Кроме того, учащиеся отметили основные уроки, на которых учителя-предметники применяют мультимедийные технологии: биология, история, обществознание, физика, география, русский язык, литература, математика.
Диаграмма 2
«Умеешь ли ты сам готовить презентации?»
Большинство учащихся (42 %) отмечают, что не умеют готовить презентации, но хотели бы научиться. Около 33% школьников не пробовали самостоятельно готовить презентации, в то время как 25% из них умеют не только создавать презентации, но и работать с ними на уроке.
Основная масса учеников коррекционного класса (91%) поддерживает использование учителями-предметниками презентаций на каждом уроке. В то же время 9% учеников считают, что применение презентаций уместно лишь на «устных» предметах (история, обществознание, география, биология).
Во-вторых, рассмотрим результаты анкетирования учителей-предметников, работающих в КРК.
Таким образом, 60% учителей применяют мультимедийные презентации в своей педагогической деятельности, объясняя это тем, что мультимедиа как средство познания способствует развитию мотивации, коммуникативных способностей, получению навыков, накоплению фактических знаний, а также развитию информационной грамотности. Кроме того, 20% учителей отметили, что используют презентации, но крайне редко, по причине того, что создание презентации занимает значительное количество времени. Другие 20% хотели бы применять мультимедиа-технологии, но возможности пока не представилось (отсутствие технических возможностей кабинета). Более 50% работающих в КРК учителей обращают внимание на то, что целесообразно было бы пройти специальные курсы по подготовке и применению информационных технологий в школе.
Результаты педагогического исследования показали, что учащиеся КРК и учителя испытывают потребность в применении мультимедийных технологий на уроках.
К мультимедийным средствам обучения предъявляют ряд требований, которые учитель должен соблюдать при создании презентации. Но в коррекционном классе эти требования претерпевают некоторые изменения, хотя и существуют некоторые общие положения. Обратимся к сравнительной таблице.
Целесообразно будет указать проблемы, стоящие перед учителем, работающим в КРК и желающим использовать мультимедийную технологию на уроках:
Демократизация мира – важный феномен международных отношений начала 1990-х гг. Это, во-первых, рост количества демократических государств; во-вторых, усиление и развитие демократических институтов и процедур в различных странах. Последнее особенно важно было для государств, находившихся в процессе перехода к построению демократического общества, т.е. демократическом транзите.
Данный феномен объяснялся с точки зрения популярной на Западе теории демократического мира (ТДМ). В ее основе достаточно простой тезис: демократии друг с другом не воюют. Значит, обеспечить стабильный мир на планете возможно, если большинство государств будет демократическими54.
Гипотеза о том, что демократические страны менее конфликтны, чем недемократичные, выдвигалась еще в 1960-е гг. В 1983 г. Майкл Дойл сформулировал тезис: демократии не воюют друг с другом55. Однако в годы «холодной войны» эти идеи не получили широкого распространения.
Положение изменилось, когда в начале 1990-х гг. рухнул старый миропорядок и большинство членов бывшего социалистического сообщества провозгласили курс на построение демократического общества. В это же время появились исследования, обосновывавшин основные идеи теории демократического мира56, которые стали восприниматься многими, в том числе и видными политиками, как «эмпирически выведенный закон международных отношений»57, фиксирующий зависимость между типом политического режима, существующего в стране, и ее поведением на международной арене.
Особенностью мирового политического процесса 1990-х годов стало то, что демократизация являлась одновременно объективным процессом, т.е. большинство стран сделали ставку на развитие демократических институтов, как своеобразный пропуск в клуб богатых и процветающих государств, и в то же время она стала основой внешнеполитической стратегии ведущего мирового игрока – Соединенных Штатов Америки. Распространение демократии всегда являлось для этого государства одной из основополагающих целей при достижении гегемонии в мире (примером можно назвать программу Вудро Вильсона, выдвинутую после окончания Первой мировой войны). Однако именно 1990-е годы стали временем не только провозглашения, но и реального воплощения либеральной демократии как основы внешнеполитического курса.
Трансформация глобального внешнеполитического курса США началась с выдвижения президентом Джорджем Бушем-старшим концепции «нового мирового порядка» (New World Order). Со слов президента, он ассоциировался с «длительной эрой мира» и коллективным противодействием агрессии58.
Авторитетный аналитик-международник Джон Гэддис причину появления концепции «нового мирового порядка» видел в том, что в конце «холодной войны» сложился консенсус в пользу американских ценностей – коллективной безопасности, демократии, капитализма. Таким образом, эта идея отражала конвергенцию интересов великих держав. При этом, не являясь совершенной, была беспрецедентной59.
Законченный вариант разрабатываемой концепции новой внешней политики огласил госсекретарь Дж. Бейкер. Его главная мысль выражалась в формуле: «За пределами сдерживания лежит демократия»60. Основное внимание предлагалось уделить новой миссии – распространению и консолидации демократии в мире. По мнению Бейкера, вместо того, чтобы ориентировать американскую внешнюю политику на сдерживание советской военной экспансии, Соединенные Штаты должны были сосредоточить свои усилия и ресурсы для достижения новой цели – создания международного демократического сообщества. Эти цели не были новыми. В данном случае речь шла о смещении приоритетов на невоенные аспекты национальной безопасности61.
Долгосрочной задачей США объявлялась организация регионального политического порядка, в котором «свободный человек и свободные правительства» будут составлять «кирпичики» будущей системы безопасности. Однако большее внимание, как и в годы холодной войны, уделялось Европе62.
«Новые демократы», включая самого Б. Клинтона и его приближенных, также являлись сторонниками этой теории, которая утверждала, что с обретением всеми государствами демократических принципов наступит бесконфликтное существование в международных отношениях. Б. Клинтон не раз возвращался в своих выступлениях к этой теории, подчеркивая ее важность для понимания современного мира и политики США. Основной тезис его выступлений – «демократии редко вступают в войну друг с другом»63.
