Библиотека научного социализма под общей редакцией д. Рязанова г. В. Плеханов

Сообразно с этой программой, ход нашего общественного разви­тия можно представить себе приблизительно таким образом: мы «орга­низуем легальный протест» и преподносим Александру III письменное изложение наших «легальных» требований. Нашей бумаги он, разу­меется, не прочтет, ну хотя бы потому, что грамоте его, как известно, не обучали. Но раздраженный нелегальностью нашего легализма, он на первый раз отправляет «зачинщиков» под суровое небо Севера. Тогда вдруг — трраах! — совершается террористический факт. Александр III быстро прячется в Гатчину и оттуда начинает расправляться с нами по-николаевски. («Нечего и думать, что монархизм сразу положит оружие. Напротив, он употребит сначала все силы, чтобы задавить врага и со­хранить свое положение», — уверяет нас орган социалистов-революцио­неров). Но мы тоже себе на уме. Пока «гатчинский узник» продолжает свирепствовать, мы «организуем» новый «легальный протест», и как только он выглянет из своей засады, мы немедленно повергнем новую бумажку к стопам его величества. Новая прогулка в места не столь от­да-ленные, новый «террористический факт». Абсолютизм окончательно свирепеет и начинает бить направо и налево («перед смертью его мы

274

вправе ожидать усиления реакции», основательно замечает «Само­управление».) Но это ничего, «это тяжелое время надо пережить, оно не должно никого смущать». И не только мы не должны смущаться, но обязаны организовать новый «легальный протест». Тогда царь «поло­жит», наконец, «оружие». Ну чего вы ко мне пристали, скажет он, опа­саясь нового террористического сюрприза, ну, давайте сюда вашу бу­магу, что там написано? Вы хотите политической свободы? Ну, вот вам свобода, ну, берите ее, только оставьте, ради бога, ваши факты! Славная программа! Хорошо придумали «социалисты-федера-листы».

В первом № «Самоуправления» помещены «письма эмигрантов», которые предназначались не для «Самоуправления» и добыты им «слу­чайно, от частного лица», но все-таки «дают возможность познако­миться с воззрениями на задачи переживаемого момента представите­лей русской революционной партии». К числу таких «представителей», очевидно, также «случайно» отнесен и г. Драгоманов. Нужно заме­тить, что так называемое письмо Аксельрода, Засулич и пишущего эти строки есть вовсе не письмо, а просто отрывок из печатной программы группы «Освобождения Труда».

Во втором номере того же органа напечатана, между прочим, не­дурная статья «К вопросу о развитии политических форм на Западе и в России». Читатели найдут там также, очевидно, уже не случайно по­павшее в «Самоуправление» письмо П. Л. Лаврова. Не малое место за­нимает там и письмо г. Добровольского, под заглавием «Довлеет дневи злоба его». Г. Лавров не высказывает, конечно, своего согласия с про­граммой «Самоуправления», но выражает издателям его полное сочув­ствие, как «социалистам» и врагам русского самодержавия. Из письма

275

Что касается до статьи г. Добровольского, то он довольно по­дробно излагает в ней свои взгляды «на положение дел в нашей стране и на ту роль, которую должны взять на себя наши социалисты». Роль эта должна, по мнению г. Добровольского, свестись теперь к следую­щему: «Отложим пока в сторону наши социальные теории... забудем на время о том, что мы социалисты, поспешим скорее и всецело про­никнуться тою истиною, что мы теперь можем быть только политиче­скими революционерами, и смело, решительно, без раздумья и колеба­ний, поднимем знамя Политической Свободы» (курсив г. Доброволь­ского). Это забвение социализма должно продолжаться до самого паде­ния самодержавия. Когда падет абсолютизм, «тогда мы забьем в его мо­гилу осиновый кол, бережно сложим и сдадим в архив наше политиче­ское знамя, развернем новое, социалистическое, и под сенью его, на­сколько хватит сил и уменья, будем служить делу социализма». Чита­тели, знакомые со взглядами современных западноевропейских социа­листов, конечно, не в состоянии будут понять этого противопоставления политического знамени социалистическому. Социалистическое знамя есть знамя политическое («всякая классовая борьба есть борьба поли­тическая»). Можно подумать, что г. Добровольский, так резко нападаю-

