Все началось с того, что я зачем-то полезла на чердак.
Хотя почему - «зачем-то»?! Я вполне понимаю, зачем я туда полезла.
Я с детства любила чердаки: мне всегда казалось, что они таят в себе массу сокровищ вроде старых кукол с фарфоровыми головами, подписок журнала «Вокруг света» и восхитительных дачных плетеных кресел. Мне всегда нравилась плетеная мебель.
Такое представление о чердаках я сохраняла всю свою жизнь, вот на старости лет черт и дернул меня полезть на чердак.
Чердак этот принадлежал довольно запущенному дому, который мы с мужем купили пару месяцев назад, чтобы удалиться в него, когда муж выйдет на пенсию.
Дом стоял посреди сада, тоже изрядно запущенного, но довольно большого.
Идея заключалась в том, чтобы потихоньку привести дом и сад в порядок, и жить дальше в свое удовольствие на лоне природы. Люди мы не богатые, поэтому сразу вложить большие деньги в благоустройство будущего нашего спокойного уголка не можем, и я придумала десятилетний план неспешных переделок: каждый год брать отпуск на месяц, приезжать в усадьбу и делать то, что успеем сделать и на что хватит собранных за год денег.
Собственно, и на чердак-то я полезла в угоду этой идее: там могли храниться какие-нибудь полезные вещи, которые после реставрации украсили бы собой дом.
Чердак был обыкновенным чердаком: пыльным, паутинным, пронизанным наклонными столбами света из слуховых окон, загроможденным сундуками, коробками, ящиками и прочим, пока еще невразумительным, хламом, который в один момент мог превратиться в несметное богатство.
С собой я принесла ведро воды, щетку, пачку газет и целую кипу тряпок.
Решив, что все равно, откуда начинать, я смахнула пыль с ближайшего сундука, а затем начисто обтерла его влажными тряпками.
Сундук оказался черным лакированным китайским ларцом, крышка его тускло светила перламутровыми инкрустациями ( правда кое-где перламутра недоставало) — райские птицы и ветки цветущей яблони - и я, пораженная таким скорым оправданием моих надежд, с легким волнением подняла крышку.
Сундук был полон какими-то вещами, которые скрывались под слоем золотистой папиросной бумаги, я бережно сняла ее, и ахнула: прямо под бумагой лежало шелковое кимоно потрясающей красоты, вышитое, затканное яркими цветами, павлинами и гербами.
Застелив пол газетами, я вынула кимоно и положила его на газеты, решив, что примерю я его внизу, а не здесь, в этом царстве пыли. Кроме пауков некому было бы увидеть мою неземную красоту в этом роскошном одеянии, поэтому незачем было расходовать ее попусту. Всю жизнь я мечтала о настоящем кимоно — и вот, мечта сбылась! Лучше поздно, чем никогда.
Под кимоно лежало лоскутное покрывало или одеяло, какие показывают в американских фильмах о провинции — мне всегда хотелось иметь такое, но в Америке мне побывать не довелось, да и говорили, что они ужасно дорогие, потому что ручной работы, а ручная работа дорого ценится.
Одеяло также покинуло сундук: я мгновенно и очень ярко представила себе, какой уютной станет спальня, когда я застелю им кровать. Нужно будет только сшить подходящие по стилю занавески на окна...
Занавески лежали под одеялом. Это были потрясающие занавески — сразу видно, что тоже ручная работа! - выполненные в технике ришелье.
В моем воображении спальня становилась все уютнее и уютнее.
Вершины своего уюта она достигла, когда под занавесками обнаружились кружевные салфетки на прикроватные тумбочки, вышитая дорожка на комод и круглая скатерть, тоже вся в вышвке и кружевах, на небольшой столик — подняв голову, я увидела, что именно такой столик стоит прямо позади сундука. Сколько раз в мебельных комиссионных магазинах я стояла, тоскуя, возле таких столиков из цельного дерева, с одной ногой в виде букета цветов или сидящих друг к другу спинами львов. Никогда у меня в квартире не было места для такого стола, а так приятно было бы пить за ним кофе, читать книгу или заниматься рукоделием...Еще бы лампы подходящие...
