Дуализм Вс. Миллера в критическом поле академика Н.Я. Марра

 Вс.Миллер словно мечется. Не может оторваться от заданной идеи Клапрота. И не может полностью подчиниться ей. Но это уже мечется XІX-й век перед наступающим XX-м.

 Глобалистские теории в истории и языкознании XІX в., то есть, индоевропеизм с его арийской основой, отвели от сферы научных интересов исследователей жизнь обыкновенного человечества - автохтонного, местного населения мира. Кажется, индоевропеизм - большой перегиб в классификации языков и народов. Но это была мощная волна века, не имевшая запруды. Виртуальная максима поглотила реальность. Ученые сами создавали себе тупики и двойственности в своих теориях. Исключением не стала и теория Миллера. Вс.Миллер то будто воспринимал "остаточную" версию Клапрота, а то занимался поисками доисторической прародины осетин - во имя доказательства их иранских корней и включения в индоевропейскую группу. И тогда отводил приход "иранских осетин" за тысячелетия до прихода племени аланов на Кавказ. Но этот дуализм мешал установить что-либо определенное в теории. В самом деле, если стать на точку зрения "остатка аланов", то при чем тогда экскурсы за тысячелетия до их прихода? Значит, предки осетин уже давно обитали на своем месте и аланы здесь ни при чем?

Но Миллер непременно хотел доказать иранские корни осетин!

Однако, что-то в его собственном учении ему не хватало. Он был в плену индоевропеизма, а что могло не хватать в таком огромном пространстве не только Миллеру, но и всему XІX веку? Что-то в теории было не то! Доказывая сходство огромной группы народов и языков, входящих в индоевропейскую группу, расстояния между народами были столь далекие, что при доказательствах терялась связь между ними. Тогда создали новую науку - сравнительную грамматику. Сравнивали части слов, аффиксы, префиксы, грамматические формы и т.д. и объявляли идентичность языков. Так и пошла инерция в сторону сравнительной грамматики. По-моему, это довольно не трудно. Как ребусы отгадывать. Лондон - расчленяем на Лон и Дон. И делаем соответствующие выводы о пребывании древних осетин на берегу Темзы. Аналогичную операцию произвели даже со славным рыцарем средневековья Ланселотом. Часть его имени кому-то напомнило корень от слова "алан".

 В результате всех введенных новшеств, кажется, ситуация усугубилась. Похоже, что наступал кризис индоевропеизма. Глобалистика оказалась чрезмерной. Требовались новые подходы, основанные не на сравнениях слогов и префиксов. Не помогал уже и испытанный прием - поиск причин изменения этноформ в результате переселений, смещений племен со своих мест и т.д. Наступало время философского осмысления проблем этнообразования. Необходимы стали подходы историко-методологические, которые объясняли бы формирование народов в этносы логикой исторического развития общества.

Не знаю, как в зарубежных странах, но в СССР новое направление активно формировалось. Его разработкой занимался академик Н.Я. Марр, создавший специальный институт, в который он в 30 -е годы 20 века отобрал лучших студентов, выходцев с Кавказа. Среди отобранных лучших, подававших большие надежды, был Василий Абаев. (Он, кстати, в юности, еще до выбора своей знаменитой специальности, мечтал стать философом. Ну вот, ему и карты в руки!).

Появился огромный шанс остудить преувеличения предыдущего века, поостыть немного с арийской теорией происхождения европейского человечества. Поостыть и перейти на другую методологическую колею. Сойти с арийских эмпирей на реальную землю.

Н.Я. Марр не принял науку под названием "сравнительная грамматика". Он пошел другим путем. Встал на земли автохтонов. Их поставил в основу своего учения, открыв для них новую группу языков - яфетическую. Пусть это название напоминает библейское деление, когда среднему сыну Ноя Иафету достались земли, еще не освоенные цивилизацией. Эти земли и народы достались Симу и они создали семитическую группу. Иафету же отведены народы, еще не прошедшие такой большой путь развития, не умеющие еще щелкать словами подобно вавилонским купцам. Но уже и не Маугли, который вообще не знает что такое человеческая речь. Народы яфетической группы общались между собой словами, со словарным фондом, достаточным для их племенной жизни. В последующем они встретятся с другими племенами и народами, которые принесут свои слова и свои звуки.

