Библиотека научного социализма под общей редакцией Д. Рязанова
жүктеу/скачать 2.02 Mb.
|
| Г. Тихомиров не признает успехов русского капитализма. Мы и сами готовы сказать нашей буржуазии: «что делаешь, делай скорей». Но, «к сожалению или к счастью», она не нуждается в понуканиях. Еще г. А. Исаев, возражая на книгу русского «штатс-социалиста», обратил внимание читателей на нашу обрабатывающую промышленность. По его мнению, недавняя всероссийская выставка может служить лучшим ответом на преждевременные ликования по поводу печальных, будто бы, «судеб капитализма в России». — «Стоит развернуть класс волокнистых веществ, — говорил он, — от него так и запахнет миллионами. Даже по выделке полотна мы имеем немало фабрик, производящих на 1—1,5 милл. в год. А в классе изделий из хлопчатой бумаги 1 милл. является совершенно ничтожной цифрой. Даниловская мануфактура производит на 1,5 милл. в год, Гюбнер — на 3, Каретниковы — на 5,5, 2 фирмы Барановых — на 11, товарищество Ярославской мануфактуры — на 6 милл., Прохоровых — на 7, Кренгольмской мануфактуры — до 10 милл. и т. д. Сахарные заводы представляют нам также громадное производство на 5, 6, 8 милл. Даже табачное производство имеет миллионеров своими представителями... А цифры за 1878— 1882 гг. показывают нам крупное расширение производства, пошатнувшегося в год русско-турецкой войны». Эти и многие другие факты привели г. Исаева к тому заключению, что «крупное частнокапитали-
1) Прим. ко 2-му изд. Впоследствии эти мои мысли были недурно развиты в некоторых исследованиях г. Туган-Барановского. 228
стическое производство в России развивается безостановочно» 1). Да и не один г. Исаев держится такого взгляда. Последняя всероссийская выставка убедила г. В. Безобразова, что в нашей промышленности «прогресс истекшего десятилетия (со времени петербургской выставки 1870 года) очевиден; сравнительно с положением дел 25 лет тому назад этот прогресс нашей промышленности — в особенности мануфактурной — громаден: она не узнаваема во многих отношениях... Вместе с улучшением качества наших продуктов, нужно заметить еще огромное расширение, затеваемое во всех отраслях нашей промышленности в течение последних 25 лет. Это расширение особенно заметно в последнее десятилетие, со времени окончания кризиса, вызванного уничтожением крепостного права и турецкой войной. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить фактуры наших фабрикантов со сведениями, сообщаемыми последней официальной статистикой нашего министерства финансов. Эта статистика относится к 1877 году. Сравнение цифр мануфактурного производства за 1877 и 1882 годы (цифры последнего по фактурам) показывает страшное увеличение количества продуктов за этот пятилетний период: во многих больших предприятиях оно удвоилось 2). Очень большое число фабрик основано в эти последние 5 лет. Первое место принадлежит промышленности, обрабатывающей волокнистые вещества (шелк, сукна, льняные и бумажные ткани). Наша хлопчатобумажная промышленность получила огромное развитие; некоторые из ее продуктов могут быть поставлены наряду со всем, что есть наиболее совершенного и прекрасного в Европе» 3). Эти выводы людей науки вполне подтверждаются цитированным выше корреспондентом «Вестника Народной Воли», лично наблюдавшим «громадные успехи» крупного производства в нашем отечестве. Наконец, то же самое говорят иностранцы, писавшие и пишущие о России. Некоторые отрасли нашей промышленности и теперь уже ставятся ими наряду с западноевропейскими. Таково, например, производство сахара, кото- 1) «Юридический Вестник», январь 1883 г., ст. «Новости экономической литературы», стр. 102. 2) При этом сравнении нужно, конечно, принимать в расчет уже указанную выше неточность и неполноту нашей официальной статистики, на основании которой определяются размеры производств в 1877 году. Но, в общем, выводы г. Безобразова подтверждаются и личными его наблюдениями. «Я сам, — говорит он, — мог констатировать это увеличение нашей мануфактурной промышленности во время моего путешествия по московскому промышленному округу». 3) «Economiste français», 26 Août 1882, lettres de Russie par Wlad. Besobrasoff. 229
