Психоаналитические диалекты: ранние исторические корни кушетки

Хотя популярно убеждение, что Фрейд был первым терапевтом, который использовал кушетку для психоанализа, Халперн (Halpern, 1963; 419} заявляет о другом:

«Первые записи о психоаналитическом лечении относятся не к со­лидно обставленному венскому кабинету на Берггассе, а к Дионисиуму, открытому театру, расположенному на юго-восточном склоне афинско­го Акрополя. На кушетке вместо аристократичной Элизабет фон Риттер возлежала безыскусная фигура земледельца из Аттики, Стрепсиада; а позади пациента был не бородатый безукоризненный Герр Доктор Про­фессор Зигмунд Фрейд, а босоногий, похожий лицом на сатира Сократ.

Сократ: Давай, ложись здесь.

Стрепсиад: Зачем?

Сократ: Поразмышляем о тех вещах, которые тебя интересуют.

Стрепсиад: Ох, ради Бога, не здесь.

Сократ: Ложись давай на лежанку.

Стрепсиад: Что за жестокая судьба.

Сократ: Размышляй и исследуй прилежно, собери свои мысли, позволь своему уму рассмотреть все предметы со всех сторон. Если станет трудно, быстро переходи к какой-нибудь другой идее, и удер­жись от сна.

"Анализ" продолжается до тех пор, пока Стрепсиад, побуждае­мый интерпретациями Сократа, в конце концов не начинает думать о контроле над прибыванием и убыванием Луны, так чтобы месяцы не кончались и ежемесячные счета никогда бы не приходили». (Alexander & Selesnick, 1966; хiii)

Эта сцена, над которой смеялись афиняне примерно за 433 года до Рождества Христова, сегодня заставляет нас сравнить происходящее со знакомым образом психоаналитика, лечащего своего пациента. В комедии «Облака» Аристофан изображает Сократа как целителя, ко­торый лечит на «кушетке» греческого земледельца Стрепсиада. Хотя в этом изображении нет элементов направленного изучения сопро­тивления и переноса (и, следовательно, этот процесс вряд ли может быть назван психоанализом), оно, тем не менее, может быть первым письменным упоминанием о кушетке, используемой для терапев­тического процесса.

Зачем Сократ кладет Стрепсиада на кушетку? Для тех, кто обра­щается за помощью к целителю/врачу, использование лежачего положения принимается как данность на протяжении всей истории,

как возможный аспект исследования или лечения (Alexander & Selesnick, 1966). Поскольку, традиционно, очень больные люди при­кованы к постели, ожидается, что они будут лежать и в то время, как целитель сидит. (Отсюда хорошо известная характеристика «при­кроватные манеры», отсылающая нас к врачу, предписывающему что-то своему пациенту.)

Сократ хочет вызвать релаксацию, а расслабление обычно луч­ше всего достигается в лежачей и полулежачей позиции. Большин­ство людей ложится, когда хочет подремать. {Сократ знает о воз­можности того, что Стрепсиад начнет задремывать, и предупреж­дает своего пациента, чтобы не спал.) В таком положении увеличи­вается возможность ослабления определенной приверженности обычным бодрственым паттернам повседневной жизни. Аристофан, однако, не осознавал, что ослабление паттернов бодрствования дает возможность и для того, чтобы в сознании появились новые мысли и чувства. Много столетий спустя этот феномен исследовал Фрейд.

Тех, кто страдает от психического стресса, часто лечит покой. Ес­тественное средство достичь расслабления — употребить один из са­мых древних подходов, гипноз, который часто применяют с сочетании с лежачей позицией. При использовании гипноза, который был пер­вым подходом Фрейда к лечению истерии, он сам и другие гипнологи поощряли пациента лечь (Alexander & Selesnick, 1966). С одной сто­роны, состояние гипнотического сна считалось приближением к про­сто сну. С другой — врач должен был находиться рядом, чтобы на­правлять процедуру, и часто самым удобным во время долгих сессий было для пациента — лежать, а для доктора — сидеть рядом.