По теории Марра языки различаются по степени развития. Он воспринимал их как живой организм, который проходит разные стадии формирования. Яфетические языки, следовательно, преходящи, они меняются по мере развития народа или этноса как общественной организации. Но можно сказать, что вначале все было яфетическим. Это потом будут иранизоваться , латинизироваться, развиваться грамматически, морфологически и т.д. Но вначале было неказистое слово Автохтона! Полу-слово. Полу-жест.

Языковой анализ и вопросы общего этногенеза у Марра связаны с яфетическим, автохтонным слоем истории. Отсюда его теория происхождения племен и их судеб, в том числе скифов, этрусков, кельтов и т.д. По Марру они ниоткуда не приходили, они были всегда. И они лишь высвечивались в определенных исторических условиях. И исчезали порой внезапно, когда фары истории оказывались притушенными. Народы переплавлялись друг в друга, скрещивались. И уже не знаешь, куда делись последний скиф или хазар. Они остались на тех же землях. Только как будто произошла грандиозная инкарнация. У Марра мир - крутящийся и взаимопроникающий, переходящий из одних форм в другие. Это он актуализировал термин "скрещивание племен", отрицающий стерильную чистоту происхождения каждого из народов.

Марр, скорее всего, не вступил в древнейшую "арийскую стоянку". Он оперирует в рамках не индоевропеизма, а индо-иранизма. И то предлагает ослабить всеобщий восторг по его поводу. Он пишет: "Обаяние мистического учения о влиянии иранских языков на кавказские, прежде всего коренные яфетические, без всякого обратного воздействия, пора бы давно отбросить".(10, стр. 11). 

Если по-современному просто, "буклетно" сформулировать учение Марра, то оно сводится к признанию как первоначала автохтонную стадию человеческих масс. Впрочем, сам сформулировал свой постулат лучше: "Нас интересует генезис языков не в разрезе лишь теоретического построения о происхождения от праязыка одной расы с развитием атавистических его задатков, а в жизненной многогранности полноты материально-реальной природы их, сложившейся в результате протекавшего веками процесса гибридизации и вообще скрещения, со всеми ее последствиями по перерождению материи и форм". (10. стр. ХІІ). Если исключить трудно воспринимаемые нынче словесные обороты, то смысл теории понять можно. Изучение этнических и языковых корней народов необходимо начинать с когда-то бывшего местного населения.

Марр нашел то, чего так не хватало исследователям предыдущего века - бывшее когда-то местное население, роль автохтонов в истории. Они, грубые и малопонятные, просачивались через щели истории и определяли его этноклимат. А сами часто куда-то при этом деваются. Так, вы приходите на роскошную удобренную землю, с растущими на ней прекрасными цветами и не узнаете первичной каменисто-глиняной почвы, с которой начиналось окультуривание почвы. По каким признакам вы можете обнаружить тот первичный слой? Может те признаки уже и не материальны. Вы их просто умозрительно представляете в выращенных лепестках цветов. Одно ясно. Та глиняно-каменистая, неуклюжая почва существовала.

Так Марр представляет и судьбы племен и народов. На яфетическом поле вырастают и принимают формы разнообразные культурные народы. И вы уже не знаете - что от скифа передалось, или во что превратился хазарский странный облик. В частности, говоря о бесплодности старых научных путей индоевропеизма в исследовании кельтской проблемы (одной ли кельтской?), Марр отмечал, что "кельтский вопрос интересен не только сам по себе, кельты иллюстрируют своей судьбой судьбы народов, преемствовавших позднее во владениях скифов, от Кавказа с его Каспийско-Черноморским междуморьем до пределов их экспансии по Волге и Дону на север, они иллюстрируют исторические судьбы хазар, болгар, которые везде были, и ничего прочного от них не находят ни по материальной, ни по речевой культуре там, где они известны исторически. Какое поразительное и невероятное явление: ищут и не находят даже целые города, столицу болгар, ну хотя бы Саркел, и никогда не найдут; Если бы ученые оказались в самой этой хазарской столице (может быть она и сейчас красуется на Волге или на другой реке без всяких раскопок), то они ее не признали бы, ибо ученые ищут то, чего никто не терял, они ищут доселе примитивными приемами расовой этнологии, ищут народов-массивов без изменчивости типа во времени и пространстве, т.е. в вопросе о текучем социально-экономическом образовании, не устоявшемся типологически коллективе бурного переходного времени, ищут фантомов, созидаемых по образу и подобию представлений о стабилизованном впоследствии историческом или современном нам этнографическом типе без учета в их речи эволюции "пермутационного" порядка, собственно без учета революционных сдвигов в хозяйственной жизни и в развитии общественных форм, и без учета творческой роли руководящих слоев, классов или сословий, выделившихся в путях развития, когда при определенных однородных социально-экономических предпосылках один и тот же результат получается в различных местах, независимо от миграции". (10, стр. VІІ).

