Константинополь — «новый Рим»

Константинополь — «новый Рим»

(Канон XXVIII Халкидонского собора 451 г.)

Преемник Марциана, император Лев I (457—474), попытался добиться примирения церкви с монофизитами, чтобы расположить к себе египетские провинции, которые еще были житницей Востока. Но когда узурпатор Васи­лиск (475—476) решил осудить решения Халкидонского собора, более 500 епископов поставили свои подписи под соответствующим документом. Конфликт переродился в жесткую борьбу между константинопольским епископом Акакием и монофизитским архиепископом Александрии Петром Монгом, которого поддерживал Рим. Император Зенон (479—491) решил ввести единство декретом, издав пресловутый «эдикт о союзе», который только ухудшил положение, поскольку римские епископы после некоторых колебаний отказались принять его и выступили против обеих партий.

Религиозное примирение между Римом и Константино­полем состоялось только при императоре Юстине I (518—527) по инициативе его племянника Юстиниана и римского епископа Ормизда. Отделение Египта от импе­-{300}рии неизбежно шло своим путем. В момент его оккупа­ции арабами, спустя чуть больше сотни лет, монофизиты встретили захватчиков как освободителей.

Кроме Египта монофизитская церковь существует еще в Сирии, Армении, Месопотамии и Эфиопии. Часть египетских коптов, примерно 100 тысяч человек, состоят в союзе с Римом; большинство же, свыше миллиона, на две трети монофизиты, остальные — католики. Монофизи­ты Сирии и Месопотамии зовутся также «якобитами», по имени эдесского епископа Иакова, который был одним из виднейших организаторов движения монофизитов во вто­рой половине VI в.

ГОТЫ И ВИЗАНТИЙЦЫ В ИТАЛИИ.

БОЭЦИЙ И КАССИОДОР

На Западе несторианский и монофизитский рас­колы сказались в области вероучения очень ма­ло. Важнее оказались их последствия для ре­шения проблем автономии епископов и главен­ства Рима, на которое вновь стала претендо­вать римская церковь.

В это время широко разливалось наводнение «варвар­ских» нашествий. В Западной Европе консолидировались расселившиеся народности, усваивавшие христианство в его арианской версии. Каким бы ни был первичный мо­тив их обращения, не исключено, что идея Иисуса-героя, обожествленного человека, была менее чуждой представле­ниям человека племенного общества и оказалась более приемлемой для него, чем идея Иисуса-логоса, воплощен­ного в человеке-боге, сконструированная по модели среди­земноморской мифологии мистерий. Во всяком случае, можно сказать, что насильственная экспроприация преж­них имущих слоев населившими территорию империи на­родностями приобрела помимо всего и определенный ас­пект религиозного диссидентства.

Вестготы, или «западные готы», согласно наиболее убедительной этимологии, заполонив Грецию, Италию и часть Галлии, перебрались на Иберийский полуостров и обосновались в Испании, где оставались до арабского на­шествия. По отношению к испанской духовной иерархии, преимущественно неарианской, они проявили достаточно терпимости. Столичный толедский епископ стал фактиче­ски историческим примасом Иберийского полуострова, со {301} своим автономным законодательством и богослужебным ритуалом. Весьма сходным было поведение свевов и бур­гундов, которые первоначально расселились в нынешней Савойе и долине Верхней Роны. При них религиозный поэт и писатель Авит, выходец из правящих слоев Галлии, стал епископом Виенны в Дельфинате и способствовал их постепенному отходу от арианства.

Франки вошли в историю западного христианства толь­ко вместе с Хлодвигом в 496 г., не пройдя через фазу арианства. Коронованный в Реймсе св. Ремигием, после обращения в христианство своего народа Хлодвиг открыл эпоху постоянных вмешательств во внутренние дела церк­ви, которые остались неизменной чертой политики франк­ского королевства.

