Закон [перевод С. А. Николаева] Закон извращён! И полицейская власть государства извращена вместе с ним. Закон, заявляю я, не только лишили его надлежащего предназначения, но и заставили следовать прямо противоположной

Этой книгой мы открываем серию публикаций посвящённых Свободе Личности, Свободе -- в истинном и первоначальном её понимании.

Сегодня Россия оказалась в ситуации, когда на обломках рухнувшей коммунистической системы выросла новая, очень похожая, система государственного управления. И хотя новая государственная машина называется по другому и декларирует новые принципы, формально позволяя своим гражданам делать то, что раньше считалось преступным, у ее рычагов стоят зачастую те же люди, опирающиеся на те же массы, которые жили и работали, думали и действовали еще в то, "социалистическое" время. Современная Российская бюрократическая машина со всем ее спецслужбами и миллионами чиновников, по видимому уже превосходит все что есть в остальном мире, но у нас все же есть еще шанс сойти с подобного пути развития, ведущего к новой форме тоталитарного государства.

Отношения между Гражданином и Государством в современной России ещё не до конца возвращены к стандартной схеме "сильное государство -- покорный гражданин". Мы еще, кажется, дышим остатками той эфимерной свободы, которую получили в 1991 году. Новые власти не успели пока еще ни вернуть нас к старой тоталитарной модели, ни привить стереотип устройства современного Западного, так называемого "демократического" общества. Нам не успели ещё имплантировать в сознание безусловную покорность тем, кто правит от имени "народа". Мы еще не почитаем Государство так как это хотелось бы власть предержащим, не любим платить налоги и вяло ругаем бюрократию. Может быть, несмотря на долгую тоталитарную Русскую историю, где-то в душе мы -- свободны. Пока.

Еще не развито в нашем народе чувство естественности и обязательности уплаты налогов, которые правильнее называть "узаконенное ограбление". В то время когда фирмы и компании уже находятся под постоянным жесточайшим контролем гос. органов, и под угрозой штрафов и уголовного преследования обязаны платить непомерную дань в бездонную государственную казну, из которой затем, эти средства, щедро распределяются заинтересованным группам, частные лица -- обычные люди, зачастую все ещё обмениваются товарами и услугами на добровольной основе не оглядываясь на государство. Они строят свои взаимоотношения не боясь Государства, и считают это совершенно естественным (так люди ездят на частниках (водителях зарабатывающих частным извозом), ремонтируют машины в частных гаражах-мастерских, заказывают работы частным строительным бригадам и мастерам и покупают вещи на рынках и базарах без уплаты "налогов"). Никому не приходит в голову отдавать Государству его долю, когда продаём товарищу что-либо по нашему обоюдному согласию, или отдавать в "бюджет" часть честно заработанных денег от выращенного на даче и проданного на рынке картофеля. Как ни странно это звучит, но во многих странах мира (в том числе США) эти действия считаются преступлением. И это называется -- свобода?

Пока ещё не все граждане России считают "нормальным" отчитываются перед Государством, как перед рэкетиром, о своих личных доходах, как делают это на Западе, и не платят этой позорной дани -- название которой "налогообложение". Пока ещё не привита нам новая система фискальства и доносительства, когда речь идет о "сокрытии доходов от государства".

Многие предоставленные самим себе люди активно строят свою жизнь, создавая личное счастье своими собственными силами, перестав требовать от государства обеспечения своей жизни за счет налогов собираемых с других людей.

И хотя мы каждый день сталкиваемся с произволом чиновников и нашей зависимостью от бюрократических решений, с беспределом и полной безнаказанностью тех у кого есть ВЛАСТЬ, новое Российское государство еще не до конца смогло создать идеологию налогообложения, так как это существует в других странах. Но и над нами нависла угроза повторного падения в пропасть узаконенного ограбления и всеобщего диктата Закона Государства.

Государство многолико, но сущность его всегда одна. Оно всегда действует на основе ПРИНУЖДЕНИЯ по отношению к людям. И неважно -- как оно называется: Монархия, Диктатура, или Демократия -- природа его всегда одна и та же. Группа людей получает (или захватывает) право править остальными людьми от своего имени, или от имени "большинства", и делает это с удовольствием и выгодой для себя лично.

Пожалуй, мы все хотим быть свободными и взаимодействовать с другими людьми на основе доброй воли и взаимной выгоды. Никто не хочет быть рабом другого человека или группы людей. Но чаще всего, мы не замечаем, где заканчивается наша свобода, и начинается наше принуждение.

