Глава III КУРС НА АМЕРИКУ

...Мы отплывали медленно, тихо, ровно, так что для нас совер­шенно не было заметно, каким образом мы оказались далеко от вели­чественного Ленинграда. Сердце стучало так сильно, что казалось, оно сейчас выскочит: сердце переживало страх, радость, гордость, любовь к стране. Мы долго стояли на палубе, махали платками, прощаясь с любимым городом, который медленно оставался позади, красуясь сво­ими прекрасными архитектурными сооружениями. Постепенно все уп­лывало и тонуло, только долго не мог исчезнуть из вида высоченный величественный Исаакиевский собор. Он один ярко блистал своей по­золоченной крышей, он один видел нас, он последний провожал нас... А красавец-теплоход, разрезая водную гладь Финского залива, уно­сил нас в далекую и чужую страну.

Проснувшись рано утром и выйдя на палубу, мы ничего не могли видеть, кроме тихой глади воды, которой не было конца.

Самые лучшие дни в нашей поездке - это время, проведенное на теплоходе «Сибирь».

_______________
14 июля 1939 г. на пароходе «Сибирь», курсировавшем между Ленинградом и Лондоном, сотрудник ГРУ М.И. Мукасей, его жена Е.И. Мукасей и двое детей выехали в командировку в США для работы в консульстве СССР в Лос-Анджелесе. – прим. ред.

______________

На третий день нашего путешествия команда организовала кон­церт самодеятельности, в котором приняли участие все пассажиры. Вечер у всех (в основном на корабле были иностранные туристы) оста­вил хорошее впечатление... На четвертый день мы минули Балтийское море и вошли в Кильский канал. Навстречу шли пароходы с флагами, на которых четко вырисовывалась свастика фашистской Германии.

Кильский канал - морской канал, соединяющий кратчайшим пу­тем Балтийское и Северное моря. Длина канала 98 км, ширина 102 мет­ра.

Следует отметить, что прежде, чем мы въехали в Кильский канал, к нам на пароход должен был войти немецкий лоцман, чтобы вести наш пароход до Северного моря, то есть сопровождать до конца канала.

Немецкий лоцман подъехал к нашему пароходу на катере, ловко забрался к нам на палубу, где стояли все пассажиры, мимо которых он быстро прошел в кабину капитана «Сибири», при этом не взглянул ни на кого. Это был крепкий, коренастый немец, с красным некрасивым лицом, с резкими, волевыми чертами. После соблюдения определен­ного формального порядка мы поплыли дальше по каналу.

Канал очень и очень узкий. Наш пароход шел медленно, почти касаясь берегов, где были расположены судостроительные верфи, ремонтные мастерские, жилищные усадьбы, роскошные сады.

Проезжая людные места, населенные рабочими, мы встречали громкие приветствия: рабочие бодро поднимали руки со сжатыми ку­лаками, выкрикивая: «Рот-фронт!» Так вся дорога по Кильскому ка­налу прошла в приветствиях германских рабочих. Это был приятный и интересный, но, к сожалению, короткий путь.

Кильский канал нас впустил в обширное Северное море. Здесь мы не могли ничего видеть, кроме бесконечной глади голубой воды. Нас все время сопровождали белые чайки, которые кружили над палу­бой теплохода. Они вносили оживление, и все пассажиры, выходя на палубу, не отрываясь, смотрели на них и любовались этими дивными птицами.

Северное море немного покачивало судно. Сидя в ресторане за вкусным обедом, который мы поглощали с большим аппетитом, нео­жиданно для себя почувствовали наклон всего парохода сначала в одну сторону, потом в другую. И обед сразу показался отвратительным. Нас начало тошнить, и, не закончив трапезы, мы удалились в каюту, где быстро уснули, как после тяжелой работы.

Но на Северное море обижаться никак нельзя - море просто по­казало, что оно действительно море, и что для приличия нужно народ немного покачать, так оно и сделало. Покачав честно нас в течение десяти часов, море успокоилось, и мы стали приближаться к Лондону.