Теория демократического мира в начале 1990-х гг. опиралась также на поддержку тех, кто являлся сторонником идей Ф. Фукуямы, изложенных в его работе «Конец истории». Расценив распад СССР и прекращение «холодной войны» как победу США и их либеральной идеологии, Фукуяма положил начало мировоззренческой переориентации либералов65. На смену поиску диалога и согласования интересов появилось все более беззастенчивое утверждение идеалов рыночной демократии американского образца. Теория демократического мира благодаря этому превратилась в один из важнейших постулатов внешней политики либерального интервенционизма США.
Опыт распространения демократии в постбиполярном мире выявил целый ряд проблем. Одной из центральных стал тот факт, что факторы демократизации создают лишь общий контур этого процесса. С одной стороны, он вмещает все многообразие опыта стран, прошедших (успешно или неудачно) от недемократического правления. С другой стороны, не выявлена единая национальная закономерность, внутренняя логика этого процесса. Не установлены реальные факторы внешних, международных влияний на конкретный ход процессов демократизации в отдельных странах. Не выявлено и обратное влияние национальных демократизаций на международные процессы. Все это дает возможность специалистам-политологам ставить под сомнение распространение демократии как транснационального явления66.
Не менее важной проблемой является ход демократизации и ее связь с либерализацией всей жизни государства. Существует общая схема движения от диктатуры к демократии – от либерализации авторитарного режима к институциональному демократическому прорыву и далее уже к консолидации демократии. Не случайно для стран, находящихся в состоянии перехода, был дан специальный термин – демократический транзит. Сегодня в науке существует целое направление, которое изучает особенности этого процесса.
Проблемой транзита является то, что либерализация не всегда является предпосылкой демократизации, поскольку последняя предполагает перестройку отношений между государством и политическим обществом. Создание основ гражданского общества не везде приводило к отступлению авторитаризма.
Более того, нередко в процессе противостояния консерваторам реформаторы искали поддержку извне. Во многом это было вызвано стремлением ускорить преобразования, а не двигать путем дозированных перемен. Это приводило сразу к нескольким негативным для демократии результатам. Во-первых, ускорение процессов реформ вело к росту политической напряженности и обострению конфликтов, что ставило под сомнение демократичность процессов.
Во-вторых, привлечение внешних сил ставило под сомнение суверенитет данного государств, что использовалось консервативными силами и давало им возможность эффективно бороться против реформаторов.
В-третьих, ускорение преобразований при наличии в стране системы демократических выборов часто приводило к выражению массовой отрицательной реакции (так называемые «выборы разочарования») и потере реформаторами власти. В этих условиях во многих странах (в том числе и в России) к власти пришли умеренные реформаторы – выходцы из старой системы.
Процессы, охватившие страны бывшего СССР в 2003-2005 годах и получившие название «цветные революции», символизировали новый этап борьбы реформаторов при опоре на внешние силы. По прошествии более чем пятилетнего периода можно сказать, что рывка к консолидированной демократии эти государства не продемонстрировали. Зато дальнейшей эрозии подвергся процесс демократизации – сомнения в легитимности парламентских выборов как формы перехода власти в демократическом обществе.
Последний пример – выборы в Иране и Афганистане – свидетельствуют, что использование методов регулирования политики стран путем сомнения в легитимности их власти распространяется по всем проблемным регионам и носит хаотичный характер. Этому способствует распространение Интернета и новейших достижений телефонии и средств массовой информации.
Таким образом, перспективы современной «волны» демократии в мире не ясны. Можно констатировать, что эта идея по-прежнему находит много сторонников. Одновременно диктатуры и авторитарные режимы научились существовать в этом мире и использовать демократические институты в своих целях. По всей видимости, будущее демократии тесно связано с проблемой трансформации всей современной мировой политики.
Д.В. Кузнецов
ВОЙНА ВО ВЬЕТНАМЕ (1964-1973 гг.),
МАССОВОЕ СОЗНАНИЕ АМЕРИКАНЦЕВ
И ОФОРМЛЕНИЕ «ВЬЕТНАМСКОГО СИНДРОМА»
Война во Вьетнаме, продолжавшаяся в течение почти 10 лет (если брать во внимание период непрямого участия США в событиях в начале 1960-х годов – даже гораздо больший, чем 10 лет, срок) и завершившаяся с подписанием 27 января 1973 г. Парижских соглашений
67, сопровождалась колоссальными по своим масштабам тратами: сумма общих расходов, которые понесли США, составила 111 млрд. долларов США (с поправкой на инфляцию в 2006 г. эта сумма составила почти 500 млрд. долларов США). Значительными были и людские потери США: 58200 человек убитыми и 306606 человек ранеными
68.
Важно подчеркнуть, что поражение США во Вьетнаме самым непосредственным образом оказало влияние на последующий ход внешней политики страны. The Christian Science Monitor 5 мая 1975 г. писала в связи с этим следующее: «В истории пройдена определенная веха. Этот уход, помимо того, что он кладет конец американской фазе господства в Юго-Восточной Азии, означает также конец целой американской политике в отношении всего мира, начало которой было положено в 1947 году доктриной Трумэна»69. Авторитетное издание из Великобритании The Economist 4 апреля 1975 г. вышло со статьей «Исчезнувшая Америка», имея в виду крах политики США в Юго-Восточной Азии и последствия этого серьезного изменения для последующего хода внешнеполитического курса США70.
Ранее, еще в конце 1973 г., U.S. News and World Report, подводя своеобразные итоги десятилетию с момента убийства Президента США Дж.Ф. Кеннеди, а также указывая на то, что «США еще не переживали подобного десятилетия», подчеркнул: «Восемь лет ожесточенной и неудачной войны отрезвили наш народ. Ясно, что силы коммунистов в Южном Вьетнаме очень и очень недооценили. Однако причиной крушения американских глобальных амбиций стали не только неудачи во Вьетнаме, но и экономические, социальные и политические перемены, которые глубоко затронули Соединенные Штаты и весь остальной мир»71.
Р. Никсон, находившийся на посту Президента США до 1974 г., выступая 5 июня 1974 г. с речью во время церемонии выпуска курсантов Военно-морского училища США в Аннаполисе и делая обзор внешней политики США в период после Второй мировой войны, также пришел к неутешительному выводу: «Рвение и простодушие Америки несколько ослабли за эти годы. Долгая война во Вьетнаме слишком сильно подорвала нашу национальную уверенность в себе и целеустремленность. Наши собственные внутренние проблемы требовали большего внимания. К концу 60-х годов наша политика – пытаться решать проблемы во всем мире – перестала быть реалистичной и необходимой. Америка перестала быть гигантом, возвышавшимся над остальным миром и обладавшим, казалось бы, неисчерпаемыми ресурсами…»72.
