Данте Алигьери. Божественная комедия

И тронуло меридиан, а ночь
139 У берега ступила на Моррокко".

ПЕСНЬ ПЯТАЯ

Я шел от этих теней все вперед,

Когда одна, указывая пальцем,
4 Вскричала: "Гляньте, слева луч нейдет

От нижнего, да и по всем приметам

Он словно как живой себя ведет!"
7 Я обратил глаза при слове этом

И увидал, как изумлен их взгляд

Мной, только мной и рассеченным светом.
10 "Ужель настолько, чтоб смотреть назад, -

Сказал мой вождь, - они твой дух волнуют?

Не все ль равно, что люди говорят?
13 Иди за мной, и пусть себе толкуют!

Как башня стой, которая вовек

Не дрогнет, сколько ветры ни бушуют!
16 Цель от себя отводит человек,

Сменяя мысли каждое мгновенье:

Дав ход одной, другую он пресек".
19 Что мог бы я промолвить в извиненье?

"Иду", - сказал я, краску чуя сам,

Дарующую иногда прощенье.
22 Меж тем повыше, идя накрест нам,

Толпа людей на склоне появилась

И пела "Miserere", по стихам.
25 Когда их зренье точно убедилось,

Что сила света сквозь меня не шла,

Их песнь глухим и долгим "О!" сменилась.
28 И тотчас двое, как бы два посла,

Сбежали к нам спросить: "Скажите, кто вы,

И участь вас какая привела?"
31 И мой учитель: "Мы сказать готовы,

Чтоб вы могли поведать остальным,

Что этот носит смертные покровы.
94 И если их смутила тень за ним,

То все объяснено таким ответом:

Почтенный ими, он поможет им".
37 Я не видал, чтоб в сумраке нагретом

Горящий пар быстрей прорезал высь

Иль облака заката поздним летом,
40 Чем те наверх обратно поднялись;

И тут на нас помчалась вся их стая,

Как взвод несется, ускоряя рысь.
43 "Сюда их к нам валит толпа густая,

Чтобы тебя просить, - сказал поэт. -

Иди все дальше, на ходу внимая".
46 "Душа, идущая в блаженный свет

В том образе, в котором в жизнь вступала,

Умерь свой шаг! - они кричали вслед. -
49 Взгляни на нас: быть может, нас ты знала

И весть прихватишь для земной страны?

О, не спеши так! Выслушай сначала!
52 Мы были все в свой час умерщвлены

И грешники до смертного мгновенья,

Когда, лучом небес озарены,
55 Покаялись, простили оскорбленья

И смерть прияли в мире с божеством,

Здесь нас томящим жаждой лицезренья".
58 И я: "Из вас никто мне не знаком;

Чему, скажите, были бы вы рады,

И я, по мере сил моих, во всем
61 Готов служить вам, ради той отрады,

К которой я, по следу этих ног,

Из мира в мир иду сквозь все преграды".
64 Один сказал: "К чему такой зарок?

В тебе мы верим доброму желанью,

И лишь бы выполнить его ты мог!
67 Я, первый здесь взывая к состраданью,

Прошу тебя: когда придешь к стране,

Разъявшей землю Карла и Романью,
70 И будешь в Фано, вспомни обо мне,

Чтоб за меня воздели к небу взоры,

Дабы я мог очиститься вполне.
73 Я сам оттуда; но удар, который

Дал выход крови, где душа жила,

Я встретил там, где властны Антеноры
76 И где вовеки я не чаял зла;

То сделал Эсте, чья враждебность шире

Пределов справедливости была.
79 Когда бы я бежать пустился к Мире,

В засаде под Орьяко очутясь,

Я до сих пор дышал бы в вашем мире,
82 Но я подался в камыши и грязь;

Там я упал; и видел, как в трясине

Кровь жил моих затоном разлилась".
85 Затем другой: "О, да взойдешь к вершине,

Надежду утоленную познав,

И да не презришь и мою отныне!
88 Я был Бонконте, Монтефельтрский граф.