рое, по словам Эл. де Молинари, стоит «au premier rang de l'industrie de l'Europe» 1). В 1877 году русский рафинад явился даже на заграничных рынках, именно во Франции. Наряду с такими фактами стремление и прилив иностранных производительных капиталов в страну есть верный признак того, что капитализм встречает в ней удобное поле для своего дальнейшего развития. А мы видим, что иностранные капиталисты с большою нежностью посматривают на Россию и не упускают случая основать в ней новые промышленные предприятия. Какой смысл имело бы это стремление, если бы промышленность действительно развивалась так «туго», как это кажется г. Тихомирову? Но в том-то и дело, что это мнение отстаивается, главным образом, в интересах доктрины, для торжества которой наши самобытные писатели готовы игнорировать целый ряд фактов самого недвусмысленного характера. «Тугое развитие» свойственно не столько русскому капиталистическому производству, сколько тем из наших революционеров, программы которых никак не могут придти в соответствие с нашей современной действительностью. А капиталистическое накопление, обращение денег в стране, кредитные операции? Их успехи поистине громадны. До 1864 года у нас почти совсем не было частных кредитных учреждений; в этом году «капитал Государственного Банка доходил до 15 милл. руб., да разными лицами было внесено на проценты 262,7 милл. руб.; из этих сумм на нужды торговли было употреблено всего 42 милл. руб. (23,7 милл. выданы были под векселя, да 18,6 милл. в ссуды под процентные бумага)». Прошло 13 лет, и положение дела стало неузнаваемо. «К 1877 году капитал всех кредитных учреждений составлял уже 167,8 милл. руб., да разными лицами было внесено на проценты (%, текущий счет, срочные вклады и пр.) 717,5 милл. руб., т. е. капитал возрос на 1018%, текущие счета, вклады и пр. — на 173%, вместе же — на 220%, следов., эти суммы более чем утроились. Вместе с тем и распределение их совершенно изменилось. В 1864 году в ссуды и под векселя из этих сумм было выдано только 15%, к 1877 году они были почти все помещены в ссудах и векселях, именно 96%... Ссуды возросли с 1864 до 1877 года с 18,6 на 337,9 милл. руб., или на 1829%. Рост учетной операции, торговой в тесном смысле, был еще сильнее за то же время: с 23 7 милл. руб. сумма учетных векселей увеличилась до 500 милл. руб., т. е. на 2004%!! Вместе с увеличением всей суммы денег, вложен- l) См. «Journal des Économistes», Juillet 1883, «L'industrie du sucre en Russie». 230
ных на проценты, подвижность их более, чем удвоилась. В 1863 году сумма вложенных денег обернулась менее двух раз; в 1876 году она уже обернулась 4,75 раза». «Кредит и железные дороги ускоряют обращение натурального хозяйства в денежное. Денежное же хозяйство — хозяйство товарное — есть хозяйство капиталистическое; следовательно, и кредит, и железные дороги ускоряют переворот хозяйственных условий производства, при которых производители являются собственниками орудий производства, в такие условия, где производители становятся наемными рабочими» 1). 7. Сбыт. Приведенные факты не нуждаются в дальнейших комментариях. Ясно, внятно, убедительно говорят они, что, по крайней мере, по отношению к промышленности обрабатывающей нам пора уже перестать закрывать глаза перед действительностью, пора уже убедиться, что действительность эта имеет очень мало общего с теми наивными иллюзиями, которые характеризовали народнический период нашего движения. Пора иметь мужество сказать себе, что в названной сфере не только ближайшее будущее, но и настоящее принадлежит у нас капитализму. Все условия обмена, все отношения производства все более и более складываются в благоприятном для него смысле. Что же касается сбыта, то мы уже говорили, что вопрос о нем вовсе не так уже неразрешим, как это думает г. В. В. и его эпигоны. Переход всякой страны от натурального хозяйства к денежному необходимо сопровождается огромным расширением ее внутреннего рынка, и, без всякого сомнения, этот рынок всецело достанется у нас нашей буржуазии. Но это еще не все. Предусмотрительный капиталист предвидит уже его переполнение и спешит приобрести рынки внешние. Некоторые из русских товаров найдут, конечно, сбыт и на Западе, а другие отправятся на Восток, в сопровождении «белых» и других генералов, имеющих патриотическую миссию «упрочения нашего влияния в Средней Азии». — На последнем съезде наших заводчиков и фабрикантов не даром обсуждался вопрос о «мерах для развития торговых сношений с Балканским полуостровом» и о заключении «торговых трактатов с Азией». В этом направлении были уже сделаны практические попытки, и нет оснований ожидать, что им суждено окончиться неудачей. Сно-