Ряд хорошо известных французских врачей, Шарко, Бернхайм и Либу, обнаружили, что они могут успешно лечить с помощью гипно­терапии большое число невротических пациентов. Фрейд (Freud, 1892а) ознакомился с практикой гипноза, обучаясь у Шарко. Первый принципиальный метод терапии, примененный им с невротически­ми пациентами, был разработан на основе его работы с Шарко в кли­нике Сальпетриер во Франции. Проучившись у Шарко год, он по­зднее посещал гипнологов Бернхайма и Либу, чтобы наблюдать за их работой. Когда Фрейд наконец вернулся из Франции практико­вать в Вену, у него установилась тесная связь с Иозефом Брейером, который тоже успешно применял гипноз для лечения невротичес-

них пациентов. Один из наиболее знаменитых и успешных случаев лечения невроза — случай Анны О., которую Брейер лечил гипно­зом (Breuer & Freud, 1895). Термин «лечение разговором», который теперь относят к психоанализу, считается ее вкладом.

Находясь под глубоким впечатлением от увиденного и от резуль­татов, полученных Брейером, Фрейд охотно применял эти методы со своими собственными пациентами. Он использовал кушетку, что­бы помочь своим «невротическим» пациентам расслабиться и по­ощрить их к регрессу и рассказу о своих ранних воспоминаниях. Для его пациентов кушетка, видимо, не только облегчала релаксацию, но и делала сессии более удобными. Когда они ложились, Фрейд тоже мог устроиться поудобнее по сравнению с позицией «лицом к лицу» с ее повышенными требованиями к проявлениям внимания. Однако с самого начала своей неврологической практики Фрейд как практи­кующий гипнолог и врач встретился со значительными трудностя­ми и оппозицией в Вене. Вернувшись из Франции после обучения у Шарко, он попытался ознакомить других со своими новоприобре­тенными знаниями об истерии и гипнозе. Однако его коллеги встре­тили эти попытки с презрением, поскольку в то время главенство­вал взгляд, что невроз — органическое расстройство мозга. Скоро Фрейд был исключен практически полностью из академической жизни и участия в медицинских обществах.

Но, несмотря на сильнейшую оппозицию, Фрейд неустрашимо оставался верен своему учителю, Шарко, и продолжал особенно вы­соко его ценить. Он писал (Freud, 1893; 22-23):

«Шарко применил гипнотический феномен к истерии, и это спо­собствовало величайшему из возможных продвижению в этой важ­ной сфере, доселе не получавшей должного внимания, поскольку вес его репутации положил раз и навсегда конец сомнениям в реально­сти гипнотических явлений».

А что касается ранней практики Фрейда, в его лечебном арсена­ле было только два орудия: электротерапия и гипноз, ибо «пропи­сывать посещение водолечебницы после одной единственной кон­сультации было бы плохим источником дохода» (Freud, 1925; 26).

Оставался гипноз, который, как упоминалось ранее, был заклей­мен венским психиатрическим братством как не только мошенни-

ческий, но и опасный. Несмотря на растущее признание, которого добился Шарко, к гипнологам относились, тем не менее, как к тем, кто действует за гранью медицины, отзывались о них с холодным научным презрением и сторонились. С 1886 года, когда Фрейд вер­нулся из клиники Шарко, и до тех пор, пока он не разработал метод свободных ассоциаций» (где-то между 1892 и 1895 годами), гипноз был принципиальным методом терапии, и Фрейд использовал его для понимания и лечения пациентов (Freud, 1889, 1891, 1892Ь, 1901). Наряду с Иозефом Брейером, большую часть работы Фрейда со­ставляло посещение на дому прикованных к постели пациентов. Позднее Фрейд выразил особую признательность Брейеру за его участие в развитии психоанализа и разработке гипнотического/катарсического метода. Он писал (1905; 259-260):

«Есть много способов и средств практиковать психотерапию. Все те, что ведут к выздоровлению, хороши... Мы создали технику гипно­тического внушения и психотерапии посредством отвлечения вни­мания, упражнения и вызывания подходящих аффектов. Я не прези­раю ни один из других методов и при соответствующих условиях использовал их. Если же я пришел к тому, чтобы ограничиться од­ной формой терапии, методом, который Брейер называл «катарси­сом», а я сам предпочитаю называть «аналитическим», то это пото­му, что я позволил себе руководствоваться чисто субъективными мотивами. Из-за роли, которую я играл при основании этой тера­пии, я чувствую личные обязательства посвятить себя более глубо­кому исследованию ее и развитию ее техники».