Забытый всеми, даже и Джованной,

Я здесь иду среди склоненных глав".
91 И я: "Что значил этот случай странный,

Что с Кампальдино ты исчез тогда

И где-то спишь в могиле безымянной?"
94 "О! - молвил он. - Есть горная вода,

Аркьяно; ею, вниз от Камальдоли,

Изрыта Казентинская гряда.
97 Туда, где имя ей не нужно боле,

Я, ранен в горло, идя напрямик,

Пришел один, окровавляя поле.
100 Мой взор погас, и замер мой язык

На имени Марии; плоть земная

Осталась там, где я к земле поник.
103 Знай и поведай людям: ангел Рая

Унес меня, и ангел адских врат

Кричал: "Небесный! Жадность-то какая!
106 Ты вечное себе присвоить рад

И, пользуясь слезинкой, поживиться;

Но прочего меня уж не лишат!"
109 Ты знаешь сам, как в воздухе клубится

Пар, снова истекающий водой,

Как только он, поднявшись, охладится.
112 Ум сочетая с волей вечно злой

И свой природный дар пуская в дело,

Бес двинул дым и ветер над землей.
115 Долину он, как только солнце село,

От Пратоманьо до большой гряды

Покрыл туманом; небо почернело,
118 И воздух стал тяжелым от воды;

Пролился дождь, стремя по косогорам

Все то, в чем почве не было нужды,
121 Потоками свергаясь в беге скором

К большой реке, переполняя дол

И все сметая бешеным напором.
124 Мой хладный труп на берегу нашел

Аркьяно буйный; как обломок некий,

Закинул в Арно; крест из рук расплел,
127 Который я сложил, смыкая веки:

И, мутною обвив меня волной,

Своей добычей придавил навеки".
130 "Когда ты возвратишься в мир земной

И тягости забудешь путевые, -

Сказала третья тень вослед второй, -
133 То вспомни также обо мне, о Пии!

Я в Сьене жизнь, в Маремме смерть нашла,

Как знает тот, кому во дни былые
136 Я, обручаясь, руку отдала".

ПЕСНЬ ШЕСТАЯ

То проигравший снова их берет

И мечет их один, в унылой злости;
4 Другого провожает весь народ;

Кто спереди зайдет, кто сзади тронет,

Кто сбоку за себя словцо ввернет.
7 А тот идет и только ухо клонит;

Подаст кому, - идти уже вольней,

И так он понемногу всех разгонит.
10 Таков был я в густой толпе теней,

Чье множество казалось превелико,

И, обещая, управлялся с ней.
13 Там аретинец был, чью жизнь так дико

Похитил Гин ди Такко; рядом был

В погоне утонувший; Федерико
16 Новелло, руки протянув, молил;

И с ним пизанец, некогда явивший

В незлобивом Марцукко столько сил;
19 Граф Орсо был средь них; был дух, твердивший,

Что он враждой и завистью убит,

Его безвинно с телом разлучившей, -
22 Пьер де ла Бросс; брабантка пусть спешит,

Пока жива, с молитвами своими,

Не то похуже стадо ей грозит.
25 Когда я, наконец, расстался с ними,

Просившими, чтобы просил другой,

Дабы скорей им сделаться святыми,
28 Я начал так: "Я помню, светоч мой,

Ты отрицал, в стихе, тобою спетом,

Что суд небес смягчается мольбой;
31 А эти люди просят лишь об этом.

Иль их надежда тщетна, или мне

Твои слова не озарились светом?"
34 Он отвечал: "Они ясны вполне,

И этих душ надежда не напрасна,

Когда мы трезво поглядим извне.
37 Вершина правосудия согласна,

Чтоб огнь любви мог уничтожить вмиг

Долг, ими здесь платимый повсечасно.
40 А там, где стих мой у меня возник,

Молитва не служила искупленьем,

И звук ее небес бы не достиг.
43 Но не смущайся тягостным сомненьем:

Спроси у той, которая прольет

Свет между истиной и разуменьем.
46 Ты понял ли, не знаю: речь идет

О Беатриче. Там, на выси горной,

Она с улыбкой, радостная, ждет".
49 И я: "Идем же поступью проворной;