В Норике и Паннонии, у ругов, развернулась миссионер­ская деятельность св. Северина. На Британских островах, где все, как видно, приходилось начинать сызнова после развала имперского законопорядка, возникла новая вол­на христианизации. Бретонский епископ по имени Патри­ций, рукоположенный в Галлии, перебрался в Ирландию и распространил там евангелие на кельтском языке, несмот­ря на упорное противодействие друидов, жрецов местных культов. Его влияние оказалось столь значительным, что еще в конце VIII в., когда пришли «люди с Севера», об­лик, который он придал ирландскому христианству, уже невозможно было изменить.

Остготы, или «восточные готы», под предводительст­вом своего короля Теодориха завоевали Италию в 493 г. После трехлетней осады Равенны Одоакр был разбит.

Пришедший в Италию из Мезии Теодорих изучал ис­кусство ведения войны и управления государством в Кон­стантинополе. Но он быстро отдал себе отчет в разобще­нии между византийским Востоком и Западом. Ревностный арианин, он искал сближения между готской военной зна­тью и италийской аристократией, враждебной арианству, прибегал к посредничеству некоторых выдающихся пред­ставителей культуры той эпохи — от Боэция до Кассиодо­ра. Но планам этим не было суждено осуществиться так же, как и его проекту создания своего рода федерации но­вых государств Западной Европы под главенством само­держца германского происхождения, способного положить конец политике унизительных соглашений с Византией.

Созданному им королевству со столицей в Равенна выпали на долю тяжелые испытания. {302}

Провизантийская партия еще была сильна в Риме, и она доставила Теодориху немало хлопот. Репрессии были безжалостны. Епископ Иоанн, преемник Ормизда, умер в заточении; Боэций был обвинен в государственной изме­не и казнен в 524 г. Через два года умер и король. Преж­ней сплоченности остготов уже не было, и войско Юсти­ниана опустошило Италию, сломило сопротивление готов в ходе военных действий, продолжавшихся с 535 до 553 г. Рим был захвачен Велизарием в 536 г., и мало-помалу вся страна оказалась в руках византийцев. Италию они рас­сматривали как простую колонию. Но византийское вла­дычество на Аппенинском полуострове продолжалось до 568 г., когда лонгобарды оттеснили имперские силы к Равеннскому экзархату и в крайние южные районы.

Интересна патетическая фигура Северина Боэция (475—524), римского сенатора, человека обширной куль­туры, советника Теодориха. Он был убежден в необходи­мости развивать во всех областях сотрудничество италиков с готским режимом, который он считал более гуманным, чем предыдущие. Однако он был вовлечен в интриги и двор­цовые заговоры провизантийскими элементами, озабочен­ными спасением того, что еще уцелело от их экономиче­ских и социальных привилегий. В темнице, в ожидании смерти, Боэций написал трактат «Философское утешение», который пользовался исключительным успехом на протя­жении всего средневековья как синтез христианской мыс­ли. В действительности идея этого сочинения, аристо­телевская и неоплатоническая одновременно, удивительно эклектична. Имя Христа в нем даже не упоминается и бо­жество рассматривается лишь как «высшее благо». Но влияние христианской идеологии в труде Боэция неоспо­римо, оно особенно сказывается в трактовке им проблемы существования зла в мире, которое направляет данные богом законы.

Кассиодор (480—570), будучи более ловким человеком, пережил бурю. Он мог поэтому отдаться занятиям хро­ниста остготского королевства и реорганизатора свободных искусств, грамматической науки, философии и музыки. После смерти Теодориха в 526 г. он стал официальным консультантом Амаласунты, Теодата и Витига в бурный период преемников первого готского короля. Но когда Велизарий захватил в Равенне в 540 г. Витига в плен, по­литика стала представляться Кассиодору бесполезной растратой религиозных ценностей. Он удалился тогда в {303} Сквиллац, в Калабрию, где родился. Кроме трактата о ду­ше, дополнявшего сборник его «Разных сочинений», он переработал (15 книг) латинский перевод «Трехсторонней церковной истории» Сократа, Созомена и Феодорета. Кассиодор основал монастырь в Виварии, около Сквилла­ца,— то была как бы исследовательская община, специ­ально занимавшаяся переводами и продажей кодексов. Этот центр, прекративший существование в IX в., оказал заметное влияние на церковную культуру раннего сред­невековья.

