Андреева Г. М., Богомолова Н. Н., Петровская Л. А. ''Зарубежная социальная психология ХХ столетия. Теоретические подходы''

2.4. Теория конгруэнтности Ч. Осгуда и П. Танненбаума

Создавая методику семантического дифференциала, Осгуд ра­ботал в специфической области психологии — в области исследо­вания значений или, более точно, в его терминологии, в области «прагматических значений» [см. Петренко, 1997]. Любопытно от­метить, что, хотя проблематика, которая интересовала Осгуда уже в то время, была довольно традиционной проблематикой когаитивизма, сам подход его во многих случаях несет явную печать бихеви­оризма. Разрабатываемая Осгудом техника измерения значений пря­мо связывается самим автором с теориями научения, в частности само значение понимается как важнейшая переменная поведения [Osgood et al., 1968, p. 32]. Вместе с тем сам же автор апеллирует и к «менталистской» точке зрения на значение, а в дальнейшем прихо­дит к построению теории, прочно вписывающейся в чисто когнитивистскую традицию. Этот факт является еще одной иллюстраци­ей размывания границ между теоретическими подходами, которое происходит в реальной исследовательской практике.

Осгуд опирался на тот факт повседневной жизни, что человек постоянно сталкивается с такой ситуацией, что стимул как некото­рый знак и стимул как некоторый объект никогда не совпадают. Поэтому перед человеком всегда встает проблема, при каких усло­виях стимул-знак вызывает те же самые реакции, что и стимул-объект. Осгуд предположил, что реакции на знак «предположительно зави­сят от предшествующего ассоциирования знака с означаемым» [op.cit, р. 56—58]. Было важно разработать методику, которая была бы при­годна для выявления отношения испытуемого к объекту на основа­нии его отношения к знаку. Методика семантического дифференци­ала обеспечивала количественное и качественное индексирование значений при помощи особых шкал. Было высказано предположе­ние, что если индивид воспринимает знак «опасность», у него воз­никают такие же формы эмоциональных реакций, как и реакции, вызываемые объектом, представляющим опасность.

Методика предназначалась для исследования субъективного значения понятий. Испытуемому предъявляются в виде биполяр­ных прилагательных-антонимов наборы альтернативных вербаль­ных ответов, которые представляют собой концы континуума, разделенного на семь ступеней. Далее употребление методики из­вестно: испытуемый отмечает позицию на шкале, которая наибо­лее полно соответствует направлению и интенсивности его сужде­ний. При этом важно заметить, что методика позволяет фиксиро­вать и направление, и интенсивность отношения. При помощи факторного анализа из 12 пар прилагательных были выделены три группы факторов: оценки (хороший—плохой), активности (актив­ный—пассивный), силы (сильный—слабый). Легко видеть, что се­мантический дифференциал имеет дело не с денотативными зна­чениями, а с коннотациями, или, как говорит Осгуд, «с эмотивными», «метафорическими» значениями [op.cit., p. 26]. Так, например, слово «молоток» может быть коннотативно интерпре­тировано как «твердый», «тяжелый», «холодный» гораздо скорее, чем при помощи определения из словаря — «инструмент для заби­вания гвоздей». По существу здесь исследуется именно не семанти­ка, а эмоциональная окраска значений, хотя метод, как ни пара­доксально, называется «семантическим дифференциалом».

Хорошо известно, что методика семантического дифференци­ала удобна в том смысле, что помогает прямым замером измерить отношение испытуемого к социальным объектам. В отличие от тра­диционных методик шкалирования здесь от испытуемого не тре­буется выразить свое отношение к объекту через согласие или не­согласие с предлагаемыми суждениями. Он производит эту оценку сам, при помощи биполярных определений. В практике американ­ских исследований семантический дифференциал применялся многократно, например, в экспериментах при оценке политичес­ких ораторов и др. Важнейшим условием корректного применения методики является правильный подбор биполярных оценочных пар, для чего Осгудом разработана специальная теория «семантическо­го пространства значений» (которое и образуется набором семан­тических шкал, состоящих из пар прилагательных).

