Три вида гуманизма руссо — отец антропологии

Отношения симметрии между ритуалами и мифами соседних народов .  355

    Русский читатель уже имел возможность познакомиться с творчеством Клода Леви-Строса — французского академика, создателя школы  этнологического структурализма, одного из наиболее оригинальных мыслителей-культурологов XX в. Специалистами  в области фольклора  в наибольшей мере  освоены труды ученого, касающиеся его метода  анализа мифов*.

        * Прежде всего следует назвать работы крупнейших  отечественных фило-,  логов Е. М. Мелетинского (одна из них, "Палеоазиатский миф .о Вороне", 1978,    посвящена К. Леви-Стросу), а также В. В. Иванова, В. Н. Топорова и др.

Немало  написано и философских  диссертаций, где  — сообразно господствовавшему у нас до недавнего времени догматическому превознесению философии над  "частными" науками  о человеке  — механистически производилось разъятие и противопоставление творчества Леви-Строса как этнолога и как философа культуры и методолога.

 Широкому  читателю известны такие важные работы Леви-Строса,  как "Структурная антропология" (вышла  в свет в 1958 г., русский  перевод осуществлен в 1983 г.), "Печальные тропики" (опубликована  в 1955 г., сокращенный русский перевод издан в 1984 г.) и статьи разных  лет по анализу мифов, включенные в сборник "Зарубежные исследования  по семиотике фольклора" (1985).

  К сожалению, до настоящего времени в отечественной науке почти не  востребованным остается творчество Леви-Строса 60—70-х гг. — периода  наибольшего расцвета, когда появляются такие крупные жемчужины, как  "Неприрученная мысль" ("Lapensee sauvage". P., 1962) и четырехтомное  исследование мифов и мышления   на материале  культуры индейцев  Северной и Южной Америки—"Мифологики"   ("Mythologiques", t. I—4. P.,  1964—-1971). То же можно сказать и о последующих работах, связанных по  материалу и предмету изучения с упомянутым четырехтомным циклом:  "Путь масок" ("La voie des masques, t. I-—2. Geneve, 1975), "Ревнивая  горшечница" ("La potierejalouse". P., 1985) и "История рыси" ("L'histoire de  lynx". P., 1991). Практически не знаком российской аудитории и Леви-Строс —  культуролог, автор "Структурной антропологии-два" ("Anthropol gie  structurale deux". P., 1973) и "Взгляда издалека" ("Le regard eloigne". P., 1983).

 Такая ситуация тем более огорчительна, что переводы работ Леви-Строса на западноевропейские языки (в первую очередь на английский) осуществлялись уже через два-три года после их публикации. Обширным оказался исследовательский резонанс на  его творчество в  Европе и  США:   в специальном  библиографическом  указателе, вышедшем в 1976 г.**, учитывающем как анализ методологии, так и осмысление достижений ученого по отдельным аспектам (с охватом литературы на шести европейских языках — французском, английском, немецком, итальянском, испанском и португальском), представлено 1384 наименования, в том числе 43 монографических исследования и сборников статей.

   **Lapointe С. С., Lapointe F. Н. Claude Levi-Strauss and his critics: An    International bibliography of criticism (1950—1976), followed by a bibliography of the   'writings of Claude Levi-Strauss.

Пик  увлечения этнологическим структурализмом  приходится на 60—70-е гг. В настоящее время это увлечение прошло, и наступил этап кристаллизации интереса серьезных ученых-гуманитариев к Леви-Стросу — мыслителю  и методологу, вычленились те из его концепций, которые имеют непреходящую  ценность для развития культурологии и философии культуры. Его основополагающие установки по вопросам диалога культур, нашедшие свое воплощение в статье "Раса и история" ("Race et Histoire". P., 1952), уже в течение сорока лет входят в учебные программы французских лицеев.

Профессиональная  карьера ученого, увенчавшаяся таким широким и повсеместным признанием, не была, однако, гладкой и безоблачной, Становление и  профессиональное развитие Леви-Строса в огромной степени обусловлено историческими судьбами Европы.

Клод Леви-Строс родился в 1908 г. в Брюсселе в семье французского художника еврейского происхождения. В годы первой мировой войны он жил  в  Версале, в семье деда по материнской  линии, раввина. Ситуация  в семье деда не была однозначной: хотя нормы еврейской религиозной жизни  скрупулезно соблюдались, бабушка будущею  этнолога, как он сам  вспоминает  в одном из  интервью, была свободомыслящей   и в этом же  духе воспитала своих детей. Родители Леви-Строса сочетали уважительное отношение к  национальным  религиозным  традициям с  широкими  светскими интересами, увлеченностью искусством, музыкой.