Сегодня мы поднимаем свой голос в защиту нашей свободы, невмешательства государства в наши дела, прекращения навязывания людям со стороны Государства чего бы то ни было. Мы говорим: " люди свободны по своей природе. Люди умны по своей природе и сами знают, как добиться своего счастья. Государство, чиновники и законотворцы, оставьте нас в покое!"

Изложенные в этой книге принципы подтверждены всей последующей историей XIX и XX веков. Все предсказания Бастиа, в отличие от защитников различных государственных систем (в том числе коммунистической, социалистической и демократической) сбылись в точности.

Гражданская война в Соединенных Штатах, революции и перевороты, агония и крушение социализма -- фактическое и поразительное подтверждение его логических выводов.

Если теория подтверждается опытом, значит она верна. Если теория к тому же основана на анализе самого фундамента человечества -- на самой сути человеческого естества -- она верна вдвойне. Постарайтесь понять её не только чувством, но и разумом, ибо она логична и справедлива до последнего слова.

Когда критик хочет дать особую оценку какой-либо книге, то он предсказывает, что её будут читать и "через сто лет". "Закону", впервые обнародованному в июне 1850 г., уже больше века. А так как его истинность вечна, его будут читать ещё столетие спустя.

Фредерик Бастиа (1801--1850) был французским экономистом, государственным деятелем, литератором. Большинство своих сочинений он написал незадолго до и сразу после февральской Революции 1848 г. То была пора, когда Франция быстро поворачивала в сторону полного социализма. Будучи депутатом Законодательной Ассамблеи, Бастиа изучал и разъяснял все социалистические заблуждения по мере их появления и показал, как социализм неизбежно должен выродиться в коммунизм. Но большинство его соотечественников предпочитало не замечать его логику.

Теперь "Закон" публикуется вновь, ибо сегодня в Америке складывается такая же ситуация, что и во Франции 1848 года. Америку сейчас охватывают такие же социалистическо-коммунистические идеи и планы. Объяснения и доводы, выдвигавшиеся тогда против социализма Фредериком Бастиа, слово в слово сохраняют и сегодня прежнюю силу. К его мыслям стоит серьёзно прислушаться.

Мы получили от Бога этот дар, включающий в себя и все остальное. Этот дар -- жизнь, жизнь физическая, интеллектуальная и нравственная.

Но жизнь не может поддерживаться сама по себе. Творец жизни возложил на нас ответственность за её сохранение, развитие и совершенствование. Дабы мы могли исполнить это, Он обеспечил нас собранием чудодейственных способностей и ввёл в гущу многообразных естественных ресурсов. Применяя наши способности к этим природным ресурсам, мы обращаем их в продукты и используем их. Этот процесс необходим для того, чтобы жизнь могла протекать своим предписанным путем.

Жизнь, способности, производство -- иными словами, индивидуальность, свобода, собственность -- это Человек; и несмотря на хитрость ловких политических лидеров, эти три Божьих дара предшествуют всему законоуложению человечества и лежат превыше него.

Жизнь, свобода и собственность существуют не от того, что люди придумали законы. Наоборот, существование жизни, свободы и собственности уже было свершившимся фактом, что заставило людей отвести законам первое место.

Что такое закон?

Что же такое тогда закон? Это коллективная организация индивидуального права на законную защиту. Каждый из нас имеет естественное право от Бога защищать свою личность, свою свободу и свою собственность. Это три основных жизненных требования, и сохранение любого из них целиком зависит от сохранения двух других.

Тогда что же такое наши способности как не продолжение нашей индивидуальности? И что же такое собственность как не продолжение наших способностей? Если каждый человек имеет право оборонять -- даже силой -- свою особу, свободу и собственность, следовательно, группа людей имеет право организоваться для объединения усилий по постоянной защите этих прав. Таким образом, принцип коллективного права -- причина его существования, его законность -- основан на индивидуальном праве. А общая сила, которая защищает это коллективное право, не может иметь никакого иного логического предназначения или иной задачи, кроме той, в поддержку которой она выступает.

Итак, поскольку один индивидуум не может законно применить силу против личности, свободы или собственности другого индивидуума, то общая сила по той же причине не может применяться законно для уничтожения личности, свободы или собственности индивидуумов либо групп. Такое извращение силы в обоих случаях противоречило бы нашим установкам.