276

щий на «крайнюю неподвижность нашей социально-революционной мысли», сохранил старые бакунистские взгляды на этот счет. Но не в том дело. Общий смысл приведенного отрывка все-таки совершенно ясен: мы должны на время забыть о социализме, сказав ему: «покойся, милый прах, до радостного утра». Хорошо, скажем; что же дальше, как добиться нам политической свободы, как вести себя в этом новом каче­стве забывших о социализме социалистов? «При решении этих жгучих вопросов, мы ни на минуту не должны упускать из виду, что, сами по себе, мы, социалисты-революционеры, в данном случае почти совер­шенно бессильны, что нам одним совсем не по плечу огромная задача низвержения абсолютизма, — справедливо замечает г. Добровольский, — сами по себе мы можем действовать только как «партизаны», как «вольные стрелки», подкарауливаю-щие неприятеля в засадах, налетаю­щие на него, как снег на голову, наносящие ему отдельные, более или менее чувствительные удары и на минуту расстраивающие, ошеломляю­щие его этими ударами... Но и только!.. Судьбы военных кампаний решаются те-перь не летучими отрядами, а регулярными армиями». Все это опять-таки вполне справедливо. Но в таком случае, что же нам остается делать? Положение затруднительное; «к счастью, однако же, мы можем быть не одиноки: русское общество переполнено недоволь­ством существующим политическим режимом, переполнено антиправи­тельственны-ми или, точнее, антидеспотическими элементами, ждет не дождется политической свобо-ды, которая до зарезу нужна, между про­чим, также и ненавистным нам буржуазным элементам, и почти в пол­ном своем составе может поддержать нас». Словом, наше общество

С нетерпеньем ждет студента.

«Обратимся же скорее к этому обществу!». Оно-то, по-видимому, и сыграет у нас роль «регулярного войска». Сам г. Добровольский видит, что войско это будет не из весьма блестящих и уж во всяком случае не проявит геройской храбрости. «Да, — говорит он, — наше общество сонно, вяло, недеятельно, непредприимчиво, трусливо». Но перед этим препятствием он не останавливается. «Внесем же в него нашу доказан­ную на деле активность, предприимчивость, готовность на борьбу», — во­склицает он, — придем же к нему на помощь с нашей революционной энергией, отвагой и самопожертвованием, с нашим боевым опытом, с нашей выработанной революционной практикой, сноровкой и практи­ческой умелостью». Много же предстоит г. Добровольскому возни с его «регулярной армией»! Мы сильно опасаемся, что он в решительную ми­нуту очутится в таком же положении, в каком очутился предводитель-

277

Г. Добровольский пишет широковещательно и многословно, но совсем неубедительно. Почему наше общество «вяло, сонно» и т. д. Он не «пускается в разбор причин» этого обстоятельства. Но это напрасно. Если бы он разобрал их, то увидел бы, что наше общество и не может быть иным при современном положении дел. В борьбе с правительством высшие классы, из которых состоит «общество», никогда и нигде не играли роли «регулярной армии». Это чистая фантазия. Сами по себе они всегда были штабом без армии, как выражается Энгельс, говоря о немецкой буржуазии. Чтобы создать армию, нужна народная масса, нужны силы рабочих. Порукой в этом может служить вся западно­европейская история новейшего времени. А вот этой-то настоящей, а не фантастической армии и не видит за собой «пока что» наше обще­ство. Поэтому оно и «нерешительно», зная, что правительство может раздавить его в каждую данную минуту. Поэтому оно «сонно» и «не­деятельно». Вот этому горю и должны помочь наши революционеры. А раз они возьмутся помогать ему, им уж нельзя будет даже «на время» забыть, что они социалисты.

