1718 мая 2012 года Нижний Новгород 2012 ббк 63. 211 И 91 Редакционная коллегия

1. 
   Кожинов В.В. Пророк в своём отечестве Фёдор Тютчев. М., 2002. С. 149.
   
2. 
   См. комментарии: Тютчев Ф.И. Полное собрание сочинений и письма в 6 томах. Т. 1. М., 2003. С. 283 (Далее: ПСС).
   
3. 
   Тютчев Ф.И. ПСС. Т. 1. С. 2021 (курсив автора – В.Ш.).
   
4. 
   Тютчев Ф.И. ПСС. Т. 1. С. 2225 (курсив автора; выделено мною – В.Ш.). Мета – отглагольное существительное от метить, то есть метка, «цель, предмет, в который кто метит». – Толковый словарь живаго великорусского языка Владимира Даля. 2-е изд., испр. и доп. Т. II. CПб; М., 1881. С. 371.
   
5. 
   В числе первой «череды» был союз афинского царя Эгея и «слепого Певца» (то есть Гомера), певшего ему «гимны». Дальнейшим носителем просвещения был Романский мир, «Феррарской Орел» (Торквато Тассо, 1544–1595) и «Младой Певец» (Камоэнс, 1524–1580). Затем, по Тютчеву, настал черед Англии и Германии с их «двумя гениями», которые стоят «Как светоносны Серафимы…»; «певцы небесные» (Джон Мильтон, 1608–1674; Фридрих Готлиб Клопшток, 1724–1803). См. комментарий: Тютчев Ф.И. ПСС. Т. 1.
   
6. 
   Тютчев Ф.И. ПСС. Т. 1. С. 25 (курсив автора; выделенный курсив мой. – В.Ш.).
   
7. 
   См. стихотворения А.С. Пушкина 1818–1820 гг. «Жуковский», «К Н.Я. Плюсковой», «Орлову», «Вольность», «Деревня». – Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в одном томе. М., 1999. С. 104, 106, 109, 111.
   
8. 
   Королёва Н.В. Тютчев и Пушкин // Пушкин: Исследования и материалы. Т. 4. М., 1962. С. 184.
   
9. 
   Литературное наследство. Федор Иванович Тютчев. Т. 97. Кн. 2. С. 12.
   
10. 
    Там же. С. 12.
    
11. 
    Королёва Н.В. Указ. соч. С. 199200.
    
12. 
    Погодин в дневниковой записи за 30.10.1821 г. писал о разговоре с Тютчевым, свидетельствуя о том, что взгляды известного консервативного мыслителя Шатобриана, осудившего Революцию, встречали сочувственное внимание Тютчева. – См.: Литературное наследство. Т. 97. Кн. 2. С. 13 (курсив мой. – В.Ш.).
    
13. 
    Тютчев Ф.И. ПСС. Т. 1. С. 27.
    
14. 
    Королева Н.В. Указ. соч. С. 200.
    
15. 
    Дельвиг А.А. Стихотворения. М.; Л, 1963. С. 122123.
    

Эволюция старообрядчества является одной из значимых тем отечественной истории. Несмотря на это, вопрос о правительственной политике в отношении старообрядчества в исторической науке XIX–XXI вв. затрагивался фрагментарно.

Важнейшими источниками, которые позволяют рассмотреть нормы права, регламентировавшие положение старообрядцев и их развитие являются законодательные акты Полного собрания законов Российской Империи (ПСЗ).

С XVIII в. начинается интенсивный рост законодательного массива, что становиться политической проблемой для царствующих особ, начиная с Петра I. Систематизация законодательства оставалась одной из важнейших проблем. Прежде чем приступить к изданию свода действующих законов, необходимо было иметь Полное собрание законов, отсутствие которого так парализовало кодификационные труды предшествовавших царствований, когда не только частные лица, но даже правительственные места часто находились в неизвестности о составе содержания действующего права. В состав Полного собрания законов должны были войти все отмененные и действующие узаконения, изданные с 1649 г., а также судебные решения, имевшие принципиальное значение. В 1826 г. по указу Николая I (1825–1855 гг.) было создано Второе Отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии и в соответствии с планом М.М. Сперанского было начато составление Полного собрания законов Российской Империи.

