Бог как иллюзия

1. 
   Мы осознаем добро.
   
2. 
   Люди совершают зло (Гитлер, Сталин, Саддам Хусейн).
   

3. 
   В природе существует зло (землетрясения, цунами, ураганы).
   
4. 
   Возможно существование малых чудес (я потерял ключи
   и вновь их нашел).
   
5. 
   Возможно существование великих чудес (Иисус мог вос­
   стать из мертвых).
   

Сколько бы в этом ни было смысла (на мой взгляд — нет нисколько), в результате этой байесовской свистопляски бог

Удивительно, но в шестерку факторов Анвина не попали ни аргумент от целесообразности, ни остальные "доказатель­ства" Фомы Аквинского, ни какой-либо из других разно­образных онтологических аргументов. Они его не устраивают и не добавляют ни крупицы к количественной оценке веро­ятности бога. Будучи хорошим статистиком, автор обсуждает их и отбрасывает как непригодные. Хочу его с этим поздра­вить, хотя мы отвергаем эти доказательства по разным при­чинам. Но, по моему мнению, аргументы, попавшие с его попустительства в машину Байеса, не менее слабы. Напри­мер, я бы дал им совсем другую субъективную оценку и, соот­ветственно, иное, чем он, весовое выражение; да и кого вол­нуют субъективные оценки? Он полагает, что факт осознания нами добра и зла служит веским доказательством присутствия бога, тогда как я не вижу, каким образом данный факт вообще может изменить вероятность этого присутствия по сравнению с изначально принятым значением. В главах 6 и у я надеюсь

С другой стороны, Анвин полагает, что существование зла, особенно таких стихийных бедствий, как землетрясения и цунами, увеличивает вероятность отсутствия бога. И здесь опять мнение Анвина противоположно моему, однако идет рука об руку с рассуждениями многих совестливых теологов. "Богооправдание" (отстаивание божественного провидения перед лицом присутствия в мире зла) уже не одно столетие мешает спать теологам. Влиятельный "Оксфордский справоч­ник по философии" называет проблему зла "наиболее силь­ным возражением, с которым приходится сталкиваться тра­диционному теизму". Но этот аргумент можно использовать только против существования хорошего бога. "Хорошесть" не является необходимым условием гипотезы бога, а только — желаемой добавкой.

Нужно признать, что многие лица с теологическим укло­ном зачастую хронически не способны отличать желаемое от действительного. Но для более искушенных индивидуумов, верующих в некое сверхъестественное существо, разрешить проблему зла до смешного легко. Просто нужно постулиро­вать зловредного бога — вроде того, что населяет страницы Ветхого Завета. Или, если вас это не устраивает, изобретите отдельного злого бога, назовите его Сатаной и сваливайте происходящее в мире зло на его мировую битву с добрым богом. Либо — более изощренное решение — постулируйте, что у бога есть дела поважнее, чем заниматься мелкими челове­ческими проблемами. Либо что бог видит страдания, но рас­сматривает их как цену, которую человечество должно платить
за свободу воли и поступков в упорядоченном, управляемом законами космосе. Существуют теологи, поддерживающие каждое из вышеприведенных утверждений.

Поэтому, доведись мне, подобно Анвину, применять тео­рему Байеса, ни проблема зла, ни все моральные вопросы вме­сте не заставили бы меня изменить вероятность бога (заданные Анвином 5 о процентов) ни в ту, ни в другую сторону. Но я не собираюсь больше об этом рассуждать, потому что в любом случае я не в восторге от использования субъективных оценок, кому бы они ни принадлежали.

Имеется гораздо более сильный аргумент, не зависящий от субъективных мнений отдельных лиц, — аргумент от неверо­ятности. И он-то уводит нас очень далеко от половинчатого агностицизма, по мнению теологов — в сторону теизма, по моему мнению — в сторону полного атеизма. Я уже несколько раз обращался к этому аргументу; его целиком можно свести к известному вопросу: "Кто создал бога?", к которому боль­шинство думающих людей рано или поздно приходят. Бога-творца использовать для объяснения сложно организованной Вселенной нельзя, потому что любой бог, способный что-либо сотворить, сам должен быть достаточно сложным; и тогда воз­никает аналогичный вопрос о его появлении. Встает неразре­шимая проблема бесконечного членения бога. При помощи данного аргумента я попытаюсь в следующей главе продемон­стрировать, что, хотя доказать отсутствие бога с абсолютной точностью невозможно, вероятность его существования очень и очень мала.