231
шения с Востоком — не новость для русских предпринимателей, и хотя иностранная конкуренция часто тяжело отзывалась на их интересах, но ошибочно было бы думать, что страны, ранее других выступившие на путь капитализма, имеют или могут навсегда сохранить монополию наиболее дешевого провоза, наименее дорогого производства и наилучшего качества товаров. Франция позже Англии выступила на этот путь, а между тем успела же она отвоевать себе почетное место на международном рынке. То же можно сказать, сопоставляя Германию с Францией, и т. д. На «Западе» есть много стран, которым так же, как и России, трудна промышленная борьба с наиболее передовыми государствами, а между тем никому из революционных писателей этих стран и в голову не приходило «самобытничать» на манер наших народников. Правда, современные производительные силы далеко опережают в своем росте возможность расширения сбыта, международный рынок близится к окончательному переполнению, периодические кризисы стремятся перейти в один сплош-ной хронический кризис. Но пока еще не наступило такое время, — ничто не мешает появлению на рынке новых конкурентов, опирающихся на какие-нибудь физические особенности своей страны или исторические условия своего общественного развития: дешевизну рабочих рук, сырого материала и т. п. Можно сказать более, — появление таких конкурентов именно и приблизит час падения капитализма в наиболее развитых странах. Конечно, торжество рабочего класса в Англии или во Франции необходимо отразится на развитии всего цивилизованного мира, оно сократит господство капитализма в остальных странах. Но и это все дело будущего, отделенного от нас более или менее длинным промежутком времени, в течение которого наш капитализм может стать и, как мы видели, становится полновластным хозяином России. Довлеет дневи злоба его, и что бы ни сулила нам в будущем предстоящая Западу социалистическая революция, — злобой нынешнего дня является у нас все-таки капиталистическое производство 1). 1) Прим. ко 2-му изд. Отсюда видно, что я никогда не разделял той теории, которая была придумана нашими народниками, — а из их сочинений перешла даже в «Британскую энциклопедию», - и согласно которой в России невозможно развитие капитализма, так как эта страна де имеет рынков. Мой взгляд на этот вопрос изложен был, вскоре после выхода «Наших разногласий», в другом месте следующими словами: По учению 232
ГЛАВА III. Капитализм и общинное землевладение. 1. Капитализм в земледелии. Но главной, единственной основою нашего общественного хозяйства является земледелие, — говорят обыкновенно г. В. В. и К°. Развитию капиталистического хозяйства в этой области, приложению к земле «частного предпринимательского капитала» мешает община, которая была и остается несокрушимым оплотом против капитализма. Крупное земледельческое хозяйство у нас не только не вытесняет собою мелкого, но, наоборот, все более и более уступает ему дорогу. Крупные землевладельцы и арендаторы спекулируют лишь на повышение позе- теоретика народничества, г. В. В., «появление на всемирном рынке новых конкурентов, в лице новых стран, должно считаться отныне невозможным, так как. рынок этот окончательно завоеван более передовыми государствами. Поэтому В. В. сомневается в будущности русского капитализма. ...Теория В. В. не лишена известной доли остроумия, но, к сожалению, обнаруживает полнейшее незнакомство с историей. Было время, когда на всемирном рынке почти исключительно господствовала Англия, и это господство отсрочивало решительное столкновение английского пролетариата с буржуазией. Монополия Англии была нарушена появлением на всемирном рынке Франции и Германии, а теперь монополия Западной Европы подрывается конкуренцией Америки, Австралии и даже Индии, что, конечно, поведет к заострению взаимных отношений между пролетариатом и буржуазией в Европе. Мы видим отсюда, что теория г. В. В. совсем не подтверждается действительным ходом событий. Г. В. В. думает, что, раз добившись господства на всемирном рынке, более развитые в промышленном отношении страны окончательно закрывают доступ к нему менее развитым странам, и тем толкают эти последние на путь социальной реформы, каковая реформа и должна быть предпринята будто бы стоящим выше