Библиотека научного социализма под общей редакцией д. Рязанова г. В. Плеханов

Итак, каковы должны быть эти цели?

Анархисты отвечают: «Революционными средствами являются лишь средства незаконные. До тех пор, пока вы будете настаивать на участии в выборах, и пока ваши выборные всецело будут заняты тем, чтобы вырвать у буржуазии те или другие реформы в интересах рабочего класса, до тех пор, пока вы будете продолжать считаться с законами, которые лишают вас права свободного слова или тех или иных дей­ствий, — вы ничего общего не будете иметь с революцией. Вы останетесь лишь законодателями и мирными реформистами.

«Революционная деятельность начинается лишь там, где нару­шается закон; она, следовательно, начинается с восстания, с насиль­ственного действия единичной личности или целой массы. И чем больше вы будете склоняться к восстанию и насильственным действиям, тем больше вы будете становиться революционерами».

Ответ вполне ясный. Но нужно рассмотреть, настолько ли же он верен.

Прежде всего бросается в глаза, что для анархистов революцион­ные средства и насильственные действия обозначают одно и то же, являются одной и той же вещью. Но на чем основано подобное отождествление?

Наиболее революционно то средство, которое быстрее других приближает нас к нашей цели, к революции. Если это положение вер­но, — а в данном случае никакие сомнения невозможны, — то из него должны быть сделаны следующие заключения:

1. Что возможны также самые революционные действия без вся­кого отдаленного сходства с восстанием, с насильственным действием.

2. Что восстание и насильственные действия всегда являются анти­революционными, когда они вместо того, чтобы приблизить нас к нашей цели, отдаляют нас от нее.

Лишь слепой может не увидеть, что как раз именно к последнему и приводят нас анархические насильственные действия.

Удастся ли анархистам бросить в том или другом месте бомбу, возбуждают ли они стачечников к насилию, совершают ли они какие-нибудь покушения, — все их действия достигают лишь одного: усиления

251

* *

Не трудно понять, в чем состоит ошибочность той истины, которая позволяет анархистам видеть в своих насильственных действиях нечто противоположное тому, чем эти действия являются на самом деле.

Возьмем для примера какую-нибудь революцию: английскую рево­люцию XVII века, или же французскую революцию XVIII века, 1830 и 1848 гг. В каждой из них мы откроем длинный, кровавый ряд насилий, восстаний, баррикад, вооруженных столкновений и резни. Вот эти-то насилия вводят анархистов в заблуждение, которое может быть форму­лировано приблизительно так:

«Так как в каждой революции совершаются насилия, то доста­точно прибегнуть к насильственным средствам, чтобы вызвать или ускорить революцию».

Анархисты рассуждают подобно человеку, который сказал бы: «Так как всякий раз, когда идет дождь, приходится развертывать зон­тик, то достаточно раскрыть сей полезный инструмент, чтобы пошел дождь». Вся тактика анархистов вращается вокруг этого странного софизма. И она имеет только ту хорошую сторону, что служит лучшим доказательством крайней наивности отождествления насильственных средств со средствами революционными.

Мы уже сказали, что наиболее революционно то средство, которое скорее других приближает нас к нашей цели, к революции. Революцион­ною деятельностью должно, следовательно, считать ту деятельность, которая ослабляет силы, поддерживающие современный политический и социальный порядок, и увеличивает силы приверженцев будущего обще­ственного строя.

Взаимные отношения этих двух сил зависят в последнем счете от экономических отношений каждой отдельной страны. Всякий образ действий, изменяющий эти отношения в смысле увеличения сил сторон­ников нового общественного порядка, является революционным по своим последствиям.

Но сказать, что какое-нибудь средство революционно по своим последствиям, еще не значит сказать, что оно должно быть принято революционерами.

* *

*

На практике очень часто случается, что реакционные меры, при помощи которых наши враги собирались уничтожить нас, обращаются

против них самих и делают нас еще более сильными, чем прежде. Но из этого еще не следует, что мы должны поддерживать подобную реакционную деятельность.

Не подлежит никакому сомнению, что там, где господствует капи­тализм, он влечет за собой, рано или поздно, восстание против суще­ствующего порядка, что он одновременно подготовляет экономические факторы будущего общества и, порождая класс пролетариев, в то же самое время создает своих собственных могильщиков. Однако, нам и в голову не придет называть за это господ капиталистов револю­ционерами.

Когда капиталисты толкают экономическое развитие к роковому для современного порядка исходу, когда они подготовляют элементы будущей революции, они это делают помимо своей воли, бессознательно. Их сознательная деятельность, наоборот, отличается крайним консер­ватизмом; поскольку это зависит от них, они делают решительно все, чтобы защитить современный порядок от посягательств недовольных, и часто пролетариату приходится очень дорого расплачиваться за подоб­ного рода посягательства. Очевидно, что такого рода деятельность ни­чего общего не имеет с революционным делом.