В предисловии к книге Бернхайма «Гипноз и внушение» (Bernheim, Hypnotism and Suggestion) Фрейд (Freud, 1888) попы­тался преодолеть возражения публики и медиков против примене­ния гипноза в качестве метода терапии. При современном прочте­нии аргументы Фрейда все еще остаются интересными, особенно при том, что возражения, на которые он отвечает, относятся не только к гипнозу — они много раз выдвигались и против психоанализа. Фрейд убеждает читателей, что гипнолог не вкладывает в голову пациента никаких идей и не создает симптомов. Точно так же, как был необос­нован ранее существовавший страх, что анестезия может повредить, необоснован, говорит Фрейд, и страх перед вредом гипноза. Он дока­зывает, что и гипноз, и анестезия сравнимы с естественным

как сопротивление хлороформу было преодолено знакомством с ним и доводами разума, так же может быть преодолено и сопротивле­ние гипнозу.

Защищая гипнотический сон, Фрейд использует те же рассуж­дения и доводы, которые употребляли первые анестезиологи. И ане­стезиологи и гипнологи избавляли от тревоги нерешительных па­циентов и медиков, проводя сравнение своих методов с естествен­ным сном. Хотя психоаналитики — наследники раннего применения Фрейдом гипноза, они больше не считают, что их метод родственен сну. Несмотря на это, часто приходится слышать, как по отношению к психоанализу выражают то же самое сопротивление, какое выра­жалось по отношению к анестезии и гипнозу. Пациенты боятся того, что они могут сказать, расслабившись под действием гипноза или анестезии, и того, что они могут сделать, если утратят волевой кон­троль. Следовательно, рассматривая сопротивления лечению, мы обнаруживаем компиляцию сопротивлений анестезии, гипнозу и психоанализу. Для историков анализа это служит напоминанием, что психоанализ ведет свое происхождение от гипноза. Остается уди­вительный факт, что даже оставив в конце концов гипноз, Фрейд продолжал использовать лежачую позицию.

Переход Фрейда к психоанализу

Хотя Фрейд находил свое лечение невротических пациентов гип­нозом достаточно успешным, этот метод все-таки вызывал опреде­ленные трудности. Это была тяжелая работа, да и большое число пациентов не удавалось погрузить в гипноз полностью. У тех, кто хорошо поддавался гипнозу, часто происходило возвращение симп­томов, даже тогда, когда результат поначалу казался позитивным. Позднее он писал:

«Я бросил в своей практике технику внушения и вместе с ней гипноз так быстро, потому что отчаялся сделать внушение доста­точно сильным и долгосрочным, чтобы излечение было полным. Во всех тяжелых случаях я видел, что результат сделанного внушения снова и снова исчезал, и болезнь или ее заменитель снова и снова возвращались» (Freud, 1905; 261).

Его работа в психоанализе произросла из техники гипноза. Он это пояснял так:

казалось труднее, чем погружать их в гипноз, но могло ока­заться весьма поучительным. Так что я оставил гипноз, сохранив в своей практике только требование, чтобы пациент лежал на кушет­ке, а я сидел бы позади него и видел бы его, а он меня — нет» (Freud,

1925:49).

Он утверждал:

«Помимо всего этого у меня есть еще один упрек к этому методу [гипнозу], а именно, что он скрывает от нашего взгляда всю игру пси­хических сил; не позволяет нам, например, распознать сопротивле­ние, с которым пациент цепляется за свой недуг и тем самым борет­ся против собственного выздоровления; а между тем как раз фено­мен сопротивления один позволяет понять такое поведение в обы­денной жизни» (Freud, 1905а; 261).

При возросшем понимании бессознательных психических про­цессов был открыт альтернативный метод раскрытия конфликтов пациентов. Техника внушения и гипноз были оставлены Фрейдом в пользу другой техники, техники свободных ассоциаций, которую он нашел применимой к широкому ряду пациентов и дающей, видимо, более стойкие результаты. Томпсон (Thompson, 1950; 82-83) пишет: •>• Таким образом были открыты свободные ассоциации, и скоро стали очевидны преимущества этого метода по сравнению с гипнозом — пациент оставался в сознании и не нужно было его впоследствии ин­формировать о том, что же происходило». Говоря о переходе от гип­ноза к свободным ассоциациям, Роазен (Roazen, 1975; 82) замечает: "Кушетка, однако, была полезным остатком от применения Фрей­дом гипноза, так как она позволяла и аналитику и пациенту рассла­биться и свободно ассоциировать, без груза (по крайней мере, для Фрейда) прямой конфронтации, лицом к лицу».

