Федорова (урожд. Юнг) Ирина Эдмондовна, 15.08.1901—22.02.1994

Еще в первом их эмигрантском пристанище, в Константинополе, юная Ирина с матерью, петербургской художницей Натальей Николаевной Лазаревой, открыли одно из первых эмигрантских (а может, и первое) ателье мод — «Феражаль». В 1923 году мать с дочерью уехали в Париж и там открыли небольшое ателье моды «Анели». Здесь Ирина (старшая дочь от первого брака) была снова верной помощницей матери. Как сообщает историк моды А. Васильев, дом «Анели» не пережил Великой депрессии конца 20-х. Наталья Николаевна Лазарева открыла домашний пансион на бульваре Распай, а позднее уехала в США к младшей дочери и внукам. Грамотная же Ирина Эдмондовна не осталась без работы. Она была секретарем у известной французской актрисы Франсуаз Розе, затем у директора дома моды «Нина Риччи» князя Римского-Корсакова.

Судя по фотографии, хранящейся в архиве А. Васильева, в конце 20-х годов прелестная Ксения Физ еще была танцовщицей в константинопольском кабаре. Вряд ли Париж встретил ее по приезде слишком приветливо...

Татьяна Флавицкая приходилась внучатой племянницей знаменитому художнику Константину Флавицкому. Художник был влюблен в красавицу, с которой он писал свою «княжну Тараканову», но красавица вышла замуж за его брата Николая и стала Татьяниной бабушкой...

Татьяна училась в Академии художеств в Петрограде, потом стала архитектором, сотрудничала со Щусевым и другими «китами», участвовала в пректировании ташкентского театра и других знаменитых сооружений эпохи. В 1955 году Татьяна овдовела, а через 4 года уехала за границу вослед красавице-дочери, которая вышла замуж за австрийского бизнесмена. Позднее Татьяна вслед за дочерью переехала в Париж, где растила любимого внука Колю, рисовала, писала стихи и музыку. Написанные ею песни исполняли на концертах в Русской консерватории Женя Разина, Алла Баянова и сам Григорий Гришин. Татьяна печатала свои стихи и прозу, писала для внука историю своей подсоветской жизни.

К тому времени, как Татьяна приехала в Париж, уже иссякла Вторая волна русской эмиграции, а Третья еще не нахлынула. Положение поэтессы оказалось непростым:

Называет с презреньем «советской» меня,

Спасибо, жизнь! Спасибо, жребий мой!

Что довелось увидеть эту прелесть...

Фокина Екатерина, 1895—1992

Петербургская карьера юной Кати Фокиной на сцене Мариинки была недолгой. Однако впереди оставалось чуть не три четверти века изгнания...

Протоиерей о. Кирилл Фотиев родился в 1927 году, окончил философский факультет Гамбургского университета и Православный богословский институт в Париже, был учеником А. В. Карташева, защитил диссертацию по богословию. Он выступал в печати как литературный критик и публицист. В «Русском альманахе», выпущенном в 1981 году З. Шаховской (в статье «Заря свободы»), о. Кирилл задается вопросом о проблемах России и приходит к выводу, что «лишь новое религиозное сознание может избавить мир от того, что грозит ему гибелью: от торжества эгоизма и духа наживы, от пассивности перед лицом всех форм насилия и несвободы, от «лукавой совести» и гложущей тоски бессмысленного существования». «Особенность судьбы России», как она видится о. Кириллу Фотиеву, «в том, что в ней потенциальные силы сопротивления диктатуре были выражены слабее, чем в странах Западной Европы, и, кроме того, подверглись разгрому в таких масштабах, что террор французской революции конца ХVIII века представляется детской забавой».

Из всех красивых детей генерала-кабардинца Константина Николаевича Хагондокова, командира 2-й бригады Дикой дивизии, и его жены-красавицы Елизаветы Эмильевны (Нина, Тамара, Александра, Измаил, Гали) самой знаменитой стала манекенщица, «русская блондинка» Гали (Эльмисхан) Баженова, во втором браке графиня де Люар, героиня Сопротивления.