Другой пример. Анархисты, — мы говорим о настоящих анар­хистах, — анархисты по своему направлению стоят за революцию. Но в действительности они служат лишь целям реакции.

Капиталисты, которые стоят за status quo, за сохранение тепе­решних порядков, в действительности ускоряют, помимо своего жела­ния, ход революции. Одни — бунтовщики, другие — охранители: и те и другие одинаково далеки от того, чтобы быть революционерами.

Революционен лишь тот образ действий, который, с одной сто­роны, увеличивает силы революции, а с другой, — соответствует наме­рениям тех, которые к нему прибегают.

* *

Положить пределы капиталистической эксплуатации при помощи фабричного законодательства, дать восторжествовать в этих пределах политической экономии наемного труда над политической экономией капитала, — это значит изменить в духе революции экономические отношения страны. Всякая деятельность, преследующая эту цель, есть революционная деятельность, независимо от того, какие формы она примет: будет ли она добиваться этой цели насильственными сред­ствами или же мирной агитацией.

253

Более того. Чем значительнее силы пролетариата, тем ему, — го­воря вообще, — легче добиваться подобных реформ мирными и закон­ными средствами. На сибирских золотых приисках рабочие целиком находятся во власти предпринимателя, который пользуется невероят­ным правом подвергать их телесному наказанию. Насилие является для этих несчастных единственным средством самозащиты или, по крайней мере, средством мести за поругания их и издевательства над ними со стороны капитала.

* *

Здесь, быть может, возразят нам, что мы проповедуем государственный социализм.

«Если, скажут нам, вы придаете такое огромное значение фа­бричному законодательству и разного рода реформам, то где же в та­ком случае разница между вашей деятельностью и деятельностью Бис­марка или какого-нибудь русского министра, занимающегося изгото­влением проектов по фабричному законодательству?»

Мы ответим на это вот что:

Так называемый государственный социализм заключается в целом ряде уступок, вырванных социалистами у партии эксплуататоров. Кто не понимает разницы между государственным социализмом и со­циализмом демократическим, тот никогда не поймет также, какое раз­личие существует между образом действий государства, вынужденного уступать своему соседу провинцию за провинцией, и образом действий этого соседа, постоянно и весело присоединяющего их одну за другой к своей территории.

Цели уступок, которые государственные социалисты делают со­циалистам-демокра-там, по существу своему совершенно консервативны. При помощи этих уступок они надеются положить конец классовой борьбе, которая является душой современного социалистического дви-

254

жения. Государственные социалисты стараются всеми силами скрыть от пролетариата непримиримый антагонизм, существующий между его ин­тересами и интересами буржуазии. Они стараются, насколько у них хватает сил, задержать развитие классового самосознания рабочих, тогда как социал-демократы считают своим первым долгом и главней­шей задачей развитие этого самосознания.

Материальная сила всегда находилась на стороне угнетаемых. Если эти последние не прибегают к ней, как к средству самоосвобо­ждения, то это лишь доказывает, что материальная сила, сама по себе, еще не есть революционное орудие, что при одной ее помощи невоз­можно осуществить дело революции и что она вовсе не является не­обходимым условием всякого переворота. Для того, чтобы рабочий класс сумел с пользою употребить свою материальную силу, нужно, чтобы он обладал ясным пониманием своего теперешнего положения и знанием условий, при которых может произойти его освобождение. Чем больше нам удастся развить классовое самосознание пролетариата, тем больше возрастет могущество угнетаемых и тем неустойчивее ста­нет современный порядок вещей.

Революционеры прошлого века и французские философы не оста­навливались ни перед какими препятствиями в своих нападках на ста­рый порядок. Они беспощадно разрушали все виды власти, — земные и не­бесные, — подготовляя торжество буржуазии. Но так как существова­ние буржуазии предполагает существование и эксплуатацию ею про­летариата, то дело идеологов того времени могло быть революцион­ным лишь наполовину. Несмотря на свое «просвещение», эти просвети­тели в душе своей глубоко презирали массу и свои знания несли одной буржуазии. Рабочее же население спало в то время глубоким, непробудным сном.