Лампы стояли возле столика на полу — настоящий Лалик, и краски не потускнели, и все кусочки стекла на месте! Какое-то смутное беспокойство шевельнулось в моей душе, но мгновенно было задушено на корню: позади ламп громоздилось что-то завернутое в мешковину. Это была люстра, выполненная в том же стиле, что и лампы, тоже целая с прекрасными цепями, не нуждавшимися в ремонте, хотя было видно, что вещь очень старая.
Слегка взмокнув от всех этих находок, я отошла к окну, чтобы вдохнуть свежего воздуха и прийти в себя.
Внизу муж ходил по дому в сопровождении архитектора, который должен был вести работы по реставрации дома, я четко слыхала их голоса, хотя одновременно меня заполняло ощущение необыкновенной тишины и покоя. Не могу я объяснить это состояние, знаю только, что давно, чуть не с детства, оно не посещало меня, и теперь я наслаждалась каждым его мгновением и думала, какой прекрасной может быть старость, прожитая так.
Когда я пишу о себе:"На старости лет", это чистой воды кокетство. Мы с мужем, отнюдь, не стары мы просто устали от большого города и насильственного соприкосновения с толпами чужих и абсолютно не нужных нам людей.
Он профессор в университете, ведет напряженную научную работу, рьяно возися со своими студентами и нашими собственными детьми — слишком много общения и публичности.
Я же всегда любила тишину и уединение, да и работа моя требовала их.
В молодости я тоже преподавала, но, когда родились наши близнецы, была вынуждена бросить работу, а потом мы решили, что нет нужды к ней возвращаться, и я спокойно занялась тем, чего всегда хотела: вела дом и писала книги.
Автором бестселлеров я не стала, но зарабатывала не меньше, чем вдалбливая законы Ньютона в головы, занятые чем угодно, только не физикой, да еще и получала при этом удовольствие — вот истинная свобода, и я купалась в ней, но тишины мне все же не хватало.
Немного отдышавшись от пыли, я подумала, что на сегодня хватит забивать ею легкие, и решила спуститься вниз, но тут заметила, что на гвозде, вбитом в балку, висит шляпа — широкополая, светлая с вуалью, чем-то похожая на шляпу пасечника.
Я сняла шляпу с гвоздя, и червячок беспокойства опять ожил в моей душе. Это, действительно, была шляпа пасечника, а ведь моя жизнь была очень тесно связана с пчелами, ульями, медом: мой отец держал большую пасеку и торговал медом и всем, что меду сопутствует — воском, прополисом, маточным молочком.
Мне не удавалось понять причину беспокойства, которое уже дважды посетило меня в этой пещере Аладдина, и я постаралсь заглушить его, примерив шляпу.
Шляпа оказалась мне впору, а вид из слухового окна сквозь вуаль стал туманным и несколько сказочным: рощи, перемежавшиеся лугами, синее небо в кайме кучевых облаков, блестящая лента реки, впадавшей в темно-синюю полосу на горизонте — там дышало море, и его йодистое соленое дыхание долетало до нас, вплетаясь в запахи разогретой листвы, сырой земли и цветущих лугов.
Вдруг эта чудная картина подернулась дымкой, заколыхалась, как колышится воздух над разогретым асфальтом шоссе, потекла, словно смываемая струями дождя, но внезапно видимость улучшилась, предметы вновь приобрели четкие очертания, и я потрясенно увидела, что стою посреди девственного смешаного леса на сырой земле. Видимо, только что прошел дождь: с деревьев еще очень сильно капало, и воздух наполняли запахи воды и острой свежести, а земля вокруг меня была очень мокрой, вся в лужах.
Я обалдело смотрела и не могла понять, куда делись чердак, вид из окна, солнце и синее небо.
При этом я явственно слыхала голоса мужа и архитектора, к которым присоединился еще один мужской голос: это приехал прораб, который должен был вести строительные работы.