Глава четвертая Почему бога почти наверняка нет

Подобно тому как ведьм приводят в ужас первые

признаки рассвета, священники различных сект

страшатся достижений науки, злобно косясь на роковую

обличительницу, сулящую крах кормивших их

хитроумных уловок.

Томас Джефферсон

Поводом для названия послужила остроумная выдумка Фреда Хойла про свалку и "Боинг-747"- У меня были сомнения относительно авторства, но его подтверждает коллега Хойла Чандра Викрамасингх'⁸. По мнению Хойла, вероятность зарож­дения жизни на Земле не превышает вероятности того, что пролетающий над свалкой ураган случайно соберет из валя­ющихся в беспорядке деталей готовый к полету "Боинг-747"-Эту метафору часто цитируют, проводя аналогию между "боингом" и появившимися в результате эволюции сложными живыми организмами. И действительно, вероятность воз­никновения в результате случайной группировки отдельных частей жизнеспособных лошади, жука или страуса вполне

Сущность доказательства от невероятности в изложении креационистов никогда не меняется, даже когда они решают нацепить политически выгодную маску "разумного замысла" \ Берется явление природы — живой организм, его отдельный сложный орган или еще что-нибудь — от молекулы до самой Вселенной — и абсолютно справедливо объявляется о стати­стической невероятности его появления. Иногда при этом используется терминология теории информации: дарвини­стам предлагают объяснить источник всей содержащейся в живых организмах информации; понятие "содержание информации" применяется в данном контексте как оценка невероятности появления, или "оценка чуда". Либо вспоми­нают избитое изречение экономистов: бесплатный сыр бывает только в мышеловке — и обвиняют дарвинистов в попытке заполучить что-то "даром". В этой главе я собираюсь показать, почему дарвиновский естественный отбор — это единствен­ное известное решение загадки появления информации, кото­рую по-другому объяснить нельзя. Показать, что это гипотеза бога пытается получить вещи задаром. Это бог желает лако­миться бесплатным сыром, сидя снаружи мышеловки, и вдоба­вок одновременно быть этим сыром. Какой бы статистически невероятный объект мы ни пытались объяснить при помощи "разумного творца", сам "творец" при этом будет, как минимум, настолько же невероятным. Бог и есть тот самый "Боинг-747"-

Сторонников "разумного замысла" кто-то едко назвал "креационистами в деше­вом фраке".
Согласно доказательству от невероятности, сложные объ­екты не могут появляться случайно. Но многие полагают, что выражение "появиться случайно" означает "появиться без преднамеренного сознательного планирования". Поэтому неудивительно, что невероятность случайного появления они принимают за доказательство наличия "разумного замысла". Дарвиновский естественный отбор демонстрирует ложность подобного заключения в отношении биологических неве­роятностей. И хотя дарвинизм, по-видимому, не может быть применен непосредственно к неживой природе, например к космологии, он стимулирует мысль и в других областях зна­ния, находящихся за пределами его исконной биологической "территории".

Глубокое понимание дарвинизма учит нас с осторожно­стью относиться к поверхностному заключению о том, что "разумный замысел" — это единственная альтернатива случаю; оно позволяет находить пути, по которым шел постепенный, медленный рост сложности. Такие философы, как Хьюм, еще до Дарвина понимали, что невероятность жизни не означает непременного наличия ее творца, но им не удалось найти аль­тернативного объяснения. После Дарвина мы должны с глу­боким, на уровне костного мозга, подозрением относиться к самой идее "разумного замысла". Люди провели немало вре­мени в ловушке иллюзии "разумного замысла"; Дарвин защи­тил нас от нее, открыв нам глаза и пробудив наше сознание. И очень жаль, что это помогло не всем.

Кроющееся в пробуждении нового мышления могущество я осознал на опыте феминисток. Безусловно, попытки ввести в обиход термин "herstory" не свидетельствуют о блестящем уме, хотя бы потому, что "his" в слове "history"* ("история")

В классическом латинском и греческом ситуация проще. Латинское слово "homo" (и греческое "anthropos") означает человек, vir (andros) — мужчина, femina (gyne-) — женщина. Таким образом, антропология изучает все человечество, а андрология и гинекология — это занимающиеся соответствующими полами области медицины.