Об Ольге, младшей из девочек в семье орловских дворян Шепелевых-Вороновичей, одна из их родственниц так рассказывала историку моды Александру Васильеву: «Тетя Оля была в семье самой некрасивой из девочек, но самой трудолюбивой и умной». Что ж, давно замечено, что «не родись красивой...»

Приведенный выше благожелательно-родственный перечень Ольгиных достоинств можно было бы и продолжить. Во время Первой мировой воины 22-летняя Ольга ушла на фронт сестрой милосердия и не только зapaботала Георгиевский крест за храбрость, но и нашла себе мужа — полковника. Изгнанные вместе с Белой армией супруги Хитрово добрались через Константинополь и Марсель в Париж, где Ольга поступила закройщицей в новый дом белья. А в 1924 году она уже открыла собственное дело на правом берегу Сены, близ «Гранд-Опера». Вскоре ее дорогое элегантное белье, отделанное кружевом, завоевало известность и в Европе, и в Америке.

Полковник Хитрово оказался толковым бухгалтером, Ольга же нашла хороших русских закройщиц, портних и даже свою манекенщицу. Ателье процветало. Семья купила участок в Севре и построила там просторный дом, «обставленный, как в старой русской усадьбе», с большим садом. Самые красивые и богатые женщины подлунного мира заказывали белье у Ольги Хитрово. Дом Хитрово пережил все кризисы и войны, его пришлось закрыть лишь в 1956 году в связи с появлением нейлона...

В своем саду в Севре Ольга Хитрово любила читать мемуары и книги по истории. Она обожала собак. Умерла она 94 лет от роду, на 18 лет пережив мужа.

Церетели Иоанн, протоиерей, 30.03.1875—3.12.1961

Морской курорт Биарриц был когда-то в моде у русских. Это здесь красавица Варвара Римская-Корсакова привела однажды в смущение саму императрицу Евгению, это здесь гулял скульптор Антокольский, скучал Чехов, влюблялся на пляже в своих сверстниц малолетний Набоков...

Тщанием великого князя Бориса Владимировича в 1892 году в Биаррице построен был и освящен православный храм, где довелось служить бывшему полковнику о. Иоанну Церетели. Историю его приезда в Биарриц так описал в своих мемуарах митрополит Евлогий: «В Биаррице у нас был прекрасный храм во имя св. Благоверного князя Александра Невского с домом для священника. Настоятелем его я назначил иеромонаха Андрея Демьяновича: он приехал сюда из Флоренции со своей матерью... Равнодушный ко всему, он, кажется, ничем, кроме прогулок по окрестностям Биаррица со своей собакой, не интересовался... На его место я взял о. Церетели... Благочестивый, чистый и духовный человек, горячего сердца. Его военное прошлое приблизило к нему проживавшего в Биаррице принца А. П. Ольденбургского со всем его окружением. Приход оживал во время сезона, но в остальное время был обречен на безлюдное, материально трудное существование: средства прихода зависели от удачного сезонного съезда и случайных пожертвований приезжих. Много храму помогал вел. кн. Борис Владимирович».

Кн. Чавчавадзе (урожд. Хвольсон) Любовь Владимировна, 11.08.1893—6.07.1984

Княгиня Любовь Владимировна Чавчавадзе была сестрой Феофании Владимировны Хвольсон, которая вышла замуж за графа Адама Беннигсена. Нина Кривошеина вспоминала, как, заговорив с ней однажды о «младороссах», граф пообещал, что его свояк Миша Чавчавадзе отведет ее к ним на сборище. Этот Миша и был муж Любови Владимировны князь Михаил Николаевич Чавчавадзе (ему было в ту пору 33 года). Князь окончил Пажеский корпус, некогда служил в гренадерском гвардейском полку, но именно великосвет­ских «детей» и соблазнили в эмиграции лозунги и идеи «младороссов» (вроде лозунга «Царь и Советы» или надежды на перерождение Красной Армии, которая прогонит большевиков). Веселый, ресторанный человек Миша Чавчавадзе ушел от Любови Владимировны (уже имевшей от него двоих детей) и женился на Маре Казем-Бек (уже имевшей детей от А. Некрасова). Семья его бедствовала, и осенью в числе других советских патриотов вернулась в СССР. Год Миша работал в Тбилисской филармонии, а в последний день 1948 года уже был отправлен по этапу в лагерь на шахты знаменитой Инты (республика Коми). Семья его была отправлена в вечную ссылку и мерзла в землянке в степях Казахстана.Что же до уцелевшей в результате развода княгини Чавчавадзе, красивой Любови Владимировны, то ей (в отличие от бывшего мужа и Н. А. Кривошеиной) запомнились совсем другие, вполне мирные эмигрантские события того же 1931 года: «Помню, с каким волнением мы собирались к первой литургии в нашей церкви в Аньере. Собственно, церкви еще не было. Совершались службы в особняке, который занимал кн. Кочубей. В большом зале завесили зеркала, разместили несколько икон. Служил приезжавший из Парижа о. Иоанн Шаховской. Любовь к нашей церкви, к нашему пастырю объединила всех прихожан в тесно сплоченную семью...»