Сила была дана нам для защиты наших индивидуальных прав. Кто посмеет сказать, что сила была дана нам для попрания равных прав наших братьев? Так как ни один самостоятельно действующий индивидуум не может законным образом употреблять силу для нарушения чужих прав, то не следует ли из этого логически, что тот же самый принцип применим к общей силе, которая есть ничто иное как организованное сочетание индивидуальных сил?

Если это так, то совершенно очевидно следующее. Закон -- это организация естественного права на законную защиту. Это замещение индивидуальных сил общей силой. А эта общая сила призвана делать лишь то, что имеют естественное и законное право делать индивидуальные силы: защищать людей, свободы и собственность, поддерживать право каждого и порождать справедливость, которая должна царить надо всеми нами.

Если бы нация основывалась на этом фундаменте, то мне кажется, что среди людей преобладал бы порядок, как в мыслях, так и в поступках. Мне кажется, что такая нация имела бы наиболее простое, легко воспринимаемое, экономичное, ограниченное, недеспотическое, справедливое и прочное правление, какое только можно вообразить, какова бы ни была его политическая форма.

При таком правлении каждый понимал бы, что располагает как всеми привилегиями, так и ответственностью за их наличие. Никто не ссорился бы с правительством, так как любой человек был бы уверен в том что его личность уважаема, его труд свободен, а плоды его труда защищены ото всяких несправедливых посягательств.

В случае успеха мы не благодарили бы государство за свой успех, и, напротив, при неудаче мы имели бы столько же оснований обвинять государство в своем несчастье, сколько есть у фермеров оснований винить его за град или стужу. Государство давало бы о себе знать только в связи с бесценным благом безопасности ассоциируемым с таким представлением о правлении.

Можно утверждать, что при невмешательстве государства в частные дела, наши замыслы и их исполнение развивались бы сами собой логическим путем. Мы бы не встречали бедных семей, ищущих литературное образование и не имеющих прежде хлеба. Мы не встречали бы ни городов, заселённых за счёт сёл, ни сёл, заселённых за счёт городов. Мы не увидели бы обширного перемещения капитала, труда и населения, вызванного законодательными решениями.

Источники нашего существования становятся ненадёжными и сомнительными из-за этого перемещения по воле государства. К тому же эти действия налагают на государство большую ответственность.

К сожалению, закон отнюдь не ограничивается присущими ему функциями. А выйдя за пределы надлежащих функций, он не просто поступает непоследовательно и спорно. Закон ушёл дальше; он вступил в противостояние с собственным предназначением. Закон использовали для разрушения его же целей: его употребили для упразднения правосудия, которое полагалось поддерживать. Закон предоставил коллективную силу в распоряжение бессовестных, которые хотят без риска эксплуатировать чужую личность, свободу и собственность. Он превратил ограбление в право с целью защиты ограбления. А оно превратило законную защиту в преступление, дабы карать законную защиту.

Как было осуществлено это извращение закона? И каковы его результаты? Закон извратили под влиянием двух совершенно разных причин: тупой жадности и ложной филантропии. Поговорим о первой.

Губительная направленность человечества

Самосохранение и саморазвитие -- обычное стремление у всех людей, и если бы все наслаждались неограниченным применением своих способностей и свободным размещением плодов своего труда, то социальный прогресс длился бы беспрерывно, ненарушаемо и неизменно.

Но есть ещё одна тенденция, свойственная людям. Когда это возможно, они стремятся жить и процветать за счёт других. Это не бездумное обвинение, но это и не следствие мрачного и немилосердного духа.

В пользу этого свидетельствуют анналы истории: бесконечные войны, массовые переселения, религиозные гонения, всемирное рабство, нечестность в коммерции и монополии. Происхождение этой губительной страсти заключено в самой природе человека -- в том первобытном, всеобщем и несгибаемом инстинкте, который толкает его к удовлетворению страстей с наименее возможными неудобствами.

Человек может жить и удовлетворять свои потребности лишь неустанно трудясь, неустанно применяя свои способности к естественным источникам. С этого и начинается процветание.

Но верно также и то, что человек может жить и удовлетворять свои потребности, захватывая и потребляя продукты чужого труда. С этого и начинается грабёж.

Ну, а коль скоро человек имеет естественную склонность избегать неудобств, а труд как таковой является неудобством, то люди будут прибегать ко грабежу всякий раз, когда грабёж легче работы. История показывает это довольно ясно, и при таких условиях этого не в силах остановить ни религия, ни мораль.