Появлялись все новые и новые местные власти, кото­рые соперничали друг с другом и оказывались неспособ­ными охранять гражданское население. В результате уси­ливался авторитет высшего и низшего духовенства, осо­бенно в Центральной и Южной Италии. В подобных условиях возникла средневековая деревня, которая заме­нила еще уцелевший до той поры по чисто экономическим причинам «городок», поселок. Колоны, бедные крестьяне, сельские рабы и свободные труженики группировались вокруг церковного прихода, чтобы избежать грабежа и ра­зорения. «Плебеи» стали прихожанами. Требование неза­висимости епископов, в первую голову римского епископа, вело к установлению нового порядка в отношениях между государством и церковью.

Понтификат Геласия I (492—496) стал выдающимся периодом церковной истории не из-за «Декрета», который понапрасну носит его имя, а благодаря посланию Геласия, в самом деле подлинному, обращенному к византийскому императору Афанасию (491—518). Независимость рим­ского епископа от общественной власти утверждается в этом документе в неизвестных дотоле терминах. Если ис­тинно, говорит Геласий, что гражданские власти и церков­ные иерархии предназначены волею бога управлять чело­вечеством в соответствии со своей компетенцией, то сле­дует все же признать за церковью большее достоинство и право судить о поведении самих самодержцев, и при том не только в духовной сфере, но также в светских делах. Что же до римского епископа, то он обладает вла­стью — принципатом — над всеми епископствами. В этом смысле термин «принципат» употреблялся впервые. Им­перская канцелярия приняла его.

Геласий не колебался в осуществлении на практике своих идей. В Риме он, не дожидаясь чьего бы то ни было согласия, объявил о весьма суровых мерах против послед­-{304}них манихейских общин, которых еще терпели. Он высту­пил против сенатора Андромаха, намеревавшегося снова разрешить языческое празднество Луперкалий. Однако время для подобного всевластия не созрело. Еще долгое время, вплоть до возникновения лонгобардского королев­ства, папы должны были покоряться решениям византий­ских императоров, и притом в религиозной сфере, особен­но во время царствования Юстиниана.

УЧРЕЖДЕНИЕ БЕНЕДИКТИНСКОГО ОРДЕНА

То было страшное время войн, голода, эпидемий, усу­гублявших эксплуатацию трудящихся масс, на долю кото­рых выпали основные тяготы кризиса. Правдоподобно происхождение Бенедикта Нурсийского из семьи нобилей, но не следует забывать, что в его время возникло обык­новение превращать в святых выходцев из аристократиче­ских родов, чтобы подчеркнуть особенное божественное предрасположение к господствующим классам. Бенедикт жил на грани V и VI вв. (480—547), но дошедшие до нас документы той эпохи говорят о его жизни крайне мало.

Впервые о Бенедикте весьма неопределенно вспоминает Григорий Великий (590—604) во II книге «Диалогов». Это легендарная биография, сотканная из описания яко­бы сотворенных Бенедиктом чудес, написанная поздно и малодостоверная. Так, например, основание монастыря Монтекассино отнесено в ней к 529 г., тому самому году, когда Юстиниан повелел закрыть последний центр нехри­стианской философской культуры в Афинах. Такое совпа­дение должно было свидетельствовать о действии прови­дения. Можно не сомневаться, что Бенедикт учился в Риме, но неизвестны мотивы, побудившие его удалиться в {305} Чочарию, где он, должно быть, руководил небольшой мо­настырской общиной в Виковаро, а затем — в ущелье Аньене, близ Субиака. Еще сегодня там показывают «свя­щенную пещеру», где св. Бенедикт якобы долго жил в смятении между искушениями и покаяниями.

Вместе с группой учеников, среди которых Мавр и Плацид, Бенедикт, согласно преданию, основал 12 монасты­рей вокруг Субиака, пока ревность местного клира не вы­нудила его перебраться в Кассино, где на суровом холме он основал самое значительное аббатство бенедиктинского ордена, пережившее средневековье и уцелевшее до нашего времени. Он учредил также и центр затворничества для женщин, который поручил сестре Схоластике.