Социалисты-утописты уже чужды были этого презрения к массе обездоленных и трудящихся, об освобождении которых они так страстно мечтали и для развития самосознания которых они так много сделали, — хотя, впрочем, сделали почти невольно. То, к чему они стремились, было не борьбою классов, а попыткою примирить их, так как они ве­рили в возможность устранения системы капитализма при содействии со стороны всех классов общества. Вот почему они обращались, без всякого различия, то к эксплуататорам, то к эксплуатируемым и даже отдавали предпочтение именно эксплуататорам, богатство и образование

255

которых, казалось, ручалось за их бóльшую пригодность для дела обще­ственного преобразования.

* *

Творцы научного социализма, — социалисты-демократы, — первые прямо обратились к рабочей массе, которой так боялись и которую так презирали революционеры века «просвещения». Вся их задача заклю­чалась в том, чтобы призывать эту массу под ее собственные знамена; в том, чтоб организовать современный пролетариат. Они проповедовали ему не призрачное примирение классов, а их борьбу, являясь в этом отношении революционерами не только по своим целям, но также и по своим средствам.

Там, где пролетариат понимает, в чем должно состоять его соб­ственное освобождение, он рано или поздно поймет непримиримость своих собственных интересов с интересами буржуазии. Социалисты объясняют ему природу классового антагонизма, а также возможные поли­тические и социальные последствия этого антагонизма, и своим ученьем они вызывают к жизни такую революционную силу, какой еще до сих пор не было, несмотря на законнейшие формы, которые может при­нять ее проявление. Развитие классового самосознания пролетариев является самым революционным средством современных социалистов, одной из главных отличительных черт, общих всем социалистическим партиям различных стран, — или, точнее выражаясь, социалистической партии каждой отдельной страны. Это средство остается всегда неиз­менным, несмотря на различие в обстоятельствах времени и места.

В первый раз с тех пор, как мир существует и человечество стре­мится вперед по пути прогресса, эксплуатируемые стали понимать при­чины своего угнетения и твердо решили положить конец эксплуатации человека человеком. В сравнении с этим великим движением все на­сильственные взрывы в мире, все заговоры революционеров старой ро­мантической школы — не что иное, как невинная, детская игра. И мы поэтому вполне правы, когда утверждаем, что средства, употребляемые современными социалистами, самые революционные, какие только можно себе представить, независимо от того, какой вид они прини­мают: вид законной борьбы или же насильственного действия.

256

* *

Много говорят о том, что социалисты не должны вступать ни в какие компромиссы с буржуазией. Те, что говорят это, совершенно правы. Но что называть компромиссом с буржуазией? Когда пролета­риат борется вместе и одновременно с либеральной буржуазией против феодализма, не может ли тогда показаться, что пролетариат вступил в сделку с буржуазией. Совсем нет, так как всякий компромисс с буржуа­зией есть политический договор, который в той или иной форме должен задержать развитие классового самосознания рабочих. Поскольку так­тика социалистической партии в какой-нибудь стране способствует прояснению этого самосознания, смешно говорить о компромиссах, ка­ковы бы ни были временные отношения социалистов к другим полити­ческим партиям.

Наши бельгийские товарищи борются бок о бок с мелкой бур­жуазией за всеобщее избирательное право. Но где тот наивный чело­век, который стал бы обвинять их в компромиссе с мелкой буржуазией? Борьба за всеобщее избирательное право является в их руках могуще­ственным средством развития классового самосознания рабочих и де­лает их вполне достойными дела революции.

Борьба бельгийских рабочих дает место всякого рода насилиям, но здесь, как и повсюду, было бы смешно смешивать насилие с той си­лой, которую пролетариат почерпает в прояснении своего классового самосознания.

* *

*

Социалисты-утописты в принципе отвергали насильственные сред­ства, впадая таким образом в доктринерство. Социал-демократы не от­вергают насильственных средств, точно так же как они не отказываются от мирной агитации, зная, что при известных обстоятельствах насиль­ственные средства неизбежны. Но они, кроме того, знают и считают чрезвычайно важным знать это и заявляют об этом, — что между силой и насилием лежит глубокая пропасть. И только к тому, чтобы приобре­сти силу, — одну силу, — стремятся социал-демократы. Что касается на­силия, то оно может употребляться лишь при известных обстоятель­ствах. При современном положении цивилизованных стран, в интересах самого пролетариата не увлекаться насильственными действиями *). Таковы доводы, заставляющие нас проповедовать спокойствие и закон­ную агитацию. Но даже, когда мы отвергаем насильственный образ

257

Борьбу классов охотно сравнивают с войной. Эта последняя со­провождается, конечно, множеством насильственных действий. Но не найдется ни одного неглупого унтер-офицера, не знающего той огром­ной разницы, которая отделяет силу войска от всяких насилий, употре­бляемых этим войском, и не знающего также, что насильственные дей­ствия, пускаемые в ход не вовремя, вредят лишь той силе, которая к ним прибегает.