Ни о. Алексию Кириевскому, ни о. Иакову Ктитареву не удалось совладать со скандальным приходским советом в Бийянкуре. Пришлось владыке митрополиту искать нового настоятеля. Вот что он об этом рассказывает: «На место о. Ктитарева я назначил в Бийянкур о. Александра Чекана. Он учился в Петербургской Духовной Академии, но занятия, вследствие начавшейся войны, пришлось прервать. Высшее образование о. Чекан получил в Болгарии, в Софии, где он долго был секретарем «Христианского Движения» и в качестве активного работника много потрудился по организаций финансовых кампаний, курсов, кружков... Его жена блестяще кончила псаломщицкие курсы и может быть мужу отличной помощницей: она возглавляла женское содружество при Бийянкурской церкви: прекрасная, глубоко церковная женщина... О. Чекан привился. Его рвут на части. Он ведет живую просветительскую работу, будит паству, ее организует... Каждое лето он устраивает детскую колонию (на 200 детей). Объединил он и все общественные организации Бийянкура: они начали работать совместно с приходом...»

Упомянутая высокопреосвященнейшим владыкой митрополитом супруга о. Чекана Мария Евгеньевна была дочерью генерала Миллера, похищенного ГПУ.

Черепнин Александр, compositeur de musique,
21.01.1899—29.09.1977

Черепнин Николай Николаевич, композитор,
3.05.1873—26.06.1945

Весной 1918, музыкальный Петроград отметил двадцатилетие творческой деятельности известного композитора, дирижера и педагога, участника дягилевских Русских сезонов, автора многих произведений светской и религиозной музыки, дирижера Мариинского театра, профессора Петербургской консерватории (где он вел им же впервые созданный дирижерский курс) Николая Николаевича Черепнина. И юбиляр, и те, кто восторженно его приветствовали, не могли не чувствовать, что это не просто завершение славного двадцатилетия, но и «конец прекрасной эпохи» для всего Петрограда. Грустные предчувствия не обманули. Летом того же года Черепнин, как и многие, уехал из невыносимого Петрограда насильников в Грузию. Там он пробыл три года директором Тифлисской консерватории, а в 1921-м, по приглашению великой балерины Анны Павловой, уехал писать для нее музыку в Париж. Он еще не знал, что покидает родину навсегда...

А ведь все начиналось так славно. Николай Черепнин родился в семье знаменитого петербургского врача, которого хорошо знали и Достоевский, и Мусоргский, и Серов. Еще в гимназические годы юный Николай брал уроки музыки у профессоров консерватории, но, не желая перечить отцу, поступил по его желанию на юридическое отделение университета (и даже закончил его), не бросая занятий музыкой. 20 лет от роду он стал совмещать университет с консерваторией, учился сперва на фортепьянном, а потом и на композиторском отделении, был любимым учеником Римского-Корсакова. Когда Н. Черепнину было 23 года, было исполнено первое крупное его симфоническое произведение — «Принцесса Греза». Он успешно сочинял музыку, дирижировал операми в Мариинском театре, а его балетом «Павильон Армиды» в постановке М. Фокина (либретто и сценография А. Бенуа) открылся в 1907 году первый дягилевский Русский сезон в Париже. Черепнин написал к тому времени и несколько произведений религиозной музыки.