К сожалению, оригинальный текст бенедиктинского «Устава», который мог бы послужить драгоценным перво­источником, утрачен. Похоже, что он был составлен на крайне упрощенном, народном латинском языке. Язык это­го документа был впоследствии изменен при многочислен­ных переписках начиная с VIII в., как говорили, ради «большей ясности», на деле же — чтобы придать его сти­лю более возвышенный тон, соответствовавший настрое­ниям каролингского Возрождения.

Основные черты этого «Устава», не говоря о дисцип­лине сплочения обитателей монастыря в одну большую семью под главенством одного отца-настоятеля, аббата, характеризуются отсутствием крайнего аскетического ри­горизма («ничего слишком резко, ничего слишком тягост­но») и введением обязательного труда («молитва и труд»), которому должно было первоначально отдавать вдвое больше времени, чем молитве. Община обязана была обеспечивать свое существование и не слишком полагать­ся на вклады богачей, которые стремятся определять ее жизнь. Сельскохозяйственное производство снизилось в те времена до очень низкого уровня. Новые методы вспаш­ки целины и обработки полей, введенные бенедиктинцами, улучшили экономические условия Западной Европы, и в конце концов монастырь превратился в феодальное име­ние со своими крепостными, с которыми обходились не лучше, чем с другими крепостными.

Настоятель стал Христом киновия, монастырь — маленькой церковью. Послушники обязаны безусловно по­виноваться своему главе, который для них — пожизненный самодержец. Религиозное воспитание и изучение текстов занимает значительное место. Не забывается и изучение {306} и сохранение древних рукописей, которые благодаря это­му были частично спасены от уничтожения. Бенедиктин­ская реформа пользовалась известным влиянием также и на Востоке, какие бы легенды ни ходили на этот счет. Некоторые места «Кодекса Юстиниана», касающиеся вы­боров настоятелей, внутреннего распорядка, общих спа­лен, мер наказания, несомненно отражают атмосферу, на­веянную в христианском мире «Уставом» Бенедикта.

Было бы преувеличением утверждать, что бенедиктин­ское движение стало на Западе массовым. И все же для малообеспеченных простых людей приобщение к ордену бывало значительным событием, которое способствовало их культурному и социальному возвышению.

В последующие столетия крупные обители возникли в Фарфе, в Сабине, в Сан Винченцо на Вольтурно, в Сан Сальваторе на Монте Амиата, в Тралье, в Нонантоле, в Сан Микеле делла Кьюза, а за пределами Италии — в Швейцарии (СанГалло), в Бельгии (Ставело), в Герма­нии (Фульда, Ларш, Рейхенау), в Англии (Йорк, Мальм­сбюри) и во Франции (Корби, Флёри, Беке, Клюни). История этих монастырей стала составной частью истории христианского средневековья. Они способствовали охране наглухо замкнутого круга внушения и покорности, создан­ного средневековьем. И когда монастырская коррупция до­стигла высшей точки под сенью феодального режима, в недрах ордена зародилась сильная реакция на сложив­шийся порядок; она явилась предпосылкой реформы, имя которой дал один из бенедиктинских монастырей во Фран­ции — Клюни.

ЮСТИНИАН:

РЕСТАВРАЦИЯ ИЛИ КОНЕЦ ЭПОХИ?

Учение о единственной природе Христа по-преж­нему имело влиятельных сторонников при византийском дворе, в окружении Феодоры — честолюбивой и склонной к интригам особы, ставшей супругой императора. Различные от­клики на полемику по этому вопросу в значи­тельной степени характеризуют правление Юстиниана (527—565).

Выходец из Скопле, в Верхней Македонии, родом из романизированной иллирийской семьи, Цезарь Флавий Юстиниан первоначально был приобщен к трону своего {307} дяди Юстина в апреле 527 г. Когда через несколько ме­сяцев государь умер, Юстиниан наследовал ему по праву. Юстиниан афишировал свои познания в теологии и лю­бил дискутировать как равный с равными со своими епи­скопами. Именно он предложил в 533 г. одну достаточно дипломатическую формулу для определения христологиче­ской догмы («одно лицо из троицы было казнено на кре­сте»), которая, конечно, никого не удовлетворила, хотя и была одобрена римским епископом. Соперничество между Антиохией и Александрией еще более осложнило обста­новку и толкнуло Юстиниана на крайние действия.

