Курбский Андрей Михайлович

Первое упоминание имени К. вторым в чиновном списке поезда князя Юрия Васильевича относится к 1547 г. В Тысячной книге 1550 г. он назван сыном боярским 1-й статьи по Ярославлю. Первый известный нам чин К. — «стольник в есаулах» в царской свите при походе на Казань 1550 г. В мае 1551 г., в июне 1552 г. он является вторым воеводой полка правой руки среди войск, выходивших на южные рубежи России при известии о нападении крымских татар. Аналогичную должность К. занимал в Казанском походе 1552 г. Участие в данной кампании было позже им описано в автобиографической части историко-политического памфлета «История о великом князе Московском».

Полк К. и боярина П.М. Щенятева отвечал за участок от Елабугиных ворот до р. Казанки. Именно он преградил дорогу татарам, пытавшимся прорваться к лесу, спасаясь от

318

Возможно, доблесть К. во время Казанского взятия была оценена царем, и его приблизили ко двору. Выздоровевший воевода получил новую должность: в октябре 1553 г. при выходе на Коломну «по вестям» о набеге ногаев он был 1-м воеводой полка левой руки.

В декабре 1553 г. 1-м воеводой сторожевого полка К. отправился на усмирение казанских татарской и луговой стороны, «места воевать, которые где не прямят государю».

В сентябре 1555 г. он вновь был послан в Казань 1-м воеводой для проведения карательных акций против луговой черемисы.

После возвращения с окраины Российского государства в июне 1556 г. К. был удостоен боярского чина. Однако вхождение в состав Боярской думы мало сказалось на его военной карьере. В осенней росписи 1556 г. по полкам на южных рубежах он вновь назван 1-м воеводой полка левой руки. Весной 1557 г. при аналогичной росписи князь выступает в должности 2-го воеводы полка правой руки.

В январском 1558 г. походе на Ливонию К. и П.П. Головин возглавляли уже сторожевой полк. Боевые действия продолжались всю весну и лето. Всего за это время русскими войсками было захвачено около 20 городов.

Весной 1560 г. К., будучи 1-м воеводой большого полка, ходил «из Юрьева войною в немцы». В мае 1560 г. во время

319

В автобиографии К. описывает, как он был послан Иваном IV под крепость Феллин: «Введе мя царь в ложницу свою и глагола ми словесами, милосердием разстворенными и зело любовными... к тому со обещаньми многими: [вынужден] ... або тебя, любимаго моего, послати, да охрабрится паки воинство мое, Богу помогающу ти, сего ради иди и послужи мне верне». 30 августа город пал. Воеводы были из-под него «отпущены в войну» на другую территорию Ордена.

В 1562 г. князь «годовал» на Великих Луках. В августе 1562 г. состоялась неудачная для К. битва с литовцами под г. Невелем. В 1563 г. боярин принял участие во взятии Полоцка. Он был третьим воеводой сторожевого полка.

Как видно из послужного списка К., его жизнь прошла в боях и походах, в «дальноконных градех», по его собственному выражению. Он прошел с боями фактически все три главных фронта того времени: казанский, крымский и ливонский. Единственный известный факт участия князя во внутриполитических делах — упоминания о проведении им дворянского смотра в Муроме в 1555—1556 гг.

Вплоть до 1562 г. карьера боярина абсолютно безоблачна. В апреле 1563 г. он был назначен воеводой в Юрьев Ливонский. Этот факт его биографии исследователями оценивается по-разному. Некоторые из них считают, что данное назначение было следствием опалы, при этом проводится аналогия с судьбой крупного политического деятеля 1550-х гг. А.Ф. Адашева, сосланного в 1560 г. в этот же город.

Однако Иван IV в одном из писем К. резонно замечал, что если бы он подверг К. опале, то он «...в таком бы еси в далеком граде нашем (Юрьеве. — Авт.) не был, и утекания было тебе сотворити невозможно, коли бы мы тее в том не

320

верили. И мы, тебе веря, в ту свою вотчину послали...» Являясь юрьевским наместником, К. фактически оказывался наместником всей завоеванной территории Ливонии с достаточно широкими полномочиями (вплоть до права ведения переговоров со Швецией). Назначение на такую должность вряд ли можно расценивать как проявление царской опалы.