Один из главных «архитекторов» внешней политики США в 1970-е годы Г. Киссинджер в интервью The New York Times в октябре 1974 г. откровенно признал, что «в последние десять лет Америка пережила много изменений, много драматических по своему характеру перемен». Позднее, 16 января 1975 г., в еще одном интервью The New York Times он следующим образом конкретизировал свою мысль: «…Последнее десятилетие показало Америке, что мы не всесильны и что для того, чтобы достигнуть чего-то, одного нашего страстного желания недостаточно»73.
Действительно, будучи одним из крупнейших вооруженных конфликтов второй половины XX века, война во Вьетнаме оказала сильнейшее воздействие на американское общество, приведя к существенным трансформациям, затронувшим конфигурацию общественного мнения74. Как подчеркнул еще в 1966 г. историк Г. Колко, «для все большего числа американцев война во Вьетнаме стала поворотным пунктом в восприятии внешней политики США, событием, заставляющим их вновь уделить внимание глубинным основам, главным концепциям и структуре политики, которая, в сущности, разрушительна и опасна»75. В сущности, война во Вьетнаме (1964-1973 гг.) оказала глубочайшее воздействие на состояние массового сознания в США. Она расколола американское общество76, стала для американцев началом переосмысления ценностей относительно роли Америки в мире, ее возможностей вмешиваться в дела других стран, степени доверия общества к власти. Известный в нашей стране американист Г.А. Арбатов указывал: «Из всех проблем внешней политики как раз война всегда особенно сильно и непосредственно задевала жизненно важные интересы широких масс трудящихся. И с другой стороны, от всех других средств проведения внешней политики война отличается тем, что требует активного участия более или менее значительных масс населения»77. Участие США в войне во Вьетнаме дает в этом весьма показательный пример.
В мае 1973 г., когда вооруженные силы США в соответствии с подписанными ранее Парижскими соглашениями уже покидали Вьетнам, корреспондент The New York Times С.Л. Сульцбергер писал: «США потерпели крупное поражение, и учебники по истории должны это признать. …Мы проиграли эту войну в долине Миссисипи, а не в долине Меконга. Американские правительства, одно за другим, так и не смогли добиться необходимой массовой поддержки у себя в стране»78.
Филипп Б. Дэвидсон, один из военачальников периода Вьетнамской войны, автор фундаментального труда «Война во Вьетнаме (1946-1975 гг.)», в котором основное внимание уделено военным аспектам участия США во Вьетнамской войне, в заключительной главе своей книги, пытаясь ответить на вопрос «Почему США проиграли войну?», помимо причин чисто военного характера указывает на наличие других факторов. «Американский народ… на исходе 1968-го уже не хотел продолжения войны. Виноваты тут руководители, особенно президент Джонсон, который не выполнил главной работы – не объяснил людям, зачем США пришли во Вьетнам, что они там делают и какими средствами собираются достичь поставленных целей». В довершение всего администрация Джонсона столкнулась с «кризисом доверия», хотя вовсе не собиралась врать народу… Наиболее солидный вклад внесло, конечно, телевидение. «Когда дым и кровь сражений вломились с телеэкранов в мирные жилища американцев, граждане Америки оцепенели от ужаса… Правительство Соединенных Штатов так и не осознало со всей ясностью, что умы и души американского народа становятся важным полем битвы и сама нация нуждается в защите от вражеского воздействия в такой же мере, как и ее воюющие вооруженные силы. Следовало бы по возможности ввести добровольную цензуру, если же пришлось бы прибегнуть к принудительной цензуре, то вводить ее надлежало не только во Вьетнаме…»79.
То, что именно фактор общественного мнения сыграл свою фактически определяющую (с учетом, однако, и других факторов – военных, политических, экономических, социальных) роль во время войны во Вьетнаме, впоследствии признали и представители руководства США. Так, например, Р. Никсон в своих мемуарах, уделяет достаточно большое внимание войне во Вьетнаме, обращая также свой взгляд на то обстоятельство, что он, будучи Президентом США, был вынужден действовать в сложной обстановке, характеризовавшейся ростом оппозиционных настроений в стране в связи с продолжающимися военными действиями в Юго-Восточной Азии80. «Моим важнейшим приоритетом после выборов, – подчеркивает Р. Никсон, – было окончание войны»81.
В воспоминаниях, опубликованных в 1990 г., Р. Никсон пишет: «3 ноября 1969 г. я произнес свою самую значительную речь по внешнеполитическим вопросам. Поводом для выступления было принятое мной решение, касающееся войны во Вьетнаме… Поступаясь своими политическими интересами, я считал, что для Америки важно спасти Южный Вьетнам от коммунистической агрессии. Если бы мне даже и захотелось превратить войну во Вьетнаме в «войну Никсона», у меня не нашлось бы достаточно единомышленников, которые поддержали бы мой курс на вывод американских войск и «вьетнамизацию» войны. Я же должен был превратить войну во Вьетнаме в войну Америки – такого еще не пытался сделать ни один президент». И далее: «Руководитель не может продолжать свою политику без поддержки большинства нации... В этом-то и заключалась суть моего выступления 3 ноября 1969 г.: изложить свои доводы в пользу прекращения войны во Вьетнаме непосредственно народу, который нес жертвы в этой войне. И я добился успеха: молчаливое большинство заговорило и я получил возможность проводить свою политику, в результате которой 27 января 1973 г. были подписаны Парижские мирные соглашения»82.
Г. Киссинджер объяснял провал политики США в Юго-Восточной Азии аналогичными причинами, отмечая то, что «отсутствовало единство американского народа»83.
