отв ред. Д. В. Буяров. Благовещенск: Изд-во бгпу, 2009. 152 с

жүктеу/скачать 1.08 Mb.

бет	5/9
Дата	08.07.2016
өлшемі	1.08 Mb.
	#185061

1 2 3 4 5 6 7 8 9

О.Н. Сова СТАРЕЙШИЕ «ДЕМОКРАТИИ» ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ: КОЛУМБИЙСКАЯ И МЕКСИКАНСКАЯ МОДЕЛИ

В. А. Пушкарев
К ВОПРОСУ ОБ АМЕРИКАНСКОМ СЕПАРАТИЗМЕ
ХХ век стал временем крушения крупнейших мировых империй. Единственной державой, которой удалось избежать раздробления, стали Соединенные Штаты Америки. Во многом это можно объяснить молодостью данного государства. Образованные в конце XVIII века, вплоть до середины XX столетия США были сосредоточены на том, чтобы в экономическом и политическом плане догнать Старый Свет. Достигнув этой цели, вторую половину ХХ века Америка посвятила укреплению своих экономических позиций и холодной войне против стран соцлагеря. Однако на рубеже XXI века и эта задача была решена. При этом угроза мирового терроризма не стала очередным стимулом для сплочения нации. В стране поднялась волна сепаратистского движения.

«Предпосылки распада США накапливались десятилетиями, – заявляет известный американский экономист и политолог профессор Стивен Коэн. – Это и доллар, ставший международным платёжным средством, но не подкреплённый ни золотом, ни другими ценностями – ничем, кроме военной мощи США. Откажись сейчас Китай и Россия от доллара, и всё, он рухнет, похоронив под собой американскую экономику. Добавьте к этому непомерные расходы на вооружение, войны в Ираке и Афганистане, настроившие против нас исламский мир, и агрессивную внешнюю политику. Я даю Америке пять лет, после чего, я уверен, её ждёт распад. Индейцы, пожелавшие отделиться от США, – лишь первый виток сепаратизма, но далеко не последний»^¹⁴⁵.

В данном случае речь идет об индейцах племени Лакота, в декабре 2008 года заявивших о создании собственного государства. Территория, которую населяют потомки североамериканских аборигенов, захватывает внушительные части штатов Небраска, Южная Дакота, Северная Дакота, Монтана и Вайоминг. Лидер сепаратистов Рассел Миллз объявил, что его племя, равно как и другие племена, проживающие в вышеперечисленных штатах, не признают законными все 33 договора, подписанных их предками 150 лет. А чтобы не быть голословным, Миллз привлёк видных американских юристов, которые доказали, что правительства США постоянно нарушали условия договоров, и эти обстоятельства дают повод считать документы утратившими силу. О готовности признать новое государство уже объявили лидеры Боливии, Венесуэлы, Кубы, Чили и даже ЮАР, что является серьёзной заявкой на международное признание^¹⁴⁶.

Но не только индейцы собираются выйти из состава Соединённых Штатов. По данным исследования государственного департамента США, сегодня в Америке насчитывается несколько «оплотов сепаратизма».

Во-первых, это Техас – штат со своей спецификой, узаконенным двуязычием (кроме английского государственным языком Техаса считается и испанский), а главное – с исторической памятью о годах былой свободы. В 1836 году Техас отделился от Мексики и целых девять лет был независимой республикой, пока не присоединился к США в качестве 28-го штата. Однако уже в 1861 году Техас вышел из Союза в числе других южных штатов, но после поражения южан в Гражданской войне целостность государства была восстановлена. Сегодня Техас – второй по благополучию, территории и населению штат США. Но по уровню сепаратистского движения он занимает первое место.

«Техасская независимость – это неизбежность, – утверждает президент Техасского националистического движения Дэниэл Миллер. – Есть много причин, по которым техасцы хотят независимости. Федеральное правительство не справилось с выполнением договоров во вред техасцам. Оно преступает ограничения, предусмотренные конституцией. Правительство установило чрезмерное и угнетающее налогообложение. Федеральное правительство опустошило нашу экономическую систему беспрестанным вмешательством в свободный рынок и своей апатией по отношению к тому, что действует против экономических интересов нашего народа. Правительство открыто и беспардонно нарушает 1-ю, 2-ю, 4-ю, 5-ю, 9-ю и 10-ю поправки к Конституции США. Федеральное правительство неспособно защитить границу Техаса. Федеральное правительство отправляет сынов и дочерей Техаса на войну за границу без объявления войны конгрессом, как того требует конституция. Федералы незаконно ограничивают торговлю во вред Техасу. Федералы отправляют деньги наших налогоплательщиков в зарубежные страны, тогда как Техас борется, чтобы у него хватило денег для решения собственных проблем. У Техаса всегда был дух независимости, и он всегда сохранял право стать вновь независимой нацией»^¹⁴⁷.