Свободные ассоциации были первым и во многом уникальным вкладом Фрейда в технику. Они не только требовали сотрудниче­ства со стороны пациента, но требовали и значительной вербальной активности, недирективного и несудящего характера, отсутствую­щих в обычном вербальном общении. Колтрера и Росс в своей статье «Психоаналитическая техника Фрейда, откачала до 1923» (Coltrera

& коек, 1967; 19) довольно подробно описывают это уникальное раз­витие:

«Уход от произвольного внушения и концентрация на свободных ассоциациях представляют собой нечто большее, чем просто про­гресс техники. Ибо устройство свободных ассоциаций помогает ка­чественно и количественно "потоньше размазать" катексисы вни­мания, что требуется для "расширения внимания", прежде достига­емого гипнотическим внушением и техникой концентрации в катарсическом методе. Следовательно, "основное правило" свободных ас­социаций осуществляется посредством стимулов — депривирующей ситуации неинструктирующего аналитика, использованием ку­шетки и радикальным ограничением указаний реальности, каждый из которых направлен на индуцирование топографической регрес­сии, репрезентированной феноменологически как "расширение вни­мания". Ибо, с "расширением внимания" само топографически рег­рессивное направление состояний сознания в аналитической ситуа­ции (и его коррелят, топографически регрессировавшие состояния рефлективного осознания) облегчает появление в предсознании наи­менее гиперкатектированных бессознательных дериватов, способ­ных ускользнуть от работы вытеснения».

При свободных ассоциациях пациента в период лечения просят говорить как можно более непрерывно, описывая без умалчиваний все мысли, чувства и воспоминания, приходящие ему на ум. Посколь­ку релаксация и отсутствие внешней стимуляции, видимо, облегча­ют этот процесс, Фрейд продолжал поощрять своих пациентов ло­житься на кушетку, отвернувшись от него, как он это делал, когда практиковал внушение и гипноз.

Гедо и Поллок (Gedo & Pollock, 1967; 564-565), исследуя проис­хождение использования кушетки, утверждают следующее:

«Использование кушетки изначально было вызвано необходимо­стью класть ладонь на лоб пациенту, стараясь преодолеть сопро­тивление воспоминанию. Эта техника применялась еще ряд лет пос­ле того, как был оставлен гипноз. Аналитик до сих пор сидит (более-менее) на расстоянии вытянутой руки от головы пациента. После того, как Фрейд прекратил возложение рук (найдя, что интерпрета­ция сопротивления — более легкий и менее требовательный метод

его преодоления, чем застращивание пациента), он продолжал си­деть вне поля зрения пациента. Фрейд как-то высказал личную не­любовь к тому, чтобы на него целыми днями глазели, как одну из причин своего выбора, но Джонс нашел для себя это объяснение неубедительным».

Роазен (Roazen, 1975; 1231 считает, что вопрос невидимости ана­литика был основным фактором того, что Фрейд использовал ку­шетку, а его последователи, идентифицируясь с ним, тоже были чув­ствительны к тому, чтобы на них смотрели. Он пишет:

-Не в пример некоторым терапевтам, Фрейд выбрал аналити­ческую кушетку, чтобы ему не приходилось по целым дням сидеть под взглядом пациентов; как он объяснял это.

"Я не могу смириться с тем. что на меня будут смотреть по восемь часов в день и больше. Поскольку, слушая пациента, я сам отдаюсь потоку собственных бессознательных мыслей, я не хочу, чтобы вы­ражение моего лица давало пациенту материал для интерпретаций или влияло на то, что он мне говорит. Пациент обычно рассматрива­ет то, что его ставят в такое положение, как трудность и восстает против нее..."

Ритуалы могут выполнять позитивную функцию, и Фрейд рас­сматривал использование кушетки как "церемониал" (Freud, 1913Ъ). Но использование кушетки стало пробным камнем анализа, и ана­литики боятся, что если они не будут использовать кушетку, то не будут и настоящими аналитиками».