В их голоса вплетался звонкий стук падающих с кустов и деревьев капель дождевой воды, нерешительные голоса птиц, еще не верящих, что дождь прошел, и можно продолжать жить, отдаленное громыхание грома — гроза, по-видимому, бушевавшая здесь всего пару минут назад, уползала на запад.
Меня прошиб холодный пот, я хотела отереть мокрый лоб, и рука моя наткнулась на вуаль — я и забыла, что на мне шляпа. Я быстро сняла ее и оказалось, что никакого леса после грозы нет, я стою на чердаке у слухового окна, в окне видны поля, луга, рощи и река с морем, солнце ярко светит, а дождевые облака стоят далеко на горизонте и ни на сантиметр не приблизились к моему чердаку.
Еще я обнаружила, что держу в руках шляпу...
Я с недоверием посмотрела на нее, повертела, пытаясь поймать мысль, которая, как и прежде, юркой мышью проскользнула в сознании и укрылась в его глубине, темной укромной норке, а я опять не успела ухватить ее за хвост.
К мужским голосам внизу добавился голос тетушки Августы, которая помогала мне управляться по хозяйству. Она спрашивала у мужа, можно ли подавать обед и куда это, кстати, а вернее, совсем некстати, подевалась я.
Что ответил муж, я не расслышала, потому что меня отвлекло какое-то неясное движение, заставившее меня поднять голову, и я обнаружила здоровенного паука, качавшегося на своей нити прямо у меня над головой. Не желая, чтобы он свалился мне на волосы, я инстинтктивно напялила шляпу, и опять чердак исчез, я оказалась в двухсветном зале, сквозь стеклянный потолок которого было видно голубое небо ( я машинально отметила, что дождя нет) и какие-то странные летательные аппараты, проносившиеся над домом в разных направлениях.
Казалось. зал был совершенно пуст: солнечный свет, свободно лившийся в незашторенные венецианские окна, заливал его, с такой силой, что делал невидимыми все предметы. Все таяло в нестерпимом сиянии пола из какого-то полированного полупрозрачного камня, таких же полированных стен, зеркальных медальонов на стенах и их обрамления из узких полос металла.
Голоса мужа и всех остальных, тем не менее, доносились снизу вполне явственно, и я даже услыхала, как прораб и архитектор отнекиваются от приглашения на обед, а тетушка Августа пеняет им, потому что ведь она готовила и на их долю тоже, что ж теперь — выбрасывать еду, что ли, да и к труду ее тоже можно было бы отнестись с уважением, а то их мамы будут страшно разочарованы сыновьями, если узнают, что те были невежливы, а разве ж их так воспитывали. Как я поняла, упоминание мам сломило сопротивление строптивцев, и все стали теперь очень оживленно обсуждать, куда это могла запропаститься я.
Мысль, которую я до сих пор никак не могла поймать, высунула острую мордочку из своей норки, и я, еще не поймав ее, но глядя на нее изо всех сил, стащила с головы шляпу.
Мысль, как завороженная, поползла прямо мне в руки, и я уже почти схватила ее, но тут с лестницы на чердак ступил муж и сказал совершенно будничным голосом:
- А, вот ты где! Нашла что-нибудь? Пойдем, Августа зовет обедать. И лучше тебе переодеться: ты вся в пыли.
Я навьючила на мужа свои находки и пошла следом за ним с чердака, бросив напоследок взгляд на шляпу, опять как ни в чем не бывало висевшую на своем гвозде.
Я твердо решила поймать егозливую мышь-мысль и понять, в чем тут дело — в шляпе или простых галюцинациях.
Не хотелось мне, чтобы это оказались галюцинации!
А вы бы захотели признаться себе, что больны?!
Каюсь, за обедом я была плохой собеседницей.
Гости с опаской посматривали на меня и, видимо, очень жалели, что поддались шантажу тетушки Августы: они, явно, считали, что я недовольна их присутствием и потому не принимаю участия в общей, но — нужно отметить — не слишком оживленной беседе.
Муж тоже с беспокойством поглядывал на меня, а тетушка Августа, простая душа, спросила напрямик, что это со мной такое, не болит ли живот, или, может быть, обед не по вкусу, что я веду себя так невежливо и гостям внимания не уделяю.