В процитированном тексте ключевой я бы отметила последнюю часть фразы: "при определенных однородных социально-экономических предпосылках один и тот же результат получается в различных местах, независимо от миграции". В этом суть. Таким методологическим приемом можно объяснить те похожие явления, которые и сегодня обнаруживаются. И которые часто объясняются переселенческими, миграционными движениями. В то время как лучше оперировать сравнением и сходством исторических условий. Ведь, в общем, народы двигались одинаковыми путями, преодолевая свое племенное состояние.

 Н.Я. Марр был отчасти и осетиноведом. Он изучал кавказские народы и, естественно, был осведомлен о проблеме. Считал, что осетинский язык вышел из яфетического состояния. В общем, мне кажется, двойственно относился к нашей проблеме. Но теории Вс. Миллера коснулся. Он нашел в ней то, недостающее звено - выключенность из Миллеровской теории факта присутствия местных, яфетических корней. И с этих позиций Марр подверг критике теорию Миллера.

 Включая из работ Н.Я. Марра страницы, касающиеся его критики Миллеровской теории, я хочу внести одно уточнение. Н.Я. Марр высоко чтил Миллера. Считал его чуждым "того догматизма, который присущ его последователям". И речь даже не о критике, а о противопоставлении двух точек зрения, с позиций двух, разных по методологии теорий. И даже глава ("Термин "скиф"), где этот спор происходит, имеет посвящение - "памяти В.Ф. Миллера". Так что речь совсем не идет о том, что, мол, Н.Я. Марр "раскритиковал" Вс. Миллера. Нет! Это развитие общего мировоззрения нового XX в., представленное в фантастически высоком интеллекте Н.Я. Марра. Со своих методологических позиций Марр и подверг анализу некоторые позиции теории Миллера. Одна из них - отношение к скифам. В XІX в. разразился большой спор относительно природы скифов - относить их к урало-алтайской или же к индо-иранской группе. Кто читал Миллеровы "Осетинские этюды", тот наверняка не забыл грациозный, полный благородства по форме спор Миллера с киевским ученым Мищенко. Киевлянин склонен был относить скифов скорее к урало-алтайской группе. Мищенко укорял Миллера в том, что в его теории скифов слишком много иранского и мало урало-алтайского начала. И тогда Миллер ответил, что он после дискуссии стал более уверен в том, что в скифах больше иранского, чем алтайского.

Марр продолжил тот спор.

Он писал: "В 1854 г в Лондонском Азиатском обществе была лекция, в которой утверждалось: " В настоящее время тюркское происхождение этих двух народов (гуннов и сколотов ( или скифов) не требует особых доказательств". Ныне ближайший заинтересованный круг ученых мог бы выставить положение: "в настоящее время иранское происхождение скифов не требует особых доказательств". Далее Марр продолжил: "В настоящее время яфетическое происхождение скифов не требует особых доказательств". То есть, скифы были и то, и другое, и третье.

Считать их каким-то одним из племенных народов "было бы большим недоразумением", - продолжает Марр. "Я отнюдь не имею в виду отрицать значение других племен, особенно же "иранцев" в генезисе исторически существовавших на Юге России скифов, но утверждаю, что яфетические материалы разъясняют племенное название скифского народа, и у яфетидов, прежде всего яфетидов Кавказа, со скифами есть и более существенные связи, в числе их связи, по-видимому, генетического порядка".(10, стр. 2).