  Первым   мировоззренческим интересом будущего академика стал социализм, причем как в теоретическом, так и в практическом выражении, вопреки стилю жизни семьи и деда, и родителей, где было принято воздерживаться от участия в политике. Читая в возрасте 16 лет работы К. Маркса, Леви-Строс открыл для себя немецкую классическую философию —  Канта и Гегеля. Первым исследованием стала его диссертационная работа (после изучения философии в Сорбонне) по анализу философских предпосылок  концепции исторического материализма. Если о курсах древнегреческой философии, истории науки и др. ученый говорил в интервью по случаю своего восьмидесятилетия: "Я прошел через все это скорее как зомби, с чувством, что я вне всего"*, — то интерес к политической мысли был глубоким и сочетался в студенческие годы с активной деятельностью во французской социалистической партии.

*Levi-Strauss С., Eribon  D. Conversations with  Claude Levi-Strauss. Chicago; L., 1991. P. 10.

На кантональных  выборах 1932 г. он был выдвинут кандидатом от этой партии. Только случайность — автомобильная катастрофа — помешала тогда состояться политической карьере Леви-Строса. В дальнейшем он отошел от политической деятельности, хотя интерес к политике, и тем более к работам Маркса как к эвристическому Источнику социологической мысли, сохранялся довольно долго.

Не тривиальным  оказался и поворот, в начале профессионального пути, к антропологии —  изучению традиций бесписьменных обществ. После выпускных, а затем кандидатских экзаменов в Сорбонне — служба в армии, позднее — преподавание в течение нескольких лет в лицее. И  ему, и его жене пришлось преподавать не в Париже, а в  других городах, причем ему в одних, а ей—в  других, так что молодожены  лишь пару дней в неделю были вместе, встречаясь у родителей Клода  в Париже. Поездка в 1935 г. молодой семьи в Бразилию (осмысляемая  в "Печальных тропиках" как пробуждение этнографического призвания)  не была еще  профессиональной экспедицией антрополога; она скорее  походила на добровольную ссылку выпускника Сорбонны. Вскоре Леви- Строс был приглашен  преподавать социологию в недавно созданный  университет в Сан-Паулу, нуждавшийся в кадрах с европейской подготовкой.

 После окончания первого учебного года супруги Леви-Строс, вместо  того чтобы провести  отпуск во Франции, отправились к племенам  индейцев кадиувеу и бороро: так были получены первые полевые впечатления. Этнографическая коллекция — орудия охоты, утварь, предметы  декоративного гончарства, украшения из перьев и другое — была показана молодым собирателем в Париже на устроенной им выставке. Благодаря интересу, вызванному выставкой, Леви-Строс получил финансовую  поддержку от Музея  человека и от Национального центра научных  исследований для проведения этнографической экспедиции. В Бразилию  он вернулся уже не как преподаватель социологии, но как полевой  антрополог. Организованная на полученные деньги экспедиция к племенам намбиквара заняла более года. Одно только составление научной  атрибуции собранных во время этой экспедиции экспонатов, переданных  им в 1939 г. в Музей человека, потребовало года работы в Париже.

 Впечатления, размышления  исследователя-европейца, познающего  как извне, так и изнутри нравы, обычаи и своеобразное мировосприятие  аборигенов бассейна р. Амазонки, изложены в "Печальных тропиках",  написанных на основе экспедиционных дневников, но спустя почти 20  лет. Книга поражает не только представленным  в ней богатейшим  экзотическим материалом, но и изяществом его  осмысления: автор  пытается воссоздать систему символического мышления, присущую конкретной бесписьменной культуре. Это научно-художественное произведение, высоко оцененное французской гуманитарной общественностью  (при том, что реакция узкопрофессиональной среды была довольно  сдержанной), явилось примером свободного философствования в ситуации психологического переживания фактов чужой культуры. Интересно, что, задаваясь вопросом об интеллектуальных предпосылках такого  переживания, Леви-Строс дистанцируется не только от рационализма  Декарта, но и от идей Бергсона о необратимости потока явлений психики. Становление структуралистского подхода к пониманию живой "первобытной" культуры он связывает в первую очередь с переосмыслением  разработанных ранее Фрейдом принципов моделирования сферы бессознательного, но применительно не к отдельному человеку, а к фактам  культуры.

