В. И. Аннушкин Николай Федорович Кошанский и Александр Иванович Галич первые словесно-литературные учителя А. С. Пушкина

Плоды веселого досуга

Но разве так сбережены

Для самого себя, для друга,

Или для Хлои молодой.

Помилуй, сжалься надо мной –

Не нужны мне твои уроки.

Я знаю сам свои пороки…

Ну, конечно же, это противопоставление таланта, вдохновения, легкого содружества с музой – унылому труду, правилам, «кряхтенью»над рифмой – в сущности это будущий конфликт «гуляки» Моцарта и «ремесленника» Сальери. Хотя очевидно, что всякий настоящий художник знает, что такое труд, только имеет свой «образ» труда. Здесь же ясно, что бравирующий ученик самонадеянно пишет о том, что «знает сам свои пороки», но с чьей помощью?

Теперь сопоставим двух пушкинских учителей словесности. Отношение к А.И.Галичу, заменившему Н.Ф.Кошанского с 10 мая 1814 года по 1 июня 1815 года, было, напротив, явно дружелюбным. А.И.Галич – антипод Кошанскому: если Кошанский – «угрюмый цензор», то Галич – как раз любит «праздность и покой», если Кошанский – «гонитель», то Галич – «мудрец ленивый», зовущий «в приют поэзии счастливой», в ком «трудиться нет охоты…» Какой же тип учителя лучше: «гонитель» или «ленивец»? «обличитель» или «верный друг бокала»?

Очевидно, что в Кошанском и Галиче мы наблюдаем два противоположных педагогических методы как типа общения с учениками, которые несомненно живы и поныне. Один учитель представляется строгим и педантичным, но за этими качествами стоит большая любовь к ученикам и дружба с ними (что доказывается множеством свидетельств: заметками Кошанского на полях стихотворений, прямыми обращениями к «любезным друзьям», педагогическими трудами, но впоследствии также и добрыми отзывами лицеистов). Другой – «беспечен» и «ленив», но философическими беседами пробуждает искры вдохновения у своих учеников.

Конечно, большинство наших пушкинистов (Ю.М.Лотман, М.П.Алексеев) попали под влияние оценки юного Пушкина, причислив Галича к разряду «прогрессивных» и «либеральных», а Кошанского – к числу «педантов» и «староверов». Так, Ю.М.Лотман среди учителей Пушкина упоминает лишь Куницына и Галича, «не чуждых либеральных идей», и полагает, что «преподаватели, подобные Куницыну, и директор Малиновский, действовали, главным образом, не лекциями (Куницын не обладал даром увлекательной речи), а собственным человеческим примером, показывая образцы гордой независимости и «спартанской строгости» поведения».⁷ Но что за «спартанская строгость поведения» у «верного друга бокала и жирных утренних пиров», обладающего «крепким сном ленивца»?.. Очевидно, что односторонний взгляд, не учитывающий всех сторон личностей изучаемых педагогов, будет поверхностен – и особенно если не обратиться к анализу текстов, правленных Кошанским, а затем к его собственным учебникам риторики.

Пусть в методах преподавания и общения с учениками оба педагога достаточно противопоставлены, они схожи в одном: горячей любви к словесности и риторике. Характерно, что оба почти одновременно (это был период смены учебников Министерством просвещения) написали свои учебники: «Общую реторику» Кошанский в 1829 году, «Теорию красноречия» – Галич в 1830 году. Готовя 2-е издание в 1830 году, Кошанский правил текст исходя из «учительских» установок, например, он добавлял обращение «Любезные друзья!» в текст 1-й главы и упрощал текст, делая его более понятным для учеников.⁸ Успех учебников Кошанского превзошел все ожидания: «Общая реторика» выдержала 10 изданий до 1849 года, а затем продолжала анонимно входить отдельными главами в «Теорию словесности» 1851-60 гг., составленную И.И.Давыдовым на основе учебников К.П.Зеленецкого.