Не собирая синода и не советуясь с епископатом, импе­ратор обнародовал эдикт, которым осуждал три сочине­ния антиохийской школы, ненавидимые александрийцами: труды учителя Нестория Феодора из Мопсуестии, Фео­дорета Кирского и послание некоего Ивы из Эдессы, ко­торый опровергал учение Кирилла Александрийского, по­бедителя Эфесского собора. Разгорелась та самая полеми­ка, которая получила наименование «трех капитул» или «трех авторов». На деле поддержку получили монофизит­ские тенденции, хотя император прежде всего стремился обеспечить себе приверженность Египта.

Императорский декрет был отвергнут почти всеми западными епископами. Римский епископ Вигилий (537— 555), направленный в 547 г. в Константинополь с особой миссией по этому поводу, вынужден был делать хорошую мину при плохой игре и старался выгадать время. И ког­да Юстиниан, чтобы сделать свой эдикт действенным, ибо он преследовал скорее политические, чем религиозные цели, созвал в 553 г. в Константинополе новый вселенский собор, Вигилий укрылся в одной халкидонской церкви, чтобы не быть вынужденным принять в нем участие.

В его отсутствие незначительное число соборных от­цов, 165 человек, признали волю императора и пригрози­ли отлучением всем тем, кто отвергал осуждение трех упомянутых текстов.

В целом Запад не капитулировал, но римский епископ, остававшийся на Востоке, в конце концов уступил и под­твердил решение собора, признав его V вселенским. Его преемник Пелагий (555—561) после некоторых колебаний подтвердил оба решения, вызвав обширный раскол в лоне западного христианства, от Иллирии до Северной Афри­ки. Миланские епископы противились принятию решений собора до 570 г., африканские покорились еще через не­-{308}сколько лет. Церковная провинция Аквилея-Градо разде­лилась, и в ней возникли две самостоятельные патриар­хии. В Градо раскол прекратился в 626 г., в Аквилле — только в 696 г. Эта деталь интересна тем, что в XII в. градский патриарх перенес свою резиденцию в Венецию, а в 1451 г., в момент окончательного крушения Византий­ской империи, градская патриархия была упразднена и титул патриархата перешел к Венеции, которая расшири­ла свою юрисдикцию до Кастелло и Кьюджии.

Программа правительства Юстиниана — «одно госу­дарство, один закон, одна церковь» — сталкивалась с большими трудностями на протяжении 38 лет его прав­ления.

Известное единство империи было достигнуто с обрат­ным завоеванием части Западной Европы и африканских провинций. Однако обширные районы Испании и Галлии оставались в руках вестготских и франкских государств, Мавритания же не выходила из состояния постоянных мя­тежей вплоть до прихода арабов. Выдумка о том, что все суверены и местные военные вожди получили власть от Юстиниана, казалось, придавала вес его претензии на «реставрацию» империи в ее древних границах. Но дейст­вительность была совсем иной.

Что касается экономики и развития общественной жизни, то разрыв между Востоком и Западом стал еще шире. Близлежащие к Византии торговые центры пережи­ли период известного подъема, чему способствовало, кро­ме всего прочего, разведение шелковичного червя, до того бывшее монополией Персии и Китая. Латифундия никогда не выполняла на Востоке, кроме некоторых пограничных территорий, тех функций, которые она сохраняла в Ита­лии и вообще на Западе. 13 августа 554 г. Юстиниан вы­ступил со своей «Прагматической санкцией». Он задался целью вернуть крупной земельной аристократии и церкви привилегии и владения, которых их лишили готы. Полу­чившие свободу рабы и колоны должны были быть воз­вращены в их прежнее состояние. Но лонгобардская окку­пация все эти намерения поставила под вопрос. Даже ва­лютная и налоговая реформы были осуществлены лишь на Востоке. Ценность золотой монеты непоправимо упала на Западе.

