Библиотека научного социализма под общей редакцией Д. Рязанова

Как истинный последователь Бланки, — или, вернее, Ткачева — г. Ти­хомиров, приступая к обсуждению тех или других революционных во­просов, прежде всего стремится поставить на место исторического раз­вития свою собственную волю, заменить инициативу класса инициати­вой комитета, превратить в дело тайной организации — дело всего ра­бочего населения страны. Не легко совершать такие фокусы на глазах людей, хоть немного затронутых пропагандой современного социализма, хоть на половину убежденных в том, что «освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих». Поэтому наш автор и старается доказать, что дело Исполнительного Комитета будет всенародным делом не только в смысле интереса, но также в смысле воли и сознания. Вынужденный согласиться, что историческое развитие мало способствовало до сих пор -выработке социалистического сознания и революционных (а не бунтов­ских только) тенденций в русском народе, — он с тем большим усер­дием убеждает нас в прочности, непоколебимости доисторических форм русского быта и миросозерцания.

Экономическая революция, к которой близится Запад, после про­должительного и трудного движения, оказывается очень близкой к нам, благодаря нашему вековому застою. Но так как некоторое знакомство

280

Противопоставление России Западу и здесь с успехом разрешает все трудности. На Западе существуют классы, резко разграниченные экономически, сильные и сплоченные политически. Самое государство является там результатом классовой борьбы и ее орудием в руках побе­дителей. Поэтому овладеть государственной властью там можно, лишь противопоставивши классу класс, лишь победивши победителей. У нас — не то, у нас отношение общества к государству прямо противоположно западноевропейскому. У нас не борьба классов обусловливает данный государственный строй, а, наоборот, этот строй вызывает к жизни те или другие классы, с их борьбой и антагонизмом. Если бы государство решилось изменить свою политику, то, лишенные его поддержки, высшие классы были бы осуждены на гибель, а народные начала первобытного коллективизма получили бы возможность «дальнейшего здорового раз­вития». Но правительство Романовых не хочет и не может отказаться от своих дворянско-буржуазных традиций, между тем как мы и хотим, и можем сделать это, мы одушевлены идеалами экономического равен­ства и «народоправления». Поэтому долой Романовых, и да здравствует наш комитет! — вот неизменная схема российско-якобинской аргумента­ции, встречается ли она в оригинале, т. е. в «письме к Фридриху Эн­гельсу» или в «списке», т. е. в статье «Чего нам ждать от революции?».

Мы говорили уже, что основные посылки ткачевской программы заимствованы из того же источника, из которого черпали свою полити­ческую мудрость и русские анархисты. Бакунинские теории легли в ос­нову учений обеих фракций. Но этим не ограничилось, как известно, влияние Бакунина. Он имел учеников и на «Западе», т. е. в тех самых странах, которые так охотно противопоставлялись им России. И заме­чательно, что западные последователи автора «Государственности и анархии» приписывают государству такую же преобладающую роль в истории отношений своих, «западноевропейских», классов, какую гг. Ткачев и Тихомиров отводят ему лишь в России, так сказать, «не в пример» прочим странам. «Уничтожьте правительственную дикта-

281

Утрачивая, вследствие этого, значительную долю своей самобыт­ности, рассуждения русских якобинцев не лишаются, однако, своей поучительности. Не говоря ничего нового о том, как надо смотреть на нашу действительность, они собственным примером прекрасно показывают, как не надо смотреть на нее, как не надо истолковывать ее ха­рактерные стороны.

По обычной манере русских якобинцев, г. Тихомиров старается доказать своим читателям, что — как выражался когда-то Ткачев — «переживаемый нами момент особенно благоприятен для социальной революции». Он подвергает анализу современное соотношение всех общественных сил на русской почве и приходит к тому выводу, что из предстоящей революции ничего, кроме «начала социалистической орга­низации России», выйти не может. За доказательствами ему не при­шлось идти далеко. «Письмо к Ф. Энгельсу» представляет собою кон­центрированный экстракт российско-якобинской аргументации, сохра­нивший в течение целых десяти лет всю прелесть свежести и новизны для многих и многих читателей. Стоит только развести этот экстракт в горячей воде красноречия, и из него получатся все свойственные г. Ти­хомирову ожидания от революции. Приглядимся поближе к этому упро­щенному способу приготовления «новой» программы. Начнем с «фак­тора» политического.