классовых интересов правительством, например, правительством Его Императорского Величества самодержца всероссийского. Факты же показывают совсем обратное. Они говорят нам, что менее развитые страны не стоят на одном месте, а постепенно расчищают себе путь на всемирный рынок и своею конкуренцией толкают более развитые страны на путь социальной революции, которая будет совершена сознавшим свою классовую задачу пролетариатом, опирающимся на свои собственные силы и захватившим политическую власть в свои собственные руки». Теперь я прибавлю, что мои соображения были как нельзя лучше подтверждены дальнейшим развитием всемирного хозяйства и что в их пользу можно было бы привести множество данных как из относящихся к этому вопросу 233 мельной ренты, отдавая в руки мужика все земледельческое хозяйство. Крестьянское же хозяйство должно вести к торжеству крестьянских, а не капиталистических форм производства. Хотя во всей этой аргументации ошибки довольно тесно перепутаны с истиной, но заключающаяся в ней истина ни в каком случае не убедительна. Земледелие почти повсюду является наиболее отсталой отраслью национального производства, отраслью, которой капитализм начинал овладевать лишь после того, как он прочной ногой утверждался в промышленности, собственно так называемой: «Только крупная промышленность, с ее машинами, дает капиталистическому земледелию твердую основу». Не логично, поэтому, заключать к отсутствию или даже полной невозможности буржуазных отношений производства в данной стране на том основании, что отношения эти еще не успели английских синих книг, так и из отчетов английских консулов. Замечу также, что, с другой стороны, я никогда не был сторонником той теории рынков вообще и кризисов в частности, которая, как зараза, распространилась в нашей легальной литературе марксизма в девяностых годах. По смыслу этой теории, — главным пропагандистом которой надо признать г. Туган-Барановского, — пepепроизводство оказывается невозможным; а кризисы объясняются простою диспропорциональностью в распределении средств производства. Эта теория очень отрадна для буржуазии, которую она приводит к тому отрадному убеждению, что производительные силы капиталистического общества никогда не перерастут свойственных ему отношений производства. И неудивительно, что один из лучших теоретиков современной буржуазии, г. Вернер Зомбарт, отнесся к ней с большою нежностью в своем реферате, прочитанном 15-го сентября 1903 г. на съезде «Союза Социальной Политики» в Гамбурге (см. Verhandlungen des Vereins für Sozialpolitik über die Lage der in der Seeschiffahrt beschäftigten Arbeiter und über die Störungen im deutschen Wirtschaftsleben während der Jahre 1900 ff., Leipzig 1903, S. 130). Удивительно только-то, что г. В. Зомбарт считает выдающегося русского ученого Туган-Барановского отцом этой будто бы новой теории. Настоящим отцом этого совсем не нового учения был Жан Батист Сэй, в «курсе» которого она и изложена с достаточной полнотой. Очень интересно то обстоятельство, что в этом отношении буржуазная экономия возвращается на точку зрения вульгарного экономиста, которого она избегает называть, как бы уступая похвальному чувству стыдливости. Кроме г. Туган-Барановского, у нас теорию Ж. Б. Сэя проповедовал г. Владимир Ильин в «Заметке по вопросу о теории рынков» («Научное Обозрение», январь 1899 г.) и в книге о «Развитии капитализма в России». В этом последнем сочинении г. Владимир Ильин обнаруживает, впрочем, значительный эклектизм, свидетельствующий о том, что в нем не всегда молчала теоретическая совесть марксиста. (Против В. В. было направлено одно примечание к брошюре «Чего хотят социал-демократы». Ср. в этом же томе, стр. 357. Д. Р.). 234 охватить земледелия. Г. Тихомирову кажется, например, что в период великой революции французская буржуазия была так сильна, что могла помешать фактическому установлению самодержавия народа 1). А между тем вплоть до самой революции приложению «частного предпринимательского капитала» к земле препятствовали многочисленные остатки феодальных отношений, земледелие было в страшном упадке, поземельные собственники предпочитали жить в городах, сдавая свои земли «половникам» или арендаторам из среды буржуазии; эти последние так же, как и наши современные «Разуваевы», вовсе не думали о правильной земледельческой культуре, в свою очередь передавали