Данте Алигьери. Божественная комедия

"Врагов любите!" - возгласил окрест.
37 И добрый мой наставник: "Выси эти

Бичуют грех завистливых; и вот,

Сама любовь свивает вервья плети.
40 Узда должна звучать наоборот;

Быть может, на пути к стезе прощенья

Тебе до слуха этот звук дойдет.
43 Но устреми сквозь воздух силу зренья,

И ты увидишь - люди там сидят,

Спиною опираясь о каменья".
46 И я увидел, расширяя взгляд,

Людей, одетых в мантии простые;

Был цвета камня этот их наряд.
49 Приблизясь, я услышал зов к Марии:

"Моли о нас!" Так призван был с мольбой

И Михаил, и Петр, и все святые.
52 Навряд ли ходит по земле такой

Жестокосердый, кто бы не смутился

Тем, что предстало вскоре предо мной;
55 Когда я с ними рядом очутился

И видеть мог подробно их дела,

Я тяжкой скорбью сквозь глаза излился.
58 Их тело власяница облекла,

Они плечом друг друга подпирают,

А вместе подпирает всех скала.
61 Так нищие слепцы на хлеб сбирают

У церкви, в дни прощения грехов,

И друг на друга голову склоняют,
64 Чтоб всякий пожалеть их был готов,

Подвигнутый не только звуком слова,

Но видом, вопиющим громче слов.
67 И как незримо солнце для слепого,

Так и от этих душ, сидящих там,

Небесный свет себя замкнул сурово:
70 У всех железной нитью по краям

Зашиты веки, как для прирученья

Их зашивают диким ястребам.
73 Я не хотел чинить им огорченья,

Пройдя невидимым и видя их,

И оглянулся, алча наставленья.
76 Вождь понял смысл немых речей моих

И так сказал, не требуя вопроса:

"Спроси, в словах коротких и живых!"
79 Вергилий шел по выступу откоса

Тем краем, где нетрудно, оступясь,

Упасть с неогражденного утеса.
82 С другого края, к скалам прислонясь,

Сидели тени, и по лицам влага

Сквозь страшный шов у них волной лилась.
85 Я начал так, не продолжая шага:

"О вы, чей взор увидит свет высот

И кто другого не желает блага,
88 Да растворится пенистый налет,

Мрачащий вашу совесть, и сияя,

Над нею память вновь да потечет!
91 И если есть меж вами мне родная

Латинская душа, я был бы рад

И мог бы ей быть в помощь, это зная".
94 "У нас одна отчизна - вечный град.

Ты разумел - душа, что обитала

Пришелицей в Италии, мой брат".
97 Немного дальше эта речь звучала,

Чем стали я и мудрый мой певец;

В ту сторону подвинувшись сначала,
100 Я меж других увидел, наконец,

Того, кто ждал. Как я его заметил?

Он поднял подбородок, как слепец.
103 "Дух, - я сказал, - чей жребий станет светел!

Откуда ты иль как зовут тебя,

Когда ты тот, кто мне сейчас ответил?"
106 И тень: "Из Сьены я и здесь, скорбя,

Как эти все, что жизнь свою пятнали,

Зову, чтоб Вечный нам явил себя.
109 Не мудрая, хотя меня и звали

Сапия, меньше радовалась я

Своим удачам, чем чужой печали.
112 Сам посуди, правдива ль речь моя

И был ли кто безумен в большей доле,

Уже склонясь к закату бытия.
115 Моих сограждан враг теснил у Колле,

А я молила нашего Творца

О том, что сталось по его же воле.
118 Их одолели, не было бойца,

Что б не бежал; я на разгром глядела

И радости не ведала конца;
121 Настолько, что, лицо подъемля смело,

Вскричала: "Бог теперь не страшен мне!". -

Как черный дрозд, чуть только потеплело.
124 У края дней я, в скорбной тишине,

Прибегла к богу; но мой долг ужасный

Еще на мне бы тяготел вполне,
127 Когда б не вышло так, что сердцем ясный

Пьер Петтинайо мне помог, творя,

По доброте, молитвы о несчастной.
130 Но кто же ты, который, нам даря

Свое вниманье, ходишь, словно зрячий,

Как я сужу, и дышишь, говоря?"
133 И я: "Мой взор замкнется не иначе,

Чем ваш, но ненадолго, ибо он

Кривился редко при чужой удаче.
136 Гораздо большим ужасом смущен

Мой дух пред мукой нижнего обрыва;

Той ношей я заране пригнетен".
139 "Раз ты там не был, - словно слыша диво,

Сказала тень, - кто дал тебе взойти?"