Не вдаваясь сейчас в подробности содержания этой теории, отметим лишь, что она включает в себя следующие основные идеи:а) возможность определить место каждого значения в некотором семантическом пространстве: собственно, «семантическая диффе­ренциация» и есть последовательное сведение понятия к точке в многомерном семантическом пространстве; б) возможность вы­числения расстояний между значениями (различие в значении двух понятий и есть функция различий их соответствующих положений в одном и том же пространстве); в) возможность зафиксировать сдвиг значений слов при вхождении их в словосочетания. Именно эти принципы теории позволяют использовать методику семанти­ческого дифференциала в контексте теории конгруэнтности [Osgood, Tannenbaum, 1955].

Обосновывая возможность перехода от идеи семантического пространства к измерению отношений, Осгуд писал: «Точка в про­странстве, служащая нам операциональным определением значе­ния, имеет два основных свойства — направление от начальной точки и расстояние от начальной точки. Мы можем рассматривать эти свойства как качество и интенсивность значения соответствен­но» [Osgood et al., 1968, p. 4]. И хотя, по мнению автора, принцип конгруэнтности не зависит непосредственно от семантического дифференциала как вида измерительного инструмента, последний все же может быть применен и при исследовании конгруэнтнос­ти, поскольку «до той степени, до которой семантический диф­ференциал служит мерой познавательных событий, он является «естественным» средством проверки принципа» [op.cit., p. 31].

В отличие от теорий Хайдера и Ньюкома теория Осгуда и Танненбаума делает два предположения, которые позволяют прогно­зировать исходы дисбалансных состояний.

1. Дисбаланс в когнитивной структуре Р (в частности, в его аттитюдах) зависит не только от общего знака отношения Рк К и К к О, но и от интенсивности этого отношения. Так, отношение может быть положительным, но различным по степени (можно что-то или кого-то «сильно любить», про­сто «любить» и т.д.). С точки зрения Осгуда, различная ин­тенсивность отношения тоже может привести к возникно­вению «неконгруэнтных ситуаций». Логично в этом случае ввести процедуру измерения именно этой интенсивности отношений, для чего и можно использовать методику се­мантического дифференциала.

2. Восстановление баланса может быть достигнуто не только за счет изменения знака отношения Р к одному из членов триады, но и путем изменения и интенсивности, и знака, причем одновременно к обоим членам триады. При этом величина изменения в каждом случае будет обратно про­порциональна интенсивности отношения (более крайние оценки изменяются в меньшей степени, т.е. чем более ин­тенсивно, например, отношение Р к О, тем меньше оно изменится при «возвращении» системы в конгруэнтное со­стояние). Наибольшему изменению в неконгруэнтных со­стояниях, следовательно, подлежат малополяризованные от­ношения.

В общем виде это может быть пояснено на следующем примере. Допустим, что Р не расположен к К, и оценим силу его негатив­ного отношения в три единицы (его отношение в этом случае обо­значим как —3). Вместе с тем Р достаточно хорошо относится к О (обозначим это позитивное отношение как +2). Если теперь Р (пусть это будет некий реципиент, воспринимающий сообщение комму­никатора) услышит, что К утверждает что-то положительное от­носительно О, то для Р возникает неконгруэнтная ситуация. По Осгуду, Р будет стремиться выйти из этой ситуации, одновремен­но изменяя свое отношение и к К, и к О. При этом несколько снизится степень «положительности» в отношении к О, но также снизится и степень «отрицательности» в отношении к К. Оконча­тельный баланс будет достигнут лишь при условии одинакового («выравненного») отношения Р и к К, и к О как по знаку, так и по интенсивности. Поэтому величина изменения отношений Рк К и к О будет измеряться по формулам:

где Д_КО— изменение отношения Рк О; Д_КК— изменение отноше­ния Р к К; О и К — абсолютные величины аффективных отноше­ний Р к О и Р к К, р' — величина «давления в сторону конгруэнт­ности», т.е. величина суммарного изменения отношений, необхо­димого для выравнивания их значений. Эта величина получается измерением расстояний между значениями по оценочной шкале семантического дифференциала.Подставив теперь в эти формулы принятые нами значения, характеризующие отношения Р к К (-3) к Рк О (+2), получим.