Начало Странной  войны. и вторжение гитлеровцев во Францию  означало для Леви-Строса службу в армии в качестве агента для ожидавшегося британского корпуса. По увольнении из армии он в течение  нескольких месяцев искал место преподавателя. В Париже для будущего  академика такого места не нашлось: как было заявлено министерским  чиновником правительства Виши, преподавателя с такой фамилией  в Париж невозможно направить. Уже ожидалось принятие так называемых "расовых законов", и с Леви-Стросом, приступившим к работе  в лицее Перпиньяна, никто из коллег, кроме преподавателя физкультуры, не желал общаться. Когда наконец он получил место профессора философии в Политехнической школе Монпелье, то вскоре был уволен на основании уже вступивших в силу "расовых законов".

Новым  поворотом в судьбе Леви-Строса, давшим ему возможность не только спастись от нацизма, но и сделать еще один решающий шаг в  профессиональном развитии,  явилось неожиданное  приглашение в США.  Он был  приглашен туда в соответствии с программой фонда Рокфеллера по спасению европейских интеллектуалов. Приглашение поступило благодаря вниманию, проявленному к вышедшим  в то время статьям Леви-Строса — по социальной организации южноамериканских индейцев — со стороны А. Метро и других этнологов США.

В Нью-Йорке  Леви-Строс начал с чтения курса по социологии латиноамериканских стран в вечернем университете для взрослых, а затем преподавал этнологию  для  франкоязычных   иммигрантов в  Новой Школе  Высших   Исследований. Здесь же Леви-Строс  познакомился с Р. Якобсоном, выходцем из России, одним из основателей структурной лингвистики, влиянию идей которого во многом обязано становление в 40—50-е гг. леви-стросовского этнологического структурализма. Обогащению  теоретических и практических знаний способствовало и тесное общение в течение нескольких лет с американскими учеными, имевшими значительный полевой опыт.

Важнейшим  фактором в создании нового метода изучения бесписьменных культур было знакомство Леви-Строса с прекрасным фондом Национальной библиотеки, задержавшим его в США почти до конца 1947 г. (после войны в течение нескольких лет он выполнял во французском посольстве обязанности советника по культуре). Основной материал для подготовки его первой крупной работы, "Элементарные структуры родства" (''Les structures elementaires de la parente"), которая была завершена в Нью-Йорке в 1947 г., а позднее представлена как докторская диссертация (опубликована во Франции в  1949 г.), был почерпнут в американской Национальной библиотеке. Тогда же ученый, вступивший в период своей зрелости, осознал себя "как человека библиотеки, т. е. "кабинетного ученого", а не как полевого исследователя"*.

*Levi-Strauss С., Eribon  D. Conversations with  Claude Levi-Strauss. Chicago; L., 1991. P. 44.

За этим стояло не принижение значения непосредственного этнографического опыта (хотя в экспедициях Леви-Строс уже участия не принимал), а признание высокой ценности интеллектуального вдохновения, которое возникает в процессе переосмысления огромного, ранее собранного материала, открытия присущей ему системы.

Несмотря  на то что Леви-Стросу были  предложены  престижные и выгодные контракты  в США,  он принимает решение  вернуться во Францию. Теперь наконец его профессиональная карьера складывалась на родине вполне благоприятно. Сначала ему было предложено руководство одним из направлений в Национальном центре научных исследований, затем он получает должность заместителя директора по этнологии в Музее человека, а позднее, вплоть до конца 1959 г., заведует кафедрой религий бесписьменных народов в Школе Высших Исследований (Ecole des Hautes Etudes). Параллельно с этим с 1953 г. в течение семи лет он исполнял обязанности генерального секретаря Международного совета по социальным наукам (одна из организаций под эгидой ЮНЕСКО).   В этот же период выходит его культурологическое исследование "Раса и история", а также ряд статей, вошедших позднее в "Структурную  антропологию", в том числе "Структура мифов" (1955), где впервые был изложен метод изучения их внутренней логики.

В эти послевоенные годы выявился не только исследовательский, но и организаторский потенциал ученого, хотя в полную силу оба эти аспекта реализовались позднее, уже в период его работы в 1960—1982 гг.  в Коллеж де Франс. Попасть туда Леви-Стросу удалось лишь с третьей  попытки, поскольку к приему новых кадров консервативная администрация  этого учебного заведения относилась с большой осторожностью. Притягательность Коллеж де Франс для Леви-Строса объяснялась прежде всего  тем, что этот один из старейших и наиболее престижных во Франции  институтов обладал большими научно-организационными возможностями.

