Примечания Армашов В.М., Рязанцев В.А

1. 
   Армашов В.М., Рязанцев В.А. Разработка аппаратуры дистанционного обнаружения ядерных боеприпасов морского базирования // «Кто владеет прошлым  владеет будущим». Сборник материалов IV конференции по истории разработок ядерного оружия.  Саров: РФЯЦ-ВНИИЭФ, 2002.
   
2. 
   Тремасов Н.З. Назначение отменяется, позвоните по телефону (записки главного конструктора радиоэлектронных систем ядерного оружия).  Н. Новгород: Нижполиграф, 2000.
   

Известно, что историю можно рассматривать трояко. Во-первых, это нечто объективное, совокупность событий и фактов, из которых складывается жизнь человечества. Эта история доступна нам в своих вещественных памятниках. Можно спорить, кто, когда, как и зачем строил пирамиду Хеопса, но она есть, и она из прошлого. Во-вторых, историю можно рассматривать как нечто субъективное, то есть как преломление объективной реальности в сознании авторов письменных текстов. Эти тексты можно разделить на две группы: источники и интерпретации, созданные на базе источников. Интерпретации истории в свою очередь делятся минимум на три группы: научные (монографии, статьи, исследования), художественные (романы, повести, поэмы) и учебные. При этом грань, отделяющая источники от их научных или художественных интерпретаций, достаточно условна и подвижна. Так, Плутарх писал свои «Сравнительные жизнеописания» как интерпретацию истории, а со временем они стали восприниматься как источник. В-третьих, существует история как ремесло, то есть сумма определенных умений и навыков, необходимых для создания новых интерпретаций.

Следует отметить, что именно интерпретации в настоящее время лежат в основе школьного исторического образования, а источники используются в нем лишь от случая к случаю, что же касается ремесла историка, то обучение ему происходит только на ступени высшего образования, причем из рук в руки – от научного руководителя – к студенту. Между тем с 1993 г. начался переход к концентрической системе школьного исторического образования. Основная идея второго концентра определяется как «изучение нового материала и углубление на более высоком проблемно-теоретическом уровне ранее изученного» [1]. Однако эта идея так и осталась нереализованной ни в новых программах, ни в новых учебниках. Проблему вскрыл переход к ЕГЭ: большинство учащихся не справляется с заданиями блока С, где предусматривается работа с историческими документами. Поэтому на уровне второго концентра требуется обучение ремеслу историка, в первую очередь работе с историческим источником. Для этого традиционные учебники по истории нужно дополнять хрестоматиями, которые в старших классах мало используются в учебном процессе, да и мало издаются в последние годы. Больше внимания нужно уделять самостоятельной исследовательской работе по истории, неотделимой от работы с историческим источником. В Нижнем Новгороде значительная часть учащихся приобщается к ней через участие в НОУ «Эврика». Но как показывает многолетний опыт руководства секциями этого общества, значительная часть учителей не уделяет должного внимания работе с историческим источником, не понимая разницы между исследовательской работой и простым рефератом.

Примечания

1. История. 10–11 классы. Программно-методические материалы. М., 1999. С. 10.

Изучение народной традиции опирается на множество различных методов, одним из которых является интервью. Не смотря на субъективность сообщений респондента, материалы интервью, особенно в сравнении с уже накопленной источниковой базой, могут послужить ценным «каналом» информации. В свете отражения состояния современного марийского традиционализма, в частности жреческого компонента, определенный интерес представляют материалы интервью с адептами автохтонных верований мари.

Современные служители культа играют определенную роль в общественно-политической сфере жизни социума. Так при инаугурации президента республики Марий-Эл Вячеслава Кислицина его «благословили православный священник и языческий жрец» [1]. Верховный карт республики Марий Эл А.И. Таныгин в одном из интервью относит себя к статусу религиозного руководителя, которые в том числе присутствуют на инаугурации Президента республики [2]. Эта ситуация усиливается тем, что с 90-х годов набирают позицию автохтонные верования мари. Как отмечают исследователи, во время «правления» Кислицына «национальной народной вере» был присвоен статус «традиционной религии» [1]. В значительной степени это способствовало открытию и функционированию различного рода общественных, религиозных организаций: «Марий ушем» (Союз мари), «У вий», «Кугезе мланде», «Марийская традиционная вера» (МТР) и других [3, 4, 5].