арендованные земли крестьянам и заботились лишь о возможно более выгодных условиях такой передачи 2). Помешало ли это обстоятельство победе буржуазии и торжеству капитализма во Франции? Если нет, то почему у нас оно окажет не только более сильное, но, — как думают народники, — решающее влияние на все наши отношения производства? Во Франции в то время уже не было общины? Прекрасно. Но как во Франции, так и во всей «западной Европе» был феодальный режим, были в свое время цехи, которые сильно затрудняли развитие капитализма, «стесняли производство, а не облегчали его». Эти «цепи» не остановили, однако, хода общественно-экономического развития. Наступила пора, когда «их нужно было разбить, и они были разбиты». Чем застрахована от такой же судьбы русская община? Г. Николай —он, гораздо основательнее знакомый с нашим пореформенным хозяйством, чем все русские революционные и консервативные самобытники, вместе взятые, не колеблется признать, что само «Положение» (о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости) было у нас «лебединого песнью старого процесса производства», и что последовавшая за ним деятельность законодательства, направленная в совершенно противоположную сторону, «по результату оказала более существенное влияние на весь народный хозяйственный быт», чем крестьянская реформа. По мнению этого писателя, «приложению капитала к земле, исполнению его исторической миссии у нас мешает «Положение», наделившее производителей орудиями труда. Капиталистическому же хозяйству способствует вся пореформенная государственно-хозяйственная деятельность. ...Течение капиталистическое, однако, видимо пересили- 1) «Вестник Нар. Воли», ст. «Чего нам ждать от революции?», стр. 251. 2) «Крестьяне и крестьянский вопрос во Франции в последней четверти XVIII века», Н. К а р e e в, Москва 1879, гл. II, стр. 117 и след. 235
вает. Все данные говорят в пользу того, что все бóльшая и бóльшая часть производителей экспроприируется: уменьшение доли производителя в продукте и увеличение доли капиталиста, происходящее на наших глазах, заставляет все бóльшую и бóльшую часть первых бросать землю, не «обряжать» ее. При этом и в самой общине происходит весьма любопытное явление: нехозяйственным хозяевам общество начинает отводить худшую землю (все равно не обрабатывают ее), сроки же переделов земли хозяйственных домов все увеличиваются и увеличиваются, так что мы присутствуем при акте превращения общинного пользования в — индивидуальное» 1). Господин Тихомиров совершенно игнорирует выводы замечательного исследования г. Николая — она и упрямо твердит, что у «ас «во владении крестьян до сих пор находится 120.628.246 дес. земли» 2). Он забывает, что сущность дела заключается не в юридических нормах, а в экономических фактах. Факты же эти показывают, что во многих и многих местностях община настолько уже искажена неблагоприятными ей влияниями, что из средства защиты производителей против капиталистической эксплуатации она превращается уже в могучее орудие этой последней. Чтобы не быть голословными, возьмем опять народ, «каков он есть», взглянем с этой стороны на современную русскую действительность. Но предварительно — несколько общих замечаний об истории первобытного аграрного коммунизма. 1) Николай—он, «Очерки», стр. 132—136. 2) П р и м. к о 2-му и з д. В то время, когда я писал эти строки, была напечатана только первая часть исследования г. Н. —она. В своем законченном виде оно появилось лишь в 1893 году и далеко не оправдало тех ожиданий, которые возлагались на него мною, да, — как сейчас увидит читатель, — и не одним мною. Г. Н. —он в последнем счете оказался таким же утопистом, какими были гг. В. В., Пругавин, Тихомиров и т. д. Правда, данных у него было несравненно больше, чем у них; но обработаны эти данные были до последней степени односторонне и служили только для подтверждения предвзятых утопических идей, основывавшихся на совершенно неправильном понимании теории стоимости Маркса. Работа г. Н. —она произвела на очень хорошо расположенного Энгельса весьма неприятное впечатление. В одном из своих писем ко мне Энгельс говорит, что он потерял уже всякую веру в то поколение русских людей, к которому принадлежал г. Н. —он, так как, о чем бы ни заговорили эти люди, они непременно сведут речь «на святую Русь», т. е. обнаружат славянофильские предрассудки. Главный упрек, делаемый Энгельсом г. Н. —ону, состоял в том, что тот не понимает революционного значения переживаемого Россией экономического переворота. 236