Техасское националистическое движение – одна из нескольких группировок, мечтающих о независимости «Штата Одинокой звезды». Сепаратистские идеи поддерживает 18% населения. При этом примерно треть техасцев считают, что штат имеет право на выход из США.

Но не только Техас благоволит к отделению от Союза. Согласно многочисленным опросам более 20% взрослого населения США (каждый пятый) согласны с тем, что «любой штат или регион имеют право на мирное отделение от Соединенных Штатов и превращение в независимое государство». Около 18% готовы «поддержать сепаратистские усилия в своем штате»^¹⁴⁸. Приведем еще ряд примеров.

Калифорния. Самое высокое в США налогообложение порождает множество недовольных, на чьих настроениях охотно играют активисты Калифорнийской сепаратистской партии, ставящие целью образование нового государства – Калифорнийской республики. Как ни парадоксально, но один из главных адептов независимости этого штата – её губернатор Арнольд Шварценеггер. Это пока единственный губернатор, заключивший межправительственное соглашение с другим государством – с Великобританией в лице её экс-премьера Тони Блэра.

О своем суверенитете периодически заявляет и Нью-Йорк. В 2006 году член городского совета Питер Валлоне выступил с предложением воссоздания Вольного города Нью-Йорка. Именно в таком качестве он существовал в середине XIX века, накануне Гражданской войны. К слову, инициатива Валлоне была поддержана почти половиной членов городского совета. Для принятия решения им не хватило всего нескольких голосов.

От самого же Нью-Йорка и от одноименного штата пытается отделиться остров Лонг-Айленд. «Возможно, независимый Лонг-Айленд не станет сразу же более процветающим, чем в составе США, поскольку ему надо развивать уровень экономической самодостаточности. Но я не сомневаюсь, что нам будет лучше даже с меньшей экономикой, поскольку это будет более независимая и экологичная экономика. – утверждает доктор Цесидио Таллини, именующий себя «губернатором независимого Лонг-Айленда». – Более 15% наших денег уходит сегодня за границу в виде военных расходов. Я думаю, что с 15 центами сверх каждого доллара в наших кошельках мы будем значительно богаче. Также масса денег, ныне идущих в Вашингтон и другие области США, будут оставаться здесь, на Лонг-Айленде, и это принесет выгоду нашей экономике, а не кому-то там еще. Мы также получим больше контроля над нашими аэропортами и портами. Что, в свою очередь, будет выгодно нам для расширения туристической отрасли»^¹⁴⁹.

В штате Мэн действует весьма авторитетное движение «Свободу Мэну». Среди его сторонников вице-губернатор штата, его поддерживают до 20% населения. В Нью-Гемпшире всерьёз обсуждают варианты создания Нью-Гемпширской республики, а инициатива снова идёт сверху, от вице-губернатора штата. В Вермонте, бывшем независимым с 1777 по 1791 годы, давно уже выбирают новое название: Вторая Вермонтская республика или Республика Зелёных Гор. И снова в рядах инициаторов – вице-губернатор и сенатор от штата.

Свои сепаратисты есть в Мичигане, Луизиане, на Аляске и в ряде других американских штатов. Одним помогают собственные чиновники, другим – политики из других, не всегда сопредельных государств. Соединённые Мексиканские Штаты, особенно не скрываясь, уже 10 лет поддерживают многочисленные сепаратистские латиноамериканские группы, функционирующие на территории западнее реки Миссисипи, готовые единым фронтом выступить за создание Новой Мексики – страны, которая вберёт в себя территории как минимум четырёх штатов и создаст проблемы ещё для нескольких.

Дважды кандидат в президенты Пат Бьюкенен в своей книге «Смерть Америки» утверждает, что мексиканцы рано или поздно либо потребуют свои земли назад, либо провозгласят на территории некоторых американских штатов, где они составят подавляющее большинство, собственные автономии, а может, и государства^¹⁵⁰.