Работа по составлению ПСЗ продолжалась с 1826 г. по 1830 г., и в 1830 г. было издано первое собрание ПСЗ за период с 1649 г. по 1825 г. он состоял из 45 томов, в него вошли 309920 актов, подробные хронологические и предметные указатели. Второе собрание выпускалось ежегодно с 1830–1884 гг. и содержало более 60000 законодательных актов за период с 1825–1881 гг., состояло из 55 томов. Третье собрание выходило ежегодно до 1916 г., включает более 40000 актов с 1881 г. до 1913 г., состояло из 33 томов. Акты внутри собраний имеют сквозную нумерацию, каждое собрание состоит из двух частей: первая содержит тексты законов, а вторая – разного рода прилагаемые материалы (штаты, табели, финансовые росписи), что делает работу с ПСЗ очень удобной. ПСЗ Российской Империи является монументальным памятником русского права; последовательным и наиболее точным изданием законодательных актов за весь охватываемый публикацией период.

ПСЗ включает все разновидности законодательных актов дореволюционной России: манифесты, положения, уложения, уставы, рескрипты, именные указы и прочие. Во все издания ПСЗ не включались акты церковного управления, а также законодательные акты, касающиеся императорского двора и придворного ведомства вообще (из-за нежелания огласки) [1].

Сила и действие ПСЗ распространялась на все устройство государственной и общественной жизни. Под пристальным вниманием правительства, в исследуемый период, находилось старообрядчество. Составной частью кодифицированной работы XIX в. было приведение в соответствие и законодательства о старообрядцах.

Правление Николая I характеризовалось усилением репрессивных мер по отношению к «раскольникам». В период царствования Николая Павловича в состав Второго ПСЗ вошло около 100 законодательных актов о старообрядцах. Это были и положения, и уложения, и именные указы, которые преимущественно носили характер ограничительный, запретительный, карающий.

Основой взаимоотношений государства со старообрядчеством должно было стать положение, что «раскольники» не преследуются «за мнение их о вере», но по указам 1825 г. [2], 1826 г. [3], 1836 г. [4] им запрещалось совращать или склонять кого-либо в раскол, чинить какие-либо дерзости против православной церкви или священнослужителей и вообще уклоняться от законных правил [5]. За старообрядцами устанавливался строгий надзор, входивший в обязанности гражданского губернатора, который содействовал «Православному духовному начальству в охранении прав церкви и незыблемости сомой веры, наблюдая тщательно, чтобы… расколы не были распространяемы… в губернии» [6].

Указом от 17 сентября 1826 г. старообрядцам запрещалось «строить вновь ничего похожаго на церкви» [7], но разрешено было «церкви и молитвенные дома оставить в настоящем их положении, не делая им притеснений» [8], построенные до этой даты. В 1836 г. «староверам» воспрещалось «обращать крестьянские избы в старообрядческие молельни и устраивать в оных престолы» [9].

Закон от 31 декабря 1842 г. содержит требование, чтобы выбранные к общественным должностям лица предварительно давали подписки о том, «что они не принадлежат ни к какой из раскольнических сект» [10]. Таким образом, старообрядцам было отказано в возможности нести государственную службу, они не могли продвигаться по лестнице Табели о рангах [5]. Политика недопущения старообрядцев на должности городского самоуправления продолжалась на протяжении всего царствования Николая I [11].

В 1854 г. последовало правительственное распоряжение, имевшее целью склонить к единоверию старообрядческое купечество, то есть нанести удар по наиболее состоятельной части старообрядчества и лишить его своих благодетелей [5]. Так, было объявлено, что с 1 января 1855 г. «староверы» лишаются права записи в купечество. Согласно высочайшего повеления, при объявлении купеческих капиталов предписывалось «требовать от предъявителей свидетельства о принадлежности их к православной церкви безусловно или на правах единоверия; не представившим таковых – выдать торговые свидетельства по гильдиям на временном праве» [11]. Таким образом, лишение права внесения капитала вело к лишению сословных привилегий и к выполнению рекрутчины с ее 25-летним сроком службы. Также ранее, в 1843 г., выходит высочайшее повеление запрещающее выдавать «скопцам торговых свидетельств и паспортов на отлучки» [12]. Подобные правительственные распоряжения были частью единого плана насильственного обращения старообрядчества в единоверие.