Когда же прекращается грабёж? Он прекращается, когда становится более неудобным и опасным, чем труд. В таком случае очевидно, что надлежащая цель закона -- употребить мощь его коллективной силы для остановки этой роковой тенденции красть, а не работать. Закон призван всеми мерами защищать собственность и карать хищения.

Однако, как правило, закон создаётся одним человеком или одним классом людей. А так как закон не может действовать без санкции и поддержки господствующей силы, то такая сила должна быть облечена доверием тех, кто творит законы.

Этот факт, в сочетании с фатальной тенденцией, живущей в сердце человека для удовлетворения его желаний с наименьшими усилиями, и объясняет всемирное извращение закона. Таким образом, нетрудно понять, как закон, вместо того чтоб сдерживать несправедливость, становится неодолимым оружием несправедливости. Нетрудно понять, отчего закон используется законодателем для нарушения в той или иной степени среди остальных людей их личной независимости рабством, их свободы репрессиями, а их собственности ограблением. Это делается в пользу особы, творящей закон и соразмерно власти, которой она обладает.

Жертвы узаконенного грабежа

Естественно, люди восстают против несправедливости, жертвами которой они становятся. Поэтому, когда грабёж организован законом в пользу тех, кто творит закон, все ограбляемые классы стараются -- мирными или революционными средствами -- как-то приобщиться к законотворчеству. В зависимости от просвещённости эти ограбляемые классы вольны поставить перед собой одну из двух совершенно разных целей при попытке достигнуть политической власти: они желают либо остановить узаконенное ограбление, либо стать его участниками.

Горе нации, если среди массовых жертв узаконенного грабежа преобладает эта последняя цель, когда они, в свою очередь, овладевают властью, чтобы творить закон!

Пока этого не случилось, меньшинство практикует узаконенное ограбление по отношению к большинству: обычная практика, когда право участвовать в законотворчестве предоставлено лишь немногим лицам. Но затем участие в создании законов становится всеобщим, и тогда люди стремятся уравновесить свои конфликтующие интересы всеобщим ограблением. Вместо того, чтобы выкорчевывать встречающуюся в обществе несправедливость, они делают эту несправедливость всеобщей. Как только ограбленные классы завоёвывают политическую власть, они устанавливают систему репрессий против других классов. Они не упраздняют разрешённое законом ограбление (такая задача требовала бы большей, нежели их собственная, просвещённости). Напротив, они состязаются со своими неправедными предшественниками, участвуя в узаконенном ограблении, даже если это против их собственных интересов.

Похоже, что каждому человеку необходимо пережить жестокое возмездие до наступления царства справедливости -- кому из-за собственной злобы, кому из-за недопонимания.

Результаты узаконенного ограбления

Ничто не сулит обществу большего зла и более крупных перемен, чем превращение закона в орудие ограбления.

Каковы последствия такого извращения? Для описания их всех потребовались бы целые тома. Поэтому нам придётся довольствоваться выделением самых примечательных.

Прежде всего из сознания каждого вычеркивается разница между справедливостью и несправедливостью.

Никакое общество не может существовать без определённого почтения к законам. Самый надёжный путь достичь уважения к законам - сделать их заслуживающими уважения. Когда закон и нравственность противоречат друг другу, то гражданин стоит перед суровой альтернативой: либо утратить свое нравственное чувство, либо расстаться с уважением к закону. Эти два вида зла одинаковы по своим последствиям, и человеку было бы трудно сделать выбор между ними.

Сущность закона -- в поддержании справедливости. В том-то и дело, что в умах людей закон и справедливость суть одно и то же. Мы все сильно расположены поверить в то, что любая законная вещь ещё и справедливо обоснована. Эта вера распространилась столь широко, что многие стали ошибочно полагать, что нечто "справедливо", потому что так говорит закон. Тогда для придания ограблению справедливого и священного облика в сознании множества людей закону необходимо лишь провозгласить и санкционировать его. Рабство, ограничения и монополия находят защитников не только среди тех, кому они выгодны, но и среди тех, кто от них страдает.

Если вас посетят сомнения в моральности этих институтов власти, то найдутся те, кто заявят, что "вы опасный новатор, утопист, теоретик, ведущий подрывную деятельность, вы можете поколебать устои, на которых покоится общество".