Итак, помимо экономических проблем важным фактором распада вполне может стать и меняющаяся этническая структура США. Статистика неумолимо свидетельствует об убыли белого населения и росте испаноязычной и азиатской диаспор. Меньшинства, по данным социологов, составляют уже 34% населения США, и к 2018 году они перестанут быть меньшинствами, хотя еще несколько лет назад прогнозы показывали, что подобное произойдет лишь к середине века. По данным Бюро переписи населения США, в 10% административных округов страны белые американцы уже составляют меньшинство. Приток иммигрантов, с одной стороны, компенсирует убыль населения в некоторых сельских районах, но в ряде других служит причиной серьезной межэтнической напряженности. Сейчас представителей меньшинств в Америке насчитывается более 110 млн. человек, то есть более трети населения, и это рекордный показатель за всю историю страны. Причем эксперты подчеркивают, что это официальные данные. А если же подсчитать еще и всех нелегалов, что не представляется возможным, то цифра будет более существенной^¹⁵¹.

Ответной реакцией белого населения на засилье иммигрантов становятся националистические движения (неоконфедераты), в программе которых идет речь об отделении всех или части южных штатов от США. Для руководителя «Лиги Юга» Майкла Хилла, по его собственным словам, вдохновляющим примером явился развал Советского Союза. Если уж такой, казавшийся нерушимым, колосс приказал долго жить, то и Соединенные Штаты могут последовать тем же путем. В том случае, конечно, если правительство не образумится, не перестанет потакать национальным меньшинствам, поощрять иммиграцию, подменять реальные американские ценности псевдокультурой^¹⁵². При этом, по мнению неоконфедератов будущее государство «Южные штаты Америки» должно быть исключительно для белых.

Периодически представители различных сепаратистских группировок и движений объединяются для того, чтобы обменяться опытом в борьбе с общим врагом – федеральным центром. Так, в 2007 году делегаты от различных организаций собрались на второй североамериканской конвенции (первая была в Бёрлингтоне, штат Вермонт, в 2006 году) в Чаттануге, штат Теннесси, и провели дискуссию на тему «Как ускорить коллапс и разрушение Соединенных Штатов Америки». Они представляли 11 мятежных групп из 36 штатов под флагами: Республики Каскадия (Орегон и Вашингтон), независимой Калифорнии, Объединенной Республики Техас, Лигу Юга (старый Дикси) и Второй Вермонтской Республики. Конвенция представляла, фактически, объединение прогрессивных активистов, палео-консерваторов, либертарианцев, христианских сепаратистов, южных националистов, которые объединились, «чтобы положить конец американской империи и восстановить свободу и демократию на уровне штатов и регионов» – как объяснил организатор Кёркпатрик Сэл.

Доминирующая идея среди делегатов заключалась в том, что проект «США» провалился и превратился в нечто непрактичное, трагически смешное, его лидеры и институты куплены, развращены, безответственны и не отвечают нуждам граждан. Соединенные Штаты должны возродиться в небольшом масштабе. Делегаты выработали ряд принципов, которые они назвали «Декларация Чаттануга». В ней, в частности, отмечалось: «Привилегии, монополии и полномочия, которые частные корпорации присвоили у правительства, угрожают здоровью, процветанию и свободе и уже убили американское народное самоуправление... Американская империя – более не нация или республика, но превратилась в тиранию, агрессивную за границей и деспотическую дома». Ответ на это только один – американские штаты «должны быть свободными и самоуправляемыми»^¹⁵³.

Таким образом, предпосылок для территориального распада Америки предостаточно. Это и ухудшающаяся экономика, и сложная этническая ситуация, и провалы во внешней политике, и наличие сепаратистских организаций, имеющих значительную поддержку населения. США вполне могут стать жертвой своего же инструмента – сепаратистского движения. Возможно, такие прогнозы могут показаться фантастическими, но в 1985 году тоже никто не верил в распад СССР.

О.Н. Сова
СТАРЕЙШИЕ «ДЕМОКРАТИИ» ЛАТИНСКОЙ

АМЕРИКИ: КОЛУМБИЙСКАЯ И МЕКСИКАНСКАЯ

МОДЕЛИ
Среди современных латиноамериканских государств, пожалуй, только Колумбия и Мексика претендуют на роль стран с давними демократическими традициями. Этот факт неоднократно подчеркивался на официальном уровне с той целью, чтобы еще раз указать на незаконность существующих в этих странах партизанских формирований и их борьбы. В связи с этим представляет интерес рассмотрение истоков и особенностей демократического развития колумбийского и мексиканского государств для определения их сегодняшнего состояния и выяснения возможных перспектив.