Так называемый «Человек-Волк», один из первых пациентов Фрейда, выдвинул еще один мотив того, что Фрейд использовал ку­шетку. Он пишет:

«Во время длительного психоаналитического лечения пациент часто имеет возможность обсудить с аналитиком все и со всех сто­рон. Однажды, например, Фрейд сказал мне, как появилась "психо­аналитическая ситуация". Эта "ситуация", как хорошо известно, со­стоит в том, что пациент лежит на кушетке, а аналитик сидит около кушетки, в таком положении, чтобы анализируемый его видеть не мог. Фрейд рассказал, что сначала он сидел у другого конца кушетки, так что аналитик и анализируемый могли смотреть друг на друга. Одна пациентка, воспользовавшись этой ситуацией, делала все воз-
61

можные (а лучше сказать, невозможные) попытки его соблазнить. Чтобы исключить что-либо подобное раз и навсегда, Фрейд пересел со своего прежнего места к противоположному концу кушетки».

Уникально в использовании Фрейдом кушетки то, что из-за по­стоянного ее использования кушетку стали идентифицировать с ним и с психоанализом. Следует, однако, упомянуть, что Фрейд исполь­зовал при лечении пациентов не только лежачую позицию. Извест­но, что при случае он лечил и сидящих пациентов, и даже во время совместных прогулок, беседуя с ними, как в случае Густава Малера (Jones, 1955).

Пост-фрейдовское развитие

Многие из ранних приверженцев Фрейда, позднее отошедших от его теоретических взглядов, продолжали применять кушетку, по­стоянно или с определенными пациентами, или в каких-то модифи­кациях. Среди них — Вильгельм Штекель, Карл Юнг, Вильгельм Райх, Отто Ранк и Карен Хорни. Фактически, они отошли от многих доктрин классического психоанализа, но сохранение ими кушетки имеет, возможно, некий общий подтекст, говорящий об отношениях между теорией психотерапии и использованием кушетки. Это на­водит на мысль, что использованию лежачей позиции присуща неотъемлемая ценность, причем во многих типах психотерапии. Некоторые терапевты, напротив, прекратили применение кушет­ки. Среди них были Альфред Адлер, Гарри Стэк Салливан, Эрих Фромм, Фрида Фромм-Райхманн и Клара Томпсон. Но по большей части применение кушетки сохранилось и даже возросло. Рост при­менения кушетки в основном обязан развитию и распространению психоаналитических институтов, готовящих специалистов.

Для всех аналитических студентов кушетка, вероятно, первое из техники психоанализа, с чем они сталкиваются. Еще не зная многого о психоанализе или психоаналитической процедуре, они знают об использовании кушетки, потому что кушетка — часть их собствен­ного анализа. В курсе своей академической подготовки студенты позднее узнают, что использование кушетки принимается как дан­ность в качестве неотъемлемой части лечения. Студент-аналитик

через идентификацию со своим собственным аналитиком, через при­обретенное чувство покоя и поддержки от аналитического процесса л в результате обучения, скорее всего, продолжит использование кушетки, уже со своими пациентами. Поскольку идентификация — один из самых ранних и самых сильных механизмов обучения, он часто упорно сохраняется перед доводами рассудка и даже вопреки противодействию. Это помогает объяснить, почему использование кушетки продолжается без особого исследования этого процесса. Студент, который позже сам становится аналитиком, сильнейшими узами идентификации привязан к своему аналитику/учителю. Та­ким образом, именно ей он следует, в традиции своего аналитика и учителей.

С позиций обучения, Фрейд никогда не посещал никакого психо­аналитического института и не имел аналитического супервизора. Никогда он не проводил ни с кем «обучающего анализа», не читал курса в психоаналитическом институте и в явном виде не проводил супервизий ничьих аналитических случаев. Подготовка Фрейда, по­мимо медицинского факультета, была психологической и неврологи­ческой, причем в обеих областях весьма отдаленной от вербальной и символической работы психоанализа. Следовательно, для него пси­хиатрическая подготовка не могла быть аспектом его психоаналити­ческой работы. Его подход к тому, как выполнять психоаналитичес­кую работу, был не доктринерским, а, скорее, довольно прагматич­ным. Некому было учить его использовать или не использовать ку­шетку в его психоаналитической работе. Ее применение произошло из ее полезности и благотворности для того вида терапии, который он проводил, и результатов, которых он пытался достичь. В этом отношении его первые последователи подражали его усилиям, но сделали и самостоятельный значительный вклад. Первые ученики Фрейда Вильгельм Штекель, Альфред Адлер, Шандор Ференци и Другие часто совершали с ним длительные прогулки и подолгу бе­седовали. Он рассказывал им, что он делает, предлагал технические подсказки и свои идеи относительно пациентов, которых они стара­лись вылечить с помощью этого нового подхода. Очень важно то, что первые психоаналитики, те, кто практиковал примерно до 1922 года, не имели преимуществ какого-либо формального обучения психо­анализу. До тех пор, пока не был основан первый обучающий инсти-
63