Если вы станете читать лекции по морали или по политической науке, то найдутся официальные организации, которые обратятся к правительству с таким ходом мыслей: дескать "эту науку нельзя больше изучать исключительно с точки зрения свободы торговли (гражданской свободы, собственности, справедливости), как это имеет место до сих пор. Эту науку надлежит изучать только с точки зрения фактов и законов, регулирующих французскую промышленность (фактов и законов, противоречащих свободе, собственности и справедливости)", или "занимая финансируемые государством преподавательские должности, профессора должны воздерживаться от того, чтобы хоть в малейшей степени ставить под угрозу уважение к ныне действующему закону". [Из материалов французского Генерального Совета по промышленникам, сельскому хозяйству и торговле (Прим. к английскому переводу).]

То есть, раз существует закон, который санкционирует какие бы то ни было рабство или монополию, угнетение или разбой, то его не стоит даже упоминать. Ведь как же его упоминать, не нанося ущерба уважению, которое он внушает? Мораль и политическую экономию надо изучать с точки зрения этого закона, предполагая, что он должен быть справедлив просто оттого, что это -- закон!

Другая особенность этого трагического извращения закона состоит в том, что оно придаёт преувеличенное значение политическим страстям и ссорам, и политике в целом.

Я мог бы тысячью способами доказать это суждение. Но я ограничусь в целях иллюстрации предметом, в последнее время занявшим умы всех: всеобщим избирательным правом.

Последователи философской школы Руссо, которые считают себя ушедшими далеко вперёд, но которых я считаю отставшими на двадцать веков, не согласятся в этом со мной. Однако, всеобщее избирательное право -- если употреблять это понятие в самом строгом смысле - не является одной из тех священных догм, проверять или сомневаться в которых -- это преступление. В самом деле, можно привести серьёзные возражения против всеобщего избирательного права.

Прежде всего, в слове всеобщее таится вопиющее заблуждение. Например, во Франции 36 млн. жителей. Тогда, чтобы избирательное право было всеобщим, должно быть 36 млн. избирателей. Но и самый расширенный порядок допускает к голосованию лишь 9 млн. Исключаются трое из каждых четверых; и более того, они исключаются четвёртым. Этот четвёртый выдвигает в качестве причины исключения принцип ограниченной правоспособности.

Всеобщее избирательное право, следовательно, подразумевает всеобщее право голоса для тех, кто правоспособен. Но остаётся вопрос: кто правоспособен? Относятся ли к неправоспособным только малолетние, женщины, больные и взрослые, совершившие определённые преступления?

Более пристальное изучение этого предмета показывает нам мотив, по которому избирательное право основывается на предположении недостаточной правоспособности. Мотив состоит в том, что избиратель или голосующий осуществляет это право не ради одного себя, но и ради всех.

В этом отношении самая расширенная и самая ограниченная избирательные системы сходны. Они различны лишь в определении неправоспособности. Здесь различие не в принципе, а именно в степени.

Если, как стараются показать республиканцы из наших нынешних греко-римских философских школ, право голоса даётся при рождении, то со стороны взрослых было бы несправедливостью не допускать к голосованию также и детей. Отчего их не допускают? Оттого, что их заранее расценивают недееспособными. А почему недееспособность -- мотив для исключения? Потому, что не один только голосующий переживает последствия своего голосования, потому, что всякое голосование затрагивает и волнует каждого в целой общности, потому, что члены общности имеют право требовать гарантий, относящихся к действиям, от которых зависит их благосостояние и существование.

Я знаю, что можно было бы сказать в ответ на это, какие возражения могли бы быть. Но здесь не место углубляться в полемику такого свойства. Я склонен лишь отметить, что этот спор о всеобщем избирательном праве (равно как и большинство др. политических вопросов), который подстрекает, возбуждает и опрокидывает народы, утратил бы почти всё своё значение, если б закон всегда был тем, чем должен быть.

В самом деле, если бы закон был ограничен защитой всяких персон, всяких свобод, всякой собственности, если бы закон был не более чем организованным соединением индивидуальных прав на самооборону, если бы закон был препятствием, проверкой, карательной силой против любого угнетения и грабежа, то неужели мы, граждане, стали бы спорить о масштабах права голоса?

Неужели при этих обстоятельствах пределы права голоса ставили бы под угрозу высшее благо -- общественное спокойствие? Неужели исключённые классы отказались бы смирно ждать своего права голосовать? Неужели получившие такое право ревниво охраняли бы свою привилегию?

Когда бы закон был ограничен своими надлежащими функциями, у всех была бы равная заинтересованность в законе. Неужели не ясно, что в таком случае голосующие не могли бы причинить неудобства неголосующим?