Для транзитников военной разведки, следующих к месту назна­чения через Англию, в информационной справке об оперативной об­становке в этой стране, с которой они должны были ознакомиться, го­ворилось, что обеспечение национальной безопасности Великобрита­нии, кроме организации борьбы с ирландским сепаратизмом, осуще­ствляется английской контрразведкой МИ-5, созданной в октябре 1931 г. постановлением Кабинета министров и получившей официальное наи­менование - Служба безопасности (Security Service), хотя аббре­виатура МИ-5 продолжает оставаться в обиходе.

Подчеркивалось, что с середины 30-х годов в Англии весьма ак­тивно действовал Коминтерн. При этом среди британских трудящихся нашлось немало сторонников антифашистского курса СССР. Лозунги Коминтерна привлекли массу британских интеллектуалов - ученых, студентов, писателей и профсоюзных лидеров. В Великобритании фор­мирование добровольческих сил для борьбы за Испанскую республику для многих выглядело как благородное предприятие во имя спасения демократии и дела социализма. Однако британские ряды борцов против Франко не были едиными в своих политических устремлениях. Они состояли из представителей различных политических фракций. Здесь были демократы, анархисты, синдикалисты, социалисты. Коммунисты в их рядах составляли меньшинство. В результате в начале 30-х гг. в компартию Великобритании вступило несколько блестящих сторонни­ков марксистских идей. Более того, как выяснилось позднее, во время войны в Испании и в дни подписания Мюнхенского договора даже от­прыски британских аристократических семей не только вступали в Ин­тербригаду (армия Коминтерна в Испании), но и соглашались на со­трудничество с советской разведкой.

Это обстоятельство побуждало советскую разведку, равно как и бри­танские спецслужбы, вести постоянное наблюдение за иностранными добровольцами, стремясь внедрить свою агентуру в их ряды. МИ-5 и МИ-6 в равной степени уделяли особое внимание изучению механиз­мов поставок оружия в Испанию с использованием территории Вели­кобритании. Действительно, агентура ОГПУ в Лондоне получила в этот период задание наладить обеспечение операций по торговле и по­ставкам оружия таким образом, чтобы эта деятельность не связыва­лась с активностью советского правительства. В результате советской разведкой за короткий отрезок времени была создана сеть импортно-экспортных фирм в Париже, Лондоне, Брюсселе и Варшаве, которая по хитроумной цепочке с помощью внедренной туда агентуры ОГПУ решала поставленную Москвой задачу военной поддержки испанских интернационалистов.

С момента прихода Гитлера к власти в 1933 году внешняя поли­тика Советского Союза натолкнулась на изоляцию. В этот период все попытки СССР договориться с Англией и Францией неизменно стали встречать отпор с их стороны. В 1935 году премьер-министр Велико­британии Иден и премьер Франции Лаваль нанесли официальный ви­зит в Москву, где встречались с наркоминделом Литвиновым. Однако последнему не удалось добиться от будущих союзников каких-либо обязательств. Более того, в период гражданской войны в Испании Лон­дон фактически объявил о политике невмешательства и даже отказался содействовать продаже оружия правительству в Мадриде. В Моск­ве искренне считали, что Лондон не должен соглашаться с тем, чтобы Испания, от которой зависит вход в Средиземноморье, оказалась под контролем Берлина и Рима. Однако в этот период победила офици­альная британская политика невмешательства.

1936-й год складывался для английской монархии драматично. Став королем после кончины Георга V, его сын, 42-летний Эдуард VIII (1894-1972), любовной связью с замужней американкой Уоллис Симпсон трансформировал личные дела в общенациональные.