Были ли у К. основания для подобных опасений? Видимо, были. Образно выражаясь, у князя, пытающегося изобразить себя безвинно пострадавшим, «рыльце было в пуху». Историки Б.Н. Флорей и Р.Г. Скрынников упоминают документ, свидетельствующий, что уже в январе 1563 г. К. завязал изменнические связи с литовской разведкой. Речь идет о письме Сигизмунда II Раде Великого княжества Литовского от 13 января 1563 г. из Познанского архива. В нем король благодарил руководителя польской разведки витебского воеводу Н.Ю. Радзивилла «за старания в отношении Курбского». В письме говорится также о некоем «начинании» князя-изменника. По справедливому предположению Р.Г. Скрынникова, речь идет о передаче им сведений о передвижении русской армии. Ученый связывает с «утечкой» информации поражение российских войск в битве 25 января 1564 г. под Улой.

В Хронике Ниенштедта приводится свидетельство, что переговоры боярина с неприятелем вызвали подозрение у Грозного. Поводом послужили контакты князя с графом фон Арцем, наместником шведского герцога Иоганна III в Ливонии. Арц обещал К. сдать замок Гельмет, но был арес

321

В своих письмах Иван Грозный отмечает, что князь изменил «единаго ради малаго слова гневна». В Наказе послам в Литву 1565 г. царь велел говорить: «...учал государю нашему Курбский делати изменные дела, и государь был хотел его наказати, и он, узнав свои изменные дела, и государю нашему изменил». В беседе с литовским послом Ф. Воропаем Грозный клялся « царским словом», что он не собирался казнить боярина, а хотел лишь убавить ему почестей и отобрать у него «места». Позже в своих письмах и в наказах русским дипломатам царь разовьет целую концепцию «измен» Курбского, связав их с внутриполитическими процессами, с боярскими крамолами и деятельностью княжеско-боярской оппозиции. Однако это будет сделано задним числом.

Незадолго до бегства, в начале 1564 г., К. получил из Литвы два письма (от Сигизмунда II и от Н. Радзивилла и Е. Воловича), гарантирующих беглецу поддержку, теплый прием и оплату измены. В «привилее» Сигизмунда на Ковельское имение сказано, что боярин выехал «з волею и ведомотью нашою господарскою... нашим службам в подданство нашо господарское приехал». В завещании К. от 24 апреля 1583 г. говорится, что в 1564 г. ему было обещано за эмиграцию богатое содержание.

Каковы же были обстоятельства побега князя-диссидента? Историк Н.Г. Устрялов приводит такую легенду: «В таже лета (1564 г. — Авт.) во граде Юрьеве Ливонском быша воеводы князь Андрей Михайлович Курбский да зять его Михайло Федорович Прозоровский. Князь же Андрей, увидав на себя царский гнев и не дождався присылки по себя, убояся ярости цареви. Помянув же прежния свои службы и

322

ожесточися. Рече же супружнице своей сице: "Чесо ты, жено! Хочеши: пред собою ли мертвым мя видети, или за очи жива мя слышати!" Она же ему рече: "Яко не точию тя мертва хощу видети, но ниже слышати о смерти твоей, господина моего, желаю!" Князь же Андрей прослезився, и, целова ю и сына своего девятолетна суща, и прощение сотворив с ними, и чрез стену града Юрьева, в нем же бысть воеводою, прелезе; ключи же врат градных поверже в кладезь. Некто же верный раб его, именем Васька, по реклому Шибанов, приготовя князю своему кони оседланы вне града, и на них седоша, и к литовскому рубежу отъехаша и в Литву приидоша».

Уже находясь в эмиграции, К. попытался играть роль защитника всех обиженных и угнетенных на Руси, критика и обличителя общественных пороков. Он изображал свое бегство как вынужденное, вызванное многочисленными гонениями и притеснениями. В предисловии к «Новому Маргариту» князь писал: «Изгнанну ми бывшу без правды от

323

земли Божий и в странстве пребывающу... И мне же нещасливому что въздал? Матерь ми, у жену, и отрочка единаго сына моего, в заточению затворенных, троскою (горестью (польск.). — Авт.) поморил; братию мою единоколенных княжат Ярославских, различными смертьми поморил, служащих ему верне, имения мои и их разграбил, и над то все горчайшего: от любимаго отечества изгнал, от другое прелюбезных разлучил!»