Несчастные гости чуть не выпрыгнули из окна столовой от такой заботы об их душевном комфорте, а я лишь рассеянно поулыбалась в сторону спикерши, возмущенно поджавшей губы в ответ на такое вопиющее нарушение приличий, и в лица совсем скукожившихся гостей, отчего те, как бы вдруг что-то поняв, мгновенно успокоились и стали живее отвечать на реплики мужа, которые он подавал подчеркнуто спокойным голосом.
Кажется, они решили, что у меня не все ладно с головой и что вежливее будет вести себя как ни в чем ни бывало.
Оживилась я только к десерту — клубнике со взбитыми сливками, - потому что, вспомнив шаг за шагом все произошедшее со мной на чердаке, я сделала ряд умозаключений и знала уже, что буду делать в дальнейшем, целый план почти что разработала.
Гостям пришлось пережить еще один шок, когда я вдруг с разбегу вклинилась в их полудохлый разговор с мужем, тут же кинула парочку острот, несколько язвительных реплик, подпустила шпильку мужу, не оставила вниманием тетушку Августу ( отчего та буквально расцвела), запустила граммофон и потребовала, чтобы все шли танцевать.
Кажется, они только укрепились в мысли, что со мной не все ладно — при таких-то сменах настроения!
Но мне было все равно.
Я ждала наступления завтрашнего дня, а потому любые средства годились, чтобы скоротать остаток дня сегодняшнего.
Наконец, озадаченные гости ушли, муж погрузился в изучение оставленной ими сметы, тетушка Августа, перестав, наконец, грохотать посудой на кухне, тоже удалилась, и я смогла заново вспомнить пережитое на чердаке.
Мне уже было ясно, что это шляпа пасечника стала причиной моих странных перемещений...Или перемещений не было? Я ведь оба раза продолжала слышать голоса во дворе и доме...может быть, я оставалась на чердаке, а лес после грозы и сияющй зал были всего лишь плодом игры воображения? Этого я не знала. Ясно лишь одно: в любом случае, все дело было в шляпе, и со шляпой этой следовало бы разобраться поподробнее.
Я постаралась больше не думать о ней, ведь все равно ответов у меня не было. Нужно провести ряд экспериментов, может быть, тогда удастся понять хоть что-нибудь. А пока не стоило забивать себе голову, и я, надев кимоно и включив верхний свет в спальне, стала вертеться перед зеркалом — перед ним и застал меня муж.
Расхвалив мою обновку и удивившись, что такая дивная вещь лежала на чердаке, но нисколько не пострадала от времени, он ушел опять: вспомнил, что в библиотеке видел толстые тома, на корешках которых было написано: «История усадьбы «Медовый цвет» ( именно так назывался купленный нами дом), — и решил выяснить, кто из владельцев дома мог побывать в Японии и Китае и привезти оттуда кимоно и сундук.
А я легла в постель, запретила себе думать о шляпе, довольно скоро уснула и не слыхала, как ложился муж.
Утром сразу после завтрака я опять отправилась на чердак. Сегодня, кроме причандалов для уборки, я взяла с собой большую корзину на случай, если попадется какая-нибудь посуда или безделушки.
Приблизительно с час я активно разрабатывала золотую жилу чердака и уже нашла немало прекрасных вещей: кованые щипцы и кочергу для камина, несколько канделябров — фарфоровых, стеклянных и бронзовых с эмалевыми вставками, ведерко ( по-моему, чистого серебра!) для охлаждения вина , испанский сундук, набитый шалями, мотками шелкового и льняного кружева ручной работы — кажется, среди них были и брабансткие, — невероятной красоты фарфоровые таз и кувшин для умывания... И это всего за час!
Я была ошарашена! За дом нами была уплачена смехотворная сумма, а на его чердаке при этом хранился антиквариат на сотни тысяч, но никто об этом не упомянул. Похоже, агент, предложивший нам этот дом, понятия не имел о существовании чердака. Наверняка, не знал, вспомнила вдруг я: ведь он, показывая нам наше будущее жилище даже не упомянул о чердаке, я сама его нашла, когда мы позавчера приехали сюда.