 В январе 1960 г. Леви-Строс приступил к заведованию воссозданной  кафедрой социальной антропологии (в начале века в Коллеж де Франс  кафедру социологии, где велось изучение бесписьменных обществ, возглавлял М. Мосс, ученик Э. Дюрктейма). Новое название кафедры знаменовало собой признание того, что "Структурная антропология" могла составить базу для новой научно-учебной культурологической специальности.  Первая часть названия — "социальная" означала преемственность, методологическую связь с традициями французской социологической школы.

 В том же году на базе Коллеж де Франс была создана под руководством  Леви-Строса Лаборатория социальной антропологии, с тем чтобы предоставить молодым специалистам возможность для исследовательской работы,  и был организован академический журнал по антропологии "L'Homme"  ("Человек") аналогично английскому "Man" и "American Antropoligist".

В числе первых сотрудников Лаборатории были ученые со значительным  опытом полевого и теоретического исследования: И. Шива, Ж. Пуйон,  а затем — П. Кластрес, супруги Ф. и М. Изард, Л. Сёбаг и др. На базе  Лаборатории постоянно проводилось стажирование, организовывались  экспедиции к бесписьменным народам в различные регионы мира и готовились диссертации. В числе молодых исследователей были не только  французы, но и ученые из других стран Европы и Америки. Никогда  в истории этнологии проблематика изучения бесписьменных культур не  была представлена столь широко, как в сформировавшейся вокруг Лаборатории школе структурализма: изучение отношений родства и регуляции  браков (А. Делюз, В. Валери, Ф. Эритье), потестарных отношений  и потестарно-политической организации (М. Изард, П. Кластрес, Ж. Пуйон),  мифологии и верований (Н. Бельмон, П. Биду, Л. Сёбаг), шаманизма (П.  Биду, Ж. Дюверне, Л. Сёбаг), ритуала (Ж. Лемуен, С. Черкезоф). Мифология  в единстве с механизмами мышления носителей традиционной культуры  были главным объектом исследовательской работы самого Леви-Строса.

Принятие в члены Французской академии в 1973 г. явилось выражением признания фундаментального вклада Леви-Строса в национальную  и мировую науку. Но это не вызвало у ученого ощущения триумфа; ведь  до того уже несколько национальных академий —  Дании, Норвегии,  США, а также Королевский Антропологический институт Великобритании признали его своим членом.

Каковы  бы ни  были перипетии профессиональной карьеры  Леви- Строса, его интеллектуальная деятельность определялась в наибольшей  степени внутренней мотивацией, причем последняя постоянно развивалась. Леви-Строс нередко ссылался на свои прежние работы, но никогда —  ни устно, ни письменно — не повторял прежде высказанного. Закончив книгу, он ощущал, по его же словам, как она "превращается в чужеродное тело". "Я есть то место, где в течение нескольких месяцев или лет вещи вырабатываются или же обретаются, а затем они отделяются посредством некоего извержения"*.

    * Levi-Strauss С., Eribon D. Conversations with Claude  Levi-Strauss. Chicago; L., 1991. P. 90.

Одним  из наиболее оригинальных аспектов в методологии Леви-С троса является своеобразная роль, которую он отводил историческому фактору в изучении явлений культуры. Для него характерно не противопоставление исторической гетерохронности — синхронии, абстрагирующейся  от процесса становления, и не отрицание роли эволюции как таковой, в чем обычно обвиняли французского ученого, уже начиная с выхода его "Структурной антропологии", а попытка усмотреть кристаллизацию происшедших  изменений в многослойности, в логике внутренней организации, присущей явлениям культуры. Психолого-личност-ные  предпосылки такой эвристической ориентации исследователя не являются загадкой: увлечение в детские годы геологией, интерес в юности к моделям  бессознательного как причинности — применительно к обществу и к индивидуальной психике. Однако только антропологические занятия — личный опыт межкультурных контактов и теоретические исследования — привели к созданию целостно-гуманистической картины прошлого и настоящего человечества.

Пытаясь  очертить контуры культурологической концепции Леви-Строса, отметим прежде всего ту роль, которую он отводит этнологии в формировании  мировоззрения человека XX в. Этнология — третий этап гуманизма после Возрождения и начала освоения культурных ценностей Индии и Китая. В отличие от прежних этапов гуманистического самопознания благодаря изучению бесписьменных форм  цивилизации, причем всех без исключения, открывается возможность создания наиболее исчерпывающей картины связи человека с природой. Для понимания бесписьменной культуры, "с тем чтобы внутреннее постижение (туземцем или, по меньшей  мере, наблюдателем, переживающим  туземный опыт) было  переведено в термины внешнего постижения"*, этнологу необходимо уделять особое внимание нюансировке психической жизни туземцев.