Роберт С. Макнамара, в свое время занимавший пост министра обороны, в одной из глав своих мемуаров указывает на то, что «к тому моменту, когда Соединенные Штаты окончательно ушли из Южного Вьетнама, что произошло в 1973 году… политическое единство нашего общества было столь расшатано, что на его восстановление понадобилось… несколько десятилетий»84. В числе одной из причин поражения во Вьетнаме, Роберт С. Макнамара называет следующее: «После военных операций, когда непредвиденные события заставили нас отклониться от намеченного курса, мы не сумели воспользоваться общенациональной поддержкой и сохранить ее – отчасти потому, что не рассказали своим согражданам откровенно и без всяких там недомолвок, что же происходит во Вьетнаме и почему мы действуем так, а не как-то иначе. Мы не подготовили общество к пониманию сложных событий, не научили его реагировать адекватно на все изменения проводимого нами политического курса в далекой заморской стране и во враждебном окружении. Подлинная сила любого государства заключается не в его военном потенциале, а, скорее, в единстве нации. А вот этого-то мы и не смогли сохранить»85.
«Потери на полях сражений Вьетнама оказались лишь каплей в лавине бедствий, обрушившихся на США в результате войны», – подчеркнул в 1974 г. А. Кендрик в своей работе «Внутренняя рана. Америка в годы Вьетнама, 1945-1974». И речь идет не только о том, что по мере эскалации конфликта в Юго-Восточной Азии перенапрягалась экономика страны, развивалась инфляция, росли цены. Одним из результатов войны во Вьетнаме стал конец объявленной ранее «войны с бедностью» – широковещательной программы построения «Великого общества». Неправомерность участия в этой войне и ее социальные тяготы породили невиданные по своей интенсивности волнения, а также недовольство в американском обществе, вследствие чего возник раскол во всех его слоях, значительно расширилась пропасть между бедными и богатыми, обострились расовые противоречия, а также конфликт поколений. Более того, война во Вьетнаме усилила «моральное истощение» американского общества, ибо американцы прошлого поколения были потрясены только ужасами Герники и Лидицы, тогда как Вьетнам знал их сотни. К концу войны во Вьетнаме стало очевидно, что, несмотря на колоссальные жертвы, в ее ходе не была достигнута ни одна из основных поставленных ранее целей, а все, что делалось во имя укрепления национальной безопасности США – вооруженное вмешательство далеко за пределами страны, на самом деле привело к обратным результатам86. Война во Вьетнаме «поставила под сомнение качество национального руководства, правильность использования могущества страны, обоснованность национальных целей, порядок приоритетов нации, процесс принятия решений, структуру американского государственного правления, претензии на мировое лидерство Америки…», – пришел к выводу А. Кендрик87.
Таким образом, неудача, постигшая США в Юго-Восточной Азии привела к своеобразной ломке, которая затронула общественное мнение США. Фактически были утрачены иллюзии относительно участия США в войне во Вьетнаме, а главное – значительная часть американцев пересмотрела свои взгляды на место и роль США в мире. Так, Р. Никсон подчеркивал: «Мы не можем позволить себе отстаивать каждую пядь свободного мира. Такая политика быстро истощила бы наши ограниченные возможности. Вместо этого следует научиться проводить различия между нашими важными и первоочередными геополитическими интересами. Западная Европа, Япония, Персидский залив, Мексика и Канада – вот те страны, которые находятся в сфере первостепенных интересов Америки… Большинство остальных стран, находящихся в других регионах мира, лишь в незначительной степени влияют на безопасность стран, входящих в круг наших… интересов, и, соответственно, интересуют нас меньше»88.
«Больше никаких Вьетнамов!» – именно под таким лозунгом тогда выступили сторонники невмешательства США в дела других стран. В результате установка на то, чтобы избегать ситуаций, чреватых «вторым Вьетнамом», заняла исключительно важное место в системе приоритетов внешнеполитического компонента массового сознания американцев, что получило свое проявление и на самом высоком уровне. Причем указанные настроения оказались настолько сильны, что создавалось впечатление, будто «даже если бы Вьетнам подчинил себе весь Индокитай, это не оправдало бы повторного ввода американских войск в регион»89.
«Америка уходит из Вьетнама после самого продолжительного и самого разобщающего конфликта со времен Гражданской войны. Однако Вьетнам не уходит из Америки, т.к. влияние этой войны будет сказываться на американской жизни на протяжении многих лет. Хотя, возможно, еще слишком рано разграничивать временные и долгосрочные последствия, однако совершенно ясно: в результате этой войны произошло резкое падение уважения не только к гражданскому авторитету правительства…» – подчеркнул 24 января 1973 г. в статье «Урок Вьетнама» политический обозреватель The New York Times Дж. Рестон90. И далее: «Среди прочего война во Вьетнаме изменила характер взгляда страны на саму себя и на весь мир, уменьшила ее готовность быть вовлеченной в войны на удаленных континентах ради двусмысленных целей и испортила отношения между политическими партиями и между Президентом и Конгрессом США. Американцы, видимо, теперь меньше уверены во многих вещах, которые они ранее считали само собой разумеющимися. Например, они не столь уверены в том, что Соединенные Штаты всегда берут верх во внешних конфликтах, что большой всегда бьет маленького, что деньги и техника являются решающими в войне и что малые государства скорее капитулируют, чем рискнут столкнуться с американской военной мощью. Даже две мировые войны не оказали подобного влияния на американское общество. Они разобщили западную цивилизацию, уничтожили ее старые империи, разрушили ее господство над мировой политической жизнью…, но они не бросили вызов столь многим постулатам американской жизни, как это сделала длительная война во Вьетнаме»91.
«Настроения американского народа претерпели фундаментальные изменения… в результате потрясений последних двух десятилетий», – подчеркнули в 1976 г. Н. Най, С. Верба и Дж. Петрочик, считавшие, что в числе факторов, оказавших самое существенное воздействие на произошедшие во взглядах американцев трансформации, – в первую очередь фактор Вьетнама92.
Действительно, после Вьетнамской войны подверглись пересмотру многие позиции, что, в частности, нашло отражение в изменении отношения американцев ко многим аспектам внешнеполитического курса США93. 14 ноября 1975 г. С. Розенфельд, выступая на страницах The Washington Post, писал: «1976 год вырисовывается как печальный год для внешней политики, как год сверхосторожности, негативизма, предубежденности, естественно представляемых общественности как отвечающие американским интересам». «У страны, – продолжал он, – нет единого мнения относительно того, как сформулировать эффективную внешнюю политику и можно ли вообще этого добиться»94.