В период правления Николая I раскольничьи браки не признавались «за браки законные» [13], а дети старообрядцев являлись незаконнорожденными; старообрядцам запрещалось приобретать недвижимость и землю [14], вступать в купеческие гильдии [15], приписываться к городским обществам [16], и даже записываться в цех иконописцев [17].

Указы и положения по расколу носили не только ограничительный и запретительный характер, но и карающий. В этот период не проводилось физических расправ со старообрядцами, их не сжигали «в деревянном срубе», но они в полной мере ощутили давление государственного аппарата империи.

Самое строгое наказание старообрядцев «изобличенных в распространении своей ереси и привлечении к оной других, также в соблазнах, буйств и дерзостях против церкви и духовенства православной веры предавались суду. Признанного по суду виновным… отдавать, буде годен, в солдаты…, а при неспособности к оной… и женщин отсылать для водворения в Закавказские провинции» [18] и в Сибирь на поселения с изъятием имущества. Срок ссылки определялся судом, но ссылка становилась безвозвратной, если совращение в раскол было повторным [18].

В отношении совратившихся из православия в раскол предусматривались только «наставления и увещания» местным духовенством, если возникала необходимость совратившихся вызывали в духовное правление. Вернувшиеся в православие не подвергались преследованиям, о тех же, для кого эти меры оказывались безрезультатными, сообщалось гражданскому начальству, то есть они попадали под надзор полиции [19].

Если же священнослужитель отступил от православия, то наказание определялось степенью распространения им «ложных мнений» и наличием у проповедника «какого-либо противозаконного злого намерения». «За распространение учения, несогласованного с… правилами Церкви, наказывается или обыкновенным; или же строгим выговором, или… отрешением от должности» [20].

По указу от 15 марта 1832 г. все «приговоры судебных мест по всем вообще делам о совращенных и совратителях… представлялись… в Правительственный Сенат, который по каждому такому делу будет требовать предварительно заключения от Министерства Внутренних Дел» [21]. Таким образом, все дела по «раскольникам» строго контролировались правительством.

В предшествующий период, в царствование Александра I (1801–1825 гг.), продолжалась либеральная политика Екатерины II (1762–1796 гг.) и Павла I (1796–1801 гг.) по отношению к старообрядцам. В циркулярном письме всем губернским начальникам от 19 августа 1820 г. задачи правительства в отношении старообрядчества формулировались следующим образом: «Раскольники не преследуются за мнения их секты, относящиеся до веры, и могут спокойно держаться сих мнений и исполнять принятые ими обряды, без всякого, впрочем, публичного оказательства учения и богослужения своей секты… ни под каким видом не должны они уклоняться от наблюдения общих правил благоустройства, законами определенных» [22]. Ослабление государственного контроля и внимания к старообрядчеству в результате привело к активности старообрядцев во всех сферах общественной жизни и распространению основных идей раскола. С началом правления Николая Павловича были забыты все помыслы о реформах. Старообрядцы были лишены всех льгот, предоставленных прежними царями: гражданских прав, возможности строить церкви, и открыто совершать в них богослужение. С каждым годом стеснительные меры против старообрядцев только увеличивались.

Правовая система носила ограничительно-запретительный и карающий характер. Сам факт вхождения данных юридических норм в уголовное законодательство явился следствием того, что старообрядчество в России было гонимой религией, а по закону господствующей признавалась только одна Православная Церковь [23].

Политика и практика правительственной власти по отношению к старообрядчеству представляют особый интерес именно сейчас, когда остро встают вопросы веротерпимости, взаимодействия государственной власти и Русской Православной Церкви с другими конфессиями, выработки правовых механизмов, регулирующих межконфессиональные отношения наметившегося процесса соединений всех ветвей русского православия [24].

Благодаря ПСЗ можно проследить развитие законодательства в тот или иной период, в частности, законодательства по расколу, исследование которого позволит сделать вывод о государственном положении старообрядчества в Российской Империи.

М.М. Сперанский был убежден, что «история государства без познания законов не может иметь ни ясности, ни достоверности… Полное Собрание Законов есть первый, основной камень во всем составе их усовершенствования» [25].