Определенного внимания заслуживает интервью с Верховным картом республики Марий-Эл – Александром Ивановичем Таныгиным, взятое у него в 2007 году. Интервьюер дает своему респонденту следующую внешнюю характеристику: «…невысокий мужичок в деревенской треухе и фуфайке. Лишь борода придает сходство с виденным ранее фото в календаре» [2]. Привлекает внимание «простой» вид жреца, вероятно это подчеркивает близость Таныгина к марийскому народу. Сакральную должность служителя культа автор определил как «Онаенг». В этнографическом справочнике Л.С. Тойдыбековой отмечается, что главного жреца избирал «Совет картов», который исполнял свои обязанности определенный срок, «но чаще пожизненно» [6, 7]. Несмотря на выборность рассматриваемой религиозной «должности», Александр Иванович указывает на наследственную преемственность – переход жреческих функций от отца к сыну [2]. Вместе с тем респондент не отрицает и волю народа – «односельчане попросили». Данный факт может также свидетельствовать о наличие у жрецов определенного сакрального «авторитета». Эту точку зрения разделяет и сам Александр Иванович: «Все карты – обычные жители… <…> это самые уважаемые жители своих деревень и сел. <…> И они также не получают никаких денег за исполнение своих обязанностей» [2]. Последний факт (традиция), касающийся финансового вознаграждения, прослеживается и у других представителей финно-угорской группы, в частности удмуртов [8, 9]. Привлекает внимание наличие возможности совмещения картами жреческих функций с знахарскими, что отмечает в интервью Таныгин. Следует отметить, что научное сообщество в отношении данного вопроса точного ответа дать не может. В силу специфики рассматриваемого института, некоторые исследователи считают недопустимым сосредоточение в одних руках сразу нескольких культовых, сакральных «должностей» [10].

Особый интерес представляет и интервью немецкой журналистки Анн Дорит Бой с А.И. Таныгиным (2010 г.). Он так трактует процесс становления марийского жреца: «В принципе картом может стать любой. Нужно пользоваться уважением в общине и чтобы люди тебя выбрали». Последнее не коррелирует с точкой зрения респондента высказанной ранее (интервью 2007 года). Интервьюер отмечает: «Специального образования не существует, старшие жрецы передают свои знания о мире богов и о традициях молодым. Учитель Александра Таныгина якобы обладал даром предвидения и мог предсказать, что в будущем ждет марийский народ и все человечество» [11]. Карт Сенурского района республики Марий-Эл Вячеслав Мамаев, характеризуя современное состояние института жрецов, также отмечает: «Чтобы человек прочел книжицу и стал картом – так не бывает. Надо иметь нужные знания и определенную энергетику. У многих картов была нужда выбрать этот путь, иногда их к этому подталкивало какое-то несчастье, случившееся в их жизни» [12]. Не менее интересные данные приводит марийский карт Алексей Изергович Якимов: «Карт-то у нас он не как духовное лицо, семинарий не кончал, а всё в семье. Я свое призвание и многое чего знаю, во сне увидел. Пока во сне не увидишь — не быть тебе картом» [13].

Таким образом, информационный «пласт» полученной информации свидетельствует, что основные положения материалов интервью с вышеприведенными служителями культа в основе своей совпадает с точкой зрения исследователей народной марийской веры, предшествующих столетий. Несмотря на наличие элементов наследственности, жреческий институт мари, как в прошлом, так и в настоящем представляет собой открытую, не замкнутую систему. Однако привлекает внимание отсутствие в некоторых ответах интервьюируемых словосочетания «выбран общиной». Возможно, это свидетельство стремления некоторых картов к обособлению, выделению, возвеличиванию своей роли в религиозной жизни мари. Отметим, что материалы интервью с адептами «этнорелигии» могут послужить ценным источником информации, освещающим тенденции развития современного жречества, марийского в частности.