Г. Добровольский наивно говорит: «Carthaginem delendam esse» — упрямо твердил упорный Катон. — И Карфаген, как известно, пал. Но ведь «известно», что Карфаген пал не от слов Катона (только иерихон­ские стены могли пасть от гласа трубного, но это было, «как изве­стно», чудо). Карфаген пал потому, что против него двинулось римское войско, которое, «как известно», совсем не отличалось такими свой­ствами, какими, по собственному признанию г. Добровольского, отли­чается русское общество. Вот почему употребленное им сравнение весьма неудачно, и наш новейший Катон (которого в отличие от Ка­тона-цензора и от Катона Утического назовем хоть Катоном из «Са­моуправле-ния»), наверное, останется в своей роли временнообязанного либерала при одном «упорстве».

Довольно об этом. Вопросу о борьбе за политическую свободу по­священа особая статья в нашем сборнике. Но, расставаясь с г. Добро­вольским, мы поставим ему на вид следующее. Он обзывает группу русских социал-демократов «доктринерскою, микроскопическою и по численности, и по значению, и по влиянию» и утверждает, что теории этой группы «очень добросовестно переведены с немецкого». Выходит, будто ничего, кроме перевода с немецкого, в теориях этой группы и нет. Не нам судить о значении нашей группы. Но пусть беспристраст­ный читатель прочтет те издания наши, в которых речь идет о со-

278

шальном положении России (об общине, капитализме и т. д.), а затем посмотрит, что говорит о том же положении г. Добровольский в своей статье. Он увидит в этой последней почти дословное повторение того, что наша группа подробно и обстоятельно высказала уже несколько лет тому назад. Притом, когда группа излагала эти, будто бы переве­денные с немецкого, теории, они были действительно совершенно новь; в нашей литературе. Теперь же, когда г. Добровольский с апломбом излагает их на страницах «Самоуправления», они начинают уже при­обретать прочность предрассудка. Стало быть, пригодились же на что-нибудь теории нашей группы, г. Добровольский?

Резюмируем наше мнение о новых противоправительственных органах. Главное их достоинство заключается в факте их существова­ния. Что же касается до их направления, то оно вполне соответствует переживаемому нами переходному времени. Русские революционеры, убедившись в том, что их собственных сил недостаточно для продолже­ния их борьбы с правительством, ищут поддержки. Но при этом они ошибаются адресом, и вместо того, чтобы обратиться к наиболее раз­витым слоям народа, они обращаются к так называемому обществу, ко­торое само бессильно против абсолютизма. Сказанное относится оди­наково как к «Самоуправлению», так и к «Свободе», хотя эта послед­няя говорит, по-видимому, только об «интеллигенции».

О появлении первых выпусков замечательного труда П. Лаврова «Опыт истории мы-сли нового времени» не могли сообщить читающей публике наши легальные периодические издания, потому что автор его, как известно, «нелегален» и давно уже находится не в ладах с русским правительством. Свободно говорить о сочинениях писателей, находя­щихся в подобном положении, у нас разрешается только Ционам и Щер­баням. Но странно, что из наших противоправительственных органов только «Общее Дело» сочло нужным известить своих читателей о вы­ходе названного труда. «Свобода» и «Самоуправление» промолчали. А между тем, уже судя по первым трем выпускам, можно с уверенностью сказать, что это сочинение будет одним из самых замечательных явле­ний в современной философской литературе Европы. Мы не разделяем некоторых взглядов, изложенных автором во «Вступлении» (вып. I, стр. 1 — 99), но это не мешает нам с гордостью, вполне понятною и за­конною с нашей стороны, отметить тот факт, что «Опыт истории мысли нового времени» принадлежит перу русского социалиста.

Все сочинение будет состоять из пяти томов, содержание которых

279

Появившиеся в печати выпуски (30 листов) составляют лишь часть первого тома. «Вступление», занимающее 99 страниц первого выпуска, интересно уже само по себе. Разбирать его теперь было бы, однако, преждевременно, а разобрать его в библиографической заметке было невозможно. Но мы еще надеемся побеседовать с читателем об «Опыте истории мысли» по окончании его печатания в особой критической статье.