* *

*

На эти размышления нас натолкнули некоторые газетные статьи по поводу манифестации первого мая. Цель этого праздника — увели­чить силу пролетариата посредством развития его классового самосо­знания. Но находятся люди, — и вполне разумные люди, — которые сме­шивают силу с насилием и наивно удивляются тому, что социалисты считаются с местными условиями и отказываются играть будущим своей партии ради дешевого удовольствия нарушить пару полицейских за­прещений.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ

Библиографические заметки из „Социал-Демократа". Женева, 1888 г.
СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ БИБЛИОТЕКА. КАРЛ МАРКС. Введение к критике философии права Гегеля. С предисловием П. Л. Лаврова. Изда­ние кружка народовольцев. Женева 1887.

ПРОЦЕСС 21-го. С приложением биографической заметки о Г. А. Лопатине. Издание кружка народовольцев. Женева 1888.

Две небольшие брошюры, название которых мы выписали, да пе­чатающееся сочинение К. Каутского: Экономические учения Карла Маркса, — вот и все, немногие пока, плоды издательской деятельности «кружка народовольцев». Но эти немногие плоды наводят на многие вопросы и размышления.

Прежде всего, естественно возникает вопрос, почему названные брошюры являются изданием «кружка народовольцев», а не всей «пар­тии Народной Воли»? В каких отношениях этот «кружок» стоит ко всей партии? Поручено ли ему издание брошюр организацией партии, или он издает их по собственному побуждению? В прежнее время мы много слышали о партии «Народной Воли», но почти ничего не слыхали об отдельных ее кружках; теперь, кроме «кружка», из­давшего указанные брошюры, мы узнали о существовании «группы на­родовольцев», подвергшей г. Тихомирова литературному растерзанию (см. брошюру «По поводу одного предисловия»). Знаем мы также, что существуют «прежние товарищи Тихомирова по деятельности и убе­ждениям». В каких взаимных отношениях находятся все эти катего­рии лиц (само собою разумеется, что мы говорим только о деловых отношениях)? Почему ни одна из них не говорит от имени «партии», как говорили газета «Народная Воля» и журнал «Вестник Народной Воли».

Вероятно потому, что ни одна из них не имеет права говорить от ее имени; а не имеет права говорить от ее имени потому, что ни одна из названных категорий не представляет собою главного, центрального ядра организации. Но в таком случае, существует ли подобное ядро?

262

Почему ничего не слышно об его деятельности? Почему оно молчит, предоставив «круж-кам» и «группам» говорить, что им вздумается? Верно потому, что такого ядра вовсе не существует и что, следова­тельно, крепко сплоченная когда-то партия «Народной Воли» разбилась теперь на множество независимых кружков.

К чему обманывать себя и других? Старой «партии Народной Воли» не воскресишь уверениями публики в том, что «все обстоит благополучно», а между тем подобные уверения легко могут замедлить возникновение новой организации, которая продолжала бы борьбу, на­чатую «Народной Волей», так же, как «Народная Воля» продолжала борьбу, начатую предшествующими ей революционными организа­циями.

263

Но, спрашивается, в каком направлении изменились взгляды Яку­бовича и его единомышленников сравнительно со взглядами привержен­цев старой программы «Народной Воли»? Нельзя сомневаться на этот счет: взгляды их изменились в правую, а не в левую сторону. «Чем мы становимся старше и более зрелыми, — говорит Якубович, — тем ми-ни­мальнее становятся наши требования». Но откуда же происходит это обстоятельство? Почему «требования» западноевропейских социалистов не зависят от их возраста? Почему требования Либкнехта или Поля Лафарга не стали «минимальнее» в 80-х годах, сравнительно с тем, чем они были 10 или даже 20 лет тому назад? Вот вопрос, над которым должен задуматься каждый русский революционер, если только он не хо­чет, чтобы в 30 лет его заставляли улыбаться те «самые требования», для осуществления которых он рисковал, может быть, своей головой, будучи двадцатилетним юношей или двадцатипятилетним молодым человеком.

Письмо Якубовича заключает в себе некоторые данные, необходи­мые для решения этого в высшей степени важного вопроса. Мы гово­рим о словах «верю», «вера», часто попадающихся в вышеприведенном отрывке. Вера играет слишком большую роль при выработке понятий и требований русских революционеров. Именно вере, а не критике обя­заны своим происхождением их программы. Но вера — дело чувства и темперамента. То, во что легко может уверовать горячий юноша, ста­новится невероятным пожилому человеку. И пожилой человек начинает с полным правом говорить первому встречному юноше-революционеру: «не верь, не верь себе, мечтатель молодой... то кровь кипит, то сил из-