1. Кнорре Б., Константинова Е. Марийская народная вера и борьба за национальные интересы в последнее 10-летие.

URL: http://www.portal-credo.ru/site/?act=lib&id=2793 (дата обращения: 06.10.2011).

2. Верховный карт республики Марий Эл рассказывает о своей вере.

URL: http://www.nnover.ru/life/interest/?mi_id=57326

(дата обращения: 06.10.2011).

3. Филатов С. Языческое возрождение – поволжская религиозная альтернатива. URL: http://www.archipelag.ru/authors/filatov/? library=1469 (дата обращения: 25.01.2010).

4. Шнирельман В.А. Неоязычество и национализм (восточноевропейский ареал). URL: http://www.kolhida.ru/index.php3?path=_etnography/arts/&source=05 (дата обращения: 24.01.2010).

5. Щипков А.В. Во что верит Россия. Религиозные процессы в постперестроечной России. Курс лекций. Изд-во: РХГИ. СПб., 1998.

URL: http://www.religare.ru/article7169.htm (дата обращения: 25.01.10).

6. Тойдыбекова Л.С. Марийская мифология. Этнографический справочник. Йошкар-Ола. 2007. С. 100.

7. Смирнов И.Н. Черемисы. Историко-этнографический очерк. Казань, 1889.

8. Верещагин Г. Остатки язычества у вотяков. Вятка, 1895.

9. Риттих А.Ф. Материалы для этнографии России. Казанская губерния. Казань, 1870. Т. 2.

10. Васильев В.М. Материалы дл изучения верований и обрядов народа мари. Краснококшайск. 1927.

11. Анн Дорит Бой. Последние язычники Европы // GEO, 2010. Апрель.С. 88.

12. Попов Ю. Марийская традиционная религия перерастает национальные рамки 09.11.2009 URL: http://www.finugor.ru/?q=taxonomy/term/10

(дата обращения: 13.07.2010).

13. Минц Л. Священные рощи мари URL:http//www.vokrugveta.ru/vs/article/998/ (дата обращения: 25.02.2010).

ВОЛЖСКАЯ БУЛГАРИЯ ДОМОНГОЛЬСКОГО ВРЕМЕНИ

В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ: ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ПРИ ДЕФИЦИТЕ ПИСЬМЕННЫХ ИСТОЧНИКОВ
Виноградов А.С.

(ННГУ им. Н.И. Лобачевского)

Волжская Булгария — раннее крупное государственное образование на Волге, без изучения которого невозможно исследование этнических и культурных процессов Поволжского региона. В силу своего географического положения и уровня социального развития она оказало значительное влияние не только на своих ближайших соседей, но в том числе и на Северо-Восточные области Древней Руси. Вместе с тем, мы должны признать, что в настоящее время наше знание об историческом прошлом этого государства развивается сейчас как бы экстенсивно, только за счет открытия новых археологических источников без качественно нового, углубленного переосмысления всей совокупности полученных ранее данных. Это обстоятельство делает перспективным историографический обзор с целью поиска перспективных направлений исследования.

Развитие любого научного знания не может быть однородным. На этот процесс влияют как новые открытия и способы организации исследователей, так и социальные изменения самого общества. Особенно остро это отражается в динамике развития гуманитарного знания, на которое влияла не только возможность широкой интерпретации имеющихся фактов, но и идеология. Кроме того исследование истории волжских булгар осложнялось скудостью письменных источников. Между ними и населением, живущим сейчас на их территории, имеется большой культурный разрыв. Булгария была завоевана монголами, а потом Волго-Камский регион вошел в состав Московского государства, что привело к гибели булгарской культуры и людей, ассоциировавших себя с ней и стремящихся сохранить определенную историческую память. До нас не дошло не одного произведения булгарских авторов, хотя мы имеем сообщения об их существовании. От языка этого народа осталось только несколько десятков слов [1, с. 108109]. Все это предопределило на начальном этапе ослабленный интерес к булгарской истории и последующее ее исследование в тесной связи с историей Древней Руси, что было обусловлено как близкими контактами обоих государств, так и возможностью каких-то выводов по аналогии с более изученными древнерусскими материалами.