Кабинет Болдуина был исполнен решимости: не допустить же­нитьбы Эдуарда VIII на Уоллис. Законодательство исключало такие браки для членов королевской семьи. У. Черчилль советовал Эдуарду и Уоллис не спешить. Коронация Эдуарда была назначена на 1937 г. Для высшего общества было бы немыслимым, если бы рядом с мо­нархом стояла дважды разведенная женщина. Понимал это и сам Эду­ард. Болдуин напрямик сказал ему, что если он не откажется от наме­рения вступить в брак с госпожой Симпсон, то кабинет уйдет в отстав­ку и возникнет конституционный кризис.

Уоллис демонстрировала серьезность намерений в отношении Эдуарда, добившись развода со своим мужем-американцем. Это еще туже затянуло узел противоречий. Он был разрублен решением Эду­арда: отречься от престола. Подписав 15 необходимых документов, Эдуард 10 декабря 1936 г. объявил о своем решении по радио. Офор­мившие брак, Уоллис и Эдуард носили титул герцогов Виндзорских, вращались в высшем свете, писали мемуары, но все это - вдали от Англии, где они для королевской семьи стали «персонами нон-грата».

Взошедший на престол брат Эдуарда - Альберт (1895-1952), коро­нованный Георгом VI, к судьбе монарха себя не готовил. Он был челове­ком скромным, даже застенчивым, страдал от заикания. В мае 1916 г. участвовал в Ютландском морском сражении. Затем был признан не­годным к службе на флоте. Отец послал его учиться на пилота морской авиации, чем он тяготился. Позднее была учеба в Кембридже, изуче­ние права, причем в этой дисциплине особое его внимание привлекало все, связанное с полномочиями монархии. Он запомнил три постулата британского юриста XIX в. Бзджета: правительство должно консульти­роваться с монархией по основным вопросам, она вправе поощрять правительство в верных его шагах и предостерегать от ошибочных.

В 1905 г. десятилетним подростком Альберт познакомился с до­черью графа Стратфордского, Елизаветой. Спустя 18 лет состоялась их свадьба.

Уже в качестве монархов в июне 1939 г. они нанесли первый в истории визит в США, беседовали с президентом Рузвельтом. Присут­ствовавший на этой встрече канадский премьер Маккензи Кинг впо­следствии свидетельствовал, что Георг VI отзывался враждебно о Со­ветской России. Кинг во время этой встречи заявил, что, если Запад не достигнет договоренности с Россией, она может пойти на соглашение с Германией.

Потрясений Второй мировой войны не избежала и коро­левская чета. На случай фашистского вторжения был разработан план эвакуации семьи Георга в Канаду. Сам он намеревался оставаться на родине для участия, в случае оккупации Англии, в движении Сопро­тивления.

В марте 1936 г. британские расходы на оборону резко возросли с 122 до 158 миллионов фунтов стерлингов в связи с наращиванием авиации ВМС, дополнительным выпуском 250 самолетов для сил обо­роны и формированием четырех новых пехотных батальонов.

В начале 1939 г. Англия и Франция признали правительство Фран­ко и порвали дипломатические отношения с Испанской Республикой (Рес­публиканская армия за два с половиной года войны потеряла 100 тысяч убитыми, армия Франко - более 70 тысяч, Интернациональные бригады потеряли 6 500 человек, в том числе 158 советских советников и специ­алистов). При этом контроль национальной разведки и место предсе­дателя Объединенного разведывательного комитета были переданы в ведение Форин офиса.

Вскоре после этого Великобритания ввела всеобщую воинскую по­винность. И не напрасно. Поскольку в сентябре 1940 г. первая фаши­стская бомба упала на Букингемский дворец. Королева записала в дневнике: «Я рада, что нас бомбили. Теперь могу со спокойной совестью смотреть в глаза людям в Ист-энде». Поражение консерваторов на выборах 1945 г. Георг VI воспринял как трагедию, но вскоре неплохо поладил с лейбористскими лидерами, хотя считал их шаги в национа­лизации ключевых отраслей промышленности ошибочными. Такую же позицию он занимал в отношении предоставления независимости Ин­дии в 1947 г.