Есть все основания предполагать, что утверждение К. о внезапности и вынужденности его бегства из России из-за опасения несправедливых гонений является ложным. По всей видимости, он бежал, опасаясь раскрытия своих связей с литовцами, но перед этим заблаговременно позаботился о гарантиях высокой цены за свое предательство. Когда воевода пересек границу, обнаружилось, что он обладает огромной по тем временам суммой денег: 300 золотых, 30 дукатов, 500 немецких талеров и 44 московских рубля. Происхождение этих денег неизвестно, но показательно, что они практически все в «иностранной валюте», что позволяет сделать определенный вывод.

За свое предательство, помимо денежных выплат, К. пожаловали и земли. 4 июля 1564 г. он получил грамоту на владение Ковельским имением (вотчиной князей Любартовичей-Сангушков). Условием пользования К. этими землями являлось присутствие его в действующей армии во время походов против России.

Неоднократное участие К. в нападениях на Россию в составе литовской армии стало одной из самых позорных

324

страниц его биографии. Именно по совету князя-диссидента в 1564 г. Сигизмунд спровоцировал нападение на Россию крымских татар. Во время одного из литовских вторжений К. благодаря хорошему знанию местности загнал в болото русский отряд и полностью его уничтожил. Изменник просил короля дать ему 30-тысячную армию, которую намеревался вести на Москву. Если же ему не доверяют, пусть прикуют цепями к телеге, окруженной стрельцами с пищалями наперевес, чтобы они его застрелили в ту же секунду, когда усомнятся в его преданности Литве. На этой телеге К. будет ехать впереди войска, вдохновляя литовскую армию на разгром московитов.

Произведения К. содержат две основные мысли, вокруг которых развиваются его обличения: несправедливость гонений царя на самого К. и его друзей (чем во многом он старался оправдать собственную измену) и обвинение Ивана Грозного в еретичестве, несоответствии идеалам православного царствования, сотрудничестве с Сатаной и Антихристом и т.д. Таким образом, знаменитый спор Грозного и К. был, кроме всего прочего, и дискуссией по этико-богословским вопросам, которая носила в конкретных исторических условиях принципиальный характер.

В этом контексте определенный интерес представляют некоторые факты из жизни К.в эмиграции. Показательна, например, история 1569 г., когда финансовые споры с ковельскими евреями князь решил просто и радикально: посадил их в пруд с пиявками во дворе своего замка. Потребовался королевский указ, чтобы он их отпустил, причем его слуга возражал посланцам Сигизмунда: «Разве пану не

325

Из произведений К. видно также, как происходила его духовная эволюция. В первом письме Грозному (1564) он выступает с позиций ревностного сторонника идеалов православного царства, в несоответствии которым упрекает Ивана IV. Князь изображает себя защитником интересов Святой Руси и ее лучших людей («сильных во Израили»). Но постепенно ненависть беглого боярина лично к Ивану IV превращалась в неприязнь к своей былой Родине в целом. Так, в третьем письме Грозному (1579) К. уже злобно издевается над пленными русскими воеводами, при этом в панегирических тонах пишет о литовской армии и правителях Речи Посполитой. Пороки царя изобличаются не только с позиций несоответствия идеалам православного государя, но с привлечением западных мировоззренческих парадигм.

В истории измены на Руси фигура К. является знаковой. В определенных научных и общественных кругах имеет место политическая канонизация князя-изменника. Имя князя стало нарицательным и служит символом борьбы с деспотизмом и произволом для представителей известного направления общественно-политической мысли, общий пафос которого можно передать словами М.П. Пиотровского: Курбский, по его мнению, «...уносил голову от плахи, а вовсе не продавал высокой ценою свою измену».

Такая оценка места К. в истории представляется субъективной, политически ангажированной. Факты неоспоримо

326

указывают на его шпионскую связь с Литвой задолго до бегства, получение им за измену денежных и земельных пожалований от Сигизмунда, его участие в завоевательных походах на Россию в составе литовской армии. По словам известного исследователя: «Курбский явился к королю польскому не как беглец, преследуемый страхом... напротив, он действовал обдуманно, вел переговоры и только тогда решился изменить своему царю, когда плату за измену нашел для себя выгодною».