тут, психоаналитический студент мог учиться только у старшего ана­литика, то есть следовать устной традиции через систему восприятия.

По мнению Роазена (Roazen, 1975; 118), отношения Фрейда с его учениками были именно такими — пока их не стало больше, чем он мог обучать лично, он обучал, не применяя формализованной тех­ники. Роазен пишет:

«Одна из причин влияния Фрейда, заключается в том, что его те­рапевтическая процедура была гораздо более систематичной и упо­рядоченной, чем смог организовать кто-либо другой. Когда доходило до техники, Фрейд был очень рационалистичным. Он не хотел пи­сать о своем особом подходе до ссор с Адлером, Штекелем и Юнгом, когда представилось необходимым разграничить свою собственную форму лечения от форм других терапевтов. Фрейд был слишком умен, чтобы быть догматичным в технике, и прежде всего он хотел, чтобы его ученики хорошо умели понимать; возможно, что он писал так мало о технике, чтобы не устанавливать для своих последовате­лей слишком строгих ограничительных законов».

Не раньше, чем спустя почти 30 лет после того, как он стал прак­тиковать психоанализ, был открыт первый психоаналитический институт в Берлине, под руководством Карла Абрахама. С учреж­дением этого института были сформулированы новые концепции относительно того, какая техника будет лучшим проводником пси­хоаналитического лечения, и какой технике следует обучать сту­дентов-аналитиков. Также были установлены процедуры обучения, такие как требование анализа всех кандидатов, учебные курсы и анализ пациентов под супервизией, пока студента не сочтут компе­тентным для самостоятельной практики. Вероятно, использование кушетки тоже было институционализовано при такой формализа­ции психоаналитической подготовки. Фрейд никогда не играл ак­тивной роли в этой формализации. Возможно, его собственное тяж­кое начало вызывало у него нежелание придерживаться какой-либо традиции.

Даже при том, что гипноз им был оставлен довольно рано, его популярность в Вене не возросла, не вернулись к нему и лояльность и уважение коллег-медиков в этом старинном городе. Во многих от­ношениях Фрейд отошел от медицины. Можно сказать, что кушетка

была единственным материальным свидетельством его прежней медицинской деятельности. Все прочие инструменты и лекарства были оставлены. По мере того, как психоанализ получал более ши­рокое распространение и известность, многие приходили к Фрейду, чтобы узнать о нем побольше. Он приветствовал появление в своей области людей с иными интересами. Это были юристы (Ганс Сакс), психологи (Теодор Райк). теологи (Оскар Пфистер), искусствоведы (Эрнст Крис), а также многочисленные врачи, многие из которых не имели психиатрической подготовки. Хорошо известно, что Фрейд многих отговаривал от продолжения медицинской подготовки, вклю­чая собственную дочь Анну.

Поскольку кушетка связана с психоанализом, а многие люди счи­тают психоанализ медицинским лечением, персональное отноше­ние Фрейда к медицине представляет некоторый интерес. Об этом он сам сказал весьма примечательные вещи;

«Психоанализ относится к разделу психологии; не к медицинской психологии в старом смысле и не к психологии болезненных процес­сов, а просто психологии... Возможность его применения в медицин­ских целях не должна уводить нас от сути дела... Говорят еще, что психоанализ, в конце концов, был открыт врачом в ходе его усилий помочь своим пациентам. Но это совсем не так.