Об этом мы узнали позднее. А тогда, летом 1939 г., часа за два до прибытия в Лондон, мы могли видеть его мирные берега. Это были серые, темные, непонятные контуры, окутанные сырым туманом. При­ближаясь, мы стали различать отдельные сооружения хранилищ не­фти, керосина, бензина и т.д.

Проплывали мимо огромные зеленые луга с пасущимися стада­ми коров, затем пригородные селения, несколько фабрик и заводов, из труб которых клубился густой дым. Далее, на воде, мы встретили замечательно выстроенный памятник погибшим матросам затонувше­го 50 лет тому назад корабля. За этим памятником мы встретили не­сколько водных мест со знаками, которые отмечали, что на этих мес­тах погибали пароходы. Эти знаки имели форму траурного треуголь­ника с надписью года гибели парохода.

Мы все ближе и ближе подплывали к пристани...

Пристань находилась не в самом Лондоне, а в его предместье. Наша «Сибирь» повернула свое «лицо» к входу пристани, где было очень много публики, встречавшей приезжих. Когда пароход стал за­медлять свой ход, мы встретились с неожиданным явлением: все ино­странцы-пассажиры - человек пятьдесят - дружно запели на англий­ском языке «Интернационал». Это звучало так сильно и необыкновен­но, что мы невольно запели с ними. После этой трогательной сцены началось не менее трогательное прощание пассажиров с командой теп­лохода, которую мы неустанно благодарили за внимание и уют.

Одна энергичная англичанка, которая весь путь не расставалась с советскими вещами, непрерывно хвастаясь ими, всегда была в вос­торге от Советского Союза, и здесь опять показала свой восторг: подошла к главному повару и поцеловала его, поблагодарив во всеуслы­шание за необычные кушанья. А солидный коммерсант с животиком сказал: «Я в СССР бываю четыре раза в год, и всегда переправлялся туда и обратно самолетами. После поездки на этом замечательном теп­лоходе «Сибирь» я буду всегда плавать в Советский Союз только па­роходами».

Публика, не спеша, стала выходить, долго махая остающимся на пароходе. На пристани раздавались крики и восклицания радости. Это были родные и друзья, встречавшие приезжих.

Все уже покинули пароход, а мы все еще не трогались с места - ждали сопроводителей.

Но вот наконец-то на палубу взошли четыре человека, один из которых был представителем «Интуриста», он нас сопровождал.

Сойдя с парохода, мы направились к кассе, чтобы взять билеты на пригородный поезд, который шел до Лондона. Но прежде нам при­шлось пройти тщательный таможенный осмотр.

Мы взяли билеты, сели в прекрасное мягкое купе поезда, в кото­ром ехала худенькая англичанка, тоже представительница «Интурис­та». Всю дорогу она была занята нашими детками, пытаясь говорить с ними и развлекать их.

Часов в пять вечера мы были в Лондоне. Нас встретил предста­витель французской морской компании - распорядитель парохода «Нормандия». Он был ответственным не только за нашу посадку на корабль, но и за пребывание в Лондоне. А нам представилась воз­можность параллельно с оформлением необходимых документов для посадки на «Нормандию» - познакомиться с достопримечательностя­ми города.

Нас поселили в шикарный отель, окно которого выходило на глав­ную улицу Лондона, и из него можно было наблюдать за очень мно­гим. Этот день закончился тем, что мы спустились в ресторан отеля, поужинали и отправились отдыхать в свой номер. А утром встретились с обычной лондонской погодой: моросил мелкий дождь, стоял густой тяжелый туман. Люди передвигались с большими черными зонтами.

Было серо и неуютно. Электрические фонари, расплывающиеся в ту­мане, светили, как солнце в облаках. Большая часть магазинов зажгла свет раньше срока.