Происходил из черниговских Рюриковичей. В 1577 г. в чине московского дворянина служил в крепости Орешек. В 1603 г. — воевода в Орле.

Добровольно перешел на строну Лжедмитрия I, пожалован им в окольничьи и в подчашии. На свадьбе самозванца удостоился чести «пить наливать» и «ходить с ним в мыльню».

Судьба К. после низложения Лжедмитрия I не выяснена.

В 1964 г. окончил Московский институт иностранных языков им. М. Тореза. Владел двумя европейскими языками.

Благодаря родственной протекции был принят на работу в 1-е Главное управление КГБ СССР (разведка). После окончания спецшколы сделал по той же причине быструю карьеру. Уже в 1983 г. становится заместителем начальника отдела Центрального аппарата разведки.

В июне 1984 г., находясь в краткосрочной командировке в Швейцарии, бежал и вскоре оказался в Западной Германии. Выдал противнику ценнейшие сведения о деятельности органов госбезопасности СССР и ГДР. В ходе

327

следствия по делу были получены данные о его длительном сотрудничестве со спецслужбами противника. Основой вербовки К., видимо, послужили его гомосексуальные наклонности.

Его дальнейшая судьба неясна.

Жестокое, властное правление князя Андрея, ревность к некоему Прокопию, любимцу князя, его высокомерное поведение. В заговоре, поводом к которому послужила казнь одного из К., приняли участие приближенные князя Андрея: Яким, брат казненного К., его зять Петр, Анбал, осетин по происхождению и дворовый человек, Ефрем Моизич (Моисеевич), еврей по происхождению и тоже дворовый человек. По ряду сведений, к ним примкнула и жена Андрея — Улита Кучковна. (На летописной миниатюре, изображающей убийство Андрея, она держит отрубленную руку своего мужа.) Всего в заговоре приняли участие около 20 человек.

В ночь с 28 на 29 июня 1174 г. убийцы с оружием ворвались в башню дворца князя Андрея в селе Боголюбове, его резиденции. В башне располагалась спальня князя. Видимо, не отличаясь мужеством, заговорщики предварительно отправились в погреб напиться вина для «поднятия боевого духа». После этого они пытались вызвать Андрея из спальни от имени его любимца Прокопия. Князь не поверил им, не открыл дверей, тогда их выломали. Андрей пытался сопротивляться, но Анбал, занимавший должность ключника, еще днем выкрал из опочивальни княжеский меч.

328

В свалке убийцы тяжело ранили одного из своих товарищей и решили, что поразили Андрея. Они ушли из спальни, унося с собой тело, полагая, что это убитый князь. Обнаружив ошибку, возвратились назад, нашли спустившегося в сени князя по кровавому следу и добили его. После этого в Боголюбове началось избиение приближенных князя, членов его двора и «думы». Были убиты Прокопий, верные князю дружинники, представители княжеской администрации (посадник и тиуны). Все это сопровождалось небывалым грабежом. Заговор узкого круга лиц по сути перерос в восстание и погромы, что свидетельствует о серьезной неприязни владимирцев к князю Андрею. Мятеж затих лишь к 5 июля, и то не без настойчивых усилий священнослужителей.

Происходит из рабочей семьи. Окончив в середине 70-х Высшую школу КГБ, направлен на работу в военную контрразведку. Был командирован в ГДР в Особый отдел Западной группы войск. По возвращении в Москву продолжил службу в Центральном аппарате. В 1988 г. вновь командирован в ГДР, где по линии военной контрразведки являлся офицером по связи с Министерством безопасности Восточной Германии.

329

После объединения Германии в 1991 г. вместе с советскими войсками собирался эвакуироваться на родину, однако с помощью бывшего сотрудника спецслужб ГДР был завербован западногерманской разведкой (БНД). Основой вербовки послужило стремление Л. «заработать много денег».

В 1994 г. он был арестован. При обыске у Л. были изъяты фотопленки с совершенно секретными документами, шифрограммы, инструкции по шпионской связи, шифро-блокнот.

Л. был осужден на 10 лет лишения свободы.

Ладыжинский Александр Ильич, 1889 г. рождения, белоэмигрант.

Проживал во Франции, где начинал с 1931 г. заниматься активной антисоветской деятельностью. Осуществлял переброску пропагандистской литературы на территорию СССР. Во время Великой Отечественной войны служил в т.н. Русской освободительной армии (РОА) генерала Власова. В 1943 г. был завербован гитлеровскими спецслужбами.