Уже и сам я меньше утомлен,

А видишь - склон оделся тенью черной".
52 "Сегодня мы пройдем, - ответил он, -

Как можно больше; много - не придется,

И этим ты напрасно обольщен.
55 Пока взойдешь, не раз еще вернется

Тот, кто сейчас уже горой закрыт,

Так что и луч вокруг тебя не рвется.
58 Но видишь - там какой-то дух сидит,

Совсем один, взирая к нам безгласно;

Он скажет нам, где краткий путь лежит".
61 Мы шли к нему. Как гордо и бесстрастно

Ты ждал, ломбардский дух, и лишь едва

Водил очами, медленно и властно!
64 Он про себя таил свои слова,

Нас, на него идущих озирая

С осанкой отдыхающего льва.
67 Вождь подошел к нему узнать, какая

Удобнее дорога к вышине;

Но он, на эту речь не отвечая -
70 Спросил о нашей жизни и стране.

Чуть "Мантуя..." успел сказать Вергилий,

Как дух, в своей замкнутый глубине,
73 Встал, и уста его проговорили:

"О мантуанец, я же твой земляк,

Сорделло!" И они объятья слили.
76 Италия, раба, скорбей очаг,

В великой буре судно без кормила,

Не госпожа народов, а кабак!
79 Здесь доблестной душе довольно было

Лишь звук услышать милой стороны,

Чтобы она сородича почтила;
82 А у тебя не могут без войны

Твои живые, и они грызутся,

Одной стеной и рвом окружены.
85 Тебе, несчастной, стоит оглянуться

На берега твои и города:

Где мирные обители найдутся?
88 К чему тебе подправил повода

Юстиниан, когда седло пустует?

Безуздой, меньше было бы стыда.
91 О вы, кому молиться долженствует,

Так чтобы Кесарь не слезал с седла,

Как вам господне слово указует, -
94 Вы видите, как эта лошадь зла,

Уже не укрощаемая шпорой

С тех пор, как вы взялись за удила?
97 И ты, Альберт немецкий, ты, который

Был должен утвердиться в стременах,

А дал ей одичать, - да грянут скорой
100 И правой карой звезды в небесах

На кровь твою, как ни на чью доселе,

Чтоб твой преемник ведал вечный страх!
103 Затем что ты и твой отец терпели,

Чтобы пустынней стал имперский сад,

А сами, сидя дома, богатели.
106 Приди, беспечный, кинуть только взгляд:

Мональди, Филиппески, Каппеллетти,

Монтекки, - те в слезах, а те дрожат!
109 Приди, взгляни на знать свою, на эти

Насилия, которые мы зрим,

На Сантафьор во мраке лихолетий!
112 Приди, взгляни, как сетует твой Рим,

Вдова, в слезах зовущая супруга:

"Я Кесарем покинута моим!"
115 Приди, взгляни, как любят все друг друга!

И, если нас тебе не жаль, приди

Хоть устыдиться нашего недуга!
118 И, если смею, о верховный Дий,

За род людской казненный казнью крестной,

Свой правый взор от нас не отводи!
121 Или, быть может, в глубине чудесной

Твоих судеб ты нам готовишь клад

Великой радости, для нас безвестной?
124 Ведь города Италии кишат

Тиранами, и в образе клеврета

Любой мужик пролезть в Марцеллы рад.
127 Флоренция моя, тебя все это

Касаться не должно, ты - вдалеке,

В твоем народе каждый - муж совета!
130 У многих правда - в сердце, в тайнике,

Но необдуманно стрельнуть - боятся;

А у твоих она на языке
133 Иные общим делом тяготятся;

А твой народ, участливый к нему,

Кричит незваный: "Я согласен взяться!"
136 Ликуй же ныне, ибо есть чему:

Ты мирна, ты разумна, ты богата!

А что я прав, то видно по всему.
139 И Спарта, и Афины, где когда-то

Гражданской правды занялась заря,

Перед тобою - малые ребята:
142 Тончайшие уставы мастеря,

Ты в октябре примеришь их, бывало,

И сносишь к середине ноября.
145 За краткий срок ты сколько раз меняла

Законы, деньги, весь уклад и чин

И собственное тело обновляла!
148 Опомнившись хотя б на миг один,

Поймешь сама, что ты - как та больная,

Которая не спит среди перин,
151 Ворочаясь и отдыха не зная.

ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ

Приветствие возникнуть на устах,

Пока не молвил, отступив, Сорделло:
4 "Вы кто?" - "Когда на этих высотах

Достойные спастись еще не жили,

Октавиан похоронил мой прах.
7 Без правой веры был и я, Вергилий,

И лишь за то утратил вечный свет".

Так на вопрос слова вождя гласили.
10 Как тот, кто сам не знает - явь иль бред

То дивное, что перед ним предстало,

И, сомневаясь, говорит: "Есть... Нет..." -
13 Таков был этот; изумясь сначала,

Он взор потупил и ступил вперед

Обнять его, как низшему пристало.
16 "О свет латинян, - молвил он, - о тот,

Кто нашу речь вознес до полной власти,

Кто город мой почтил из рода в род,
19 Награда мне иль милость в этом счастье?

И если просьбы мне разрешены,

Скажи: ты был в Аду? в которой части?"
22 "Сквозь все круги отверженной страны, -

Ответил вождь мой, - я сюда явился;

От неба силы были мне даны.
25 Не делом, а неделаньем лишился

Я Солнца, к чьим лучам стремишься ты;

Его я поздно ведать научился.
28 Есть край внизу, где скорбь - от темноты,

А не от мук, и в сумраках бездонных

Не возгласы, а вздохи разлиты.
31 Там я, - среди младенцев, уязвленных

Зубами смерти в свете их зари,

Но от людской вины не отрешенных;
34 Там я, - средь тех, кто не облекся в три

Святые добродетели и строго

Блюл остальные, их нося внутри.
37 Но как дойти скорее до порога

Чистилища? Не можешь ли ты нам

Дать указанье, где лежит дорога?"
40 И он: "Скитаться здесь по всем местам,

Вверх и вокруг, я не стеснен нимало.

Насколько в силах, буду спутник вам.
43 Но видишь - время позднее настало,

А ночью вверх уже нельзя идти;

Пора наметить место для привала.
46 Здесь души есть направо по пути,

Которые тебе утешат очи,

И я готов тебя туда свести".
49 "Как так? - ответ был. - Если кто средь ночи

Пойдет наверх, ему не даст другой?

Иль просто самому не станет мочи?"
52 Сорделло по земле черкнул рукой,

Сказав: "Ты видишь? Стоит солнцу скрыться,

И ты замрешь пред этою чертой;
55 Причем тебе не даст наверх стремиться

Не что другое, как ночная тень;

Во тьме бессильем воля истребится.
58 Но книзу, со ступени на ступень,

И вкруг горы идти легко повсюду,

Пока укрыт за горизонтом день".
61 Мой вождь внимал его словам, как чуду,

И отвечал: "Веди же нас туда,

Где ты сказал, что я утешен буду".
64 Мы двинулись в дорогу, и тогда

В горе открылась выемка, такая,

Как здесь в горах бывает иногда.
67 "Войдем туда, - сказала тень благая, -

Где горный склон как бы раскрыл врата,

И там пробудем, утра ожидая".
70 Тропинка, не ровна и не крута,

Виясь, на край долины приводила,

Где меньше половины высота.
73 Сребро и злато, червлень и белила,

Отколотый недавно изумруд,

Лазурь и дуб-светляк превосходило
76 Сияние произраставших тут

Трав и цветов и верх над ними брало,

Как большие над меньшими берут.
79 Природа здесь не только расцвечала,

Но как бы некий непостижный сплав

Из сотен ароматов создавала.
82 "Salve, Regina," - меж цветов и трав

Толпа теней, внизу сидевших, пела,

Незримое убежище избрав.
85 "Покуда солнце все еще не село, -

Наш мантуанский спутник нам сказал, -

Здесь обождать мы с вами можем смело.
88 Вы разглядите, став на этот вал,

Отчетливей их лица и движенья,

Чем если бы их сонм вас окружал.
91 Сидящий выше, с видом сокрушенья

О том, что он призваньем пренебрег,

И губ не раскрывающий для пенья, -
94 Был кесарем Рудольфом, и он мог

Помочь Италии воскреснуть вскоре,

А ныне этот час опять далек.
97 Тот, кто его ободрить хочет в горе,

Царил в земле, где воды вдоль дубрав

Молдава в Лабу льет, а Лаба в море.
100 То Оттокар; он из пелен не встав,

Был доблестней, чем бороду наживший

Его сынок, беспутный Венцеслав.
103 И тот курносый, в разговор вступивший

С таким вот благодушным добряком,

Пал, как беглец, честь лилий омрачивший.
106 И как он в грудь колотит кулаком!