Это означает, что изменение отношения Рк О должно «сдви­нуться» на три единицы, а отношение Р к К— на две единицы, причем направление этих изменений будет таково, чтобы значе­ния, выражающие эти отношения, сближались.

Значения формул хорошо поясняются графически:

На графике видно, что более поляризованное негативное от­ношение Рк К (оно было равно —3) изменилось в сторону «улуч­шения», но не слишком сильно (сдвинулось на две единицы), и достигло — 1. В то же самое время менее поляризованное позитив­ное отношение Рк О (оно было равно +2) также сдвинулось, но в сторону «ухудшения», причем в более сильной степени, чем отношение Рк К (сдвиг здесь равен трем единицам). В итоге значе­ние отношения Р к О также достигло точки — 1. Таким образом, значения обоих отношений уравнялись и конгруэнтная ситуация восстановлена.

В теории Осгуда и Танненбаума разработаны и более сложные формулы, которые дают возможность подсчета величины и направ­ления изменения отношения как для ассоциативных, так и для дис­социативных утверждений. Таким образом, в основу всех измерений здесь положена методика семантического дифференциала.

Экспериментальная проверка пригодности этой методики для таких нужд была осуществлена Танненбаумом в исследованиях 1953 и 1956 гг. Группе испытуемых было предложено три источника информации (К): профсоюзные лидеры, газета «Чикаго трибюн», сенатор Р. Тафт. Были измерены по шкалам семантического диф­ференциала отношения студентов к этим источникам. Далее испы­туемым были предложены три темы для выражения своего отно­шения к ним: легализованные азартные игры, проект сокращения срока обучения в колледжах, абстрактное искусство. В первой се­рии эксперимента все испытуемые формулировали свое отноше­ние к трем названным проблемам, и это отношение также замеря­лось по методике семантического дифференциала. Через месяц — во второй серии эксперимента — испытуемым были прочитаны вымышленные статьи, якобы исходящие от трех различных источ­ников информации (т.е. от имени профсоюзных лидеров, газеты «Чикаго трибюн» и сенатора Р. Тафта) и содержащие в себе со­вершенно различную оценку трех названных явлений. После этого снова измерялось отношение испытуемых ко всем трем сюжетам и выявлялось, насколько и в какую сторону изменились оценки по сравнению с полученными в начале эксперимента, т.е. «независи­мо» от источников информации. Фактические данные эксперимента (т.е. «сдвиг» в отношениях как к проблемам, так и к источникам информации) и данные, полученные при подсчете по формуле, в основном совпали, что дало основание Танненбауму сделать вы­вод о пригодности модели Осгуда для прогноза [Osgood, Tannenbaum, 1955].

Правда, при этом было сделано две оговорки. Во-первых, от­ношения к объекту (в эксперименте — к трем предложенным для оценки явлениям) в неконгруэнтных ситуациях оказались устой­чивее, чем отношения к коммуникатору (в эксперименте — к трем источникам информации). Во-вторых, модель не работает при очень больших р («давлении в направлении конгруэнтности»), т.е. при очень высокой поляризации отношений к оцениваемой теме и к источнику информации (в эксперименте в этом случае испытуе­мые просто отказывались верить в подлинность текста, выдавае­мого от имени одного из источников).

При учете этих двух поправок прогноз изменения отношений с реальными изменениями давал корреляцию +0,96 [op. cit., p. 36]. Такой результат показывает, что теория конгруэнтности Осгуда и Танненбаума представляет собой известный прогресс по сравнению с другими теориями соответствия, поскольку в большей сте­пени обеспечивает прогнозирование изменения отношений, про­исходящего под влиянием стремления достичь соответствия в когни­тивной структуре реципиента. Однако легко заметить, что направ­ление этого прогресса весьма односторонне: улучшается система измерения изменяющихся отношений (т.е. в определенном смысле совершенствуется описание природы когнитивного несоответ­ствия), теория принимает более «респектабельный» вид, внутри принятой системы постулатов возникает большая логическая свя­занность между суждениями. Но все это относится к совершен­ствованию лишь формальной стороны теории и не касается обога­щения ее содержания.