Своими корнями проблема демократии в странах Латинской Америки уходит в эпоху Войны за независимость. На руинах исчезнувших вице-королевств и генерал-капитанств со временем стали появляться республики, в которых «освободители» пытались установить демократию. Республика Колумбия появилась 30 августа 1821 г., тогда же была принята конституция. В Мексике республиканское правление утвердилось позднее, в 1824 г., до этого строй был монархическим. Одной из причин этого является фактор лидера, во многом определявший характер будущего государственного устройства.

История Колумбии тесно связана с именем С. Боливара. Именно он стал тем человеком, чьи идеи и авторитет способствовали становлению демократии в стране. Являясь приверженцем республиканского строя, он отмечал, что его фундаментом должен быть «Суверенитет Народа, разделение властей, гражданские Свободы, отмена рабства, упразднение монархии и сословных привилегий». Неприятие монархии Боливар аргументировал тем, что её институты приведут к появлению новой аристократии, лишат народные массы завоеванных ими прав, углубят общественное неравенство, упрочат господство привилегированного меньшинства. Он отмечал политическую устойчивость маленьких республик, необходимую для умиротворения населения страны, противопоставляя ее постоянно требующей войн за расширение территорий и укрепления суверенитета империи. Также Освободителю принадлежала идея создания моральной ветви власти, которая должна была контролировать органы управления на предмет соблюдения ими прав граждан, в противном случае население имело право лишить избранных ими лиц власти^¹⁵⁴. Это должно было обеспечить развитие демократии участия.

В Мексике сложилась иная ситуация. Ранняя смерть М. Идальго и Х.М. Морелоса, которые могли стать народными лидерами и способствовать утверждению стабильности демократического строя, а также отсутствие какого-то одного авторитетного лидера из числа военных, борющихся за независимость, привели к неустойчивости республики. После свержения непопулярной монархии императора Итурбиде восстановление монархического правления произошло в результате авантюры эрцгерцога Максимилиана, при котором всё же монархия рассматривалась как нечто навязанное извне. Важным моментом выступает фактор отсутствия монархической опоры в лице знати из местных лиц, а имеющаяся чужеземная аристократия оставалась лишней в процессе самоидентификации нарождающейся мексиканской нации.

С образованием независимых государств некогда единый правящий класс разошёлся во мнении относительно дальнейшего развития своих стран, предлагая разные варианты. На этом фоне появились консервативное и либеральное течения, позднее преобразовавшиеся в партии, социальная база которых не была постоянной и устойчивой. Консерваторы опирались на экономическую мощь олигархии, т.е. торгово-латифундистских кланов, которые начали формироваться еще в колониальные времена, а после революции полностью контролировали внешнюю торговлю своих стран. Либералов поддерживала в большей степени провинциальная олигархия. И в Колумбии, и в Мексике в рядах партий были свои течения, но в Колумбии различия между фракциями были более существенными^¹⁵⁵.

На протяжении XIX в. острое соперничество между партиями было причиной гражданских войн и государственных переворотов. Тем не менее в истории Колумбии существует немало примеров «единения» консерваторов и либералов в случае общей для них опасности, как это было, например, во время появления «боготинской коммуны» 1854 г., заставившей двух «ярых противников» объединить усилия для ее подавления. В Колумбии до 1885 г. партии сменяли друг друга у власти, а «тысячедневная война» (1899-1902 гг.) между их сторонниками еще раз продемонстрировала готовность лидеров идти на компромисс между собой, оставляя за рамками межпартийных договорённостей интересы и требования народных масс. С конца 1950-х гг. различия между консерваторами и либералами становятся всё более призрачными. Но главное сходство заключалось в склонности к компромиссам с империализмом и олигархией, стремлением не допустить к власти народных представителей^¹⁵⁶. В то же время ими проводилась политика по расширению социальной базы для сохранения своего политического господства и вуалирования своей социальной сущности – служение узкому кругу господствующей олигархии.

