духом персидского суфизма: они опровергают схола­стические суннитские толкования о свойствах Божества, до­казывают, что религия о Боге одна, но различно изложена Моисеем, Христом и Мухаммедом, что различие религиоз­ных воззрений при наличности веры в Божество не должно служить причиной к разъединению людей и восстают про­тив формалистики суннизма, фигурально толкуя обязаннос­ти, налагаемые Исламом на своих адептов. Так, молитва должна выражаться в доброжелательстве к ближнему, пост—в воздержании от дурных поступков и проч. Учение об имамате изложено в перечисленных книгах неодинако­во—в некоторых более в духе исмаилизма, признающего имамат бесконечно—существующим в роде Ага Хана, в других—в духе секты «асна ашара», ограничивающей число имамов двенадцатью. В части этической все книги «пэндж-тэни» носят сильные следы учения Христа. Первое правило, рекомендуемое «пэндж-тэни» к сведению и руководству,— «не делай другому того, чего ты не желаешь, чтобы другие делали тебе». Другое правило—о том, что нельзя отвечать злом на зло,—даже изложено в той форме, которую мы встречаем в Евангелии: «если кто-нибудь ударит тебя по щеке, то подставь ему и другую».

Проникновенность духом вышеназванных книг не оста­ется без сильного и заметного влияния на самих пиров: спокойствие, благожелательное отношение к окружающим муридам, простая, но полная чувства собственного достоин­ства манера держать себя, любовь к разговорам на от­влеченные темы—-свойственны всем ишанам, с которыми я познакомился в Памирских бекствах»¹.

Жизнь Насира-и Хосрова-—это воистину подвиг во имя торжества идей Господа миров, чьим нижайшим рабом он считал себя. И этот труд на поприще прославления Господа миров Насира-и Хосрова не пропал даром. Воистину его можно назвать пророком горного Бадахшана, ибо таковым его знают люди этого края в течение девяти веков.