Что заключается на этот конец в ткачевском консерве?

282

По его словам, наша буржуазия ничтожна в экономическом, бес­сильна в политическом смысле. Что же касается народа, то у него «есть некоторые пункты, на которых он не может разбиться на группы, а, напротив, всегда представляется вполне единодушным» (стр. 251). Пер­вым из этих пунктов оказываются «представления относительно вер­ховной власти». Дело в том, что «верховная власть, по воззрениям на­рода, есть представительство общенародное, а отнюдь не классовое. Только несокрушимою прочностью такого убеждения поддерживалась власть самих царей». Этим-то убеждением в общенародном характере нашей верховной власти и укрепляется вера г. Тихомирова в недалекое торжество народоправления. Переход к последнему от самодержавия царей «не составляет чего-нибудь оригинального (?). Французский на­род так же точно от идеи о самодержавном короле, способном говорить l'йtat c'est moi, перешел без затруднения (?!) к идее о peuple souverain. Господство самодержавного народа там не могло фактически устано­виться, благодаря силе буржуазии»; у нас нет буржуазии, поэтому ничто не мешает у нас торжеству народоправления, «если только самодер­жавие не продержится достаточно долго для того, чтобы дать буржуа­зии время окрепнуть до такой степени, которая необходима для орга­низации всего нашего производства на капиталистических началах». Но «едва ли Россия в современном хаотическом состоянии может ждать, пока буржуазия сложится сама настолько, чтобы уметь привести этот хаос к какому-нибудь порядку, хотя бы даже буржуазному»... По­тому, «если мы доживем до крушения существующего строя раньше этого то буржуазия не имеет никаких данных захватить политическую власть».

Мы видим отсюда, что «переживаемый нами момент», действительно, очень благоприятен для социальной революции: с одной стороны — «едва ли Россия может ждать», а с другой — и власть-то захватить, кроме народа, да, пожалуй, революционной партии, решительно некому. П. Н. Ткачев был совершенно прав, говоря, что социальная революция будет «теперь или очень не скоро, быть может, никогда». Но в таком

283

Мы видим также, что по вопросу о «политическом факторе» разо­гревшие ткачевских доводов не причинило больших хлопот г. Тихомирову. Ему оставалось только дополнить частным примером общие рас­суждения П. Н. Ткачева о силе западной — и бессилии русской буржуазии. Таким примером и послужила для него великая революция, бла­годаря которой французский народ, наверное, сделался бы самодержав­ным, если бы этому не помешала сила буржуазии.

«Счастливы люди, у которых есть абсолютный принцип, — говорил Н. Г. Чернышевский. — Им не нужно ни наблюдать фактов, ни думать: у них заранее готово лекарство для всякой болезни и для всякой болезни одно и то же лекарство, как у знаменитого доктора, каждому пациенту говорившего — purgare et clystirizare... Подобными талисманами обладают многие. Для «значительного лица», к которому обратился Акакий Ака­киевич по поводу пропажи шинели, талисманом было «распечь». Для экономистов отсталой школы таким же талисманом служит прелестный девиз: «невмешательство государства». Наконец, прибавим мы от себя, для «русских социалистов», не менее отсталой школы, роль этого та­лисмана играет «буржуазия». Ссылка на ее слабость или совершенное отсутствие решает все самые трудные вопросы прошедшего, настоящего и будущего времени. Г. Тихомиров занимает не последнее место между счастливыми обладателями этого философского камня. Почему во Фран­ции не установилось «самодержавие народа»? Потому, что этому поме­шала «сила буржуазии». Почему у нас оно установится, когда народ «разочаруется в самодержавии царей»? Потому, что у нас слаба бур­жуазия. Почему на Западе единственным путем для осуществления «об­щих всем социалистам целей» является медленный и постепенный путь организации рабочего класса, городского и сельского, «в сознательную общественную силу», между тем как у нас «говорят иногда», что «захват власти революционерами» может послужить исходным пунктом «революции», которая в свою очередь послужит исходным пунктом «социа­листической организации России»? Опять-таки, потому, что у нас очень слаба сильная на Западе буржуазия. Purgare et clystirizare, — как упро­щается теория медицины, как облегчается медицинская практика этим талисманом! К сожалению, общественные вопросы несколько сложнее вопросов медицины, и потому даже родственные мольеровскому док­тору публицисты должны были бы запастись более хитрыми талисманами. Можно держать пари, что ключ, находящийся в распоряжении