«Теория красноречия» А.И.Галича написана «с извлечениями из немецких авторов». В отдельных местах эта книга замечательна своими практическими советами, например, о том, как надо писать сочинение. Подробному разбору этих советов следовало бы посвятить специальную статью – пока отсылаем заинтересованного читателя к двум хрестоматиям по риторике с пространными отрывками из сочинений Н.Ф.Кошанского и А.И.Галича.⁹

Для достижения целей воспитания и образования любого пишущего или говорящего человека, по мнению Кошанского, существуют три средства (и в этом состоит задача риторики): “1. Чтение, 2. Размышление, 3. Собственные упражнения.” Ч т е н и е требуется, чтобы замечать лучшие слова, идеи, выражения, прекрасные мысли”, р а з м ы ш л е н и е образует “способность рассуждать”, а с о б с т в е н н ы е у п р а ж н е н и я необходимы потому, что “тот, кто не упражнялся в составлении учебных сочинений, всегда будет не тверд в слоге и не сможет “написать десять строк связно”.

Кошанский и будет постоянно заниматься требованием чтения, образования ума через «размышление» и, конечно, тренировкой поэтического таланта лицеистов. Вывод о том, что Кошанский «действительно сыграл большую роль в литературном образовании и развитии как самого Пушкина, так и его товарищей», делает и академик К.Я.Грот, сын лицеиста Я.К.Грота, учившегося у Кошанского в 1826-1828 годах.¹⁰ Практическое посвящение в тайны стихотворства имело определенную методику, с которой интересно познакомиться и современному педагогу. Современный методист увидит, что мы многое заимствуем из старинного опыта преподавания словесности и риторики.

Так, именно учитель задает темы сочинений. Темы были преимущественно нравственно-этического характера. Вот, например, тема для рассуждения Илличевского, который первое время считался главным лицейским поэтом и лишь позднее уступил пальму первенства Пушкину: “Строгое исполнение должностей доставляет чистейшее удовольствие”. Или пространное стихотворение Кюхельбекера на тему, несомненно также внушенную Кошанским: «Бессмертие есть цель человеческой жизни» (ср. отголосок этой темы выше у Пушкина: «Плоды веселого досуга не для бессмертья рождены…» - разве юный ученик будет одобрять столь серьезную тему?). Эти темы сегодняшнему учителю и ученику (особенно такому же пятнадцатилетнему), должно быть, кажутся чересчур серьезными. Но из Пушкина и его товарищей эта возвышенная и осужденная некоторыми критиками риторичность (В.Г.Белинский) готовила философски серьезных и государственно мыслящих людей, умевших быть весельчаками на дружеской пирушке и государственными мужами в деловом собрании.

От «бессмертия» и «строгого исполнения обязанностей» легко перейти к шуткам и словесным играм, наполняя и само легкомыслие философской глубиной. И это методический постулат для наших современников: не от развлечения к глубокомыслию, а от серьезно-этических раздумий к стилевому разнообразию мыслей, чувств и словесного выражения.

Как же воспитывал и «мучил» своих учеников Кошанский? Он получал от них стихотворные произведения и давал внимательные словесные оценки (если бы такие оценки имел время и желание писать современный учитель-словесник!). Вот, например, на первое стихотворение Иллического «Добродетель» он записывает: «Мысль и стихи очень хороши». К сочинению в прозе «Бурная ночь», кроме заметки на полях “Cést beau”? значимый учительский совет: «Окончание прекрасно. - NB. Владея языком, должно уметь употреблять его. – План вашей бурной ночи несколько темен – не везде верно изображение природы – особенно переход от вечера к утру. Есть много слов излишних, много не то значащих, что Вы сказать хотели. Но все вообще показывает Вашу способность владеть языком и счастливый дар легко выражать мысли и чувства. Прошу Вас, М.г., быть осторожным в выборе слов и заменять все бурносмешное скромным благоприличием и тихим чувством. Ваш слуга Кошанский.»¹¹

Стиль уважительного и требовательного общения с юными лицеистами несомненно был значимым педагогическим постулатом учителя Кошанского. При этом Кошанский не только делал письменные критические заметки для своих учеников, но и много беседовал с ними, не жалея времени и сил: «Большую часть замечаний я сказал и скажу изустно…» - пишет он, разбирая историческую оду «Освобождение Белграда». Впрочем, затем, как истинно увлеченный человек, подробно разбирает сюжет написанной оды с остроумными замечаниями о том, что описание колодцев, может быть, «хорошо для историка, а поэту никак нельзя из них напиться».¹²