В теории Осгуда и Танненбаума не ставится ни один из принци­пиальных вопросов, выдвигаемых критиками теорий соответствия, а именно о допустимости исходных определений, об их обоснован­ности, о самом «спектре» факторов, детерминирующих возникнове­ние несоответствия, о связи когнитивного несоответствия и мотива­ции, когнитивного несоответствия и поведения и т.д. Вместе с тем без ответа на эти вопросы теориям соответствия трудно претендо­вать на то, что найден действительно общий подход к объяснению социального поведения. Как видно, все они, без исключения, не могут вырваться из круга одинаковых для всех трудностей.

Суммируя, можно так определить эти трудности:

1. Все теории соответствия страдают достаточно неточными определениями своих основных понятий. Рассмотренные более подробно в связи с теорией когнитивного диссонан­са возражения по поводу понимания «следования» и «не­следования» как основы соответствия и несоответствия мо­гут быть с тем же успехом приложимы и к теории сбалан­сированных структур, и к теории коммуникативных актов, и к теории конгруэнтности. Сколько бы далее ни формали­зовать характер этих «следований» и «неследований», без одновременной разработки содержательной стороны пси­хологики эти теории не могут стать более строгими.

2. Рыхлость исходных понятий как важнейших элементов тео­рии ведет к достаточно уязвимым моделям объяснения, при помощи которых интерпретируются факты. В сущности — и это несмотря на неявно существующую претензию — те­ории соответствия не могут предложить сколько-нибудь строгих моделей объяснения. Важно не то, что эти теории исходят из соображений здравого смысла (может быть, в соци­альной психологии в определенных ее разделах это и неиз­бежно), а то, что «на выходе», т.е. в интерпретациях, сплошь и рядом получаются объяснения, мало отличающиеся от суждений здравого смысла. Психологический механизм воз­никновения несоответствия остается не объясненным в тер­минах психологической науки, наличие его лишь конста­тируется при апелляциях к жизненному опыту. 3. Почти все случаи построения моделей, к которым прибега­ют авторы теорий соответствия, оказываются сверхупро­щениями. Практически во всех них когнитивная структура индивида представлена не более чем тремя элементами, и переход от этой упрощенной схемы к более сложной нигде не проработан. Можно, конечно, сказать, что эти теории и не брали на себя обязанность анализировать сложную ситу­ацию изменения когнитивной структуры человека в группе (в любой, а не только в диаде или триаде). Но коль скоро они коснулись проблем межличностных отношений, ком­муникативных актов и прочих характеристик групповой ак­тивности, они «обрекли» себя на постановку и этих вопро­сов, между тем ничего не дав для прогресса такого рода анализа.

Поэтому, хотя теории соответствия и дают определенную воз­можность для проведения исследований в области изменения аттитюдов, межличностной перцепции, аттракции и коммуникации в группах, они в лучшем случае ценны тем, что зафиксировали ряд любопытных феноменов и дали им «право на существование» внутри социальной психологии как науки. Решения этих проблем надо еще ожидать.

Одну из причин такого относительного неуспеха теорий соот­ветствия называет МакГвайр, сам проявляющий большой интерес к этим теориям. Он считает, что принятый на вооружение теоре­тиками соответствия принцип, признающий потребность в соот­ветствии когнитивной структуры важнейшей потребностью чело­века, превратился на протяжении пятнадцати лет их существова­ния в самоцель, в то время как должен был быть лишь средством для объяснения целого ряда сложных проблем мышления. Про­гресс в совершенствовании лишь формальной стороны теории МакГвайр склонен считать ответственным за «игнорирование концептуальных структур и их функционирование» [McGuire, 1968,p. 141]. По его мнению, по мере развития теории соответствия во­обще уходят в совсем другие области по сравнению с теми, кото­рые были обозначены при их возникновении (а именно: соотно­шение рационального и нерационального в поведении человека, соотношение логичного и алогичного в его действиях): «Дело час­то подменяется другими проблемами: образованием понятий, ин­формационными процессами, воспроизведением когнитивных про­цессов на компьютерах и т.д.» [ibidem].