Если учесть вчерашние события, получалось, что домик этот не простой, но что не всем это известно. Я решила порасспросить тетушку Августу, может быть, она слыхала о доме что-нибудь необычное. А пока можно было передохнуть и заняться исследованием шляпы.
Я внимательно рассмотрела ее. Выглядела она, как обычная соломенная шляпа, но только выглядела. На самом деле, мне не удалось понять, из чего она сделана. И вуаль, которую обычно крепят к полям шляпы, выглядела не чем-то отдельным, а единым целым со шляпой, словно бы поля той утончились, стали не толще паутины и свисали легко и изящно чуть ли не полметра.
Мне, с раннего детства проводившей много времени на пасеках отца, стало абсолютно понятно, что эта шляпа только маскируется под шляпу пасечника, но вот с какой целью?! Да и шляпа ли эта штука?
Разобраться можно было, лишь пользуясь ею, и я опять напялила шляпу и расправила вуаль.
Как и вчера, окрестный пейзаж сперва подернулся дымкой, потом заколыхался и потек — и вот я уже стою посреди рынка, вокруг меня торговые ряды, мимо снуют люди, воздух забит призывными криками торговцев, музыкой из открытой двери кабачка, запахами фруктов, пряностей, жаренных на углях мяса и лука.
Всадники в тяжелых кожаных доспехах, проехали сквозь толпу, но никто не шарахался от них, никто их не боялся, да и они ехали спокойно и не пытались никого раздавить. Я была удивлена: в моем сознании, испорченном, как мне самой стало сейчас понятно, кинематографом, средневековый антураж сочетался лишь со всадниками, дико скачущими на рушащих все вокруг лошадях, разбегающимися людьми, воплями раздавленных...а тут — идиллия и добрососедские отношения!
Да и вся картина в целом выглядела не вполне правдоподобно. Никак мне не удавалось понять, в средневековье какой страны я попала, тем более, что весь этот театр для одного зрителя работал на фоне рычания грузовиков, привезших стройматериалы в нашу усадьбу «Медовый цвет», командами «вира помалу» и отчаянным воплем: «Куда ж ты прешь?! Не видишь — клумба!». Грузовик зарычал еще громче, послышался топот бегущих ног, неясные вскрики, грохот, а прямо мне в ухо кто-то сказал недовольным голосом: «Тьфу ты, черт! Опять ищущий! По базару спокойно пройти нельзя — обязательно напорешься!»
Я огляделась. Меня обходил по большой дуге какой-то мужичок средних лет. Он сердито смотрел на меня, мальчонка лет шести, державшийся за карман его куртки вертел головой, явно, стараясь понять, что рассердило отца, и спрашивал: «Тять, тять, ты чего увидел? Кто это - «ищущий»? Чего он ищет? Я не вижу никого, ты его где увидел-то, покажи!»
Мужик остановился и ткнул пальцем в мою сторону.
- А эвон, видишь, как бы пятно темное? Вон, вон, колеблется, видишь? Возле прилавка с луком....
- Вижу, - прошептал мальчик, - а чего это там?
- А это, рассказывают, есть люди такие, жизнью своей недовольные. И вот они, значица, начинают по разным странам и временам шастать — счастье свое, стало быть, искать.
- По разным временам... это как, тятя?
- Да шут его знает! Вроде бы, какие-то волшебные штуки они находят, и те их начинают в разные времена закидывать — вдруг счастье их тама. Я от только не пойму, чего это мне такая штука волшебная ни разу в жизни не попалась. Уж я бы знал, где счастье свое искать!
- И я, - прошептал мальчик глядя на меня зачарованным взглядом.
Я хотела подойти к мужику и расспросить его поподробнее, но тут на меня кто-то наткнулся, выругался, я упала на землю, шляпа с меня свалилась, и я опять увидела родной чердак.
Далее все мои дни были поделены между чердаком и библиотекой.