Хотя взгляды учителя представлялась Пушкину и другим лицеистам несколько архаичными, скорее всего, это дань юношеской незрелости, не склонной особенно располагаться к серьезности и требовательности классического учителя. Относительно филологической концепции и методических взглядов Кошанского существует ряд мифов, которые с трудом поддаются пересмотру. Один из таких мифов – тезис о приверженности Кошанского «выспренности»: в сочиненных Авенариусом диалогах Кошанского с лицеистами учитель настаивает, чтобы стихи были «подобающе выспренними».¹³ Очевидно, что это выдумка позднейшего биографа: при всей приверженности классическим вкусам Кошанский не мог настаивать на пустой и холодной выспренности стиля – напротив, в «Реториках» постоянны требования яркого воображения, искреннего вдохновения, точного «природного» описания, простоты и краткости стиля.

Особо надо сказать о филологических трудах Н.Ф.Кошанского. Хотя Кошанский был известен как литератор и как переводчик множества романов и эстетических трактатов, наибольшую славу и влиятельность принесли ему педагогические труды. Учебник латинской грамматики выдержал 11 изданий (Спб., 1811—1844), русской грамматики — 9 изданий (Спб., 1807—1843), “Общая реторика” имела 10 изданий (1829—1849) и “Частная реторика” 7 изданий (1832—1849). Количество изданий ясно говорит о влиятельности личности автора и его идей – даже после кончины педагога (1831) его книги продолжали активно переиздаваться. При этом не стоит ссылаться на мнение революционно-демократической критики, например, В.Г.Белинского, которому все «реторики» казались «пошлы и вульгарны» – очевидно, что это мнение новатора-преобразователя, который с революционным пафосом ругает классическую науку риторику, не утруждая себя внимательным и честным разбором, а затем, пользуясь теми же риторическими приемами, используя те же риторические аргументы и средства выразительности, громит своих противников, утверждая новый литературный стиль и новый взгляд на предмет словесности.

По учебникам Н.Ф.Кошанского учились несколько поколений российских учащихся. Живость изложения, множество дополнительных сведений по логике и эстетике, иллюстрация риторических указаний многочисленными примерами из древней и новой литературы снискали Кошанскому славу замечательного писателя-педагога. Если общая риторика излагала общие правила составления сочинений, то частная риторика предлагала правила к отдельным видам: как писать письма, как вести разговоры, как строить учебные и ученые сочинения, каковы разновидности ораторского красноречия, наконец, как пишется художественная (или изящная) проза.

Терминология основных филологических («словесных») наук существенно отличалась от современных, поэтому небезынтересно разобраться в ее специфике. «Общая реторика» Н.Ф.Кошанского начата замечательным определением сущности человека, который отличен от “прочих животных” “силой ума и даром слова”.¹⁴ Эти две способности являются причиной различения ученых предметов: “сила ума проявляется в понятиях, суждениях и умозаключениях: вот предмет логики. Дар слова заключается в прекраснейшей способности выражать чувствования и мысли: вот предмет словесности”.

Дальнейшее определение словесных наук требует выделения трех главных частей: грамматики, риторики и поэзии, граничащих с эстетикой. Предмет грамматики – “слова”, риторики – “преимущественно мысли”, поэзии – “чувствования”. Согласно Н.Ф.Кошанскому, риторика имеет “предметом мысли” и показывает: “1. откуда они почерпаются (изобретение); 2. как приводятся в порядок (расположение); 3. как излагаются (выражение мыслей).”¹⁵ Критики риторики будут утверждать, что “изобретать мысли невозможно” (К.П.Зеленецкий).

Термин красноречие прокомментирован у Н.Ф.Кошанского в примечаниях. Если каждая из словесных наук (грамматика, риторика, поэзия) имеет, “как наука, свою теорию, и как искусство, свою практику”, то очевидно, что практика риторики ближе всего к традиционному значению слова красноречие. В “Частной реторике”, пользуясь терминами “гражданское красноречие”, “политическое красноречие”, “духовное красноречие” при описании конкретных родов речей, Н.Ф.Кошанский предпочел названию этого вида словесности термин “ораторство” /ЧР, с. 76/.