Итак, позаимствовав у феминисток действенную тактику пробуждения сознания, мне хочется применить ее, говоря о естественном отборе. Естественный отбор не только объ­ясняет существование жизни; он также позволяет по-новому оценить способность науки демонстрировать, как из прими­тивных начальных структур, без какого-либо сознательного управления, может развиваться организованная сложность. Глубоко осознав природу естественного отбора, мы можем уве­реннее продвигаться в других областях науки. Приобретенное знание позволяет легче выявлять в них ложные альтернативы, подобные тем, что в додарвиновское время смущали биологов. Ну кто до Дарвина мог представить, что настолько очевидно спроектированный объект, как крыло стрекозы или орлиный глаз, является на самом деле продуктом долгой цепочки не слу­чайных, но абсолютно естественных событий?

Доказательством способности дарвинизма пробуждать новое мышление служит трогательный и забавный рассказ Дугласа Адамса о его собственном преображении в радикаль­ного атеиста — на "радикальном" он настаивал сам, чтобы его не приняли по ошибке за агностика. Надеюсь, мне простят невольную саморекламу, если я процитирую ниже его слова. В качестве оправдания скажу, что обращение Дугласа, вызван­ное чтением моих ранних книг (которые не преследовали цели обратить кого-либо), навело меня на мысль посвятить эту при­званную обращать книгу его памяти. В перепечатанном после его смерти в книге "Лосось сомнения" интервью журналист спрашивал, как он стал атеистом. Начав ответ с рассказа о том, почему он стал агностиком, Дуглас далее сказал:

И я все думал, думал, думал. Но мне не хватало фактов, так что я ни до чего не додумался. Идея бога представлялась мне крайне сомнительной, но, чтобы построить убедительную рабо-
чую модель, объясняющую, скажем, жизнь, Вселенную и все, что в ней есть, мне не хватало знаний. Но я не сдавался и все про­должал читать и думать. И вот, когда мне было лет трид­цать, я натолкнулся на эволюционную биологию, особенно помню книжки Ричарда Докинза "Эгоистичный ген" и потом еще "Сле­пой часовщик"; и неожиданно (по-моему, когда я второй раз пере­читывал "Эгоистичный ген") все встало на свои места. Передо мной была концепция, поражающая своей простотой, но одновре­менно естественным образом объясняющая всю бескрайнюю, обе­скураживающую сложность жизни. По сравнению с испытанным мною в тот момент трепетом описываемый верующими людьми благоговейный трепет религиозных откровений кажется, честно говоря, глуповатым. Если выбирать, я, без сомнения, предпочту трепету невежества трепет познания".

Поражающая простотой концепция, о которой говорит Дуглас, ко мне, конечно, отношения не имеет. Он ведет речь о дар­виновской теории эволюции путем естественного отбора — замечательном научном инструменте пробуждения сознания. Мне так не хватает тебя, Дуглас. Ты — мой самый умный, весе­лый, отзывчивый, остроумный, высокий и, возможно, един­ственный — обращенный. Думаю, многое в этой книге тебя рассмешило бы, хотя и не так сильно, как тебе, бывало, удава­лось рассмешить меня.

Философ-естествовед с научным складом ума Дэниел Ден-нет заметил, что теория эволюции отрицает одно из самых древних человеческих убеждений: "Убеждение, что изготовить сложную штуку может только еще более сложная и хитрая штука. Я называю эту идею нисходящей теорией творения. Копье не может создать оружейника. Подкова не может соз­дать кузнеца. Горшок не может создать гончара"⁶⁰. Исклю­чительная революционность вклада Дарвина в человеческое познание мира состоит в открытии механизма, работающего вопреки общепринятому интуитивному убеждению; именно
этим объясняется способность его теории менять мировоз­зрение.

Как это ни удивительно, но даже блестящим ученым в отличных от биологии областях бывает необходимо про­будить свое сознание подобным образом. Фред Хойл был блестящим физиком и специалистом в области космологии, но допущенные им биологические ошибки, вроде аналогии "Боинга-747" ^или отрицания подлинности ископаемого архе­оптерикса, возможно, свидетельствуют о нехватке более глубо­кого знакомства с механизмом естественного отбора. В общих чертах, думаю, он его понимал. Но, вероятно, чтобы полно­стью осознать возможности естественного отбора, нужно "повариться" в нем, погрузиться в него с головой, целиком отдаться его течению.