Муж нашел в «Истории усадьбы «Медовый цвет» упоминание о некоем путешественнике, владевшем недолгое время нашим домой лет двадцать пять назад. Был он не местным, прибыл издалека и привез свой штат прислуги, жил замкнуто.
«Ага, - поняла я, - поэтому местные жители и не знают ничего, даже тетушка Августа, поэтому она была так недовольна моими расспросами: ей было обидно не знать чего-то о родных местах».
После происшествия на средневековом рынке я стала искать в книгах, заполнявших высокие шкафы библиотеки, хоть какое-нибудь упоминание об ищущих, хотя бы легенду или анекдот, но пока не преуспела.
Все остальное время я разбирала чердак и стала уже обладательницей прекрасно сохранившегося комплекта мебели для гостиной, целой батареи бутылок позапрошлого века, небольшого кукольного семейства и шкатулки с бижутерией — называя украшения бижутерией, я успокаивала совесть, потому что жемчужины и разноцветные камни выглядели чересчур настоящими для дешевых побрякушек, и мне было неловко, что они достаются мне бесплатно.
Мужа мои находки огорчили: получалось, что мы облапошили кого-то, пусть даже и невольно.
Теперь мы оба все свободное время проводили за разборкой библиотеки, выискивая малейшие крупицы нужной нам информации: он — о нашем предшественнике, я — об ищущих. Мужу я не сказала, что именно ищу. Я ему и о своих странных перемещениях-галюцинациях не рассказывала, не хотела огорчать и пугать, а то с него сталось бы немедленно свернуть все работы по реставрации дома и уехать отсюда навсегда — в нашем тандеме я была авантюристкой, а он представлял собой, по его собственному определению, «разумного труса».
Поэтому я ему просто наврала, что ищу антикварные каталоги, чтобы определить стоимость найденных вещей: ведь многие из них нам просто не нужны, поэтому их нужно будет выставить на аукционах. Муж поскрежетал зубами, но, до поры, возражать не стал.
Поскольку наши поиски пока ничего нового не принесли, у меня родилась идея потрясти агентство недвижимости, которое так невыгодно для себя продало этот дом. Мы разработали целую стратегию, которая смогла бы привести нас к новым сведениям, и стратегия эта сработала!
Для поездки в агентство был выбран дождливый пасмурный день, послеобеденное, самое сонное время.
Сначала я несколько минут бессвязно щебетала о каверзах природы, которая так и норовит испортить нам отпуск, и что в деревне невозможно иметь дом без чердака: где, например, в дождь сушить белье и лекарственные травы, сбором которых я увлекаюсь, или, раз уж нельзя гулять, откуда любоваться великолепными окрестностями? Мы никак не можем найти лестницу на чердак, вы не могли бы поискать недостающий чертеж? Тем более, что чертежи дома нам необходимы для перестройки, но комплект неполный, вот и чердак...
Осоловевший от пасмурного дня и обеда агент по имени Стэн, который оформлял нашу сделку, уловил из всей моей речи только два слова: «чердак» и «стройка».
- А, - воскликнул он, довольный, что вполне понял, по его мнению излившийся на него так внезапно поток слов, - вы хотите пристроить к дому чердак? Да пожалуйста, сколько угодно! Дом теперь ваш, вы можете делать с ним все, что захочется, хоть снесите его полностью.
- Что вы! - заверещала я на самой высокой ноте ( люди плохо воспринимают высокие голоса, они так мучительны, что смысл фраз ускользает, а именно этого я и добивалась), - Мы не хотим его сносить, мы хотим чердак, понимаете?
- Ну, понимаю, конечно, но я-то здесь при чем?
- Нам кажется, что мы получили не весь комплект документов — в нем недостает чертежей.
- Не может этого быть! Я сам готовил папку и не забыл ничего.
- Вы уверены?
- Абсолютно.
- Хм, придется, значит, архитектору заказать новые чертежи...Скажите, пожалуйста, а кто был продавцом дома?
- Да теперь-то какое это имеет значение? Вы же купили дом очень выгодно, продавец согласился с условиями, разве что-нибудь не так?
|