Туман постарался скрыться, и выглянувшее солнце заставило потушить огни. Все кругом ожило: улицы, дома, магазины, люди, каза­лось, что жизнь начиналась только что. Но совершенно неожиданно для всех солнце поступило как Дон Жуан: оно изменило всем. Поту­шило радость и надежду на хороший сегодняшний день. Солнце скры­лось и, мало того, полил сильный дождь.

Напротив нашего отеля помещался огромный магазин постель­ных принадлежностей. Как только начинался дождь, из этого мага­зина выходил человек в черной ливрее с огромным черным зонтом, и, в продолжение всего длительного дождя, он был обязан сопро­вождать всех посетителей магазина до машины, на которой покупа­тель приехал.

Наши наблюдения прервал телефонный звонок. Это звонил со­ветский Генеральный консул Сазонов и сказал, что сейчас заедет к нам в гостиницу, и мы сможем обо всем переговорить. Вскоре он приехал и предложил нам покататься по городу и познакомиться с Лондоном. Мы, конечно, охотно согласились.

Во время нашего путешествия по Лондону мы были свидетелями выезда королевской четы к народу - в то время королем Англии был Георг IV. Вдоль ограды королевского дворца патрулировали охранники - в медвежьих папахах, в красных пиджаках с золотыми пуговицами, высокие и стройные гренадеры. У забора королевского дворца и не­много поодаль, где должна проезжать карета с королевской свитой, собралось много народу, но главным образом - большое количество нищих и калек.

Ровно в назначенный час появилась открытая золоченая карета с королевской семьей. При выезде из ворот королева (мать нынешней королевы Елизаветы) стала разбрасывать в толпу монеты, и началась почти драка за каждую монетку. Кто был сильнее и проворней, сумел собрать побольше денег. Королевская свита уехала, и все стало, как и

было несколько часов тому назад. Охрана дворца шагала вдоль забора в сопровождении белых холеных лошадей. А любопытные туристы сто­яли и смотрели на это необыкновенное представление...

Мы в Лондоне прожили трое суток, ожидая прихода к английским берегам крупнейшего в то время пассажирского лайнера Франции - «Нормандия»... В Лондоне 26 июля 1939 г. нашему сыну Анатолию исполнился один год!

Однажды, проходя по одной из улиц Лондона, я увидел множе­ство небольших киосков, только не с литературой, а с разного рода тканями. Выехал я из Ленинграда в одном костюме, что для работника консульства было слишком скромно.

Зайдя в один из таких киосков, я спросил хозяина, могут ли они сшить мне костюм за одни сутки? «С удовольствием», - ответил он. И меньше чем за сутки был сшит костюм из добротного английского ма­териала, в котором я и приехал на место работы.

В этом костюме я ничем не отличался от других жителей Запад­ной Европы и Америки.

В назначенный день представительница «Интуриста» привезла нас на Темзу, где мы сели на небольшой кораблик и отправились в открытое море. На рейде нашему взору открылась величественная «Нормандия».

В то время таких комфортабельных кораблей в мире было только два - «Нормандия» (водоизмещением 80 тысяч тонн) и английский корабль «Куин Мэри» (водоизмещением 85 тысяч тонн). Это неболь­шие плавучие города с прекрасными каютами, с несколькими бассей­нами, магазинами, саунами, с огромными танцевальными залами, с кинозалами, площадками для оркестров. В залах на стенах висели пор­треты знаменитых художников, потолки были украшены блистатель­ными хрустальными люстрами, отделанными золотым покрытием.

Нас поместили в каюту экономкласса, правда, там было не так шикарно, как в каютах первого и второго классов.

Кухня была не хуже, чем на «Сибири», плюс красное и белое вино в столовой. Пассажиры первого класса имели свою столовую, где каж­дый мог заказать еду отдельно.

Путешествие из Лондона в Нью-Йорк длилось пять суток. Несмот­ря на такой огромный корабль, похожий на 12-этажный дом с 2-мя ты­сячами пассажиров, и спокойный Атлантический океан, корабль бро­сало, как щепку, с одной стороны на другую почти все пять суток.