Из этого отрывка становится ясно, насколько нецелесообразно отождествление скифов с каким-то одним направлением - то ли Урало-алтайским, то ли чисто индо-иранским. А то и просто яфетическим, автохтонным. Все смешивается в образовании такого сложного племени. В этом суть. Нет простых племен - вот кредо Марра. Есть сложнейшие пересечения, скрещивания и новообразования.

Второй существенный вопрос, в который Н.Я. Марр внес коррективы, касается доказательств происхождения множественного числа в осетинском языке. Известно, что Вс. Миллер в утверждении об ирано-язычности осетин широко пользовался анализом этой грамматической формы осетинского языка. Он как-то даже ошеломлен этой формой образования множественного числа через аффикс -та. (къух-та, сар-та). Миллер великолепно был осведомлен об этой форме. И от нее было ему даже как-то некомфортно. Она рушила его сформулированные установки об ирано-язычности осетин. Но Миллер сомневался в иранском происхождении данной формы. Пути разгадки искал через посредство других языков.

 Марр продолжает разрабатывать идею Миллера. Он усматривает недостаток у Миллера в игнорировании языка местного населения. Он пишет: "Частью по состоянию разработки кавказоведения. И еще более в силу научной ориентации эпохи, в своих сомнениях об иранизме этого морфологического явления он обращался к урало-алтайскому и особенно к угро-финскому, но ни словом не было упомянуто широкое распространение той же формы в коренных кавказских языках".

Н.Я. Марр считает, что эта форма мн. числа исконно яфетическая, и что искать нужно было среди самих кавказских яфетических языков.

"Когда писал Миллер, в науке существовало одно представление о "действительном народном туземном населении края, именовавшееся Скифиею". Но, кажется, еще надо учитывать какие-то другие компоненты. Миллер и сам спешит оговориться, что существование в скифо-сарматском предполагаемого суффикса множественного числа -ta, тожественного с осетинским, еще не может служить само по себе доказательством иранизма. "Осетинский суффикс - ta для нас не ясен. И попытка иранистов объяснить его происхождение, в том числе наша ("Осет. этюды"), еще не вполне убедительна".

 Н.Я. Марр предлагает новый подход. Он пишет:  "Наметилась потребность в третьем этническом элементе не только не иранском, но и не ариоевропейском или индоевропейском. Она наметилась эта потребность и на юге, в частности и в Малой Азии и Архипелаге, и находит свое оправдание в местных письменных памятниках". Так в поисках и исследованиях ученых Марр предлагает учитывать существование новой этнической единицы в племенном составе местного населения, "действительно народной и действительно туземной".

Далее Марр становится даже жестким: "Велика сила инерции раз полученного уклона ирановедения. Даже то, что исследователь - осетиновед, т.е. он самым своим объектом привязан к Кавказу, не содействовало охоте осведомиться в кавказских материалах, поскольку осведомление должно было вестись не для того, чтобы прослеживать в них иранские следы, но чтобы получить от них ключ для разрешения иранистических недоумений". (10, стр. 10).

"Все подмеченное и в осетинском суффиксе -da особенности, равно и его использование в фамилиях, а также законы, нормирующие звукосоотношение sak c sku, находят свое объяснение в условиях жизни коренных кавказских языков, в среде которых долго жил и, несомненно, получил свою окончательную отливку в психологически-материальное явление осетинский язык.

В яфетических языках и надлежало раньше, чем где-либо, порыться тому, кто искал источника, откуда произошел смущавший ираниста образовательный элемент, осетинский суффикс мн. числа". И Марр называет такие языки, среди которых "следовало бы порыться в поисках аналогий. Это такие яфетические ( по классификации Марра) языки как баскский, абхазский, сванский и др.

 Вс. Миллер, может быть, и сам тяготился своей абсолютной ставкой на индоевропеизм. И он ищет обходные пути: "быть может, не слишком смело предположить, что этому приему научился Иран от соседнего Турана". На это Марр реагирует: "надо отчасти иметь в виду и то, как широко понимался в то время термин Туран с легкой руки Макса Мюллера". На "Туран" все можно было свалить, хотя это было совершенно не конкретное и аморфное понятие. И Миллер сбросил туда проблему осетинского мн. числа. "Напомним, пишет Миллер, что вследствие фактической утраты древнего иранского суффикса мн. числа, осетинский язык должен был присвоить новый знак множественности и, найдя такой в загадочной для нас -ta, переделал свое склонение на урало-алтайский или угро-финский лад.