Я хотел бы остановиться на этом историческом доводе поподроб­нее. Поскольку он касается меня лично, я могу пролить некоторый свет для всех, кого это заинтересует, на свои собственные мотивы. После сорока одного года медицинской деятельности мое знание са­мого себя говорит мне, что я никогда не был врачом в должном смыс­ле. Я стал врачом, потому что вынужден был отклониться от своей изначальной цели: и победное торжество моей жизни состоит в том, что я после долгого окружного пути вышел наконец обратно на мою первую тропу» (Freud, 1927Ь; 252-253).

Но хотя сам Фрейд успешно избежал втягивания в институционализацию психоанализа, главное течение развития профессии про­легло через разные учебные заведения, которые постепенно сложи­лись по всему миру. Миллетт описывает (Millett, 1962; 128) этот про­цесс институционализации психоанализа, как установление его ри­туального характера. Он утверждает, что само использование про­цедуры Фрейдом стало основой слепого подражания. Он пишет:
65

«То. что начиналось как специализированная ферма исследова­ния и лечения, привело к формированию особых законов или пра­вил, которые стали принимать характер ритуала. Кушетка, свобод­ные ассоциации, строгое посещение, отношения и интерпретация сновидений, высокая частота сессий, немедленная оплата наличны­ми — все эти требования стали восприниматься как sine qua non [без которых нет (лат.) — прим, переводчика] психоаналитической прак­тики. Авторитет для этих жестких процедурных рамок был позаим­ствован у Учителя, и они рабски воспроизводились его учениками, по мере распространения нового Евангелия среди их последовате­лей. Так была твердо установлена высоко авторитарная система пси­хоаналитической организации и практики, которая предоставляла модель для введения этого нового метода обучения и лечения всему миру».

Лоран также упоминает (Lorand, 1950; 208) о воздействии институционализации на аналитика во время подготовки:

«Б течение многих лет аналитической практики я имел возмож­ность наблюдать, работая с младшими коллегами, которые еще на­ходились в процессе подготовки, влияние на них изменений в про­граммах подготовки, расширения учебных предметов, а также сме­ну их теоретической ориентации. Вместе со студентами или паци­ентами, направленными коллегами, часто встречаешься с идеями, которые отличаются от твоих и от общепринятых. Иногда аналитик склоняется в пользу определенных теоретических положений и раз за разом ссылается на них. Аналитиком может руководить научный интерес — доказать валидность концепции, к которой он чувствует склонность. В некоторых случаях это может быть эмоциональная установка, основанная на"учебном переносе", который заставляет аналитика настойчиво подчеркивать чью-то точку зрения».

Из-за разрыва поколений между теми аналитиками, которые были подготовлены, если это так можно назвать, под нестеснитель­ным покровительством Фрейда, и теми, которые стали появляться в 1920-е в качестве выпускников психоаналитических институтов, многое из того, чему позднее обучали аналитиков, было сообщено в рамках так называемой «устной традиции», и то, что говорилось, воспринималось, возможно, как данность, и редко записывалось.

Мозер также показывает (Moser, 1977; 29), как влияние аналити­ка может сказаться на поведении студента:

«...он словно сидел позади меня, мой ангел-хранитель, присутствуя при тех анализах и лечениях, которые теперь проводил я сам».

Может быть, устная традиция (то есть неписаное руководство) в психоанализе до некоторой степени аналогична роли, которую пись­менность играет в истории человечества. Прежде чем люди научи­лись писать, они, сидя вокруг общего костра племени, передавали в «устной традиции», знание от отца к сыну и от старших членов пле­мени к младшим. Письменность у человечества возникла около 5000 лет назад. Остатки «устной традиции» в психоанализе, примени­тельно к использованию кушетки, могут помочь объяснить, почему до сих пор так мало было написано о ней. Понятно, что использова­ние кушетки в психоанализе — вопрос развития, и теперь возможно большее письменное признание ее роли в теории и технике.

Психоаналитики считают свою профессию научной по веским со­ображениям. Они считают, что психоанализ действует в соответ­ствии с научной теорией и методом. Утверждается, что принципы и теории этой науки логичны и рациональны, алогичен и иррациона­лен только ее предмет (Fenichel, 1945).

Фрейд почти 20 лет (относительно короткий период времени) развивал всестороннюю концептуализацию человеческой психики. Хотя многое из этой структуры основано, видимо, на доказанных фактах, другие области еще ждут подтверждений. Всю свою жизнь Фрейд продолжал модернизировать и пересматривать свои теории, а с его смертью в сентябре 1939 года этой процесс продолжили дру­гие. Среди них были Анна Фрейд, Хайнц Хартманн, Эрнст Крис, Ру­дольф Левенштейн, Джекоб Арлоу и Чарльз Бреннер.