Дети легко переносили боковую качку, мы же, взрослые, все время лежали, страдая морской болезнью.

После Второй мировой войны «Нормандия» несколько раз горе­ла. С развитием воздушного сообщения хозяева «Нормандии» терпе­ли большие убытки и, в конце концов, продали этого гиганта на слом. «Нормандия» неповторима!

Итак, «Нормандия» доставила нас в Соединенные Штаты Аме­рики, в порт Нью-Йорка. Нас встретили наши советские люди, которые там работали.

_______________

_______________

Еще в 1924 г. президент США Кулидж, создавая национальную контрразведку, назначил главой службы национальной безопасности 29-летнего адвоката Джона Эдгара Гувера. Одной из главных заслуг Гувера являлось создание централизованного архива, в котором, в ча­стности, были собраны отпечатки пальцев всех, кто в той или иной мере нарушал закон. Гувер сумел убедить администрацию США профинан­сировать строительство первоклассных лабораторий, оснащенных луч­шей для того времени криминалистической техникой. Это он открыл по­лицейскую академию и создал разветвленную сеть полицейских подразделений. При этом для своих сотрудников он ввел строжайшую дис­циплину в духе пуританизма и лично следил за подготовкой новых кад­ров. В частности, сотрудникам ФБР того периода запрещалось посе­щать ночные клубы и носить усы, что являлось характерным для аме­риканских военных.

Джон Эдгар Гувер пережил все переименования своего ведомства. В июле 1932 г. Бюро расследований стало Бюро расследований США, а в августе 1933 г. - Управлением расследований. Наконец, в июле 1935 г. ведомство Гувера было преобразовано в Федеральное бюро расследований (ФБР), а Эдгар Гувер стал его первым директором.

Хотя все эти годы основное внимание ФБР уделяло борьбе с пре­ступностью, Эдгар Гувер, будучи убежденным антикоммунистом, ни на минуту не забывал, что главными врагами Соединенных Штатов явля­ются не гангстеры и мафиози, а большевики и прочие инакомысля­щие. В этом он нашел поддержку и понимание президента Франклина Рузвельта. 25 августа 1936 г. Ф. Рузвельт поручил Гуверу начать ши­рокое негласное наблюдение за деятельностью оппозиционных поли­тических партий и групп как левых, так и правых. При этом была сде­лана оговорка, что полученные таким образом материалы не могут слу­жить основанием для судебных преследований и выступать в качестве доказательств.

Надо сказать, что Федеральное бюро как тогда, так и теперь от­вечает за обеспечение внутренней безопасности страны. Эта функция изначально подразумевала борьбу с «внутренними врагами» США, то есть с лицами и организациями, ставящими целью свержение амери­канского правительства, нанесение ущерба интересам Соединенных Штатов, нарушение конституционных прав американских граждан. Кро­ме того, в рамках этой задачи, начиная с 1936 г., ФБР занималось так называемой внутренней разведкой, собирая сведения о деятельности экстремистских организаций как правого, так и левого толка, с тем, что­бы определить степень их опасности для политической системы США и установить, в какой мере они связаны с иностранными державами. Так, против активистов Социалистической рабочей партии (СРП), основанной в 1938 году малочисленной (в период расцвета насчитывала около 3 тысяч членов) организации, придерживавшейся троцкистских взглядов, агенты ФБР устраивали разнообразные провокации. В част­ности, в газеты направлялись анонимные заявления, что они - развратники, алкоголики, а в Налоговое ведомство сообщали, что члены этой партии мошеннически скрывают доходы, нарушают законы о со­циальном страховании. Один из активистов СРП - преподаватель философии университета штата Аризона - был обвинен в неблаговид­ных поступках, несовместимых с его положением педагога. Через сек­ретных агентов, засланных в СРП, ФБР инспирировало внутренние раз­доры, личные и иные конфликты между ее активистами и другими об­щественными организациями.