2. Община. Если послушать наших народников, то действительно можно подумать, что русская община представляет собою совершенно исключительную, по своей прочности, организацию. «Ни междоусобия удельного Бремени, ни иго монгольское, ни кровавая эпоха Ивана Грозного, ни смутные годы междуцарствия, ни реформы Петра и Екатерины, вносившие в русскую жизнь начала западноевропейской культуры, — ничто не поколебало, не изменило этого заветного учреждения крестьянской жизни, — говорит один из самых легковоспламеняющихся народников, г. К—н, в книге о «формах землевладения у русского народа», — его не могло стереть крепостное право; на его уничтожение не повлияли ни добровольные выходы крестьян на новые земли, ни принудительные выселения» и т. д., и т. д., словом, Века проходили, все к счастью стремилось, Все в мире по нескольку раз изменилось, а русская община оставалась неизменной и неизменимой. К сожалению, славословие это, при всем его бесспорном красноречии, ровно ничего не доказывает. Сельские общины обнаруживают несомненную живучесть до тех пор, пока они не выходят из условий натурального хозяйства. «Простой производительный механизм этих общин, довольствующихся своими собственными продуктами и постоянно воспроизводящихся в одной и той же форме, а в случае разрушения вновь возникающих на том же самом месте, под тем же самым именем, — этот механизм открывает нам тайну неизменного состояния азиатских обществ, находящихся в таком резком противоречии с беспрерывною сменою государств и династий. Структура основного экономического элемента этих обществ остается нетронутою бурями политического горизонта» 1). Но тот же самый основной элемент варварских обществ, стойко выдерживающий бури политических революций, оказывается бессильным и беззащитным перед логикой экономической эволюции. Развитие денежного хозяйства и товарного производства мало-помалу подкапывает общинное землевладение 2). К этому присоединяется разрушающее 1) «Das Kapital», 2 Aufl., S. 371. 2) Влияние денежного хозяйства на разложение первобытного коммунизма прекрасно обрисовано г. Г. Ивановым (Успенским) в применении к семейной общине. «В настоящее время», — говорит г. Иванов («Из деревенского дневника». «Отеч. Записки», сентябрь 1880, стр. 38—39), — в жизни крестьянских семейств 237 влияние государства, которое самою силою обстоятельств вынуждается к поддержанию принципа индивидуализма. На этот путь выводят его как собственные все более и более растущие нужды, так и давление высших сословий, интересы которых враждебны общинному принципу. Развитие денежного хозяйства, в свою очередь являющееся следствием развития производительных сил, т. е. роста общественного богатства, есть такое безмерное скопище неразрешимых и трудных задач, что если еще и держатся крепко большие крестьянские семейства (я говорю о подгородных), то только, так сказать, соблюдением внешнего ритуала, а внутренней правды уже мало. Довольно часто мне приходится сталкиваться с одним из таких больших крестьянских семейств. Во главе семьи стоит старуха лет 70, женщина крепкая, по своему, умная и опытная. Но весь ее опыт почерпнут в крепостном праве и касается хозяйства исключительно земледельческого, где участвует своими трудами весь дом, при чем весь доход идет в руки старухи, а она уже распределяет его по своему усмотрению и общему согласию. Но вот прошла шоссейная дорога, и вдруг кадушка капусты, распродаваемая извозчикам, стала приносить столько доходу, что сделалась выгоднее целого года работы па пашне, положим, одного человека. Вот уже явное нарушение в одинаковости труда и заработка. Прошла машина, телята стали дорожать, потребовались в столицу. Один из сыновей пошел в извозчики, и в полгода заработал больше всей семьи, работавшей в деревне год. Другой брат пожил дворником в Петербурге, получая в месяц по 15 руб., чего бывало не получал и в год. А младший брат с сестрами целую весну, целое лето драли корье и не выработали третьей части того, что выработал извозчик в два месяца... И вот, благодаря этому, хотя по виду в семье все ладно, все несут в нее «поровну» плод своих трудов, но на деле не то: дворник «скрыл» от маменьки четыре красных бумажки, а извозчик скрыл еще того