Примечания

1. 
   Советская историческая энциклопедия. М.: Советская энциклопедия. Под ред. Е.М. Жукова. 1973–1982.
   
2. 
   ПСЗ (1825–1881) Т. XL № 30436 а.
   
3. 
   ПСЗ Т. I № 393. С. 530.
   
4. 
   ПСЗ Т. XI № 8772. С. 36; № 8877. С. 122.
   
5. 
   Обухович С.А. Старообрядческое купечество Самарской губернии // Вестник Волжского университета имени В.Н. Татищева. Сер. «История». Вып. 7. – Тольятти: Изд. ВУиТ, 2005. С. 145.
   
6. 
   ПСЗ Т. XII № 10303. § 32. С. 370.
   
7. 
   ПСЗ Т. I № 584. С. 946.
   
8. 
   ПСЗ Т. I № 584. С. 946.
   
9. 
   ПСЗ Т. XI № 9107. С. 446.
   
10. 
    ПСЗ Т. ХХ Прибавление к Т. XVII № 16397 а.
    
11. 
    Латыпов И.Р. Отношения старообрядчества Казанской губернии с государством в период правления Николая I // Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 22 (237) История. Вып. 46. С. 89–92.
    
12. 
    ПСЗ Т. ХХ Прибавление к Т. XVIII № 17218 а.
    
13. 
    ПСЗ Т. II № 1257. С. 626.
    
14. 
    ПСЗ Т. XXII № 21639. С. 784.
    
15. 
    ПСЗ Т. ХХIII № 22158. С. 228.
    
16. 
    ПСЗ Т. ХХVI № 25855. С. 194.
    
17. 
    ПСЗ Т. ХХ № 18590. С. 78.
    
18. 
    ПСЗ Т. V № 4010. С. 169.
    
19. 
    ПСЗ Т XVI № 14409. С. 221.
    
20. 
    ПСЗ Т VII № 5870. С. 984.
    
21. 
    ПСЗ Т VII № 5231. С. 140.
    
22. 
    Цит. по: Вургафт С.Г., Ушаков И.А. Старообрядчество. Лица, события, предметы и символы. Опыт энциклопедического словаря. М., 1996. С. 14
    
23. 
    ПСЗ Т. ХVI № 14409, С. 222.
    
24. 
    Савенкова С.Р. История развития правительственной и церковной политики по старообрядчеству в России с 1667 по 1800 гг. : Дис. ... канд. ист. наук : 07.00.02 : Н. Новгород, 2005. РГБ ОД, 61:05–7/389.
    
25. 
    ПСЗ (1649 – 1825) Т. I. Предисловие. С. 17.
    

Намерение подготовить и издать сборник воспоминаний о русском революционере-народнике, классике российского анархизма Михаиле Александровиче Бакунине – легендарном человеке удивительной трагической судьбы, возникло довольно давно и перешло мне как бы по наследству. Впервые эту мысль высказала Наталья Михайловна Пирумова [1]. Она даже подготовила совместно с одним их своих аспирантов небольшой список работ, которые должны были войти в этот сборник. Однако свершить намеченное ей так и не удалось. Список попал в руки Владимира Ивановича Сысоева – тверского краеведа, выпустившего несколько небесталанных книг о семействе Бакуниных [2]. У нас с Владимиром Ивановичем сложились весьма доверительные дружеские отношения и тоже появилось намерение подготовить такой сборник воспоминаний. Но в последнем нашем разговоре в конце 2009 г. мой тверской коллега, передав разработки Пирумовой, сказал, что не сможет мне дальше помогать, поскольку ни на что не хватает времени. Владимир Иванович ушёл из жизни в первых числах января 2010-го так же стремительно, как и жил, завещав мне исполнить совместно подготовленные планы…

Можно было бы пойти тем же путём, что А. Ленинг, более того – просто перевести его книгу, сверив тексты с русскоязычными источниками (подобным образом, очевидно, и поступили упомянутые выше европейские издатели). Но нам идея сборника видится иной: взять за основу не хронологию (хотя полностью от неё трудно отказаться), а именно динамику развития неординарной личности Бакунина, выражающуюся в эволюции его взглядов и в соответствующих поступках. По темпераменту М.А. Бакунина можно отнести к холерикам-экстравертам, что выражалось в изменчивости его настроения, неустойчивом отношении к окружающим, а иной раз – в парадоксальном, с точки зрения окружающих, поведении.