Г. Алисов уже не молодой писатель. Он имел много времени для усовершенствования своего литературного таланта. А так как при этом он всегда очень сильно гнался за крепкими выражениями, то и достиг в этом смысле чуть не совершенства. Это хорошо ввиду того, что г. Али­сов посылает свои крепкие выражения исключительно по адресу реак­ционеров: им так и надо. Но вот беда. Дамы совсем перестали читать произведения г. Алисова, боясь расчихаться. Сообщаем об этом по секрету нашему автору. Может быть, он поубавит крепость своих выра­жений, чтобы прекрасные читательницы опять получили вкус к его брошюрам.

В Германии есть немецкая социалистическая партия; во Фран­ции есть французская социалистическая партия; в Голландии есть гол­ландская социалистическая партия; в Дании есть датская социалисти­ческая партия и т. д.. и т. д., и т. д. Мы не знаем, как обстоит теперь дело с польской социалистической партией, но мы знаем, что есть «международная социально-революционная партия», которая издает свой орган на польском языке. Мы никогда не могли понять, почему названная партия нашла нужным обзавестись органом только в Польше, но, говоря по правде, мы мало сожалели о том, что у нее нет органов на других языках: «Walka Klas» до сих пор не внушала нам большого уважения к литературным талантам «международной социаль­но-революционной партии». Но теперь мы собственным горьким опытом убедились, что мы заблуждались. Вот уже подлинно — гром не грянет, мужик не перекрестится!

280

Kwartalnik «Walki Klas» (Z. 2) поместил на своих страницах очень бойко и убедительно написанную статейку под названием «Nowy prąd w rewolucyjnej myśli Rosji». В этой статейке доказано, что сочинения пишущего эти строки никуда не годятся, а сам он смешон и просится в карикатуру. Редакция «Walki Klas», с своей стороны, прибавила к ста­тейке очень веское примечание, которым еще более нас поразила. Если же, чего боже упаси, наши противники вздумают перевести на русский язык эту небольшую, но милую вещицу, то наше дело будет совсем уже плохо. Тем не менее, мы считаем своей (правда, очень печальной) обя­занностью указать им на это грозное для нас оружие. Редакция «Walki Klas» должна будет, по крайней мере, признать, что мы не лишены неко­торой доли рыцарской чести.

Брошюрка, заглавие которой мы выписали, интересна потому, что в ней рассказана жизнь одного из замечательнейших представителей революционного движения в Германии XIX века. Иог. Ф. Беккер не был, подобно Марксу или Энгельсу, выдающимся теоретиком. Ему пришлось довольно много написать в течение своей долгой жизни (1809—1886). Он писал книги, брошюры, воззвания, газетные статьи, был редактором очень дельного рабочего органа («Vorbote», 1866—1871), был даже сти­хотворцем. Но слава его заключается не в литературных его произведе­ниях: в них нет ничего замечательного, выходящего из ряда вон. Его права на вечную признательность со стороны рабочего класса основы­ваются на той самоотверженности и той преданности делу народного освобождения, которыми запечатлелась вся его долгая жизнь, полная борьбы и лишений. Начиная с конца двадцатых годов и до самой своей смерти в декабре 1886 года, И. Ф. Беккер всегда стоял в первых рядах революционеров, всегда готов был для торжества революционного дви­жения пожертвовать и спокойствием своим и самою жизнию. Бедняком родился, бедняком жил, бедняком умер этот человек, которому, однако, не раз представлялась в жизни возможность обогатиться и жить при­певаючи в среде многочисленного и любимого семейства. Беккер все ис­пытал на своем веку: он был и подмастерьем, и купцом, и журналистом, и военачальником. Но работа подмастерья приносит немного. Что касается торговых предприятий Беккера, то с ними всегда случалось так, что едва он брался за одно из них и налаживал его до известной степени, — немед­ленно вспыхивало где-нибудь революционное движение, и наш предпри­ниматель бросал счетные книги, брался за ружье и спешил на поле битвы. Где именно, в какой стране начиналось движение — это было для него решительно все равно: он сражался и в Швейцарии, и в Германии (где очень отличился во время баденского революционного движения 1849 года); в Италии только случай помешал ему принять участие в