Свою гегемонию во власти традиционным партиям удалось закрепить в результате свержения диктатуры Р. Пинильи, который, по их убеждению, оказался неспособным вывести страну из острого кризиса и сохранить господство олигархии. В 1947-1957 гг. в условиях гражданской войны и широкого участия в акциях протеста крестьянских масс была поставлена под угрозу сама система господства буржуазии. Это привело к прекращению борьбы между лидерами партий с целью возврата к буржуазной демократии, существовавшей до начала гражданской войны. Но поскольку буржуазные партии не были достаточно сильны, чтобы править в условиях «представительной демократии», опасаясь ширившегося народного сопротивления, ими был изобретен «Национальный Фронт» (1957-1974 гг.). Фронт стал гарантом нахождения у власти традиционных партий, при котором другие политические партии не имели возможности вести реальную борьбу за власть. Кроме того, он сыграл важную роль в становлении современной колумбийской политической системы, т.к. даже после его упразднения двухпартийная система продолжает существовать, позволяя олигархии через свои партии контролировать всю политическую жизнь страны. Наметилось сближение партий и в области идеологии и выравнивание их социальной опоры.

Сохранению этого феномена вплоть до наших дней способствуют особенности социально-политической ситуации в Колумбии: персоналистский и патерналистский характер колумбийской политики и ее каудильистский аспект; наследственный характер приверженности партиям, согласно семейным традициям; приспособляемость партий к изменяющимся условиям для упрочнения социальной базы; отсутствие реального политического выбора у избирателей, манипулирование их политическим сознанием, привитие уверенности в реальности прихода к власти только традиционных партий^¹⁵⁷. Этим в некоторой степени можно объяснить факт убежденности традиционных партий в прочности их положения, когда они могли позволить себе вести борьбу друг с другом даже вооруженных путём, но при этом в кризисные периоды вырабатывая компромиссные соглашения. В то же время террор, насилие, угрозы в адрес прогрессивных, демократических сил, в т.ч. в ходе избирательных кампаний, объясняются во многом неуверенностью господствующих классов в способности двухпартийной системы сохранить им власть в полном объеме. Но это, в свою очередь, способствует сохранению в Колумбии нонконформистского феномена, который интенсивно развивался во многом благодаря именно колумбийской «демократии».

В Мексике сложился несколько иной вариант укрепления олигархии у власти, этому способствовала революция 1910-1917 гг., одним из итогов которой стало принятие конституции. В ней провозглашалась демократия, а на деле утвердился буржуазно-демократический строй, за рамки которого не выходили даже наиболее радикальные положения конституции. Это, в свою очередь, предопределило появление новых нонконформистских движений, а также способствовало появлению национал-реформистской теории «перманентной мексиканской революции», воплощаемой в жизнь под руководством революционных правительств. Таким образом, проводимые в жизнь буржуазные реформы выдавались за революционный путь преобразования капитализма по «мексиканскому» пути, считавшемуся оригинальным и единственно верным путем построения общества «социальной справедливости». Выдвинутая теория была важным инструментом правящих кругов для оправдания своего господства и демонстрации ненужности новой революции, сдерживая, таким образом, масштабы протеста масс.

В послереволюционной Мексике решающую роль на политической арене приобрела Институционно-Революционная партия (ИРП). В 1950-60-х гг. мексиканская политическая система представляла собой тандем ИРП в качестве государственной партии и двух квазиоппозиционных партий – Социалистической народной партии и Подлинной партии мексиканской революции, фактически являвшихся её союзниками. Ему противостояла правая «лояльная» оппозиция в лице Партии Национального Действия (ПНД). Для сохранения стабильности этой системы существовал контролируемый ИРП специальный орган – Федеральная избирательная комиссия, ответственная за выборы. Это позволяло ИРП манипулировать результатами народного волеизъявления, поэтому выборы превращались в бюрократические игры. Ключевым элементом мексиканской политической системы, её стабильности стала сросшаяся с государственным аппаратом официальная партия^¹⁵⁸. Также этому способствовало в экономическом отношении то, что капитализм в Мексике достиг более высокого уровня развития, чем в других латиноамериканских странах, опираясь на индустриальную базу, монополистические формы собственности и организации производства, на широкую поддержку государства, на развитую систему институтов буржуазной политической власти. В социально-политическом плане своеобразие Мексики заключалось в том, что после революции 1910-1917 гг. в ней сложился необычный правящий буржуазный блок высшей государственно-партийной бюрократии в союзе с местной крупной буржуазией (т.н. «революционная семья»). Этот блок создал оригинальную мексиканскую модель политической системы, позволявшую буржуазии править и активно воздействовать на экономический базис в нужном господствующим верхам направлении^¹⁵⁹. Эта модель развития не была застывшей, а имела гибкую структуру для возможной трансформации, что укрепляло политическую систему, выступавшую как «представительная демократия», а на деле оставаясь национал-реформистской моделью.