больше. Да и как тут поступить иначе? Эта вот девушка ободрала себе до крови руки и целое лето билась с корьем, чтобы выработать пять целковых, а извозчик выработал 25 в одну ночь за то только, что попутался с господами по Питеру часов с 12 вечера до белого света. Кроме того, авторитет старухи еще значил бы и значил бы очень много, если бы заработок семьи был исключительно результатом земледельческого труда. В этом деле она точно авторитет; но спрашивается: что же такое может она смыслить в дворницком, извозчицком и в других новых заработках? Что она тут понимает и что может присоветовать? Авторитет ее, поэтому, чисто фиктивный и если значит что-нибудь, то для остающихся дома баб, да и бабы очень хорошо знают, что мужья их относятся к старухе с почтением и покорностью только по виду, так как вполне подробно знают достатки своих мужей, знают, много ли кем от нее скрыто, и сами скрывают эти тайны наикрепчайшим образом. Авторитет главы фиктивный и фиктивны все семейно-общинные отношения; у всякого скрыто нечто от старухи, представительницы этих отношений, скрыто для себя. Умри старуха, и большая семья эта не продержится даже в том виде, как теперь, и двух дней. Все захотят более искренних отношений, и это желание непременно приведет к другому — жить каждому по своему достатку: сколько кто добыл, тем и пользуйся». 238
вызывает к жизни новые общественные функции, поддержание которых немыслимо было бы с помощью прежней системы взимания налогов натурою. Нужда в деньгах заставляет правительство поддерживать все те мероприятия и все те принципы общественного хозяйства, которые увеличивают прилив денег в страну и ускоряют пульс общественно-экономической жизни. Но эти отвлеченные принципы общественного хозяйства существуют не сами по себе, а представляют лишь общее выражение действительных интересов известного — именно, торгово-промышленного — класса. Выделившийся частью из прежних общинников, частью из лиц других сословий, класс этот существенно заинтересован в том, чтобы мобилизовать как недвижимую собственность, так самих собственников, поскольку эти последние являются работниками. Принцип общинного землевладения препятствует достижению каждой из этих целей. Вот почему оно и становится предметом сначала антипатии, а затем и более или менее решительных нападений со стороны нарождающейся буржуазии. Но и эти удары не сразу разрушают общину. Ее гибель подготовляется постепенно. Долгое время внешние отношения общинников остаются, по-видимому, совершенно неизменными, между тем как внутренний характер общины переживает тяжелые метаморфозы, которые и приводят ее, наконец, к полному разложению. Этот процесс совершается порой в течение очень продолжительного времени, но, раз дойдя до известной степени интенсивности, он уже не может быть остановлен никакими «захватами власти» со стороны того или другого тайного общества. Единственный серьезный отпор торжествующему индивидуализму может быть дан лишь теми общественными силами, которые вызываются к существованию самим процессом разложения общины. Ее члены, когда-то равные по своему имущественному положению, по своим правам и обязанностям, подразделяются, благодаря указанному процессу, на два слоя. Один тяготеет к городской буржуазии, стремясь слиться с ней в один класс эксплуататоров. В руках этого привилегированного слоя скопляется, мало-помалу, вся мирская земля. Другой слой — частью выкидывается из общины и, оторванный от земли, несет свои рабочие руки на рынок, а частью образует новую категорию общинников-париев, эксплуатация которых облегчается, между прочим, удобствами, представляемыми общинной организацией. Только там, где исторические обстоятельства вырабатывают новый экономический базис для переустройства общества в интересах этого низшего класса; только тогда, когда класс этот начинает сознательно относиться к коренным причинам своего рабства и к существенным условиям своего освобождения, — 239
только там и только тогда, — можно, не впадая в маниловщину, «ждать» новой социальной революции. Этот новый процесс также совершается лишь мало-помалу, но, раз начавшись, он точно так же доходит до своего логического конца с неуклонностью астрономических явлений. Социальная революция опирается, в этом случае, не на «возможный» успех заговорщиков, жүктеу/скачать 2.02 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|