И Миллер садится на конек сравнительного анализа - осетинского мн. числа с урало-алтайскими и угро-финскими словами. Он делает заключение:

"Если это совпадение в суффиксе мн. числа у осетин с урало-алтайцами и особенно угро-финнами не чистая случайность, то можно было бы предположить, что предки осетин, припонтийские иранцы, заимствовали знак множественности -ta у своих соседей скифов, все равно, были ли последние отуранившимися иранцами или обиранившимися туранцами". (10. стр. 12).

(Ох, как трудно, наверное, было уйти Вс. Миллеру в это определение. Уже и сам готов считать скифов кем угодно - иранцами, или угро-финнами. Лишь бы сошлись концы с концами в трактовке множественного числа).

Между тем, Н. Я. Марр еще больше расширяет диапазон доказательств и приводит примеры с той же формой мн. числа у других народов, никак не связанных с иранскими корнями, но уходящими в яфетические глубины. О том же суффиксе мн. числа в столь далеком от Востока представителе яфетической семьи, что ни о каком иранском в нем влиянии не может быть и речи: это баскский язык, особо близко стоящий к абхазскому или абазскому, или месхскому слою сванского, равно тому же слою в грузинском, или яфетическому слою древнеармянского языка, т.е. всем тем яфетическим языкам Кавказа, которые, в той или иной степени сохранили, или ввели иную разновидность того же чужого показателя множественности.

Но не только об одной форме мн. числа идет речь. Н.Я. Марр вообще говорит о влиянии яфетических языков, "архаических в Передней Азии", на языки "внедрившихся впоследствии индоевропейцев". Такой поворот в исследованиях о языках обещал много нового и интересного в теории сложении осетинского языка тоже.

Хотя Миллер и сам не вполне был уверен в своих выводах об ираноязычности осетин, но все-таки этот вывод стал главным в последующем исследовании осетиноведов. Надо сказать, что и у Марра такой вывод имеет место, хотя он более критичен к нему. Он не старался доказывать противоположное Миллеру. Он лишь расшивал узкие места его учения, предоставив для этого инструмент - факт существования автохтонного населения на стадии яфетических языков. Вместе с тем он создавал возможности для дальнейших доказательств ираноязычности осетин. Ссылался на то, что его сотрудник, Василий Абаев, в 1925 г. изучив иранизмы в осетинском языке, пришел к выводу о том, что они составляют примерно 30%. (10, стр. 192). А около 65% слов оказалось неизвестного происхождения. Н.Я. Марр замечает, что слишком много неизвестного по сравнению с другими языками. Чьи бы они могли быть? Наверняка, их происхождение яфетическое. Кроме того, нет подробностей - как подсчеты велись. А может, следуя Миллеру, в эти проценты вошли и формы мн. числа в осетинском языке, с аффиксом -ta, корни которого (по Н.Я. Марру) не вполне иранские?

 

Несостоявшийся тандем: Абаев – Марр

Н.Я. Марр полагался на своих лучших учеников, и, ссылаясь на них, называл осетин ираноязычными. Он говорил об осетинах, "успевших за это время пройти процесс языковой трансформации из яфетического состояния в индоевропейское, как это обнаруживают читанные в ЯИ работы наших осетиноведов проф. Томашевского и Абаева". (10, стр. 310). Но В.И. Абаев был влюблен в Вс. Миллера, кажется, из всех ученых он ему пришелся наиболее близко к сердцу. Такой вывод я сделала из книги Бориса Александровича Калоева о Василии Ивановиче Абаеве... (Но сначала я хочу сказать о книге. Она произвела на меня сильное впечатление и о ней надо бы говорить и писать особо. Она пронзительна и кажется исповедью. Чьей? Василия Ив. Абаева? Самого Калоева? Оба варианта возможны. Более того. При всей незамысловатости стиля изложения, мне она показалась зашифрованной, выражением какого-то кода, который автор хотел, чтобы читатели расшифровали. И он давал ключ к тому! Обе части книги - научно-теоретическая и дневниковая - способствуют проникновению в какие-то другие глубины, чем те, которые уже известны осетиноведам.