С 1939 г. ФБР занималось только гражданскими и уголовными делами. Военная контрразведка находилась в ведении армии и флота. Однако с началом Второй мировой войны Рузвельт возложил на ФБР прежние обязанности - борьбу со шпионажем и саботажем, а также предотвращение попыток государственного переворота. Под руковод­ством Эдгара Гувера ФБР стало ведущей агентурной организацией, главная задача которой - контрразведка, то есть борьба с японскими, немецкими, советскими шпионскими организациями. Кроме того, ряд подразделений ФБР отвечали за разработку групп коммунистического и профашистского толка. Фактически сотрудники ФБР с этого момента стали выступать в несвойственной им роли тайной политической по­лиции.

В апреле 1939 г. Конгресс США одобрил, а президент США Руз­вельт подписал закон о национальной обороне, разрешающий, в част­ности, приобрести 6 тысяч самолетов, на что национальным бюджетом было специально выделено 300 миллионов долларов. Закон преду­сматривал призыв резерва, увеличивающий число офицеров ВВС США до 3203, а обслуживающего персонала до 45 000 человек.

В июне 1939 г. Рузвельт тайно распорядился о том, чтобы все государственные структуры в обязательном порядке доносили в ФБР обо всех фактах, «непосредственно или косвенно относящихся к шпионажу, контршпионажу и саботажу». Тем самым, с 1939 г. ФБР стано­вится головным органом контрразведки США. В сентябре 1939 г. в со­ставе ФБР было воссоздано Управление общих расследований с це­лью «расследования деятельности групп и граждан, вовлеченных в подрывную, шпионскую и любую другую деятельность, которая созда­ет угрозу национальной безопасности США». Хотя в 1934 году Кон­гресс и запретил телефонное прослушивание (Закон о средствах свя­зи), но, тем не менее, ФБР с санкции Министерства юстиции продолжа­ло этим заниматься. Руководство министерства трактовало закон, как запрет не на само прослушивание, а лишь на разглашение информа­ции, полученной таким способом.

Вскоре Рузвельт издал секретную директиву, разрешавшую про­слушивать телефоны людей, подозреваемых в подрывной антигосу­дарственной деятельности, после чего сотрудники ФБР тайно проник­ли в нью-йоркский офис Американского молодежного конгресса и пе­рефотографировали некоторые документы, среди которых были пись­ма от Элеоноры Рузвельт, жены президента. Санкционировал шеф ФБР «негласные обыски» и в помещениях черных общин Соединенных Штатов, объясняя это своей озабоченностью по поводу «брожения сре­ди негров». В этот же период американская радиоконтрразведка - в лице Агентства национальной безопасности (АНБ) США - приступила к перехвату советских шифровок.

Парадокс заключался в следующей закономерности: разгул по­литических репрессий со стороны Бюро расследований приходится на президентство либерала Вудро Вильсона, затем эта деятельность пре­кращается при консервативном президенте Кэлвине Кулидже и вновь расцветает при либерале Франклине Рузвельте. После начала Второй мировой войны Гувер отдал распоряжение своим подчиненным - под­готовить справки на всех лиц, замеченных «в симпатиях к Германии, Италии и коммунизму». Фамилии этих людей заносились в особый список, по которому планировалось провести аресты в случае вступ­ления Соединенных Штатов в войну. Гувер также санкционировал не­гласные обыски в помещениях дипломатических представительств ино­странных держав с целью получения секретной информации.

Объективная необходимость упрочения антифашистской коали­ции вынуждала руководителей США и Англии идти на дальнейшее сближение с Советским Союзом. Однако процесс согласования дей­ствий проходил в условиях сложной борьбы по ряду политических и стратегических вопросов.

В военное время роль ФБР как главной контрразведывательной службы существенно возросла. Возросли также полномочия и числен­ность аппарата. Если в 1940 году в ФБР работало всего 898 агентов, то к 1943 году - 4000, а в 1945 году уже 4886. При этом общее число сотрудников бюро достигало 14 300 человек.