И я: "Он здесь и внемлет молчаливо.
142 Еще я жив; лишь волю возвести,

Избранная душа, и я земные,

Тебе служа, готов топтать пути".
145 "О, - тень в ответ, - слова твои такие,

Что, несомненно, богом ты любим;

Так помолись иной раз о Сапии.
148 Прошу тебя всем, сердцу дорогим:

Быть может, ты пройдешь землей Тосканы,

Так обо мне скажи моим родным.
151 В том городе все люди обуяны

Любовью к Таламонэ, но успех

Обманет их, как поиски Дианы,
154 И адмиралам будет хуже всех".

ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Хоть смертью он еще не окрылен,

И подымает и смыкает веки?"
4 "Не знаю, кто; он кем-то приведен;

Спроси, ты ближе; только не сурово,

А ласково, чтобы ответил он".
7 Так, наклонясь один к плечу другого,

Шептались двое, от меня правей;

Потом, подняв лицо, чтоб молвить слово,
10 Один сказал: "Дух, во плоти своей

Идущий к небу из земного края,

Скажи нам и смущение развей:
13 Откуда ты и кто ты, что такая

Тебе награда дивная дана,

Редчайшая, чем всякая иная?"
16 И я: "В Тоскане речка есть одна;

Сбегая с Фальтероны, вьется смело

И сотой милей не утолена.
19 С тех берегов принес я это тело;

Сказать мое вам имя - смысла нет,

Оно еще не много прозвенело".
22 И вопрошавший: "Если в твой ответ

Суждение мое проникнуть властно,

Ты говоришь об Арно". А сосед
25 Ему сказал: "Должно быть, не напрасно

Названья этой речки он избег,

Как будто до того оно ужасно".
28 И тот: "Что думал этот человек,

Не ведаю; но по заслугам надо,

Чтоб это имя сгинуло навек!
31 Вдоль всей реки, оттуда, где громада

Хребта, с которым разлучен Пелор,

Едва ль не толще остального ряда,
34 Дотуда, где опять в морской простор

Спешит вернуться то, что небо сушит,

А реки снова устремляют с гор,
37 Все доброе, как змея, каждый душит;

Места ли эти под наитьем зла,

Или дурной обычай правду рушит,
40 Но жалкая долина привела

Людей к такой утрате их природы,

Как если бы Цирцея их пасла.
43 Сперва среди дрянной свиной породы,

Что только желудей не жрет пока,

Она струит свои скупые воды;
46 Затем к дворняжкам держит путь река,

Задорным без какого-либо права,

И нос от них воротит свысока.
49 Спадая вниз и ширясь величаво,

Уже не псов находит, а волков

Проклятая несчастная канава.
52 И, наконец, меж темных омутов,

Она к таким лисицам попадает,

Что и хитрец пред ними бестолков.
55 К чему молчать? Пусть всякий мне внимает!

И этому полезно знать вперед

О том, что мне правдивый дух внушает.
58 Я вижу, как племянник твой идет

Охотой на волков и как их травит

На побережьях этих злобных вод.
61 Живое мясо на продажу ставит;

Как старый скот, ведет их на зарез;

Возглавит многих и себя бесславит.
64 Сыт кровью, покидает скорбный лес

Таким, чтоб он в былой красе и силе

Еще тысячелетье не воскрес".
67 Как тот, кому несчастье возвестили,

В смятении меняется с лица,

Откуда бы невзгоды ни грозили,
70 Так, выслушав пророчество слепца,

Второй, я увидал, поник в печали,

Когда слова воспринял до конца.
73 Речь этого и вид того рождали

Во мне желанье знать, как их зовут;

Мои слова как просьба прозвучали.
76 И тот же дух ответил мне и тут:

"Ты о себе мне не сказал ни звука,

А сам меня зовешь на этот труд!
79 Но раз ты взыскан богом, в чем порука

То, что ты здесь, отвечу, не тая.