284

Мы позволим себе придти на помощь «русским социалистам» в этом затруднительном обстоятельстве. Если ум хорошо, а два еще лучше, то с таким же правом можно сказать, что два талисмана лучше одного, хотя бы и хорошего. Так вот, почему бы им не прибавить к «буржуазии» еще какого-нибудь не менее магического слова, скажем, католицизма, протестантизма или вообще не православного вероиспо­ведания. Положим, этот талисман не нов и довольно-таки поистерся в руках славянофилов консервативного направления, но все-таки он едва ли не универсальнее «буржуазии». Ведь большой еще вопрос, точно ли у нас нет буржуазии и точно ли она, — если и есть, — «слабее» буржуазии всех западных стран, всех периодов «разочарования народа в самодержавии царей»; православие же составляет несомненный, «истинно и крепко русский» признак, совершенно чуждый европейскому Западу. С помощью его очень легко было бы решить вопрос о том, что помешало «фактическому установлению господства самодержавного на­рода» в Испании двадцатых годов, вовсе не имевшей сильной буржуазии. Довольно было бы сослаться на католичество. Право, попробовали бы, господа!

Впрочем, мы далеки от мысли унижать значение тихомировского талисмана; мы не только знаем цену ему, но и сами хотим попробовать применить его к делу. Почему на Западе «мыслящие» социалисты знают, о чем они говорят, и не вносят тихомировской путаницы в разбираемые ими вопросы? Не потому ли, что «западная» буржуазия сильнее нашей? Очень на то похоже! Там, где сильна буржуазия, велико и экономи­ческое развитие страны, ясны и определенны все социальные отношения. А там, где ясны социальные отношения, нет места и фантастическому решению политических вопросов; вот почему «на Западе» только совсем уже безнадежным в умственном отношении людям свойственна та «анар­хия мысли», которая характеризует часто даже «убежденных и мысля-

285

Не составляя чего-нибудь «оригинального», доводы г. Тихомирова поражают, тем не менее, своею «рискованностью». Откуда заключил г. Тихомиров, что верховная власть есть, по народным понятиям, «пред­ставительство»? Мы полагали до сих пор, что нынешние «представле­ния народа относительно верховной власти» объясняются тем, что он не имеет решительно никакого понятия о представительстве. Подданные персидского шаха, египетского хедива и китайского императора имеют такие же нелепые предрассудки относительно своей верховной власти, как и русские крестьяне. Следует ли отсюда, что персы, египтяне и китайцы с такою же легкостью перейдут к «идее о peuple souverain»? Если так, то чем более удаляемся мы на Восток, тем более приближаемся к торжеству народоправления. Далее, — почему думает г. Тихомиров, что, «разочаровавшись в самодержавии царей», народ наш может стать лишь сторонником своего собственного самодержавия? Разве ошибочное по­нятие о сущности абсолютизма гарантировало когда-нибудь отдельную личность или целый народ от ошибочных представлений о сущности ограниченной монархии или буржуазной республики? «Против государ­ства классового, если только этот характер его делается сколько-нибудь заметным, единодушно станут миллионы народа» — говорит г. Тихоми­ров. Но в том-то и дело, что сознание недостатков настоящего еще не дает народу правильного понятия о будущем. Разве абсолютная мо­нархия не была у нас, как и везде, «классовым государством»? Ведь сам г. Тихомиров признает в нашей истории «существование дворянства, как сословия действительно господствующего», по крайней мере, с «указа о вольности». И разве народ не объяснял именно влиянием и даже прямым заговором бар и чиновников всех невыгодных для него постановлений нашего законодательства, всех произвольных и стеснительных распоряжений администрации? А если это так, то классовый характер нашей монархии был очень заметным. Полагаем, что протест против классового государства проходит красною нитью через всю нашу историю. Против него, действительно, «восставали миллионы», хотя, к сожалению, далеко не так «единодушно», как это предсказывает г. Ти­хомиров относительно будущего. И что же вышло из этих протестов? Уничтожили они «классовое государство», привели они народ к тому убеждению, что действительная «верховная власть» не соответствует