При этом, война во Вьетнаме имела своим следствием значительные изменения в массовом сознании американцев применительно к вопросам, не связанным с использованием военной силы. Так, например, Г.Л. Трофименко в своей работе «США: политика, война, идеология» (1976 г.) подчеркивал, что крах США во Вьетнаме дал мощный толчок общенациональной дискуссии в США, в результате чего в подходе к международным проблемам среди руководства страны возобладал реализм, но это, по мнению Г.Л. Трофименко, вовсе не означало изменения самой природы империализма по-американски95.
В. В. Журкин в 1975 г. писал: «При выработке рекомендаций относительно будущей политики США в отношении международных конфликтов… особое место занимал анализ опыта американской интервенции во Вьетнаме со всеми ее малыми и большими неудачами»96.
В коллективном труде «Общественное сознание и внешняя политика США» подчеркивается, что война во Вьетнаме вызвала эволюцию внешнеполитических представлений американцев97, которая, в частности, прослежена в многочисленных работах М.М. Петровской, также разделяющей мнение о том, что события в Юго-Восточной Азии стали одним из катализаторов глубоких по своему характеру изменений в представлениях американцев на уровне массового сознания, в том числе и применительно к сфере внешней политики.
К аналогичному выводу пришел Г.Л. Кертман, подчеркнувший, что «война во Вьетнаме оказала исключительно глубокое воздействие на восприятие событий и явлений международной жизни американской общественностью». И далее: «Уже на последней стадии войны во Вьетнаме система внешнеполитических ориентаций…, которая сформировалась в предшествующий период, подверглась существенной трансформации»98.
О каких же трансформациях, затронувших массовое сознание американцев после войны во Вьетнаме, по словам Дж. Кеннана, «этого самого катастрофического из всех внешнеполитических предприятий за всю 200-летнюю историю США», идет речь?
Прежде всего, были подвергнуты переоценке место и роль США в мире. При всем многообразии «уроков», извлеченных американцами из трагедии, произошедшей во Вьетнаме, их общим основанием стало отрицание той глобалистской, предельно претенциозной трактовки американской «миссии», которая доминировала в массовом сознании в довьетнамский период99. Ратуя в целом за участие в международных делах, за то, что США должны «играть активную роль в мире», американцы, однако, с большими оговорками соглашались на оказание помощи другим странам: их большинство выступало за ее сокращение (только помощь при чрезвычайных обстоятельствах, например, в случае стихийных бедствий, получала широкую поддержку).
Кроме того, американцы стали сомневаться в справедливости, гуманном характере внешней политики своей страны, как ее после 1945 г. представляли правящие круги, их значительное число пришло к осознанию корыстных интересов отдельных представителей руководства, стремившихся к продолжению военных действий, поддержка этих интересов со стороны правительства, его двуличие, лживость. Результатом этого стал так называемый «кризис доверия» – довольно интенсивная эрозия доверия к важнейшим общественным институтам США, усугубившаяся, пожалуй, самым известным в истории США скандалом, связанным с личностью главы государства (речь в данном случае идет об «Уотергейте»), которая была зафиксирована в ходе проведенных в конце 1960-х – начале 1970-х гг. опросов общественного мнения. «Недоверие в отношении правительства является одним из существенных элементов морального состояния общества», – писал еще в 1971 г. Fortune100.
Фактически, война во Вьетнаме резко усилила недоверие к правительству страны, обеим ведущим политическим партиям, т.е., другими словами, стала причиной кризиса доверия к власти, представителям американского ВПК, ускорила процесс переоценки существующих ценностей, пересмотра моральных и этических норм, разрыв между поколениями. Огромную роль в этом сыграл «Уотергейтский скандал»101.
Как подчеркивает Н.П. Попов, «в 60-е и 70-е годы в США происходили значительные изменения в массовом сознании, выразившиеся в росте неудовлетворенности различными сторонами жизни, развитии недоверия к ведущим институтам власти, в том числе к правительству». И свой вклад в эти процессы внесла внешняя политика: «Отдельные промахи во внешнеполитической сфере, деятельность правительства втайне от населения, и в ущерб долгосрочным интересам американского народа превратились в тенденцию, усиливающую недоверие населения к правительству»102. Самым значительным оказалось падение уровня доверия американцев применительно к армии, авторитет которой был подорван во время войны во Вьетнаме103.
Один из уроков, вынесенных американцами из войны во Вьетнаме, состоял в понимании того, что отныне проведение внешней политики, традиционно являвшейся монополией руководства страны, в первую очередь Президента США и его администрации, должно быть поставлено под контроль избирателей. В 1979 г. М. Мандельбаум и У. Шнейдер подчеркнули в связи с этим следующее: «Когда внешняя политика была прерогативой немногих, ее было относительно легко осуществлять… Теперь, когда она стала делом каждого, ее осуществление может оказаться невозможным»104. Если раньше значительная часть американцев принадлежала к категории «последователей», т.е. следовала вслед за руководством страны, поддерживая проводимую им внешнюю политику независимо от характера принимаемых на международной арене действий105, то после Вьетнамской войны американцы стали все чаще выражать недовольство относительно внешнеполитического курса США.
Тогда же, в 1970-е годы, со страниц весьма влиятельных в США периодических изданий, например журнала Foreign Affairs, стали звучать призывы к властям осуществить кардинальную перестройку внешней политики США с учетом возможности привлечения к процессам ее формирования и осуществления общественного мнения. Так, например, в 1973 г. один из представителей руководства США Николас де Б. Катценбах в своей статье подчеркивал: «Наша внешняя политика должна быть основана на такой политике и на таких фактических предпосылках, которые принимаются подавляющим большинством американского народа». Другими словами, как считал Николас де Б. Катценбах, это означает восстановление доверия к власти Президента США, необходимость обеспечения широкой поддержки различных кругов общественности страны, а также прессы к проводимому внешнеполитическому курсу106.