Вот определение Н.Ф.Кошанским “ораторства”: “Ораторство, витийство (ars oratoria) есть искусство даром живого слова действовать на разум, страсти и волю других”. В описании действий оратора Н.Ф.Кошанский использует слово “красноречие” скорее метафорически: “Оратор действует на разум красноречием ума, силою доказательств, убеждений - движет страсти красноречием сердца, жаром чувств, стремлением души” (ЧР, с. 76).

Одним из первых Н.Ф.Кошанский пытается разделить значения словесности и литературы. В начальном определении они даны как синонимы: “словесность или литература вообще наука, объемлющая полное знание одного или многих языков и все письменные произведения и писателей” (ЧР, с. 1). Однако литература - понятие более узкое, относящееся к области письменно-печатной словесности, поэтому существуют понятия истории литературы как “истории писателей” и “литературы какой-либо науки или искусства - собрания сочинений или писателей по той части” (ЧР, с. 1). Толкование основных терминов базируется на филологической культурной традиции, рассматривающей развитие общества в связи с развитием языка или форм словесности. Поэтому “народы дикие имеют язык, но не имеют литературы; а просвещенные по успехам литературы заключают о степени образования народа” /ЧР, с. 1/.

Именно Кошанскому принадлежит наиболее разработанное учение об источниках изобретения мыслей. В название первой важнейшей части риторики (после определения “словесных наук”) Кошанский вводит термин “источник мыслей” и, как бы возражая противникам “источников изобретений”, определяет: “Первый и главный источник всякого сочинения есть предмет, или предложение. Предметом сочинения называют одно понятие, идею, одно слово. Например: Провидение. Весна. Буря... Предложение заключает в себе краткую, полную мысль, которая говорит что-либо ясно уму и тайно сердцу”. Итак, главный “источник” - сам “предмет”. Что система топов вовсе не набор формальных правил для Н.Ф.Кошанского (в чем его обвинят и К.П.Зеленецкий, и В.Г.Белинский), доказывается и последующим рассуждением: “Когда дано или избрано предложение, то прежде всего старайтесь хорошо понять его...”. Таким образом, Н.Ф.Кошанский настойчиво призывает к размышлению, а не к формальному использованию топов.

“Действие” же “ума”, когда ритор создает новые мысли, слова, выражения, “называется в риторике изобретением”. Классификация “источников изобретения” Н.Ф.Кошанского настолько педагогически и писательски целесообразна, что на нее и современному учителю следует обратить особое внимание. Согласно Н.Ф.Кошанскому, существуют три рода источников изобретения: первый дает способы распространять одно предложение; второй - “учит из одного предложения выводить другие”; третий - показывает, “откуда почерпаются доказательства, согласные с целью писателя”, и относится к частной риторике.

Первый род источников изобретения включает десять способов: первые три служат к “приисканию слов” (синонимы, эпитеты, противные); затем - семь известных вопросов кто? что? Где? при чьей помощи? для чего? каким образом? когда?”.

Второй род включает двадцать четыре источника, причем, из предварительных комментариев Н.Ф.Кошанского ясно, что речь идет о порождении или распространении мыслей: “Всякая мысль рождает другую. В каждом предложении таится другое, в другом - третье...”. Как бы отвергая обвинения своих будущих оппонентов в формализации процесса мысли, Н.Ф.Кошанский показывает, как общие места служат риторической педагогике, открывая способности мыслить: “Открывать в одной мысли другие, искать в данном предложении новых значит мыслить. Нельзя тому сочинять, кто не умеет и не хочет думать: хорошо писать значит хорошо думать”.

Сказанное слишком похоже на то, в чем будут обвинять Кошанского его оппоненты - противники источников изобретения: “размышляй!” - призывают и М.М.Сперанский, и К.П.Зеленецкий, но в сущности ни тот, ни другой не предлагают педагогического метода. Н.Ф.Кошанский как обоснование обучения “думать” начинает общую риторику “источниками изобретения”, предваряя их описание вдохновенным пояснением: “Источники изобретения раскрывают ум, развивают мысли. Они укажут вам, с какой точки зрения должно смотреть на предмет или на мысль”. Пользование источниками предполагает избирательность: “Не в каждом источнике вы найдете новые мысли для вашего предложения, но в разных источниках... что-либо новое, изящное, прекрасное”.