    *Levi-Strauss  С.  Introduction a l'oeuvre de  Marcel  Mauss  /  Mauss  M. Sociologie et

Постижение посредством переживания смысла иной культуры неизбежно приводит этнолога и к самопознанию, и к познанию своей культуры в историко-временной перспективе развивающихся связей человека с природой.

Подход  Леви-Строса к культуре — не неоруссоизм и тем более не эволюционизм, хотя влияние на его творчество гуманистических идей Ж. Ж. Руссо, бесспорно, присутствует. В формировании своей философской позиции он опирается на достижения французских мыслителей, отводя Руссо место родоначальника антропологического подхода к культуре. Воспитание в себе сострадания к другому человеку и живым существам вообще, бескорыстное постижение других людей посредством отождествления себя с ними — эти принципы подлинной человеческой коммуникации, описанные впервые Руссо, провозглашаются Леви-Стросом безусловно необходимыми  и для истинного этнологического познания. Можно сказать, это общие принципы межсубъектной коммуникации, где никто не выступает объектом манипуляции и партнеры по своей значимости равны.

Неоднократно  обращаясь к этим вопросам, Леви-Строс наиболее последовательно отвечает на них в работе "Раса и история", написанной по заказу ЮНЕСКО.  Фактически здесь речь идет не о расах, но о многообразии человеческих культур, поскольку ученый категорически отвергает возможность рассмотрения интеллектуальных и социальных черт, присущих представителям различных культур, в качестве производных от их расовых  различий. Чуждый расовым  предрассудкам в любой - форме, Леви-Строс показывает, что мировоззрение, основывающееся на   односторонне толкуемой идее прогресса или однонаправленной исторической эволюции, само по себе может стать даже предпосылкой расизма,   пытающегося обосновать различные цивилизационные  успехи разных   культур.

Разнообразие культур имеет как объективные корни (специфические   условия природной среды, географическое положение относительно других народов), так и субъективные — желание отличаться от своих   соседей, развивая оригинальный стиль жизни. Охранителем разнообразия выступает также этноцентризм — отвержение, в той или иной   форме, чужой культуры, отождествление себя с людьми,  а прочих   — с "варварами" и "дикарями". Резюмируя предпосылки такого ксено-  фобического мировоззрения, Леви-Строс дает парадоксальную на первый взгляд формулу: "Варвар — это прежде всего человек, который   верит в варварство"*.

* Levi-Strauss С. Race and History // Structural Anthropology. Vol. 2. L., 1978. **lbid. P. 358.

По своим культурологическим представлениям Леви-Строс —  не   эволюционист. Наиболее опасным заблуждением он считает формулу   ложного эволюционизма, когда различные  одновременно  существующие состояния человеческих обществ трактуются как разные стадии,   или шаги, единого процесса развития, движущегося к одной и той же   цели. Типичный пример такой ложной посылки в науке — когда бесписьменные туземные племена XX в. напрямую сопоставляются с архаическими формами европейских культур, хотя так называемые "примитивные общества" прошли  длительный путь  развития, в силу чего не   являются ни первобытным, ни "детским" состоянием человечества. Их   принципиальное отличие от технически развитых цивилизаций не в том,   что они не развивались, а в том, что история их развития не сопровождалась кумуляцией изобретений, но ориентировалась на сохранение   изначальных способов установления связи с природой.

В стратегии межкультурных связей следование ложной посылке однонаправленности прогресса ведет, по Леви-Стросу, к насаждению, порой насильственному, так называемого западного образа жизни, результатом чего является разрушение существующих у "примитивов" вековых   традиций. Прогресс человечества не может быть уподоблен однонаправленному подъему по лестнице: он происходит по разным направлениям,  несоизмеримым  с одним лишь  ростом технических достижений. Так,   в области познания человеческого тела, связи его физического и психического аспектов Восток на несколько тысячелетий опережает западные  цивилизации. Известен приоритет Индии в создании религиозно-философских систем.

 Признавая наличие существенного сходства человеческих ценностей  в различных цивилизациях, Леви-Строс подчеркивает, что самобытность  определяется наличием в той или иной культуре особого подхода к их  реализации. Никакая из конкретных цивилизаций не может претендовать на то, что в наибольшей мере воплощает, выражает некую мировую  цивилизацию: "мировая цивилизация не может быть в мировом масштабе ничем иным, кроме как коалицией культур, каждая из которых  сохраняет свою самобытность"**.