Последующие четверть века его эмигрантской жизни в Париже были заполнены трудами. Черепнин писал оперы на сюжеты Островского и Соллогуба, развивая традиции русской комической оперы, он написал 23 духовных хора, по его инициативе было создано одно из замечательных учреждений эмигрантского Парижа — Русская консерватория, устроенная по образцу петербургской и московской и имевшая также балетное отделение (им руководил С. Лифарь). Черепнин был директором и педагогом в консерватории, но работал в ней бесплатно, говоря, что деньги нужно оставить другим, кому приходится труднее, чем ему. Впрочем, в годы последней мировой войны ему и самому пришлось тяжко. Выручала его грузинская колония Парижа. Благодаря ее помощи удалось исполнить в 1944 году в зале Плейель и одно из последних произведений Черепнина — «Грузинские погребальные песнопения». Черепнин посвятил их памяти Палиашвили и Баланчивадзе. Как и многие пожилые эмигранты, он не надолго пережил физические тяготы и моральную травму этой войны. Он умер в 1945 году. Еще долго трудился на том же поприще его сын Александр — тоже композитор, пианист, педагог, преподававший музыку и издававший музыкальные произведения в Китае, Японии, в США и во Франции...

Н. Н. Черепнин жил последние четверть века своей жизни воспоминаниями о России, привязанностью к русской культуре. Мне доводилось слышать, что пронзительная боль фильма «Ностальгия» Андрея Тарковского навеяна не только переживаниями самого режиссера, но и мыслями о Николае Черепнине...

Черкесов Юрий Юрьевич, художник, 1900—1943

Художник-график Юрий Юрьевич Черкесов был потомком славного Василия Ивашева, ротмистра и декабриста, писавшего стихи и музыку, осужденного за участие в Союзе благоденствия и в Южном обществе на 20 лет каторги и умершего на поселении в Тобольской области (дочь его Вера Васильевна вышла замуж за А. А. Черкесова). Сам Юрий Черкесов женился на Анне, дочери славного А. Н. Бенуа, тоже художнице (вместе с ней и Б. Кустодиевым расписали они в 1922 году трактир «Ягодка»). Юрий Юрьевич Черкесов окончил московское училище (учился у К. Петрова-Водкина), оформлял книги для издательств, участвовал в выставках. С 1925 года он жил во Франции, оформлял детские и взрослые книги. О его вышедшем в 1933 году в издательстве «Фламмарион» альбоме «Игровые песенки» тесть его А. Н. Бенуа писал: «Это исполнено непосредственности, наивности, детскости и, что особенно ценно, искренности. Нигде нет подделки под детей. Чувствуется настоящая свобода при изъяснении на языке, самом трудном из всех языков, — на детском. Хорошая, веселая, занятная и аппетитная книжка, а то, что она не русская, а французская, это не должно останавливать родителей русских детей. Главное, чтобы дети полюбили песенки и выучились играть».

Собственный сын Юрия и Анны Черкесовых Александр к этому времени уже подрос и тоже больше всего любил рисовать.

Ю. Ю. Черкесов много ездил по сладостной французской провинции, писал пейзажи, выставлялся в салоне Независимых, в Осеннем салоне, в Тюильри. На парижской Всемирной выставке 1937 года он получил Золотую медаль за гравюру «Песнь песней».

22 июня 1941 года Ю. Ю. Черкесова, как и многих русских (120 человек, главным образом, принадлежавших к масонскому обществу, арестовали нацисты и отправили в лагерь Компьень. После освобождения 40-летний Юрий Черкесов впал в состояние депрессии и покончил с собой. Его обедневшая вдова А. А. Бенуа приносила после войны работы мужа и отца в парижские антикварные магазины. В знаменитом «Санкт-Петербурге» Лемперта на улице Миромениль до сих пор висят ранние итальянские акварели Бенуа, сданные вдовой Ю. Черкесова. Было бы столько денег, купил бы одну. Да и то правда — с каким багажом собираться в последнее путешествие? Самое место об этом задуматься — в Сент-Женевьев...

Чесноков Александр Григорьевич, композитор, 1880—1941

Поклоннику русских церковных песнопений не надо объяснять, какой композитор был А. Чесноков. Композитор он был замечательный. Писал музыку, преподавал в Русской консерватории... Умер в войну — еще не старым: если не от болезней, от горя умереть можно было — война, еще война, смерть, грязь, предательство, оглупление национализма...