286

его политическим идеалам? Если нет, то что же гарантирует нас от продолжения той же печальной истории и при конституционной мо­нархии? Разочарование народа «в самодержавии царей»? Но от чего же спасет оно народ, чему оно помешает? Ведь слабая сторона политиче­ского миросозерцания народа заключается, по словам г. Тихомирова, в выводах, а не в посылках. Если верить нашему автору, то русский народ хорошо знает, какою должна быть верховная власть; он требует, чтобы она была «представительством общенародным», и путается лишь в тех случаях, когда ему приходится определить, — соответствует ли его идеа­лам данный вид государственного устройства? Заметивши одну ошибку, он может впасть в другую, не менее печальную и грубую. Он может не знать, при каких условиях его собственные верховные права перестанут быть пустым и лицемерным словом, завесой, прикрывающей политиче­ское господство высших классов. Допускает ли г. Тихомиров, что рус­ский народ действительно может не знать упомянутых условий? Что касается нас, то мы нимало не поколеблемся ответить на этот вопрос утвердительно: не только может, но даже, наверное, не знает. А если не знает, то будет ошибаться, а если будет ошибаться, — и поскольку бу­дет ошибаться, — не осуществит и приписываемых ему Тихомировым идеалов, т. е. не будет самодержавным. Г. Тихомиров считает подоб­ные политические неудачи народа возможными лишь на «Западе» и немыслимыми на его излюбленном Востоке, в странах, спасенных за­ботливой историей от язвы капитализма. Это было бы резонно и уте­шительно, если бы политические представления народа не были бы тесно связаны с экономическим его развитием. К сожалению, связь эта несо­мненна, и народ разочаровывается «в самодержавии царей» лишь там, где экономические отношения его утрачивают свой первобытный харак­тер и становятся более или «менее буржуазными; но одновременно с этим начинает приобретать силу и буржуазия, т. е. становится невоз­можным и непосредственный переход к самодержавию народа. Г. Тихо­миров утешает нас, правда, соображениями о самобытном развитии России. Но, во-первых, никакие исторические особенности данной страны не избавляют ее от действия общих социологических законов, а, во-вторых, мы знаем уже, что экономическая действительность со­временной России вовсе не подтверждает политических парадоксов ре­дактора «Вестника Народной Воли». Разочарование народа в самодер­жавии царей только начинает казаться вероятным, между тем как воз­растающее разложение общины и проникновение в народную жизнь бур­жуазных принципов стало уже несомненным и неоспоримым фактом.

Что если такого рода параллель удержится и в будущем? Ведь, ко вре­мени полного разрыва народа с царизмом, буржуазия может стать все­сильной. Откуда же возьмется у нас тогда «народоправление»?