В названной выше работе, а также в статье "Пути развития этнографии" (см. настоящее издание) Леви-Строс ставит проблему сохранения "оптимума различий", что должно быть критерием прогрессивного характера контактов и сотрудничества между цивилизациями и культурами. Обмен культурными достижениями, контакты способствуют многоаспектному развитию, однако неизбежно возникающая при этом тенденция к унификации не должна иметь абсолютного превосходства над  противоположной тенденцией, а именно стремлением конкретной культуры к сохранению своих отличий, своей самобытности. Сохранение  культурного многообразия впервые было осмыслено как ценность цивилизацией XX в.. которая на пути к единству человечества в значительной  степени преодолела географические, языковые и расовые  барьеры.  Культурологические воззрения Леви-Строса, безусловно связанные с его  опытом внутреннего постижения иных, в том числе туземных, культур,  вместе с тем не являются производными от его теоретико-этнологических исследований. Их можно трактовать как философский аспект осмысления ученым своего профессионального призвания,     Скорее даже этнологические изыскания, в том числе такие сверхсложные для неискушенного  читателя, как "Неприрученная мысль"  и "Мифологики", вдохновлялись поиском способов понимания туземной  культуры, присущей ей символики, логической связности. Построение  структурно-семиотических моделей функционирования различных явлений бесписьменной культуры — не самодостаточная академическая задача. Этнологическое исследование, по Леви-Стросу, стремится к "обнаружению и формулированию законов порядка во всех регистрах человеческого мышления"*.

     * Levi-Strauss С. L'ethnologie devant la condition humaine // Levi-Strauss C. Le regard eloigne. P., 1983. P. 62.

Не только самому Леви-Стросу, но и всем его единомышленникам  и последователям, работы которых и составляют школу этнологического структурализма, свойственно, хотя и в разной мере, проведение  теоретических изысканий вплоть до обнаружения этого заветного уровня понимания иной культуры, а именно присущих ее носителям закономерностей мышления, мыслительных схем.

 Структуральная антропология** как методологическое направление  в изучении социокультурных явлений так называемых "примитивных",  то есть традиционных, обществ опирается на следующие принципы,  в совокупности составляющие метод: 1) явление культуры рассматривается в синхронном срезе общества, в единстве своих внутренних и внешних связей; 2) явление культуры анализируется как многоуровневое  целостное образование, а связи между его уровнями истолковываются  в семиотическом ключе; 3) исследование явления производится непременно с учетом его вариативности — в рамках конкретной культуры или  более широкой области, где происходила его трансформация.

** В переводе на русский язык принято передавать первую  часть названия как "структурная", что, однако, является неточным. Согласно терминологическому различению  Ж.  Пуйона, определение stnicturelles (структурные) относится к структурной организации конкретного явления или же конкретного его варианта, а определение structurales (структуральные) — суть присущие культуре способы, модели перехода от одного к другому варианту того же явления (Pouillon G. Fetiches sans fetichisme. P., 1975. P. 222).

Конечный  результат исследования — моделирование "структуры", то есть предполагаемого алгоритма, который определяет скрытую логику, присущую как отдельным  вариантам явления (инвариантные связи элементов и отношений между  ними), так и виртуальным переходам от одного варианта к другому.

    Структурно-семиотический метод сложился, конечно, не сразу и поначалу казался весьма уязвимым для критики. Антропологию Леви- Строса стремились свести к абсолютизации синхронии или же к прямому заимствованию категории "структура" из структурной лингвистики  Якобсона. Однако метод этнологического структурализма, вполне сложившийся к началу 60-х гг., был не только эвристическим переосмыслением идей французских социологов первобытности Э. Дюркгейма  и  М. Мосса, соединением этих идей с понятиями, почерпнутыми из описания лингвистических закономерностей. Структурно-семиотическое моделирование предлагает на деле своего рода путешествие к мыслительным  структурам туземцев, объективированным  в фактах  традиционной  культуры, которые, в свою очередь, постоянно воссоздаются в ней.

 Наиболее продуктивным оказалось изучение свойств мышления носителей традиционной культуры применительно к тотемическим классификациям (см. в настоящем издании "Тотемизм   сегодня" и др.),  к мифам и маскам. За многообразием явлений, составляющих тотеми- ческий комплекс (отождествление членами социальной группы себя с животным или растительным видом, соответствующие этой мыслительной  связи верования, обряды, пищевые запреты), Леви-Строс увидел специфические коды, посредством которых происходит "обмен сходствами  и различиями между природой и культурой"* и различение социальных  групп между собой.