В примечаниях Ирмы Кудровой к ее книжке о последних годах Цветаевой можно обнаружить следующие строки, основанные на архивных находках автора: «Чистоганов Анатолий (1910 — 194?) — русский эмигрант, участник Белого движения. Член «Союза возвращения на родину». Завербован в советские спецслужбы. Участвовал в слежке за сыном Троцкого Седовым».

Видимо, московское досье Чистоганова не давало более поздних сведений о нем, и И. Кудрова решила, что А. Чистоганов вернулся в СССР и нашел смерть в подвалах НКВД, как другие его соратники по тайной конторе С. Эфрона и Н. Клепинина. Но А. Чистоганов прожил еще больше сорока лет. Что он делал и как жил, нам узнать негде, но вряд ли ловцы душ оставляли его в покое.

Чистякова (ур. Нестеровская) Лидия Рафаиловна,
20.06.1882—22.09.1945

Старшей дочери бедного петербургского дворянина Рафаила Нестеровского выпала менее головокружительная судьба, чем младшей. Как и младшая сестра Тоня, Лидия окончила Императорскую школу балета, как и младшая, стала солисткой кордебалета, однако судьба не уготовила ей ни безумного придворного романа, ни брака с князем императорской крови, как Антонине.

В эмиграции, как и многие русские балерины, Лидия Рафаиловна держала балетную школу — сперва в Берлине, потом в Голландии. Но жизнь свою она завершила в Париже...

Чичибабин Алексей Евгеньевич, 1871—1945

Чичибабина Вера Владимировна, 1875—1960

Алексей Чичибабин родился в украинском местечке в скромной семье письмоводителя и рано осиротел. Все же мать смогла дать ему образование, однако, даже успешно закончив естественное отделение в Московском университете, молодой химик долго еще нуждался и только в 1901 году, став приват-доцентом университета, смог защитить магистерскую диссертацию по химии. С 1909 (до самого 1930-го) года Чичибабин возглавлял кафедру общей и органической химии в Московском техническом училище. В 1912 году он защитил доктор­скую диссертацию, принесшую ему известность в России и за рубежом. В годы Первой мировой войны Чичибабин работал над созданием медицинских препаратов, а после революции занимал в России высокие научно-административные посты, был удостоен премии, позднее стал первым советским химиком-лауреатом. Чичибабин не раз обращался в Кремль с жалобами на бедственное состояние химической науки, участвовал в дискуссии о подготовке химиков. В 1925 году Чичибабин выпустил свой знаменитый учебник по органической химии.

А в 1930 году погибла в результате несчастного случая юная дочь Чичибабина. В тот же год он уехал в командировку в Париж и не вернулся. Жена Чичибабина Вера Васильевна бесконечно долго лечилась в парижской психиатрической клинике, Алексей Евгеньевич работал в лаборатории Пастеровского института и читал лекции в Колеж де Франс. Перенесенное им горе ослабило его, возвращение и тяготы тогдашнего советского существования были ему более не под силу, что он и объяснял в письмах советскому начальству. Однако поступок его был расценен как предательство, законопослушные собратья-академики клеймили его на собраниях, он был лишен и звания академика, и советского гражданства (за невыполнение «долга перед родиной»). А. Чичибабин был восстановлен в Академии наук СССР через 45 лет после своей смерти и за год до смерти самого СССР. Париж и наука химия хранят память о русском ученом. Некоторые из его методов до сих пор называются «реакциями Чичибабина», его имя присвоено и лаборатории Колеж де Франс, в которой он работал.