А этот, щеку на руке лелея,

Как на постели, вздохи шлет тайком.
109 Отец и тесть французского злодея,

Они о мерзости его скорбят,

И боль язвит их, в сердце пламенея.
112 А этот кряжистый, поющий в лад

С тем носачом, смотрящим величаво,

Был опоясан, всем, что люди чтят.
115 И если бы в руках была держава

У юноши, сидящего за ним,

Из чаши в чашу перешла бы слава,
118 Которой не хватило остальным:

Хоть воцарились Яков с Федериком,

Все то, что лучше, не досталось им.
121 Не часто доблесть, данная владыкам,

Восходит в ветви; тот ее дарит,

Кто может все в могуществе великом.
124 Носач изведал так - же этот стыд,

Как с ним поющий Педро знаменитый:

Прованс и Пулья стонут от обид.
127 Он выше был, чем отпрыск, им отвитый,

Как и Костанца мужем пославней,

Чем были Беатриче с Маргеритой.
130 А вот смиреннейший из королей,

Английский Генрих, севший одиноко;

Счастливее был рост его ветвей.
133 Там, ниже всех, где дол лежит глубоко,

Маркиз Гульельмо подымает взгляд;

Алессандрия за него жестоко
136 Казнила Канавез и Монферрат".

ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ

Отплывших вдаль и нежит мысль о том,

Как милые их утром провожали,
4 А новый странник на пути своем

Пронзен любовью, дальний звон внимая,

Подобный плачу над умершим днем, -
7 Я начал, слух невольно отрешая,

Следить, как средь теней встает одна,

К вниманью мановеньем приглашая.
10 Сложив и вскинув кисти рук, она

Стремила взор к востоку и, казалось,

Шептала богу: "Я одним полна".
13 "Te lucis ante", - с уст ее раздалось

Так набожно, и так был нежен звук,

Что о себе самом позабывалось.
16 И, набожно и нежно, весь их круг

С ней до конца исполнил песнопенье,

Взор воздымая до верховных дуг.
14 Здесь в истину вонзи, читатель, зренье;

Покровы так прозрачны, что сквозь них

Уже совсем легко проникновенье.
22 Я видел: сонм властителей земных,

С покорно вознесенными очами,

Как в ожиданье, побледнев, затих.
25 И видел я: два ангела, над нами

Спускаясь вниз, держали два клинка,

Пылающих, с неострыми концами.
28 И, зеленее свежего листка,

Одежда их, в ветру зеленых крылий,

Вилась вослед, волниста и легка.
31 Один слетел чуть выше, чем мы были,

Другой - на обращенный к нам откос,

И так они сидевших окаймили.
34 Я различал их русый цвет волос,

Но взгляд темнел, на лицах их почия,

И яркости чрезмерной я не снес.
37 "Они сошли из лона, где Мария, -

Сказал Сорделло, - чтобы дол стеречь,

Затем что близко появленье змия".
40 И я, не зная, как себя беречь,

Взглянул вокруг и поспешил укрыться,

Оледенелый, возле верных плеч.
43 И вновь Сорделло: "Нам пора спуститься

И славным теням о себе сказать;

Им будет радость с вами очутиться".
46 Я, в три шага, ступил уже на гладь;

И видел, как одна из душ взирала

Все на меня, как будто чтоб узнать.
49 Уже и воздух почернел немало,

Но для моих и для ее очей

Он все же вскрыл то, что таил сначала.
52 Она ко мне подвинулась, я - к ней.

Как я был счастлив, Нино благородный,

Тебя узреть не между злых теней!
55 Приветствий дань была поочередной;

И он затем: "К прибрежью под горой

Давно ли ты приплыл пустыней водной?"
58 "О, - я сказал, - я вышел пред зарей

Из скорбных мест и жизнь влачу земную,

Хоть, идя так, забочусь о другой".
61 Из уст моих услышав речь такую,

Он и Сорделло подались назад,

Дивясь тому, о чем я повествую.
64 Один к Вергилию направил взгляд,

Другой - к сидевшим, крикнув: "Встань, Куррадо!