Большой пласт источников о жизни и творчестве Михаила Александровича – переписка с родственниками и друзьями. Эпистолярное наследие такого рода, касающееся периода становления личности и возмужания Мишеля Бакунина, мы находим в изданных А.А. Корниловым, Ю.М. Стекловым и В.П. Полонским фолиантах. В 1930 г. в "Каторге и ссылке" Е. Корниловой опубликован целый ряд интересных в этой связи писем [8], охватывающих довольно длительный исторический период. Сюда же примыкает и публикация в том же журнале в 1932 г. писем жены Бакунина – Антонины Квятковской [9], относящихся к завершающим годам жизни русского революционера-бунтаря.

Во второй половине 1830-х гг. после ухода с военной службы в отставку М.А. Бакунин становится постоянным посетителем различных литературных салонов, гостиных, кофеен, активно участвует в работе кружка Н. В. Станкевича. В эти годы философские поиски смысла бытия приобретают у будущего классика анархизма особую энергию. При этом он не просто пассивно созерцает, вдумываясь в логику философских систем Фихте или Гегеля, а с силой убеждает других, проповедует, витийствует, доказывая и увлекая слушателей. Воспоминания о Бакунине этих лет особенно интересны для понимания, каким образом формировалось его мировоззрение, пока ещё далёкое от отрицания государственности и власти. Среди многих эпистолярных источников особое значение имеют письма В. Г. Белинского, близкого в то время друга и сподвижника. Характер "неистового Виссариона" не уступал по силе бакунинскому, а потому наблюдение за их динамично меняющимися взаимоотношениями – наиувлекательнейшее чтение. В последних двух томах полного собрания сочинений и писем В. Белинского (М., 1956) собрано 23 письма к М. Бакунину периода 1837–1840 гг. Из контекста публикаций определено ещё 5 утерянных писем к нему же. Вместе с тем Белинский давал яркие характеристики своему другу и его поступкам в целом ряде писем к другим адресатам: В.П. Боткину, Н.В. Станкевичу, Н.А. Бакунину, А.П. Ефремову, А.В. Анненкову. Всего нами выявлено около 30 таких писем.

К 1839 г. относится знакомство М.А. Бакунина с А.И. Герценом, дружба с которым наполнила особым колоритом жизни обоих русских революционеров-изгоев, став, в какой-то степени отражением двух сторон всего революционного движения: постепенного развития путём настойчивой пропаганды освободительных идей среди просвещённых масс и скачкообразного, более энергичного "подталкивания" ситуации, бунтующего народа к быстрой ломке отжившего и построения качественно нового общественного строя… Известна опубликованная отдельным изданием переписка Бакунина с Герценом и Огарёвым [10], а также эпистолярные источники в собраниях сочинений А.И. Герцена [11] и в ряде выпусков "Литературного наследства" [12]. Здесь же можно найти не только высказывания Александра Ивановича и Николая Платоновича в отношении своего громогласного друга, но и воспоминания других лиц о М.А. Бакунине, в частности: Н.А. Герцен, Н.В. Альбертини, В.И. Кельсиева, Ф.Н. Львова, Л.И. Мечникова и др. И, конечно же, Бакунин стал одним из героев эпического произведения Герцена "Былое и думы", к нему же были обращены "Письма к старому товарищу", многое объяснившие в непростых взаимоотношениях друзей, бывших какое-то время единомышленниками.

Дружба М.А. Бакунина с великим русским писателем И.С. Тургеневым тоже не была столь уж ровной и длительной. Тем не менее познакомившись в Берлине в 1841 г. Иван Сергеевич некоторое время жил в одной квартире с Мишелем, а потом не раз, будучи в России, гостил у семейства Бакуниных в Прямухино. Преданный свободолюбивым идеям деятельный революционер-агитатор часто становился прототипом героев литературных произведений Тургенева. Однако воспоминаний о своём мятежном друге Иван Сергеевич не оставил, ответив как-то на предложение одного из издателей буквально следующее: "Получив Ваше письмо, я хотел написать для Вашего сборника свои воспоминания о Бакунине. Но опять-таки наши цензурные условия не позволили бы осветить личность Бакунина объективно и справедливо, как я его вообще знал и понимаю. Я не хочу восхищаться им и его учением, но не могу всецело ругать его и порицать все его мысли. Так и пришлось оставить мысль написать это" [13].