Книга дошла до меня поздно. Изданная в 2001 г., ко мне она попала в 2007. Увы! Позади уже был октябрь 2006...)

 Небольшой книги Б.А. Калоева хватает на то, чтобы представить достаточно драматическую связку, - Н.Я. Марр-В.И. Абаев. Перескажу лишь некоторые фрагменты из книги (в моем понимании).

Н.Я. Марр сделал новый поворот в истории и в языкознании. Это был поворот от Вс. Миллера в несколько другую сторону. Он желал бы вернуть Вс. Миллера в его тему, но впустив в нее еще один элемент, - местное население, кавказских автохтонов. И он создал специальный институт, наверняка единственный в мире с таким грандиозным замыслом. И он выбрал себе учеников. Из студентов кавказской группы отобрал В. Абаева, талантливого, с большими интеллектуальными возможностями. Студент принял предложение, но спросил - бывает ли так, что студент оказывается сотрудником института. Н.Я. Марр, наверное, только улыбнулся в ответ. И они стали сотрудниками открытого института (Института языка и мышления).

В.И. Абаев, между прочим, в юности жаждавший стать философом, вполне мог им стать в сотрудничестве с Н.Я. Марром, который сам по интеллекту был - философ. Но В.И. Абаев по-прежнему хранит любовь к Вс. Миллеру. Он воспринял всю его теорию иранизма, в том числе в отношении осетин. И в институте академика Н.Я. Марра осетин стали считать ираноязычными, подтвердив мнением В.И. Абаева трактовки предыдущего века. Н.Я. Марр специально сам этой проблемой не занимался, разве что коснулся проблемы образования мн. числа с аффиксом -ta. И мы видели, что это убедительно, и подумалось, что Вс. Миллер сам наверняка готов бы был "работать вместе с Марром". И он нашел бы выход из своих собственных тупиков. И, может быть, он бы вышел из той ниши, которую создали языковеды - из созданной новой науки сравнительной грамматики. Но ниша оказалась удобной и комфортной. ("Лондон" - разделили на два слога и получили ирано-осетинское происхождение). Это Н.Я. Марр был неистовый и не искал комфорта в науке. Хотя и В.И. Абаев был неистовый и тоже не искал комфорта. Однако любимый ученик Н.Я. Марра уже вросся в теорию Вс. Миллера и желал продолжать именно ее. И он разошелся со своим учителем. Разошелся внутренне, по состоянию души, как говорят. Здесь я сошлюсь на точные слова Б.А. Калоева. "...хотя В.И. Абаев стал учеником Н.Я. Марра со студенческой скамьи, он не воспринял его учения, остался убежденным сторонником метода сравнительного языкознания". Б.А. Калоев пишет и более пространный абзац на эту тему: " В.И. Абаев, хотя и считался первым учеником Марра (что соответствовало действительности), в душе , как он поведал мне позднее в личной беседе, не воспринял нового учения своего учителя и следовал по пути других предшественников (А. Шегрена, Вс. Миллера), для которых единственным методом изучения языков был сравнительный. На мой вопрос, знал ли Марр о его отношении к этой теории, Василий Иванович ответил: "Конечно, нет. Я не хотел обидеть его". И дальше фраза В.И.Абаева, над которой можно думать: "Марр был выдающимся ученым, внесшим большой вклад в изучение древностей Кавказа. Но когда он отошел от кавказской тематики, перестал быть таковым".

На этом я связку двух замечательных ученых закрываю. Она не имела шансов на развитие. Все сложилось трагично. В 50-х годах Сталин "закрыл" тему "языкознания Марра". Направление пошло под откос. Теперь уже речь шла не о новом направлении, а о личных покаяниях, осуждении Учителя. В.И. Абаев этого не сделал. И, может быть, это было еще более благородно со стороны ученика, не воспринявшего теорию Учителя. В газетах писали: "Нераскаявшийся маррист". Ученый совет требовал раскаяния. Но ведь он не был марристом в науке, как можно понимать из книги Б.Калоева. Он не предал Марра как человек, как личность. При том, что в науке он пошел другим путем. (Ах, это все так сложно!)