Взгляни, как бог щедротами богат!"
67 Затем ко мне: "Ты, избранное чадо,

К которому так милостив был тот,

О чьих путях и мудрствовать не надо, -
70 Скажи в том мире, за простором вод,

Чтоб мне моя Джованна пособила

Там, где невинных верный отклик ждет.
73 Должно быть, мать ее меня забыла,

Свой белый плат носив недолгий час,

А в нем бы ей, несчастной, лучше было.
76 Ее пример являет напоказ,

Что пламень в женском сердце вечно хочет

Глаз и касанья, чтобы он не гас.
79 И не такое ей надгробье прочит

Ехидна, в бой ведущая Милан,

Какое создал бы галлурский кочет".
82 Так вел он речь, и взор его и стан

Несли печать горячего порыва,

Которым дух пристойно обуян.
85 Мои глаза стремились в твердь пытливо,

Туда, где звезды обращают ход,

Как сердце колеса, неторопливо.
88 И вождь: "О сын мой, что твой взор влечет?"

И я ему: "Три этих ярких света,

Зажегшие вкруг остья небосвод".
91 И он: "Те, что ты видел до рассвета,

Склонились, все четыре, в должный срок;

На смену им взошло трехзвездье это".
94 Сорделло вдруг его к себе привлек,

Сказав: "Вот он! Взгляни на супостата!" -

И указал, чтоб тот увидеть мог.
97 Там, где стена расселины разъята,

Была змея, похожая на ту,

Что Еве горький плод дала когда-то.
100 В цветах и травах бороздя черту,

Она порой свивалась, чтобы спину

Лизнуть, как зверь наводит красоту.
103 Не видев сам, я речь о том откину,

Как тот и этот горний ястреб взмыл;

Я их полет застал наполовину.
106 Едва заслыша взмах зеленых крыл,

Змей ускользнул, и каждый ангел снова

Взлетел туда же, где он прежде был.
109 А тот, кто подошел к нам после зова

Судьи, все это время напролет

Следил за мной и не промолвил слова.
112 "Твой путеводный светоч да найдет, -

Он начал, - нужный воск в твоей же воле,

Пока не ступишь на финифть высот!
115 Когда ты ведаешь хоть в малой доле

Про Вальдимагру и про те края,

Подай мне весть о дедовском престоле.
118 Куррадо Маласпина звался я;

Но Старый - тот другой, он был мне дедом;

Любовь к родным светлеет здесь моя".
121 "О, - я сказал, - мне только по беседам

Знаком ваш край; но разве угол есть

Во всей Европе, где б он не был ведом?
124 Ваш дом стяжал заслуженную честь,

Почет владыкам и почет державе,

И даже кто там не был, слышал весть.
127 И, как стремлюсь к вершине, так я вправе

Сказать: ваш род, за что ему хвала,

Кошель и меч в старинной держит славе.
130 В нем доблесть от привычки возросла,

И, хоть с пути дурным главой все сбито,

Он знает цель и сторонится зла".
133 И тот: "Иди; поведаю открыто,

Что солнце не успеет лечь семь раз

Там, где Овен расположил копыта,
136 Как это мненье лестное о нас

Тебе в средину головы вклинится

Гвоздями, крепче, чем чужой рассказ,
139 Раз приговор не может не свершиться".

ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ

Взошла белеть на утренний помост,

Забыв объятья друга, и корона
4 На ней сияла из лучистых звезд,

С холодным зверем сходная чертами,

Который бьет нас, изгибая хвост;
7 И ночь означила двумя шагами

В том месте, где мы были, свой подъем,

И даже третий поникал крылами,
10 Когда, с Адамом в существе своем,

Я на траву склонился, засыпая,

Там, где мы все сидели впятером.
13 В тот час, когда поет, зарю встречая,

Касатка, и напев ее тосклив,

Как будто скорбь ей памятна былая,
16 И разум наш, себя освободив