Крупнейший след оставила в истории европейского об­щества попытка законодательного объединения империи, предпринятая Юстинианом в 529 г. {309}

Под руководством группы юристов во главе с Трибо­нианом были собраны и изучены все римские законода­тельные акты, важнейшие основы которых были переданы в тексте из 150 тысяч строк. Этот труд донес до нас ог­ромный материал, который еще и сейчас пронизывает всю юриспруденцию, свидетельствуя, кроме всего, о том, что базис социальной эксплуатации расширяется и модернизи­руется, но не меняется по существу.

С точки зрения Юстиниана, древние времена Рима «непогрешимы», но в VI в. мир уже не мог управляться старыми законами. Поэтому и предпринят крупнейший труд — составление кодекса, носящего его имя, который и вошел в 534 г. в так называемый «Свод гражданского за­конодательства».

Отжившие распоряжения и установления были перера­ботаны и заменены новыми законами, или «Новеллами», вышедшими между 534 и 565 г., чтобы обеспечить эффек­тивное руководство империей. Обрисовывалось государст­во, покоящееся на всепроникающей капиллярной бюрокра­тической сети, которая направляет труд миллионов лишь частично свободных людей, зависящих от абсолютного главы государства, представителя бога на земле, ни перед кем не ответственного за свое правление. В преамбуле к «Новелле VI» Юстиниан рассматривал себя как монарха и священника, высшего светского и духовного правителя. Это триумф концепции восточного деспотизма, идущей дальше всего, что пытались ввести в правление сами язы­ческие императоры.

«Исповедания веры» вселенских соборов от Никейско­го до Халкидонского были положены в основу граждан­ского общества с целью построения «доброго церковного порядка». Преследование еретиков, будь то ариане или несториане, монтанисты или донатисты, и «нехристей», включая иудеев и самаритян, положило начало режиму абсолютной нетерпимости, которая позже станет состав­ной частью доктрины папства и войдет в практику всех средневековых государств. Сектантские церкви и синагоги должны были быть закрыты или переделаны в ортодок­сальные храмы. Те, кто «более не почитают истинного бога», лишаются общественных, гражданских и муници­пальных постов и изгоняются из свободных профессий. Каждое проявление религиозного неповиновения сурово каралось, вплоть до конфискации собственности еретика в пользу верующих. {310}

Различные социальные группы, которые свою оппози­цию системе еще скрывали под религиозным обличием, перешли в результате в подполье, откуда они вышли как организованная сила только через несколько столетий, когда вспыхнули великие еретические движения средних веков, потрясшие как Восток, так и Запад.

Попытки политического, юридического и религиозного упрочения империи обычно представляют как результат возвращения Юстиниана к «римскому началу».

Нет сомнения, что таковы и были намерения императо­ра и большинства его ближайших помощников. Но это был ложный, необоснованный план, предназначенный скрыть непреодолимые противоречия, которые проявля­лись в византийском мире, в развитии экономической, со­циальной и культурной жизни. В действительности то был окончательный закат античной эры.

Об этом закате свидетельствуют, кстати, и изобрази­тельные искусства, такие, как мозаики на общественных зданиях и базиликах того времени. Вспомним великолеп­ные мозаики Равенны, византийского патриаршего пре­стола, ставшего центром греческого влияния в Италии. Они вводят нас в область мистического преображения, озаренного блеском золотых и серебряных тонов, в мир имперских сановников, мужчин и женщин в позах богов. Они уже далеки от античной латинской традиции — реа­листической, более связанной с человеком и условиями его жизни, которая отражена была и в самом примитивном христианском искусстве ранних времен.

В этих мозаиках, как и в византийском обществе, каждый должен был занимать место, отведенное ему «судьбой».

ЛЕТОСЧИСЛЕНИЕ НОВОЙ ЭРЫ

Представление о том, что с рождением Христа началась новая эра в истории человечества, возникло в гражданском и церковном обществе не сразу, даже после полного утверждения хри­стианской империи. Осознание бытия всегда за­паздывает по отношению к самому бытию.

Счет времени по-прежнему вели от основания Рима или от того или иного государя либо начиная с какого-ни­будь жизненно важного события в истории церкви, тако­го, например, как гонения Диоклетиана. Только теперь, {311} именно в эпоху Юстиниана, появляется потребность на­чать его с новой даты, которая знаменует начало христи­анской эры.