Первый этап изучения истории Волжской Булгарии можно отсчитывать с начала XVIII века. В это время происходят масштабные реформы бюрократического аппарата. Стремительно растет число людей со светским образованием. Реорганизуется архивное дело. Вместе с этим появляются первые археологические коллекции и составляются описания крупнейших археологических памятников Волжского государства (Биляр, Болгар, Елабужское городище). Предпринимаются попытки их исследования, которые носили скорее характер кладоискательства (распоряжения Петра I о восстановлении «Белой палаты» на Болгарском городище, исследования Н.П. Рычкова, П.С. Палласа, И.И Лепихина) [6, с. 10]. В 1804 г. был учрежден Казанский государственный университет, что значительно упорядочило археологические изыскания.

Вместе с тем целенаправленное изучение именно Волжской Булгарии представляло значительные трудности. В трудах В.Н. Татищева, Н.М. Карамзина, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского это государство только упоминается. Первые специальные публикации по истории волжских булгар выходят только в начале XIX века (Д.А. Френ «О новейшей монархии волжских булгар» (1816). В течение XIX века появляется еще ряд исследований исторического и источниковедческого характера: Д.А. Хвольсон «Известия о хазарах, буртасах, булгарах, мадьярах, славянах и Руссах Абу-Али Ахмеда бен Омара ибн-Даста» (1869), А.А. Кунин, В.А. Розен «Известия ал-Бекри и других авторов о Руси и Славянах» (1869), сборник статей «Россия и Азия» (1876). Тем не менее они ни по глубине содержания, ни по анализу имеющихся данных не могли сравниться с работами, посвященными истории Древней Руси, что объяснялось как скудостью источников и сложностью их интерпретации, так и социально-философскими представлениями самих исследователей. Долгое время бытовали представления о булгарах как о миролюбивых торговцах, терпевших набеги своих соседей. Качественно новый уровень в исследовании проблемы связан с работой С.М. Шпилевского «Древние города и другие булгаро-татарские памятники в Казанской губернии», подготовленной к IV археологическому съезду. Эта работа по сравнению с предыдущими вобрала в себя все достижения науки того времени. Автор верно определил местоположении ряда болгарских городов и дал общую характеристику социального устройства и хозяйства волжских булгар [4, с. 167].

Накопление новых археологических данных и углубленное изучении материальной культуры позволило приступить к созданию специальных работ, посвященных социальному устройству булгарского общества и его этногенезу (А.П. Смирнов «О возникновении государства волжских булгар» (1938) и В.Ф. Смолин «К вопросу о происхождении Камско-Волжских булгар» (1921). Весь фонд прежде накопленных знаний был заново пересмотрен в свете формационной марксистской теории и материалистического подхода к истории. Появление новых археологических данных удачно совпало с открытием в середине 30-х гг. «Мешхедской рукописи», содержащей в себе записки Ахмеда ибн-Фадлана, багдадского посла, посетившего Булгарию в начале X века. Итоги этого этапа наиболее ярко и полно отразились в работах А.П. Смирнова «Очерки по истории древних булгар» (1940) и «Волжские Булгары» (1951), которые не утратили своей актуальности и в настоящее время. Новый содержательный письменный источник, изучение материальной культуры и активное использование методов естественных наук позволили автору описать общество и быт волжских булгар в домонгольское время на фоне их политической истории.

Количество людей, профессионально изучающих историю волжских булгар, значительно увеличилось. В их среде стали появляться кружки, вынашивающие и отстаивающие свои взгляды на спорные проблемы булгарской истории (вопросы о столице государства, его границах, характере социальных отношений). Наиболее яркими и заметными среди них стали группы ученых, организовавшиеся в Казанском Институте языка, литературы и истории им. Г. Ибрагимова (А.Х. Халиков, Ф.Ш. Хузин, С.В. Валиулина) и в Москве вокруг А.П. Смирнова (Г.А. Фёдоров, О.С. Хованская, А.М. Ефимова, Р.Г. Фахрутдинов). Конечно, география расселения историков-булгароведов была значительно шире, но эти кружки собрали вокруг себя наиболее ярких исследователей и проявили себя очень острой полемикой доходившей порой до игнорирования альтернативных точек зрения.