Не менее острой является и критика теорий соответствия со стороны Д. Катца. Отмечая слабую связь теорий соответствия с про­блемами мотивации, Катц делает и более общий упрек методоло­гического плана. Он полагает, что теории когнитивного соответ­ствия сузили фокус рассмотрения когнитивных проблем лишь до проблемы когнитивного конфликта, который при этом и сам ока­зался чрезвычайно обедненным: при характеристике конфликта лишь констатируется неконгруэнтность элементов и оставляется без анализа содержание этих элементов [Katz, 1968]. Такое суже­ние проблемы далее сознательно используется для разработки оп­ределенной стратегии исследования, а именно лабораторного, экспериментального исследования.

Приверженность определенному методу исследования имеет некоторую внутреннюю связь с исходными теоретическими прин­ципами когнитивизма. Тот факт, что объяснения мотивации, пред­лагаемые во всех теориях соответствия, остаются в пределах моти­вации изменения когнитивных структур, т.е. адресованы преиму­щественно перестройке сознания, а не действительности, позволил сконцентрировать внимание на чисто психологическом механизме процесса, не соотнося его с проблемами реальной деятельности людей. Известным методологическим «оправданием» такого под­хода и служит апелляция к лабораторному эксперименту: именно здесь можно достигнуть достаточно высокой точности в исследо­ваниях такого механизма. Перспектива построить строгое лабора­торное исследование способов перестройки когнитивных структур обладает, конечно, определенной заманчивостью, но вместе с тем оправдывает ряд изначально заданных ограничений, в том числе и прежде всего логическую неоднозначность основных понятий, ти­пов связи между ними. По требованиям лабораторного экспери­мента на определенном этапе исследования от этого можно абст­рагироваться. Однако в дальнейшем абстрагирование такого рода исключает возможность экстраполяции полученных результатов на реальную жизнь. Исследования, таким образом, остаются доста­точно «респектабельными», но и достаточно «стерильными».

Другое соображение принципиального порядка касается собствен­но теоретического постулата, принимаемого когнитивистской ори­ентацией. Все теории соответствия исходят из идеи, что потреб­ность в связанности, интегрированности когнитивных структур есть фундаментальная потребность человеческой психики. Но, как спра­ведливо отмечают Б. В. Фирсов и Ю. А. Асеев, «желание организо­вать когнитивный мир индивидуума в единое целое не является и не может быть основным и единственным мотивом познаватель­ной деятельности человека» [Фирсов, Асеев, 1973, с. 38].

При абсолютизации принципа гомеостазиса исключается при­нятие таких решений, которые связаны с поиском нового, выходя­щего за рамки привычных схем. «Наряду со стремлением к стабиль­ности устойчивых систем, — пишут Б. М. Фирсов и Ю. А. Асеев, — мы с тем же, если не с большим, правом можем постулировать суще­ствование в человеке стремления к новому, «ориентировочно-ис­следовательский» рефлекс, заставляющий его обращать внимание и активно искать как раз те элементы ситуации, которые не уклады­ваются в рамки его пройонцептов» [там же]. Все эти проблемы могут и не встать, если исследование замкнуто лабораторией, когда, по существу, элиминированы содержательные моменты поведения, когда в условиях лабораторной инструкции снято, например, обще­ственное значение передаваемой информации или оно присутству­ет, но дано испытуемому в незначимой для него (с точки зрения его социального статуса, реальной общественной позиции) ситуации. В значительной степени все названные здесь ограничения от­носятся не только к теориям соответствия, но и ко всему классу когнитивных теорий в социальной психологии вообще. Выше уже говорилось о том, что кроме теорий соответствия когнитивистская традиция включает в себя идеи еще целого ряда авторов, сохраня­ющие общую когнитивистскую окраску, но не опирающиеся на принцип соответствия.