* Levi-Strauss С. La pensee sauvage. P., 1962. P. 143.

Тотемические коды суть логические формы, пригодные для выявления сходства-различия. Две другие из основных операций  современного мышления, а именно обобщение — конкретизация и расчленение — соединение, также осуществляются, поскольку использование природного вида (тотема) в качестве оператора делает возможным  переходы: индивид — социальная группа (половозрастная группа, клан,  линидж) — племя. Если же племя использует для поименования кланов  части тела природного существа, то при такой мысленной детотализа- ции в означаемом происходит движение от общего к частному, а если  имеет место и ретотализация — движение от частного к общему. Подобные мыслительные операции могут совершаться и с помощью "морфологических классификаторов" (Леви-Строс) — лап зверя, его хвоста,  зубов и др., по которым соотносимы между собой индивиды различных  кланов, занимающие аналогичную социальную позицию. Совокупность  таких операций, с учетом всех тотемов, посредством которых мыслят  в данном племени, исследователь называет "тотемическим оператором".  Это модель, воссоздающая реальную логическую форму, используемую  туземцами для фиксации социально значимого содержания, его абстрагирования и конкретизации.

 Впервые в истории этнологической мысли, на материале загадочного, обескураживавшего путешественников, миссионеров XIX в. тотемизма, была продемонстрирована логическая рациональность мышления туземцев, его способность к совершению всех тех основных операций, что совершает человек технически продвинутой цивилизации.  Вместе с тем выпукло очерчена и специфика так называемого первобытного мышления:  логическая ось общее — частное  еще не выделена в качестве самостоятельной формы (понятие) и воспроизводится неотъемлемо от семиотической оси природа — культура.

В "Неприрученной мысли" (буквальный перевод: "Дикая мысль" или "Мысль  в состоянии дикости") описаны и другие модели — их нельзя считать в прямом смысле слова структуралистскими, — воссоздающие  специфические логические формы, используемые в менталитете людей   традиционных обществ: "наука конкретного" — способы упорядочения   в туземных классификациях, "бриколаж" и "тотализующее мышление".   Первая из этих моделей показывает, что особенное внимание туземцев   к конкретному сочетается с одновременным их стремлением к символизации. В свою очередь, символы играют роль специфических единиц   мышления, они обладают промежуточным  логическим статусом между   конкретно-чувственными образами и абстрактными понятиями.

Модель, названная исследователем "бриколаж" (разъяснение метафоры   этого непереводимого понятия, образованного от французского слова   bricoler, см. на с. 126), учитывает специфику процесса мыслительной   деятельности, свободной, в отличие от процесса проектирования, от   строгого подчинения средств цели. Происходит скорее противоположное;   интенция мысли определяется рекомбинацией, на манер калейдоскопа,   образов-символов, сформировавшихся в результате прошлой деятельности.

Наконец, модель "тотализующего мышления" —  это попытка продемонстрировать, что в менталитете туземцев, использующем классификации различного типа, существуют определенные формы их взаимной   логической обусловленности: переходы одних в другие; дополнительность. Иначе говоря, множественность логик — черта, присущая традиционным обществам, — до определенной степени унифицирована.

"Неприрученная мысль" — это книга-размышление, продолжающая   уже на более солидной научной базе конкретно-гуманистический подход   к своеобразной культуре "примитивных обществ", который характерен   для Леви-Строса в "Печальных тропиках". Вместе с тем исследовательская интенция, как показано ученым, может направляться не только от   современности к традиционному обществу (поиск там логической оси   общее — частное), но и от последнего к реликтам "неприрученной мысли"   в нашей цивилизации (например, в книге анализируются способы наименования птиц, различных домашних животных). Понятие "неприрученная   мысль" означает совокупность характеристик мыслительной деятельности, изначально (точнее, со времени неолита) присущих ей, что сохранилось более явно в менталитете традиционных обществ и присутствует   также в ткани нашего мышления, сосуществуя с формами научной мысли.

Исследования  Леви-Строса  опрокидывают   сформулированную • в 1910—1920 гг. Л. Леви-Брюлем концепцию, согласно которой людям   традиционных обществ якобы присуще дологическое ("prelogique") мышление, не способное к усмотрению противоречивости явлений и процессов   и управляемое мистическими переживаниями. Эта теория не одобрялась   этнологами, обладавшими опытом полевого наблюдения, но она заполняла концептуальную пустоту в проблематике формирования мыслительных операций. Доказательство Леви-Стросом потенциального равенства   логической мощи так называемого первобытного мышления и мышления   человека современной европейской цивилизации тем более значимо, что   оно осуществлено не посредством экспериментально-психологического   изучения индивидов, но в рамках самой традиционной культуры.