Роазен (Roazen, 1975; 164) сообщает следующее об обыкновении Фрейда пересматривать свои теоретические формулировки сле­дующее:

«Побуждение Фрейда сводить клинический материал к форму­лам было частью его терапевтической цели — увести пациента от примитивных эмоциональных реакций. Он был более заинтересо­ван в магии слов, чем жестов, и полагался на способность пациента к вербализации своих проблем. Использование кушетки вынуждает аналитика тем более полагаться на рационалистичную силу вер­бального инсайта».

Мы можем здесь еще раз отметить постоянное стремление Фрей­да перерабатывать свою теорию и технику не только для того, что­бы лучше объяснить факты психической жизни, но и вести терапию так, чтобы она становилась более прогрессивным орудием позитив­ных психологических перемен. Роазен поддерживает здесь исполь­зование кушетки Фрейдом для облегчения этих перемен.

Принципы психоаналитической теории, в основном заложенные Фрейдом, развивались из потребности объяснить определенные операции человеческой психики, которые не были поняты прежде. Начав с широких и подчас грубых гипотез, Фрейд постепенно пере­плавил накапливающиеся наблюдения в точные принципы, которые теперь и служат основой психоаналитической теории. Именно тех­ника исследования психических процессов дала форму клинической процедуре и терапевтическому процессу (Gedo & Pollock, 1976).

Чтобы считаться валидной, теория должна объяснять наблюдае­мые факты. Чтобы валидной была психоаналитическая техника, она должна подтверждать теорию (Waelder, 1964). Теоретическое пони­мание должно вести к развитию корректной техники, которая, в свою очередь, должна иметь результатом формы лечения, приносящие все более предсказуемый исход. Следовательно, для аналитика изу­чение теории — никогда не прекращающийся поиск новых данных и идей для расширения горизонтов своего понимания. Таким образом, одна из первых теорий Фрейда постулировала существование «бес­сознательного» (Freud, 1915). Он объяснял, что при неврозе идеи вы­тесняются и катектируются бессознательной частью психики так, что они стремятся стать сознательными, но им это не удается, из-за контркатектирования сознательной частью психики. Эта концеп­ция психики была топографической в том смысле, что она допуска­ла разные уровни: сознательный, предсознательный и бессознатель­ный; далее, эта модель была экономической в том смысле, что раз­ные количества катексиса могли быть вложены в вытесненную идею или против нее; и у модели существовал динамический аспект, в том смысле, что идея могла передвигаться через разные уровни пси­хики.

Начиная с этой структурной теории, Фрейд развил технику ле­чения пациентов, страдающих психоневрозом. Использование гип­ноза было попыткой поднять функции бессознательного на созна-
69

тельный уровень, но позже его сменило использование свободных ассоциаций. Хотя он нашел, что свободные ассоциации приводят к раскрытию базисных бессознательных конфликтов, он увидел, что определенные психические процессы его пациентов противостоят, как представляется, его усилиям сделать вытесненное осознаваемым. Тогда он создал то, из чего потом были развиты две базисные форму­лы психоанализа: теорию «сопротивления» и теорию «переноса».

Джонс (Jones, 1953; 284) так описывает истоки теорий сопротив­ления и переноса:

«Его собственные наблюдения над феноменами "сопротивления" и "переноса" относятся к 1890 и 1892 годам соответственно. Позже он заявлял, что эти две концепции являются отличительным призна­ком психоанализа. Самым важным и оригинальным вкладом Фрей­да в этой области было его открытие (1894), что психоневрозы обяза­ны невыносимости воспоминаний, касающихся сексуальных пере­живаний детства; это позднее привело к признанию детской сексу­альности (1898)».

Фрейд обнаружил, что с использованием свободных ассоциаций он может лучше раскрывать, идентифицировать, изучать и разре­шать эти сопротивления, которые препятствовали возвращению в сознание вытесненных идей. Фрейд понял, что когда он может раз­решить сопротивление пациента, вытесненные идеи могут стать со­знательными, и их можно будет обсуждать, и конфликты, на кото­рых покоился невроз, могут быть разрешены.