В специальном выпуске журнала Foreign Affairs «Америка и мир в 1979 году» Д. Янкелович, президент одной из ведущих в США фирм по опросам общественного мнения, подчеркивал: «Хотя и трудно точно определить, насколько ослабло доверие американцев к внешней политике президента после войны во Вьетнаме, мне представляется, что оно сократилось наполовину, если не исчезло совсем. Все чаще президенту приходится разъяснять свои инициативы перед лицом критически настроенной общественности, лишь незначительное меньшинство которой согласно с ним только потому, что "президенту виднее". В существующих ныне условиях президентские решения уже не поддерживаются автоматически. Данные опросов общественного мнения показывают, что американцы стремятся активно влиять непосредственно или через своих представителей… на формирование внешней политики США… По всей видимости, мы уже никогда не вернемся к наивному убеждению, что "президенту виднее"»107.
После 1973 г. правящим кругам США стало значительно труднее осуществлять внешнеполитический курс втайне от населения страны. В 1976 г., выступая на слушаниях в Конгрессе США, Джордж Х. Гэллап заявил следующее: «Мы считаем, что лидеры должны прилежно изучать общественное мнение. Несомненно, публика имеет право быть услышанной, поскольку именно ей приходится нести бремя военных расходов и умирать на войне. Население имеет право на то, чтобы с ним консультировались по поводу преследуемых целей и в то же время оно обладает ответственностью высказывать суждения относительно успеха или провала действий, предпринятых для достижения целей»108.
Одновременно с этим Джордж Х. Гэллап задался вопросом «Является ли общественное мнение хорошим руководством при проведении внешней политики?» и, отвечая на него, подчеркнул: «Существует достаточно свидетельств того, что население часто было впереди своих лидеров, когда принимались решения о вооруженном вмешательстве. Например, массы почувствовали намного раньше руководителей, что выиграть войну такого типа, какая шла во Вьетнаме, будет трудно». И далее: «Использование военной силы как основы американской внешней политики должно быть пересмотрено. Половина населения – и большинство молодежи – пришла к убеждению, что война является непригодным средством решения разногласий между нациями»109. Поэтому, главное, на наш взгляд, заключалось все-таки в том, что именно после войны во Вьетнаме произошел временный отход американской общественности от той интервенционистской идеологии, которая стала господствующей в массовом сознании в США после окончания Второй мировой войны.
В данном случае речь идет о том, что после весьма чувствительного удара, который был нанесен Соединенным Штатам во Вьетнаме, в массовом сознании американцев сформировался так называемый «вьетнамский синдром» (Vietnam syndrome). Здесь, однако, следует оговориться и подчеркнуть, что в настоящее время под «вьетнамским синдромом» могут пониматься самые разнообразные явления.
К примеру, если рассматривать проявления «вьетнамского синдрома» на индивидуальном уровне, т.е. среди участников военных действий, в данном случае – войны во Вьетнаме, то в психологии используется такое понятие как «посттравматическое стрессовое расстройство», ПТСР (PostTraumatic Stress Disorder, PTSD) - психологическое состояние, которое возникает в результате психотравмирующих ситуаций, выходящих за пределы обычного человеческого опыта и угрожающих физической целостности субъекта или других людей. ПТСР отличается пролонгированным воздействием, имеет латентный период, и проявляется в период от шести месяцев до десяти лет после перенесения однократной или повторяющейся психологической травмы110. Подобные травмирующие воздействия могут быть вызваны военными действиями, природными катастрофами, террористическими актами, например взятием в заложники, насилием, пытками, длительными и тяжелыми болезнями или смертью близких людей. Однако во всех случаях психотравма является тяжелой и вызывает переживание интенсивного страха, беспомощности и крайнего ужаса111.
Правда, применительно к участникам войны во Вьетнаме следует говорить не только о представленных выше «классических», но также о специфических проявлениях ПТСР, среди которых важнейшими являются: сильнейшее чувство вины за те действия, которые были совершены в ходе боевых действий (гибель мирных жителей, особенно стариков, женщин, детей), навязчивые воспоминания об отдельных эпизодах, имевших место во время Вьетнамской войны, периодически возникающих в ретроспективе и вызывающих кошмары, трудности в ходе процесса адаптации к мирной жизни, причем эти трудности часто сопровождались практической невозможностью ветеранов приспособиться к ее реалиям, что увеличивало среди них склонность к употреблению алкоголя и наркотиков и даже к суицидам112.
Уже в 1979 г. в американских СМИ широкое распространение получила именно такая трактовка понятия «вьетнамский сидром» (в The New York Times первые статьи на эту тему появились еще в 1971-1972 гг.)113, причем признание общественностью самого существования такого рода психологических проблем у лиц, принимавших участие в войне во Вьетнаме, во многом произошло благодаря активной деятельности созданной еще в 1967 г. организации «Ветераны Вьетнама против войны» (Vietnam Veterans Against the War)114. По разным данным, «вьетнамскому синдрому» (именно в таком понимании, какое было представлено выше) оказалось подвергнуто от 500 тыс. до 1,5 млн. (т.е. от 20 до 60 %%) участников войны во Вьетнаме115, которые, столкнувшись с достаточно серьезными проблемами психологического характера, нуждались в психиатрической помощи116.
«Спустя десять лет после того, как Соединенные Штаты прекратили военные действия во Вьетнаме, почти 2/3 американцев, служивших там, официально признаны людьми, нуждающимися в психиатрическом лечении… Отслужив и вернувшись в Соединенные Штаты, ветераны во все возрастающей степени испытывали отчужденность со стороны старшего поколения и гнев со стороны своих сверстников, которые проклинали их как убийц. Многие из них не испытывали подлинного чувства "возвращения домой". Не было понимания того, что невыигранная война может стоить столько же крови, сколько и победа. Многие из них пришли к заключению, что в их жертвах не было ни достоинства, ни смысла», – подчеркивает М. Мэйдир, автор книги «Вьетнам: Десять тысяч дней войны»117. 18 апреля 1985 г. U.S. News and World Report в статье, озаглавленной «Долговременный эффект Вьетнама», заявил, что «тяжелые проблемы до сих пор преследуют многих из тех 2,5 млн. американцев, которые воевали во Вьетнаме и оказались на положении париев, вернувшись домой», приводя в качестве подтверждения слова одного из таких бывших военнослужащих: «Вьетнам был нашей национальной трагедией»118. «Война во Вьетнаме это то, что каждый хотел бы забыть, – заявил на страницах Boston Globe в номере от 25 апреля 1985 г. один из участников военных действий в Юго-Восточной Азии, – но не в состоянии это сделать»119.