Шайкевич (ур. Зубкова) Варвара Васильевна,
26.10.1884—26.12.1950

Шайкевич Андрей Анатольевич, 19.10.1903—29.06.1972

Красавица Варвара Зубкова вышла замуж за элегантного завсегдатая петербургских богемных сборищ Анатоля Шайкевича и родила ему сына Андрея. Потом она вышла за литератора А. Тихонова (Сереброва) и родила дочку Ниночку. Ранние воспоминания Нины Тикановой (Тихоновой) переносят нас в многонаселенную квартиру доброго дяди Горького на Кронверкский проспект — в первые послеоктябрьские годы. Тихонов пользуется в это время полным доверием Горького и секретарствует в издательстве «Всемирная литература». Еще большим доверием Горького пользуется Варвара Васильевна, которую, судя по всяческим мемуарам, связывают с любвеобильным писателем весьма интимные отношения. Дневник К. Чуковского называет ее в самом близком окружении Горького (наряду с его гражданской женой М. Ф. Андреевой, М. И. Бенкендорф (Мурой Будберг), Валентиной Ходасевич). Позднее М. Горький вывозит Варвару Шайкевич и маленькую Нину через Финляндию в Германию, а любимый горьковский сотрудник А. Тихонов (Серебров) попадает в большевистский застенок. В своей мемуарной книге «Девушка в голубом» (вышедшей в Париже в 1991 году) Н. Тихонова (Тиканова) так описывает их с матерью переезд через границу: «...В тумане про­плывают голова и штык красноармейца... еще несколько мгновений... человек в незнакомой форме...

Мы в Финляндии.

У окна Варвара Васильевна поднимает голову. Спокойно и без колебаний она протягивает руку Горькому. В то время я ничего не знала и ни о чем не думала. Но в этом жесте почудилось мне нечто серьезное, большое. Иначе отчего же я его отметила?»

Уже на вокзале в Берлине Горький отделяется от Варвары Василь­евны, и довольно скоро она получает полную отставку. Нина пишет, что она пропустила момент, когда это случилось, и добавляет: «Я и не подозревала, что в России эта связь длилась уже на протяжении многих лет, что это из-за Горького мама окончательно порвала с Тихоновым, который ее любил по-прежнему. С безграничным доверием она вручила свою и мою судьбу в столь ненадежные руки Горького, приняв решение последовать за ним за границу. Перед смертью брат мне рассказал об этом кое-что. Мать хотела, чтобы все это оставалось для меня тайной.

Что пришлось ей пережить, когда все рухнуло? Остаться одной в чужой стране, где ей некому было протянуть руку помощи? Даже своему сыну она никогда не говорила всего.

Для нее все было кончено, а ей ведь еще не было 38. Как она еще была хороша и молода, с этой ее прозрачной белизной! Какой была она честной, доверчивой и беззащитной перед злом! Хрупкая, неж­ная, терзаемая материальными трудностями, Варвара Васильевна сохраняла волю и гордое достоинство. В самые трудные парижские годы, перед войной, когда в туфельках с дырявой подошвой она работала на фабрике и когда казалось, что сын ее уже не поправится, она не жаловалась и не показывала, как ей трудно...»

Надо сказать, что бедная Варвара Васильевна попала в число самых обездоленных женщин эмиграции (их насчитывают чуть более 3% от числа русских эмигранток), вынужденных влиться в толпу фабричных работниц.

Андрей выжил. Что до нее, то огорчения, по словам дочери, «раньше времени свели ее в могилу, но при этом не смогли ее сломить.

В семье у нас принято было говорить о Горьком, как будто ничего не случилось. Ни слова горечи или насмешки. Ты умела любить, мамочка...

Она сожгла перед смертью все письма».

Нина Тихонова стала балериной, Андрей играл на виолончели, редактировал вместе с Ю. Одарченко и В. Смоленским альманах «Орион», писал статьи и книги об искусстве. Он ведь еще и в Петербурге дружил с М. Кузминым, принадлежал к «петербургской богеме», о чем свидетельствует и его мемуарный очерк «Петербургская богема»: «Мой ужин был обилен, и я не ленился подливать вина в бокалы. Нортоновские часы мои играли курантами, рокотовская Екатерина как бы являлась дополнением к только что отзвучавшей моцартовской симфонии, а петровская люстра убаюкивающе звенела своими хрусталиками».

Андрей и Нина прожили в нежной дружбе до самой его смерти. На последних страницах своей мемуарной книги Нина Тихонова так говорит о смерти брата: «Ты ушел... Я остаюсь в ожидании. Той минуты, когда все станет ночью, остаюсь в синих сумерках тех волшебных минут, когда свой танец ведут воспоминанья. Я тебе посвятила эту книгу, Андрей, брат мой».