Заметим г. Тихомирову, что мы противополагаем народное самодер­жавие господству буржуазии единственно потому, что ему самому угодно было сделать это. В сущности же мы думаем, что такое противоположе­ние может иметь смысл только в исключительных случаях. Политиче­ское самодержавие народа вовсе не гарантирует его от экономического порабощения и не исключает возможности развития в стране капита­лизма. Цюрихский кантон есть один из самых демократических и в то же время один из самых буржуазных кантонов Швейцарии. Демокра­тическая конституция становится средством социальной эмансипации народа только в том случае, когда естественный ход развития эконо­мических отношений делает невозможным продолжение господства выс­ших классов. Так, например, в передовых странах производство все бо­лее и более принимает коллективный характер, между тем как индиви­дуальное присвоение его продуктов предпринимателями вызывает целый ряд болезненных потрясений во всем общественно-экономическом орга­низме. Народ начинает понимать причину этих потрясений, и потому, наверное, воспользуется, рано или поздно, политическою властью для своего экономического освобождения. Но вообразим иной фазис обще­ственного развития, представим себе страну, в которой крупная про­мышленность только стремится еще к господству, между тем как то­варное производство уже легло в основу ее хозяйства; другими словами, перенесемся в страну мелкой буржуазии. Какие экономические задачи должен будет решать «самодержавный народ в этом случае»? Прежде всего и исключительно — задачу обеспечения интересов мелких инди­видуальных производителей, так как именно этот класс составляет боль­шинство народа. Но, идя по этой дороге, не минуешь ни капитализма, ни господства крупной буржуазии, так как сама объективная логика то­варного производства заботится о превращении мелких индивидуальных производителей в наемных рабочих, с одной стороны, и буржуа-пред­принимателей, с другой. Когда совершится такое превращение, рабочий класс разумеется воспользуется всеми политическими средствами для смертельной борьбы с буржуазией. Но тогда взаимные отношения об­щественных классов станут резко определенными, место «народа» зай­мет рабочий класс, и народное самодержавие превратится в диктатуру пролетариата.

288

Но гг. славянофильствующим революционерам не хочется, чтобы точно так же было и в России. Подобно тому, как русский крестьянин не любит писаных законов и стремится обделать всякое дело по своему, «по душе», русский интеллигентный человек боится законов историче­ских и апеллирует к самобытности, к «субъективному методу в социологии» и т. п., т. е. в сущности к той же «душе». Рассматриваемая с точки зрения «души», история получает совершенно своеобразную окраску. Она представляется не чем иным, как рядом интриг злых про­тив добрых, при чем наступлению «царства божия» на земле мешает только сила первых и слабость вторых. Само собою понятно, что именно, вследствие своей испорченности, злые не могут установить между собою прочного и продолжительного союза. Они борются не только с добрыми, но «и между собою, образуют фракции и факции, вы­рывают друг у друга «кормило правления». Это междоусобие в лагере злых идет, разумеется, на пользу добрых, для которых особенно вы­годным оказывается тот «момент», когда одна фракция злых уже не в силах удержать власть в своих руках, между тем как другие фракции еще недостаточно сильны для ее захвата. Тогда счастие становится воз­можным и близким, и нужно только небольшое усилие со стороны добрых, чтобы установить, по крайней мере, «народоправление». Добрый и чувствительный по существу, «русский социализм, как он выразился» в статьях П. Н. Ткачева и г. Тихомирова, любит льстить себя тою на­деждою, что в «переживаемый нами момент» Россия находится именно в этом периоде междуцарствия злых и порочных, истощения абсолю­тизма и бессилия буржуазии.

На предыдущих страницах мы не мало потратили труда на разру­шение этой наивно-оптимистической стороны русского революционного миросозерцания. Но так как г. Тихомиров все-таки будет более склонен согласиться с своим учителем, П. Н. Ткачевым, чем с нами, своим поли­тическим противником, то мы авторитету редактора «Набата» проти­вопоставим авторитет товарища нашего автора по редактированию

289

Если автор цитируемой нами статьи 27 № «Вперед!» был прав, говоря о быстром развитии в России капитализма, то не прав г. Тихо­миров, полагающий, что именно современные наши экономические от­ношения в высшей степени благоприятствуют возможности положить «начало социалистической организации в нашем отечестве». Рассужде­ния его и в этом случае представляют собою лишь легкие вариации на ткачевско-бакунинские темы.