В период своего первого пребывания за границей М.А. Бакунин познакомился и даже близко сошёлся со многими известными западными философами, писателями, композиторами, деятелями революционного движения. В широкий круг его общения входили: В. Вейтлинг, А. Руге, А. Беккер, Г. Гервег, П. Леру, Л. Блан, П.-Ж. Прудон, А. Рейхель, Р. Вагнер и многие другие. В марте 1844 г. Мишель во время своей поездки в Париж встретился на одном из собраний с Карлом Марксом. Начиналось это знакомство дружбой на основе совпадения взглядов на социальное развитие и взаимовыгодном сотрудничестве. Однако в дальнейшем (в 1860-е гг.) эти отношения существенно поостыли и, в конечном счёте, превратились в открытое противодействие и вражду, фактически приведшие к трагическому расколу I-го Интернационала осенью 1872 г. Эпистолярное наследие основоположников марксизма [14], а также документы и материалы о деятельности Международной организации трудящихся [15] являются богатым источником информации для изучения динамики и всего колорита отношений к М.А. Бакунину, содержат воспоминания и разного рода оценки его личности и поступкам. Сюда следует отнести и мемуары сторонников русского революционера-бунтаря, в частности, многотомные воспоминания Дж. Гильома, частично переведённые и изданные на русском языке [16].

Активное участие М.А. Бакунина в европейских революциях 1848 г. также нашло отражение в целом ряде воспоминаний, в числе которых (помимо приведённых выше) можно упомянуть мемуары С. Борна [17], К. Грюна, А. Реккеля, Ю. Фребеля, К. д'Эстера, Э. Кейля, Ф. Кюрнбергера, Ф. Любояцкого [18] и др.

Наиболее драматические годы тюремного заключения, ссылка в Сибирь и побег Бакунина в 1861 г. весьма скупо освещены в мемуарной литературе. Здесь можно встретить (по понятным причинам) лишь отдельные упоминания о посещении родственниками М.А. Бакунина, заключённого в Петропавловской крепости, о сложных взаимоотношениях с М.В. Петрашевским и его сторонниками, о скандальной истории с Иркутской дуэлью, о женитьбе Михаила Александровича на молоденькой польке. Немного подробнее описывается побег [19]. Дальнейшее кругосветное путешествие Бакунина через Японию и Америку в Англию остаётся малоизвестной страницей биографии русского революционера. Доступны лишь небольшие публикации в англоязычной научной литературе [20] со ссылками на архивные источники…

Гораздо шире освещены в литературе, в том числе мемуарной, последние годы жизни нашего героя, принимавшего в 1860–1870-е гг. самое непосредственное участие в западноевропейском революционном движении. Это, кроме упомянутой деятельности в I Интернационале, и безуспешные попытки поднять народные массы на севере и юге Европы, направив бунтующих на разрушение отжившего во имя творческого созидания анархического идеала. Среди мемуаристов этого периода особого внимания заслуживают воспоминания как сподвижников и продолжателей революционного дела М. А. Бакунина, так и ему сочувствующих – М.П. Сажина, З.К. Ралли-Арборе, В.К. Дебагория-Мокриевича, К. Кафиеро, А. и М.К. Рейхель, Л.И. Мечникова, Е.Ф. Литвиновой, А.В. Баулер [21] и др.

Краткий обзор литературных источников жизни и деятельности М. А. Бакунина, приведённый в настоящей публикации едва ли не телеграфным стилем, имеет целью привлечь внимание современного исследователя к проблемам бакуниноведения и планам крупного издательского проекта, а также в канун 200-летия со дня рождения основоположника российского анархизма (май 2014 г.) – мобилизовать усилия отечественных и зарубежных учёных, не равнодушных к данной теме, на новые плодотворные творческие изыскания.