Наиболее ярко характеризует этот историографический период работа Р.Г. Фахрутдинова «Очерки по истории Волжской Булгарии», обобщившая после А.П. Смирнова все имеющиеся материалы. Автор использовал новые археологические материалы, но стремился сочетать их с преимущественным анализом письменных источников. Несмотря на то, что Р.Г. Фахрутдинов собрал почти все известные в настоящий момент письменные данные по этой проблеме, из-за их неполноты работа приобрела очерковый характер. Но она уделяла больше внимания прошедшей социальной реальности, а не материальной культуре и была более «историчной», чем труды предыдущих исследователей. В ней рассматривались в основном проблемы, связанные с традициями, культурой, идеологией [5, с. 72] и политической истории региона [5, с. 87].

В настоящее время мы находимся на «излете» последнего третьего этапа развития булгарской историографии. Объем наличных археологических данных продолжает расти. Исследователи-булгароведы углубились в изучение узких специализированных тем: черная металлургия (Ю.А. Семыкин), стеклоделие (С.И. Валиулина), военное дело (И.Л. Измайлов), керамическое производство (Н.А. Кокорина), внешняя политика (И.А. Гагин). Совсем недавно (2006) вышел семитомный сборник «История Татар», в котором волжским булгарам был отведен весь второй том. Даже в популяризованном виде наше знание об этом народе огромно. Несмотря на многочисленные научные публикации и конференции, исследователь уже не в состоянии охватить всю проблему целиком. И вместе с тем мы не знаем о булгарах больше, чем уже знали тридцать или сорок лет назад. Мы узнаем о все большем количестве средневековых построек, поселений и кладов, но прежние методы и подходы не позволяют нам извлечь из этих материалов нового знания о самих людях, которые их оставили. Причина этого заключается в том, что в силу скудости письменных источников булгарской историей занимались и занимаются в первую очередь археологи, интерпретирующие археологические материалы на основе имеющихся письменных, археологических и топонимических данных. Мы не можем всерьез руководствоваться афоризмом «археология – это история с лопатой». Это отдельная научная дисциплина, изучающая методами точных наук материальную культуру человека. Археолог может, конечно, выступать как историк или философ, но это само по себе не делает его работу исторической или философской. Таким образом, кризис современного «булгароведения» (позволим себе этот термин) заключается в его глубокой «неисторичности».

В условиях, когда введение в научный оборот новых содержательных письменных источников очень маловероятно, из сложившейся ситуации видится два выхода. Возможно, ученые смогут интерпретировать как своего рода символы некоторые элементы материальной культуры волжских булгар, то есть получат из археологических материалов своего рода «новые тексты», послания к высшим силам или соплеменникам, которые смогут «читать» как историки [2, с. 76]. Автор, например, полагает, что традиции в области кузнечного ремесла могут отражать привычки и вкусы владельцев, то есть могут помочь в изучении их духовного мира. Возможно, исследователи смогут воспользоваться новой социальной или философской теорией, которая, как в свое время материалистический подход в истории устранит груз старых представлений и поможет качественно переосмыслить уже имеющиеся знания. С этой точки зрения определенный интерес представляет «теория циклов», разработанная для европейского средневековья и применяемая некоторыми исследователями на материалах Древней Руси [3, с. 201].

Примечания

1. Баскаков Н.А. Тюркские языки. М.: КомКнига, 2006.

2. Бахтин М.М. Проблемы текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках: опыт философского анализа // Бахтин М.М.  Эстетика словесного творчества. М.: Наука, 1979. С. 7498.

3. Нефедов С.А. О демографических циклах в истории средневековой Руси // «Клио». 2002. № 3. С. 193203

4. Смирнов А.П. Волжские Булгары. М.: Издательство Государственного исторического музея, 1951.

5. Фахрутдинов Р.Г. Очерки по истории Волжской Булгарии. М.: Наука, 1984.

6. Хузин Ф.Ш. Отечественная историография // История татар. Том II. Волжская Булгария и Великая Степь. Казань: Изд-во «РухИЛ», 2006.