  В "Мифологиках" (изучение логик мифов) Леви-Стросом ставилась   задача преодоления характерного для западной философской мысли   разрыва между сферами чувственно- и умопостигаемого*.

* Levi-Strauns С., Eribon D. Conversations... P. III.

В первом   томе этого обширного исследования, охватившего анализом 813 мифов,   в качестве отправного инструментария для реконструкции процессуальных свойств мысли названы  оппозиции, составленные из полярных сенсорных качеств: сырое/вареное, влажное/сухое и др. Фактически же  и в первом, и в других томах данного исследования обнаруживается  действенная роль и другого типа бинарных оппозиций, составленных не  только из сенсорных признаков: коммуникация/некоммуникация, умеренный/неумеренный и др. Изучение семантики мифов (потребовавшее  от Леви-Строса в целях корректного применения созданной им методики анализа не только штудирования собранных  другими исследователями текстов мифов, но и изучения ботаники, зоологии среды обитания конкретных южно- и североамериканских индейских племен) подтвердило  действенность  бинарной   оппозиции,  как  правило,  но  необязательно образованной сенсорными признаками, в качестве органичной единицы менталитета туземцев.

Прослеживание того, каким образом оперирование бинарными оппозициями связывает между собой различные этиологические темы или  различные мифологемы и группы мифов, отображающие разные аспекты  жизнедеятельности туземцев, составило главный методический ориентир  исследователя. Если отдельная оппозиция играет роль признака, выраженного двухполюсной осью, то сочетание подобных признаков характеризует своего рода систему координат — канву мифологического мышления. В этой системе наиболее общие координаты совсем не обязательно  оказываются более абстрактными: так, в "Сыром и вареном" (т. 1) самая  общая координата мышления как раз выражена качествами, вынесенными в название тома, а во втором томе, "От меда к пеплу", эту роль играет   признак содержащее/содержимое. Система координат, объемлющая всю  иерархию таких признаков-оппозиций, как бы репрезентирует специфически организованный фонд коллективного разума.

В реконструируемом процессе "первобытного" мышления, совершающего виртуальные переходы  от одного мифа (или группы  мифов)  к другому, можно выделить исходя исключительно из текста "Мифоло- гик" три операции, осуществляемые с помощью бинарных оппозиций  как единиц мышления: 1) совмещение бинарных оппозиций; 2) перенос  бинарности или установление соответствий между более общей и более  конкретными оппозициями; 3) введение медиаторов*.

     * Подробнее о выделении операций мифологического мышления на основе . леви-стросовского анализа семантики мифов см.: Островский А. Б. Анализ мифов К. Леви-Строса: первобытное мышление и этнографический контекст // Советская этнография. 1984. № 5.

Осуществление  совокупности этих специфичных операций, как видно из леви-стросовс- кого анализа мифов, обеспечивает все требования, которым (согласно  известному психологу Ж. Пиаже**) должно соответствовать понятийное  мышление. Иначе говоря, не на уровне отдельного индивида, но на  уровне коллективного субъекта (конкретная культура, историко-куль- турная область), ответственного за циркулирование, преобразование  семантики мифов, достигается тип рациональности, присущий по своему  логическому качеству понятийной мысли.

 **См.: Пиаже  Ж. Природа интеллекта // Хрестоматия по общей психологии: Психология мышления. М., 1981. С. 54—55.

Если в "Тотемизме  сегодня" и "Неприрученной мысли" показана  полнота логических возможностей так называемого первобытного мышления, то в "Мифологиках" обнаружены его процессуальные характеристики и воссоздана канва мышления коллективного субъекта.

Исследование Леви-Стросом "неприрученной мысли" (как ее логических возможностей, достигающих возможностей понятийного мышления, так и ее специфики) играет также неоценимую  роль  для его культурологических воззрений. Если многообразие культурных традиций составляет реальный фонд мировой культуры, то "неприрученная мысль", выступающая  единственной универсалией человеческой психической деятельности во всех цивилизациях, — это предпосылка взаимопонимания в межкультурном  диалоге, реального сострадания и любви к иной культуре.

* *  *

   В настоящее издание, помимо уже охарактеризованных, включено несколько работ Леви-Строса, дополняющих и как бы разъясняющих его концепцию мышления. Так "Структурализм и экология" содержит методологическую попытку очертить факторы, детерминирующие стихию образно-символического мышления людей традиционных обществ.