Первые расчеты, в массе своей достаточно ребяческие, восходят к деятельности монаха Дионисия, возможно скифского происхождения, пришедшего в Рим к концу V в. из отдаленных земель на севере от Дуная, где чув­ство принадлежности к римскому миру было ослаблен­ным. О Дионисии известно весьма немного. Упоминания о нем встречаются преимущественно в сочинении его друга Кассиодора «Установления божественных писаний» (I, 23), написанного в 556 г. Латинские источники имену­ют его «малым», в отличие от мифического Дионисия, прозванного Ареопагитом, которого якобы обратил апо­стол Павел и которому в первой половине VI в. приписы­вали многие сочинения неоплатоновского и мистического содержания.

По всей видимости, Дионисий мог происходить из со­стоятельной семьи и после пребывания в монастыре, в ок­рестностях Антиохии, он мог перебраться в Константино­поль, чтобы усовершенствоваться в знании греческого и латинского языков. В Рим он прибыл не ранее 497 г. и нашел приют в монастыре св. Анастасия, на Палатинском холме, живя в котором он отдался переводам с греческого теологических текстов, житий аскетов, декретов и поста­новлений. Собранный им свод из нескольких сотен кано­нов, папских декреталий и соборных актов от Сириция до Анастасия II (496—498) известен под названием «Дио­ниссиана». Он также ввел на Западе таблицу пасхальных циклов Кирилла Александрийского, охватывающую пери­од с 437 по 531 г.

Вероятно, в ходе этой работы, предназначенной всего лишь фиксировать на многие годы дату празднования пасхи, установленную в Никее, но еще не всеми признан­ную, особенно на Западе, Дионисий ощутил потребность уточнить год рождения Иисуса на основе тех немногих ту­манных и противоречивых данных, которые сообщают евангелия.

Не имеет ни малейшего значения, что он пришел к вы­воду, будто Иисус родился 25 декабря 753 г., считая с основания Рима, и что 754 г. является тем самым первым годом новой эры. Вычисления Дионисия лишены какого бы то ни было исторического значения. Но идея начать летосчисление с этого события революционизировала весь {312} календарь и в конце концов возобладала. Новая эра была прозвана «вульгарной», то есть народной.

Так родилось понятие «до и после Христа», которое ныне обычно для нашей хронологии. Но в те времена оно таким не казалось. Это настолько очевидно, что несколько столетий спустя его употребление остава­лось лишь обычаем хронистов и немногих церковных ав­торов.

В общественных документах это понятие закрепилось лишь постепенно: во Франции и Англии — в VIII в., в Германии — в IX в., в Италии — между IX и Х в. В Риме, в официальных актах понтификов, оно появляет­ся впервые в 968 г., при Иоанне XIII. В Испании до XIV в. продолжали считать годы от эры Августа (38 г. до н. э.). В Византии исходили из даты сотворения мира, которое Константинопольский собор (681 г.) — третий под этим именем и VI вселенский — фиксировал в 5509 до н. э.

Летосчисление по Дионисию лучше, чем другие сооб­ражения, иллюстрирует ориентацию эпохи Юстиниана.

Это нововведение подводит нас к началу новой эпохи в истории. Восстановление римского мира было отныне невозможно. В момент крушения античных экономических и социальных структур стало фактом осознание на дефор­мированной религиозной идеологической основе начала новой эры. {313}

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН

И НЕКОТОРЫХ ТЕРМИНОВ

Государственные и религиозные деятели, подлинные и легендар­ные участники различных событий эпохи становления христианства принадлежат далекому, мало известному современному читателю прошлому. Многие из них оставили, однако, определенный след в истории культуры, политической жизни, общественной мысли я борьбы идей. Краткий комментарий к указателю основных имен и некоторых понятий, встречающихся в книге А. Донини, призван об­легчить знакомство с историей христианства.

В указателе сделаны некоторые общепринятые сокращения. Не поясняются имена и понятия, о которых читатель получает более или менее полное представление из текста; таковы, в частности, мифологические и библейские персонажи, а также большинство гео­графических названий.