Другие науки также расширяют горизонты нашего мыш­ления. Специальность Фреда Хойла — астрономия — в пря­мом и переносном смысле ставит нас на место, сбивая спесь до уровня, подобающего крошечной сцене, на которой раз­ворачиваются наши жизни, — пылинке среди мириад других обломков космического взрыва. Геология напоминает о крат­кости нашего существования — как личного, так и видового. Она перевернула мировосприятие Джона Рёскина и в 1851 году вырвала из его уст памятную жалобу: "Ах, как хорошо бы мне жилось, оставь меня в покое эти геологи со своими ужасными молотками! Их стук раздается в конце каждого библейского стиха". Аналогичное влияние на наше восприятие времени оказывает эволюция, и неудивительно: ее работа отмеряется по геологической временной шкале. Но дарвиновская эво­люция, и особенно естественный отбор, делают еще кое-что, а именно: устраняют иллюзию замысла в области биологии и учат нас с подозрением относиться к любым гипотезам "разумного замысла" в таких науках, как физика и космология. Думаю, что физик Леонард Сасскинд именно это имел в виду, когда написал: "Я не историк, но тем не менее хочу заявить
следующее: современная космология началась с Дарвина и Уол­леса. В отличие от своих предшественников они сумели объяс­нить наше существование, не прибегая к помощи сверхъесте­ственных сил... Дарвин и Уоллес установили планку не только в области естествознания, но также и космологии"⁶¹. Другими физиками, не нуждающимися в лекциях относительно ценно­сти вклада дарвинизма, являются Виктор Стенгер, книгу кото­рого "Нашла ли наука бога?" (ответ: не нашла) я рекомендую вниманию читателя, а также Питер Аткинс. Работа последнего "Еще раз о сотворении" стала моим любимым произведением в жанре научной поэзии в прозе.

Не устаю поражаться тем из теистов, чье сознание отнюдь не пробудилось в том смысле, о котором я говорю, и которые вместо этого восхваляют нынче естественный отбор как "божье орудие Творения". Эволюция методом естественного отбора — это простой и удобный способ заполнить мир живыми орга­низмами, заявляют они. Богу не нужно трудиться до седьмого пота! Питер Аткинс, введя в вышеупомянутой книге гипотезу ленивого бога, который пытается, затратив минимум усилий, создать наполненную жизнью Вселенную, доводит эту цепочку рассуждений до логического, безбожного заключения. Лени­вый бог Аткинса превосходит бездеятельностью даже деист-ского бога просвещенного XVIII века: deus otiosus — буквально бог в отпуске, безработный, бездельник, излишний и ненуж­ный. Шаг за шагом Аткинс сводит работу ленивого бога на нет, пока тому совсем ничего не остается: в общем-то, и суще­ствовать ему совершенно незачем. В голове крутится памятное остроумное нытье Вуди Аллена: "Если окажется, что бог есть, вряд ли он злодей. Но, как ни крути, приходится признать, что он, в общем-то, двоечник".

Открыв наугад это анонимное и щедро распространяе­мое издание, наталкиваемся на губку, известную под назва­нием "корзинка Венеры" (Euplectella), а под ней — слова не кого-нибудь, а сэра Дэвида Аттенборо: "Никакой фантазии не под силу вообразить сплетенный из кремниевых игл ске­лет такой сложности, какой мы встречаем у этой губки, "кор­зинки Венеры". Каким образом малозависимые друг от друга микроскопрические клетки могут, работая совместно, произ­вести миллионы стекловидных игл и соорудить прихотливое, прекрасное кружево? Мы не знаем". Авторы из "Сторожевой башни", не теряя времени, вворачивают свою реплику: "Но мы

Листая страницы книги, напечатанной "Сторожевой баш­ней", находим замечательное растение, известное под назва­нием "трубка датчанина" (Aristolochia trilobata, кирказон трехлопастной). Кажется, что все его части специально спро­ектированы для пленения и окутывания пыльцой насекомых, прежде чем те направятся к другой "трубке". Изощренная элегантность цветка вызывает у "Сторожевой башни" вопрос: "Разве такое могло возникнуть случайно? Разве перед нами не работа "разумного творца"?" Повторим еще раз: нет, конечно, это не могло возникнуть случайно. И еще раз: "разумный замы­сел" не является реальной альтернативой случайности. Есте­ственный отбор — это не только правдоподобное, элегантное, экономичное решение; это единственная рабочая, действен­ная альтернатива случайности из всех когда-либо предложен­ных. По поводу "разумного замысла" можно выдвинуть то же самое возражение, как и по поводу случайного возникновения.