Причем отмеченные выше проявления «вьетнамского синдрома» на индивидуальном уровне, как свидетельствуют специально проведенные в США исследования, не были окончательно преодолены и, к примеру, опрос, осуществленный в 1988-1989 гг. Центром по изучению войн и их социальных последствий Университета штата Массачусетс среди 17744 респондентов, среди которых почти половина (8272 человек) являлись участниками войны во Вьетнаме, проживавших тогда в пределах Массачусетса, показал, что и спустя почти два десятилетия многие (около 1/3 из числа опрошенных) ветераны Вьетнамской войны испытывали проблемы со здоровьем, что выразилось в различных проявлениях ПТСР, а также в большей степени, чем другие жители штата, сталкивались с трудностями в социальной сфере (проблемы занятости, в области образования и здравоохранения, жилищные вопросы).
В ряде случаев (всего их общее количество составило 1424) проблемы, в том числе касающиеся здоровья, распространялись на детей ветеранов Вьетнамской войны. В последнем случае речь в основном шла о том негативном воздействии, которое на здоровье американских военнослужащих, находившихся во Вьетнаме, оказали отравляющие вещества, применявшиеся в ходе боевых действий, – дефолианты (Agent Orange и др.), и это следует расценивать как еще одно, специфическое по своему характеру, проявление «вьетнамского синдрома»120. В определенной степени оно ощущается фактически до сих пор, поскольку негативное воздействие его распространилось уже на третье поколение121.
Есть и другие определения понятия «вьетнамский синдром». Применительно к массовому сознанию американцев его рассматривают как комплекс настроений в американской общественно-политической жизни, сложившийся в результате поражения США в войне во Вьетнаме и возникшей вследствие этого поражения, а также под воздействием различных аспектов участия США в событиях в Юго-Восточной Азии коллективной психологической травмы, конкретным проявлением которой стал страх американцев перед прямым участием их страны в военных конфликтах122.
В результате «вьетнамский синдром» обнаружился и в том, что американцы стали выступать за большую сдержанность, а также осторожность и осмотрительность в международных делах. С точки зрения The Nation, в этом смысле «вьетнамский синдром» представляет собой «отвращение применительно к использованию военной силы, которое разрушало нашу национальную душу в течение многих десятилетий после нашего поражения»123.
Наконец, следует также говорить о проявлениях «вьетнамского синдрома» на уровне руководства США, что, в частности, выражалось в определенных страхах его представителей перед той ролью, которую в ходе военных действий могут сыграть американские СМИ, особенно телевидение, своей редакционной политикой и соответствующей подачей материалов вызывая значительное уменьшение общественной поддержки участия США в этих военных действиях. Следствием этого является то, что правительственные круги, страдающие от «вьетнамского синдрома», предпринимают шаги, направленные на ограничение информации (вплоть до введения цензуры) в условиях приближающегося конфликта и в ходе его последующего развития (например, запрет на показ кадров с изображением погибших американских военнослужащих)124.
Фактически, «вьетнамский синдром» стал формироваться уже в ходе Вьетнамской войны, когда по мере ее затягивания и увеличения количества жертв среди американских военнослужащих, при явном отсутствии военных успехов, по мере распространения в США и в других странах информации о гибели огромного числа гражданского населения в самом Вьетнаме, о варварских разрушениях городов и деревень, о применении отравляющих средств и т.д. все большее число американцев стало высказываться за скорейшее прекращение войны и вывод войск из Вьетнама125. И в основе такой трактовки понятия «вьетнамский синдром» лежала возросшая убежденность американцев в том, что вооруженные силы США не должны принимать участия в военных операциях за рубежом, если эти конфликты не затрагивают интересов национальной безопасности США.
Наряду с вышеуказанным, «вьетнамский синдром» – это оскорбленное чувство национальной гордости, возникшее в результате поражения США в войне против вьетнамского народа, когда у значительной части общества обнаружилось начало прозрения, понимания, что страна ведет агрессивные войны, к тому же варварскими методами126. Г. Киссинджер в своих мемуарах пишет по этому поводу следующее: «Оскорбление, нанесенное Америке, которое, как впоследствии заметили, явилось наглядным примером безнравственности послевоенного мирового лидерства Америки, стало удобным инструментом, деморализовавшим все американские учреждения – бизнес, рабочих, академические круги, СМИ, Конгресс, – и который привел к ощущению возникновения препятствия на пути передового марша истории»127.
В фундаментальной работе «Дипломатия» Г. Киссинджер продолжает свою мысль: «Соединенные Штаты вошли во Вьетнам, чтобы поставить преграды коммунистическим заговорам, и потерпели поражение. Опыт Вьетнама прочно впечатался в американское общественное сознание, и лишь после периода «мучительной рефлексии» Америка начала возрождать уверенность в себе»128.
9 января 1973 г. почти 2/3 американцев (60 % против 29 % при 11 % выбравших ответ «Затрудняюсь ответить») подчеркнули, что участие США в войне во Вьетнаме представляет собой ошибку. 6-14 декабря 1974 г. подавляющее большинство американцев, принявших участие в опросе общественного мнения, проведенном Службой Луиса Харриса (72 % против 8 % при 20 % выбравших ответ «Затрудняюсь ответить»), заявило о том, что роль, которую США сыграли во Вьетнамской войне, дает им повод не для гордости, а для стыда129. В 1975 г. почти ¾ американцев считали, что война во Вьетнаме есть не что иное, как «темное пятно» в истории США130.