Узнай: я Гвидо, прозванный Дель Дука.
82 Так завистью пылала кровь моя,

Что, если было хорошо другому,

Ты видел бы, как зеленею я.
85 И вот своих семян я жну солому.

О род людской, зачем тебя манит

Лишь то, куда нет доступа второму?
88 А вот Риньер, которым знаменит

Дом Кальболи, где в нисходящем ряде

Никто его достоинств не хранит.
91 И не его лишь кровь теперь в разладе, -

Меж По и Рено, морем и горой, -

С тем, что служило правде и отраде;
94 В пределах этих порослью густой

Теснятся ядовитые растенья,

И вырвать их нет силы никакой.
97 Где Лицио, где Гвидо ди Карпенья?

Пьер Траверсаро и Манарди где?

Увы, романцы, мерзость вырожденья!
100 Болонью Фабро не спасет в беде,

И не сыскать Фаэнце Бернардина,

Могучий ствол на скромной борозде!
103 Тосканец, слезы льет моя кручина,

Когда я Гвидо Прата вспомяну

И доблестного Д'Адзо, Уголина;
106 Тиньозо, шумной братьи старшину,

И Траверсари, живших в блеске славы,

И Анастаджи, громких в старину;
109 Дам, рыцарей, и войны, и забавы,

Во имя благородства и любви,

Там, где теперь такие злые нравы!
112 О Бреттиноро, больше не живи!

Ушел твой славный род, и с ним в опале

Все, у кого пылала честь в крови.
115 Нет, к счастью, сыновей в Баньякавале;

А Коньо - стыд, и Кастрокаро - стыд,

Плодящим графов, хуже, чем вначале.
118 Когда их демон будет в прах зарыт,

Не станет сыновей и у Пагани,

Но это славы их не обелит.
121 О Уголин де'Фантолин, заране

Твой дом себя от поношенья спас:

Никто не омрачит его преданий!
124 Но ты иди, тосканец; мне сейчас

Милей беседы - дать слезам излиться;

Так душу мне измучил мой рассказ!"
127 Мы знали - шаг наш должен доноситься

До этих душ; и, раз молчат они,

Мы на дорогу можем положиться.
130 И вдруг на нас, когда мы шли одни,

Нагрянул голос, мчавшийся вдоль кручи

Быстрей перуна в грозовые дни:
133 "Меня убьет, кто встретит!" - и, летучий,

Затих вдали, как затихает гром,

Прорвавшийся сквозь оболочку тучи.
136 Едва наш слух успел забыть о нем,

Раздался новый, словно повторенный

Удар грозы, бушующей кругом:
139 "Я тень Аглавры, в камень превращенной!"

И я, правей, а не вперед ступив,

К наставнику прижался, устрашенный.
142 Уже был воздух снова молчалив.

"Вот жесткая узда, - сказал Вергилий, -

Чтобы греховный сдерживать порыв.
145 Но вас влечет наживка, без усилий

На удочку вас ловит супостат,

И проку нет в поводьях и вабиле.
148 Вкруг вас, взывая, небеса кружат,

Где все, что зримо, - вечно и прекрасно,

А вы на землю устремили взгляд;
151 И вас карает тот, кому все ясно".

ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ

Когда к исходу близок третий час,

Являет сфера, как дитя, живая,
4 Такую долю и теперь как раз

Осталось солнцу опуститься косо;