После войны был арестован во Франции.

По некоторым данным, по договоренности с властями Франции был обменен на оберштурмфюрера СС О. Хоффмана, обвиняемого в массовых репрессиях в отношении французских граждан и находящегося в советской тюрьме.

Его дальнейшая судьба неизвестна.

Лампе фон Алексей Александрович, 1885 г. рождения, генерал-майор белой армии.

330

В 1916 г. произведен в подполковники и назначен штаб-офицером армейского корпуса. В 1917 г. исполняет должность генерал-квартирмейстера штаба 8-й армии.

В середине 1918 г. вместе с полковником Б.А. Штейфоном (см. соотв. ст.), возглавляет подпольный центр Добровольческой армии в Харькове, занимается нелегальной переброской офицеров в военные формирования Деникина во время немецкой оккупации и при Петлюре.

В конце 1918 г. — в рядах Добровольческой армии, является начальником оперативного отдела в группе войск генерала Врангеля. В 1920 г. находится за границей, где выполняет различные поручения Верховного главнокомандующего Вооруженных сил Юга России. Произведен в генерал-майоры. В эмиграции является военным представителем Русской армии в Дании, Венгрии и Германии. Затем активно работал в Русском общевойсковом Союзе (РОВС) в Берлине.

Накануне нападения гитлеровской Германии на Советский Союз предложил главнокомандующему вермахта фон Браухичу сотрудничество в борьбе с большевиками. Ответ немцев недвусмысленно давал понять, что «в войне Германии против СССР привлечения русской эмиграции не предвидится», да и последовал он лишь после начала войны. Несмотря на это, Л. продолжал действовать самостоятельно и во многом способствовал вступлению в ряды немецкой армии рядовых членов РОВС. В первые месяцы фашистской агрессии против СССР только во Франции выразили готовность сражаться на Восточном фронте более полутора тысяч белоэмигрантов.

331

В связи с этими событиями РОВС был распущен в Германии, а Л. неоднократно арестовывало гестапо.

После Второй мировой войны Л. переехал во Францию и назначен заместителем начальника РОВС, а с 1957 г. — его руководителем.

Л. умер в 1967 г. в Париже.

Родился в семье военнослужащего. Окончил МГУ, вторым браком женился на дочери высокопоставленного работника АН СССР. Владел японским языком, привлекался Международным отделом ЦК КПСС к работе с иностранными делегациями.

В 1964 г. был распределен на работу в Институт морского и рыбного хозяйства, затем перешел в Комитет защиты мира.

Весной 1966 г. Л. была предложена работа в Главном разведывательном управлении Генштаба (ГРУ). Прошел подготовку разведчика-диверсанта.

В 1968 г. был переведен из ГРУ в КГБ СССР в качестве внештатного сотрудника контрразведки. В 1971 г. принял предложение стать кадровым офицером разведки.

В течение года проходил специальную подготовку. Освоил профессию журналиста, которую использовал в будущем как прикрытие разведывательной работы.

В начале 1975 г. был направлен в Токио в качестве корреспондента журнала «Новое время». Быстро зарекомендовал себя высококлассным журналистом, установил об

332

Однако уже в октябре 1979 г. Л. связался с сотрудниками ЦРУ, работавшими в Токио, и попросил политического убежища. Вскоре самолетом под охраной ЦРУ он был доставлен в США.

Мотивом своей измены Л. назвал полное разочарование в советской системе и КГБ.

На допросах в ЦРУ Л. выдал совершенно секретную информацию о специальных операциях советской разведки в Японии, кадровом составе резидентуры в Токио и ее агентуры из числа иностранцев. По оценке советских экспертов, побег Л. на Запад парализовал работу разведки в Японии на несколько лет.

В 1981 г. в СССР Л. был заочно приговорен к расстрелу.

Находясь в США, Л. издал четыре книги, выступал с лекциями о подрывной работе советских спецслужб. Активно сотрудничал с эмигрантской газетой «Новое русское слово» (см. ст. Сабаев О.П.).

В 1991 г. Л. имел встречу в Вашингтоне с Калугиным и Бакатиным (см. соотв. ст.). О последнем он отозвался восторженно.