282

битвах Римской республики 1849 года и в походах Гарибальди; пишу­щему эти строки он уже в глубокой старости часто говаривал полу­шутя, полусерьезно, что поедет в Россию, как только «северные медве­ди» начнут свою революцию. Подобная непоседливость, пожалуй, и не повредила бы его материальному благосостоянию. У него оказались та­кие большие способности к военной службе, столь несомненные воен­ные таланты, что он мог бы составить себе блестящую военную карьеру. В 1860 году итальянское правительство, ожидая новой войны с Австрией, предлагало ему чин полковника, хорошее жалованье и начальство над особым легионом, организация и пополнение которого предоставлялись ему самому. Прими Беккер это предложение — он дошел бы, может быть, до «степеней известных», дослужился бы до высоких чинов и жирной пенсии. Но охотно служа народам в их освободительных, революцион­ных движениях, он не считал возможным служить современным прави­тельствам. Он отклонил выгодное предложение и остался таким же пе­рекати-полем, каким был до того времени. С начала шестидесятых го­дов, когда с новой силой стало возрождаться подавленное в 1848—1849 гг. движение рабочего класса, Беккер является деятельным и созна­тельным его участником. Он находился в тесных сношениях с Лассалем, был членом Международного Товарищества Рабочих (издававшийся им журнал «Vorbote» был одним из лучших органов этого знаменитого То­варищества); в августе 1869 г. мы видим его на конгрессе в Эйзенахе, после которого немецкая социал-демократия выступает в виде оконча­тельно сложившейся пар-тии, с последовательной программой и строго выработанной организацией. После распадения в 1872 г. Международного Товарищества Рабочих по причинам, о которых здесь говорить не место, Беккер продолжал действовать, главным образом, во французской Швейцарии, где им сделано все, что можно было сделать при мелко­буржуазном характере местной промышленности и соответствующей ему неразвитости рабочих. Когда физические силы начали изменять ему в его преклонных летах и он уже не мог работать с прежней энергией, он не переставал поддерживать своими советами и своим горячим со­чувствием новых, молодых деятелей. Мы помним, с какой теплой сим­патией относился он к Ж. Гэду, предпринявшему агитационное путе­шествие по французской Швейцарии. Добродушно подшучивая над пыл­ким и увлекающимся французом, он в то же время обнаруживал к нему поистине трогательную любовь и нежность, справедливо видя в нем на­дежду и гордость социал-демократической партии во Франции. Короче, всякий, кто хотел что-нибудь сделать для рабочего движения, мог безошибочно рассчитывать на сочувствие и поддержку «папы Беккера».

«Беккер был редкий человек», — говорит его биограф. И действи­тельно, такие люди редки везде. Начиная с двадцатых годов нынешнего века, немецкая молодежь сильно увлекалась освободительным движением. Революционеров было много: почти каждый не совсем тупой учащийся или учившийся молодой человек отдал свою дань всеобщему увлечению. Но для огромного большинства революционеров в Германии, как и везде, подобное увлечение было временным, скоропреходящим. Годы горячей юности быстро протекали, молодой человек становился человеком сред­них лет, его силы истощались борьбою за личное существование, и быв­ший революционер мало-помалу превращался в заурядного «филисте­ра», образ которого был ему так ненавистен когда-то. Везде и повсюду много званных, но мало избранных. Беккер имел счастие принадлежать к избранным. Ни тяжелый жизненный опыт, ни нужда, ни годы не могли подкосить его революционной энергии. Дойдя до семидесятилетнего воз­раста, он остался таким же энтузиастом свободы, каким был в своей зеленой юности. И в этом — его огромная заслуга, в этом — его право на всеобщее уважение.

Другой заслугой Беккера является его чуткость и внимательность по отношению к требованиям времени. Он обладал редкою способностью к самосовершенствованию. В конце двадцатых годов он выступает перед нами в качестве довольно неопределенного представителя оппозиции против тогдашних немецких порядков. Затем он постепенно демократи­зируется, а в шестидесятых годах оказывается сознательным последо­вателем современного научного социализма. Только очень и очень не­многие из немецких демократов поняли смысл нового учения, только очень и очень немногие из них сумели стать социал-демократами. Боль­шинство их бросилось в ряды буржуазных партий. Беккер поступил иначе, он явился исключением из общего правила и этим заслужил вечную признательность со стороны пролетариата.