Вплоть до 1980-х гг. в Мексике продолжалась политика развития в рамках национал-реформизма, курс которой базировался на высоких мировых ценах на нефть, их падение вызвало в стране финансовый кризис. Эти события заставили ИРП перейти к проведению неолиберальных реформ, направленных на расширение частного сектора в противовес госсектору, привлечению иностранного капитала и сокращение таможенных пошлин. Их результатами стали проблемы в экономике, но особенно острыми они были в социальной сфере: падение уровня жизни, рост безработицы, обнищание населения. Кроме того, на юге Мексики, в штате Чьяпас, появилась повстанческая организация – Сапатистская Армия Национального Освобождения, – взявшаяся за оружие и превратившая эту часть страны в почти неподконтрольный правительству регион. Все это происходило на фоне массовых выступлений против монополии ИРП на власть, организованных её политическими оппонентами, что в конечном итоге и привело к победе на очередных президентских выборах 2 июля 2000 г. кандидата от ПНД В. Фокса. В палате депутатов из 500 мест ИРП приобрела 211 мандатов, тогда как у ПНД было 223^¹⁶⁰. ИРП потеряла свою многолетнюю монополию на власть в Мексике, был осуществлен переход к реальной многопартийной системе.

Факторами таких перемен в Мексике можно считать то, что к 2000 г. на фоне появления новых отраслей производства сложилась новая местная буржуазия, стремившаяся к обретению власти, частично была решена аграрная проблема. Это, в свою очередь, позволило олигархии направить политическое развитие страны по пути действительной многопартийности, реально сохраняя свою власть даже без обращения к революционным традициям мексиканского общества, что долгое время делала ИРП. То есть укрепление власти было достигнуто за счет внешнего преобразования существующей «демократии», продолжающей носить формальный характер.

Иной вариант развития формальной демократии сложился в Колумбии. Двухпартийная система после 2002 г. и политики президента А. Пастраны совсем перестала «работать», партизаны развернули слишком широкую деятельность. Избрание президентом А. Урибе, подчёркнуто демонстрирующего свою надпартийность в мае 2002 г., положило конец двухпартийной системе господства, по крайней мере, внешне. Однако его тесные связи с политическими, экономическими и военными властными структурами Колумбии опровергают утверждения А. Урибе о том, что он был «подлинно независимым кандидатом». Еще в 1996 г. кандидатура Урибе рассматривалась верхушкой Либеральной партии в качестве кандидата в президенты благодаря высокой оценке его идеи создания гражданских отрядов самообороны для помощи вооруженным силам в «войне против терроризма». А. Урибе также был поддержан и Консервативной партией. То есть вполне обоснованно можно утверждать, что избрание Урибе не означает разрыва с консервативно-либеральной монополией на власть^¹⁶¹. Он заменил собой паритетную систему, олигархия осталась довольна, как и часть средних слоев, которая его поддерживает. Контролируемый руководством традиционных партий А. Урибе не даёт другим политическим силам прийти к власти и радикально ликвидирует оппозицию не только в лице партизан и других лидеров демократического движения, но даже в лице еще более правых сил. Примером является убийство К. Кастаньо, лидера ультраправой полувоенной организации, пожелавшей стать легальной, и по сути дела превратиться в конкурента традиционным партиям. Можно говорить о том, что смыслом колумбийской «демократии» является недопущение сильной третьей силы ни слева, ни справа. Укрепление этой системы происходит за счет систематического насилия по отношению ко всему выходящему за рамки ее существования.

В итоге, история становления «демократии» в Колумбии и Мексике, несмотря на свои особенности, демонстрирует тот факт, что с самого начала она была ориентирована на привилегированные слои общества. Прочность сложившейся системе придает и внешний фактор – заинтересованность США в укреплении своих позиций в латиноамериканском регионе, что выражается в их систематической помощи правящей элите в борьбе с «терроризмом». То есть, все преобразования в политической сфере являются не более чем просто маневрами для укрепления власти олигархии. Это, в свою очередь, наряду с нерешенностью ряда социально-экономических проблем объясняет существование вооруженной оппозиции в лице партизанских формирований.

жүктеу/скачать 1.08 Mb.

Достарыңызбен бөлісу:

1 2 3 4 5 6 7 8 9