«Американская армия, – писала тогда The New York Times, – попала в переделку в Индокитае не столько из-за трудностей, связанных с войной нового типа, которую она призвана вести, сколько из-за психологических последствий, возникающих в результате сомнений в смысле и ценности этой миссии… Армия подозревает, что она ведет войну, которой страна не хочет… Армия, сомневающаяся в себе, никогда не может быть полностью эффективной». Спустя десять лет, Boston Globe в номере от 25 апреля 1985 г. привела высказывания одного из жителей штата Массачусетс: «Мы все еще страдаем от мук и боли, причиненных нам войной во Вьетнаме, цели которой никто не понимал»131.
Как подчеркивает Т.В. Кузнецова, «поражение Соединенных Штатов в «самой непопулярной войне» – войне во Вьетнаме – оказало огромное влияние на общественное мнение США, на отношение его к внешней политике своей страны, ее роли и месту в мире». И далее: «Агрессивный внешнеполитический курс администрации, приведший сначала к участию, а затем к поражению Соединенных Штатов во Вьетнамской войне, породил и сомнения в правильности принципов «холодной войны», и недовольство американцев неспособностью своей могучей державы справиться с кризисными явлениями как внутри страны, так и на международной арене. Осознание широкими слоями американской общественности бесперспективности политики США во Вьетнаме способствовало коренному изменению массового сознания по целому ряду вопросов, в результате чего оказались поколебленными многие стереотипы прошлого… В первые годы, последовавшие после Вьетнамской войны, изменившееся отношение американцев к проблемам войны и мира характеризовалось стремлением избегать участия США в военных конфликтах, подобных вьетнамскому…»132.
В результате, после 1973 г. «вьетнамский синдром», благодаря которому, как подчеркивает полковник ВС США Гарри Дж. Саммерс-младший, «после Вьетнамской войны Америка так или иначе потеряла свой нерв»133, неоднократно оказывал достаточно серьезное воздействие на массовое сознание американцев134. Важно подчеркнуть, что «вьетнамский синдром» затронул и систему государственной власти, превратившись в фактор, который после 1973 г. оказывал значительное влияние на деятельность Президентов США135. Для последних «вьетнамский синдром» представлял собой препятствие для осуществления активного внешнеполитического курса с опорой на военно-силовые методы решения международных конфликтов в условиях утраты доверия американской общественности к власти136. И прежде всего это касалось Юго-Восточной Азии, где руководство США, опасаясь обвинений, в том числе и в самих США, в продолжении скомпрометировавшей себя политики в регионе, пошло на сокращение своего военного присутствия до самого низкого после Второй мировой войны уровня137.
Причем указанные настроения стали распространяться в США еще в конце 1960-х годов. К примеру, в 1969 г. профессор Гарвардского университета С. Хоффман в статье, опубликованной в Life, писал: «Наше традиционное внешнеполитическое средство – военная сила – уже не в состоянии обеспечивать доминирующее положение США в современном мире. Особенно разочаровывающие результаты принесло использование военной силы для вмешательства во внутренние дела других государств»138.
Авторитетный американский журналист У. Липпман, анализируя в 1968 г. на страницах Newsweek уроки Вьетнама в плане их глобального значения для США, пришел к выводу, что в современных международных отношениях попытки решать социально-политические проблемы силой оружия бесперспективны. «Осознать эту неприятную для нас реальность, – писал У. Липпман, – значит признать, в частности, что американская армия не в состоянии навязать угодный Соединенным Штатам политический и социальный порядок населению азиатского материка». «Если бы США даже и удалось достичь военного решения вьетнамской проблемы, – продолжал свою мысль У. Липпман, – это не имело бы длительного решающего влияния на будущее Вьетнама»139.
Выступая в Конгрессе США в 1973 г., Артур М. Шлезингер-младший заявил: «Вьетнам должен научить нас тому, что во второй половине XX века вооруженные белые люди не могут решать судьбы стран Третьего мира. Будем надеяться, что Вьетнам навсегда отучил нас от того, что председатель Комиссии (Дж. У. Фулбрайт) столь метко назвал "самонадеянностью силы"… Все проблемы в мире не суть военные проблемы, и военная сила чаще всего не является наиболее эффективной формой национальной мощи».
Г. Киссинджер размышлял на тему о том, смогут ли Соединенные Штаты извлечь подлинные уроки из своей «потери невинности» во внешней политике, что произошло в условиях войны во Вьетнаме, или же они будут «растрачивать себя в бунте против наступившей зрелости». Еще в 1968 г. Г. Киссинджер пришел к весьма неутешительному выводу: «Вьетнам означает нечто большее, чем просто провал политики. В действительности это весьма критический провал всей нашей философии международных отношений»140.
В 1979 г. конгрессмен Г. Харт весьма четко указал на суть «вьетнамского синдрома»: «После Вьетнама мы напоминаем медведя, который забрался в пчелиный улей и вместо меда получил множество укусов. И этот медведь теперь гораздо осторожнее относится к каждому улью… Одним из уроков Вьетнама является то, что теперь мы должны быть гораздо более селективными»141.
В целом американцы оказались склонны мириться скорее с действиями ограниченного характера – принятием экономических санкций, с поставками оружия и военных материалов, даже отправкой военных советников, не принимавших участия в боевых действиях, чем с посылкой тех же военных советников, которые принимали участие в каких-либо военных операциях, и тем более с введением контингента войск142. Указанные тенденции были зафиксированы группой исследователей из Чикагского совета по внешним сношениям, которая в 1975 г. провела первый из целой серии опросов общественного мнения, посвященных проблемам внешней политики143.
В 1979 г. в подготовленном очередном сборнике «Американское общественное мнение и внешняя политика», в который были включены результаты проведенных в США под эгидой Чикагского совета по внешним сношениям опросов общественного мнения, подчеркивалось: «В настоящее время скептицизм относительно участия в заокеанских авантюрах остается, но налицо поддержка твердому участию Соединенных Штатов в мировых делах при условии, что эта вовлеченность не будет преимущественно военной»144.
Конкретные проявления «вьетнамского синдрома» можно было наблюдать в период президентства Дж. Форда (1974-1977 гг.) и Дж. Картера (1977-1981 гг.), Р. Рейгана (1981-1989 гг.), Дж. Буша (1989-1993 гг.), Уильяма Дж. Клинтона (1993-2001 гг.) и Дж. Буша-младшего (2001-2009 гг.) в условиях, когда имели место случаи непосредственного использования военной силы.