Н.Ф.Кошанский фиксирует внимание читателя и учеников (сила его книг - в обращенности к учащимся) на значении теорий изобретения и расположения: “истинное красноречие всех веков и народов состоит в прекрасных мыслях, в искусстве располагать и составлять сочинение, а не в наружности, которая в живом языке пленяет только один век, одно поколение”. Расположение формируется “действием рассудка и нравственного чувства, которые от частых соображений, от частых примеров сами, наконец, образуются, укрепляются и приемлют надлежащее направление”. Понятия рассудок, нравственное чувство как бы терминологизированы у Н.Ф.Кошанского, это - реальные действователи или помощники, инструментарий создания речи: “Располагать сочинение значит обнимать рассудком все части его и, соображая одну с другою, назначать по нравственному чувству место для каждой”. Правила, о которых пишет Н.Ф.Кошанский для “юной неопытности”, предвосхищают позднейшие упреки В.Г.Белинского и К.П.Зеленецкого, поскольку всякие правила должны быть подкреплены “собственным размышлением и наблюдательным чтением лучших сочинений”. Точно так же и “искусственность” риторических правил (при их нормативности) нивелируется, когда видишь рекомендацию Н.Ф.Кошанского “скрывать искусство”, следуя во всем лишь законам “натуры”.

“Теория красноречия” Галича, написанная в 1830 году, хотя и не пользовалась такой популярностью, как труды Мерзлякова или Кошанского, представляет собой фундаментальный труд. При несколько тяжеловатом стиле изложения А.И. Галич философичен и включает в рассмотрение риторики психологические, логические и эстетические начала.

Риторика понимается А.И.Галичем как теория красноречия, научающая “систематически обработывать сочинения на письме и предлагать изустно так, чтобы они и со стороны материи и со стороны формы, т.е. и по содержанию, и по отделке нравились читателю или слушателю, производя в его душе убеждение, растроганность и решимость удачным выбором и размещением мыслей, и равно и приличным выражением мыслей с помощью слов и движений телесных”. Стоит обратить внимание на объяснение красноречия как искусства “мыслить и говорить”, отчего требуется столько же прилагать старания о выражении сколько и об умственном запасе прилагать“.¹⁶

В соответствии с тремя областями наук выделяются три фигуры: грамматик, оратор и стихотворец. Если первый имеет потребность быть только “понятным”, то оратор имеет целью “убеждать других в важной истине непосредственно рассудком”, а стихотворец - “только нравиться чувству и воображению приятными вымыслами.”

Любопытны требования к оратору, представляющие собой развитие классической теории ораторских нравов. В ораторе предполагаются: 1) со стороны умственной или теоретической: а) проницательный ум с целью правильно познавать истинное и важное во всем, что человека наиболее занимает; б) богатая и смелая фантазия; в) обширные сведения в науках; г) образование со стороны искусств, преимущественно же опытность и навык в своем собственном; д) изучение языков, грамматическое и философское; 2) со стороны нравственной - живое чувство священного сана человеческого, пламенная ревность к ... общему благу и крепкая, непоколебимая воля ; 3) со стороны физической - приличная наружность, звучный орган голоса, крепкая грудь."

Замечательны некоторые части учебника А.И.Галича, в частности, его мысли о природе страстей как основной «цели ветийства» с анализом способов возбуждения и форм выражения каждой страсти. Современное преподавание речевых дисциплин могло бы многому поучиться, анализируя опыт описания и построения занятий лицейских учителей словесности.

Глубина и разнообразие трудов Н.Ф.Кошанского и А.И.ГАлича, филологических учителей Пушкина, не оценены его потомками. К сожалению, даже 200-летие со дня рождения поэта не пробудило широкого интереса к их учителям. Если исследователи современной научной риторики давно признали Н.Ф.Кошанского и А.И.Галича своими классиками¹⁷, то современной школе и широкому читателю эти замечательные педагоги, ученые и писатели-стилисты почти неизвестны. Но у потомков, кажется, всегда есть возможность исправить положение – ведь «сердце в будущем живет…»