Там вечер был, и полночь здесь у нас.
7 Лучи нам били в середину носа,

Затем что мы к закатной стороне

Держали путь по выступу утеса,
10 Как вдруг я ощутил, что в очи мне

Ударил новый блеск, струясь продольно,

И удивился этой новизне.
13 Тогда ладони я поднес невольно

К моим бровям, держа их козырьком,

Чтобы от света не было так больно.
16 Как от воды иль зеркала углом

Отходит луч в противном направленье,

Причем с паденьем сходствует подъем,
19 И от отвеса, в равном отдаленье,

Уклон такой же точно он дает,

Что подтверждается при наблюденье,
22 Так мне казалось, что в лицо мне бьет

Сиянье отражаемого света,

И взор мой сделал быстрый поворот.
25 "Скажи, отец возлюбленный, что это

Так неотступно мне в глаза разит,

Все надвигаясь?" - я спросил поэта.
28 "Не диво, что тебя еще слепит

Семья небес, - сказал он. - К нам, в сиянье,

Идет посол - сказать, что путь открыт.
31 Но скоро в тяжком для тебя сверканье

Твои глаза отраду обретут,

Насколько услаждаться в состоянье".
34 Когда мы подошли: "Ступени тут, -

Сказал, ликуя, вестник благодати, -

И здесь подъем гораздо меньше крут".
37 Уже мы подымались, и "Bead

Misericordes!" пелось нам вослед

И "Радуйся, громящий вражьи рати!"
40 Мы шли все выше, я и мой поэт,

Совсем одни; и я хотел, шагая,

Услышать наставительный ответ;
43 И так ему промолвил, вопрошая:

"Что тот слепой романец разумел,

О "доступе другим" упоминая?"
46 И вождь: "Познав, какой грозит удел

Позарившимся на чужие крохи,

Он вас от слез предостеречь хотел.
49 Богатства, вас влекущие, тем плохи,

Что, чем вас больше, тем скуднее часть,

И зависть мехом раздувает вздохи.
52 А если бы вы устремляли страсть

К верховной сфере, беспокойство ваше

Должно бы неминуемо отпасть.
55 Ведь там - чем больше говорящих "наше",

Тем большей долей каждый наделен,

И тем любовь горит светлей и краше".
58 "Теперь я даже меньше утолен, -

Ответил я ему, - чем был сначала,

И большими сомненьями смущен.
61 Ведь если достоянье общим стало

И совладельцев много, почему

Они богаче, чем когда их мало?"
64 И он в ответ: "Ты снова дал уму

Отвлечься в сторону земного дела

И вместо света почерпаешь тьму.
67 Как луч бежит на световое тело,

Так нескончаемая благодать

Спешит к любви из горнего предела,
70 Даря ей то, что та способна взять;

И чем сильнее пыл, в душе зажженный,

Тем большей славой ей дано сиять.
73 Чем больше сонм, любовью озаренный,

Тем больше в нем благой любви горит,

Как в зеркалах взаимно отраженной.
76 Когда моим ответом ты не сыт,

То Беатриче все твои томленья,

И это и другие, утолит.
79 Стремись быстрей достигнуть исцеленья

Пяти рубцов, как истребились два,

Изглаженные силой сокрушенья".
82 "Ты мне даруешь..." - начал я едва,

Как следующий круг возник пред нами,

И жадный взор мой оттеснил слова.
85 И вдруг я словно был восхищен снами,

Как если бы восторг меня увлек,

И я увидел сборище во храме;
88 И женщина, переступив порог,

С заботой материнской говорила:

"Зачем ты это сделал нам, сынок?
91 Отцу и мне так беспокойно было

Тебя искать!" Так молвила она,

И первое видение уплыло.
94 И вот другая, болью пронзена,

Которую родит негодованье,

Льет токи слез, и речь ее слышна:
97 "Раз ты властитель града, чье названье

Среди богов посеяло разлад

И где блистает всяческое знанье,
100 Отмсти рукам бесстыдным, Писистрат,

Обнявшим нашу дочь!" Но был спокоен

К ней обращенный властелином взгляд,
103 И он сказал, нимало не расстроен:

"Чего ж тогда достоин наш злодей,

Раз тот, кто любит нас, суда достоин?"
106 Потом я видел яростных людей,

Которые, столпившись, побивали

Камнями юношу, крича: "Бей! Бей!"
109 А тот, давимый гибелью, чем дале,

Тем все бессильней поникал к земле,

Но очи к небу двери отверзали,
112 И он молил, чтоб грешных в этом зле

Господь всевышний гневом не коснулся,

И зрелась кротость на его челе.
115 Как только дух мой изнутри вернулся

Ко внешней правде в должную чреду,

Я от неложных грез моих очнулся.
118 Вождь, увидав, что я себя веду,

Как тот, кого внезапно разбудили,

Сказал мне: "Что с тобой? Ты как в чаду,
121 Прошел со мною больше полумили,

Прикрыв глаза и шатко семеня,

Как будто хмель иль сон тебя клонили".
124 И я: "Отец мой, выслушай меня,

И я тебе скажу, что мне предстало,

Суставы ног моих окостеня".
127 И он: "Хотя бы сто личин скрывало

Твои черты, я бы до дна проник

В рассудок твой сквозь это покрывало.
130 Тебе был сон, чтоб сердце ни на миг

Не отвращало влагу примиренья,

Которую предвечный льет родник.
133 Я "Что с тобой?" спросил не от смятенья,

Как тот, чьи взоры застилает мрак,

Сказал бы рухнувшему без движенья;
136 А я спросил, чтоб укрепить твой шаг:

Ленивых надобно будить, а сами

Они не расшевелятся никак".
139 Мы шли сквозь вечер, меря даль глазами,

Насколько солнце позволяло им,

Сиявшее закатными лучами;
142 А нам навстречу - нараставший дым

Скоплялся, темный и подобный ночи,

И негде было скрыться перед ним;
145 Он чистый воздух нам затмил и очи.

ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ

Своих планет и слоем облаков

Под небом скудным плотно затемненной,
4 Мне взоров не давил такой покров,

Как этот дым, который все сгущался,

Причем и ворс нещадно был суров.
7 Глаз, не стерпев, невольно закрывался;

И спутник мой придвинулся слегка,

Чтоб я рукой его плеча касался.
10 И как слепец, держась за вожака,

Идет, боясь отстать и опасаясь

Ушиба иль смертельного толчка,
13 Так, мглой густой и горькой пробираясь,

Я шел и новых не встречал помех,

А вождь твердил: "Держись, не отрываясь!"
16 И голоса я слышал, и во всех

Была мольба о мире и прощенье

Пред агнцем божьим, снявшим с мира грех.
19 Там "Agnus Dei" пелось во вступленье;

И речи соблюдались, и напев

Одни и те же, в полном единенье.
22 "Учитель, это духи?" - осмелев,

Спросил я. Он в ответ: "Мы рядом с ними.

Здесь, расторгая, сбрасывают гнев".
25 "А кто же ты, идущий в нашем дыме

И вопрошающий про нас, как те,

Кто мерит год календами земными?"
28 Так чей-то голос молвил в темноте.

"Ответь, - сказал учитель, - и при этом

Дознайся, здесь ли выход к высоте".
31 И я: "О ты, что, осиянный светом,

Взойдешь к Творцу, ты будешь удивлен,

Когда пройдешь со мной, моим ответом".
34 "Пройду, насколько я идти волен;

И если дым преградой стал меж нами,

Нам связью будет слух", - ответил он.
37 Я начал так: "Повитый пеленами,

Срываемыми смертью, вверх иду,

Подземными измучен глубинами;
40 И раз угодно божьему суду,

Чтоб я увидел горние палаты,

Чему давно примера не найду,
43 Скажи мне, кем ты был до дня расплаты

И верно ли ведет стезя моя,

И твой язык да будет наш вожатый".
46 "Я был ломбардец, Марко звался я;

Изведал свет и к доблести стремился,

Куда стрела не метит уж ничья.
49 А с правильной дороги ты не сбился".

Так он сказал, добавив: "Я прошу,

Чтоб обо мне, взойдя, ты помолился".
52 И я: "Твое желанье я свершу;

Но у меня сомнение родилось,

И я никак его не разрешу.
55 Возникшее, оно усугубилось

От слов твоих, мне подтвердивших то,

С чем здесь и там оно соединилось.
58 Как ты сказал, теперь уже никто

Добра не носит даже и личину:

Зло и внутри, и сверху разлито.
61 Но укажи мне, где искать причину:

Внизу иль в небесах? Когда пойму,

Я и другим поведать не премину".
64 Он издал вздох, замерший в скорбном "У!",

И начал так, в своей о нас заботе:

"Брат, мир-слепец, и ты сродни ему.
67 Вы для всего причиной признаете

Одно лишь небо, словно все дела

Оно вершит в своем круговороте.
70 Будь это так, то в вас бы не была

Свободной воля, правды бы не стало

В награде за добро, в отмщенье зла.
73 Влеченья от небес берут начало, -

Не все; но скажем даже - все сполна, -

Вам дан же свет, чтоб воля различала
76 Добро и зло, и ежели она

Осилит с небом первый бой опасный,

То, с доброй пищей, победить должна.
79 Вы лучшей власти, вольные, подвластны

И высшей силе, влившей разум в вас;

А небеса к нему и непричастны.
82 И если мир шатается сейчас,

Причиной - вы, для тех, кто разумеет;

Что это так, покажет мой рассказ.
85 Из рук того, кто искони лелеет

Ее в себе, рождаясь, как дитя,

Душа еще и мыслить не умеет,
88 Резвится, то смеясь, а то грустя,

И, радостного мастера созданье,

К тому, что манит, тотчас же летя.
91 Ничтожных благ вкусив очарованье,

Она бежит к ним, если ей препон

Не создают ни вождь, ни обузданье.
94 На то и нужен, как узда, закон;

На то и нужен царь, чей взор открыто

Хоть к башне Града был бы устремлен.
97 Законы есть, но кто же им защита?

Никто; ваш пастырь жвачку хоть жует,

Но не раздвоены его копыта;
100 И паства, видя, что вожатый льнет

К благам, будящим в ней самой влеченье,

Ест, что и он, и лучшего не ждет.
103 Ты видишь, что дурное управленье

Виной тому, что мир такой плохой,

А не природы вашей извращенье.
106 Рим, давший миру наилучший строй,

Имел два солнца, так что видно было,

Где божий путь лежит и где мирской.
109 Потом одно другое погасило;

Меч слился с посохом, и вышло так,

Что это их, конечно, развратило
112 И что взаимный страх у них иссяк.

Взгляни на колос, чтоб не сомневаться;

По семени распознается злак.
115 В стране, где По и Адиче струятся,

Привыкли честь и мужество цвести;

В дни Федерика стал уклад ломаться;
118 И что теперь открыты все пути

Для тех, кто раньше к людям честной жизни

Стыдился бы и близко подойти.
121 Есть, правда, новым летам к укоризне,

Три старика, которые досель

Томятся жаждой по иной отчизне:
124 Герардо славный; Гвидо да Кастель,

"Простой ломбардец", милый и французу;

Куррадо да Палаццо. Неужель
127 Не видишь ты, что церковь, взяв обузу

Мирских забот, под бременем двух дел

Упала в грязь, на срам себе и грузу?"
130 "О Марко мой, я все уразумел, -

Сказал я. - Вижу, почему левиты

Не получили ничего в удел.
133 Но кто такой Герардо знаменитый,

Который в диком веке, ты сказал,

Остался миру как пример забытый?"
136 "Ты странно говоришь, - он отвечал. -

Ужели ты, в Тоскане обитая,

Про доброго Герардо не слыхал?
139 Так прозвище ему. Вот разве Гайя,

Родная дочь, снабдит его другим.

Храни вас бог! А я дошел до края.
142 Уже заря белеется сквозь дым, -

Там ангел ждет, - и надо, чтоб от света

Я отошел, покуда я незрим".
145 И повернул, не слушая ответа.

ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ

Бродил в тумане, глядя, словно крот,

Которому плева глаза застлала,
4 Припомни миг, когда опять начнет

Редеть густой и влажный пар, - как хило

Шар солнца сквозь него сиянье льет;
7 И ты поймешь, каким вначале было,

Когда я вновь его увидел там,

К закату нисходившее светило.
9 Так, примеряясь к дружеским шагам

Учителя, я шел редевшей тучей

К уже умершим под горой лучам.
13 Воображенье, чей порыв могучий

Подчас таков, что, кто им увлечен,

Не слышит рядом сотни труб гремучей,
16 В чем твой источник, раз не в чувстве он?

Тебя рождает некий свет небесный,

Сам или высшей волей источен.
19 Жестокость той, которая телесный

Сменила облик, певчей птицей став,

В моем уме вдавила след чудесный;
22 И тут мой дух всего себя собрав

В самом себе, все прочее отринул,

С тем, что вовне, общение прервав.
25 Затем в мое воображенье хлынул