Даров не возвращают
жүктеу/скачать 1.76 Mb.
|
Гестия, Мать городовВождь лонгов хорошо представлял себе, насколько может поразить воображение олухов, только что вылезших из чащобы, огромная Гестия. Сам онемел от восторга и ужаса, когда впервые махину эту увидел. Но тогда рядом были соратнички-квесторы, и он старался глядеть на три ряда массивных стен так, словно в родном лесу эдакое завести – раз плюнуть. Но Трефоле куда как далеко до столицы Предречной Лонги! Теперь старшины поймут разницу, раз и навсегда усвоят и будут стараться сократить разрыв между двумя городами. Так что пусть любуются, а то так и помрут болванами… На совете они то и дело вскакивали с мест, силясь заглянуть в широкие застекленные окна. Не ерзали, пожалуй, только Крейдон да бывший шиннард лигидийцев Верен. Крейдону не позволяло достоинство верховного стратега племенного союза – именно так будет зваться шиннард после войны, пора дружину перестраивать, а лигидиец от природы был спокойным. Так же спокойно, как сейчас, он подошел к Северу в ночь поминок по Алеру и другим погибшим возле реки. Подошел и сказал: коль скоро род вождей лигидийцев прервался, ибо нет у Алерея, сына Абрака, братьев и сыновей, то совет старейшин племени решил передать власть карвиру погибшего вождя – правителю лонгов Северу Астигату. Север слышал от стариков, как такое бывает. Еще лет пятьдесят в лесах будут помнить о племени лигидийцев, а после уж никто не отличит их от лонгов... Он не знал, что сказал бы на это Алер, но согласился, мысленно попросив у йо-карвира разрешения. Вождь не слишком верил в Стан мертвых, просто ему тогда до боли хотелось увидеть Алера, поговорить с ним... С живым много не разговаривал. Теперь лигидиец Верен стал старшиной войска племенного союза. Воины его уважали за рассудительность, спокойствие и немногословие. Вот и сейчас он смирно сидел на лежанке – не прыгал, будто блоха, не трещал сорокой. Север хотел было прикрикнуть на дружинников: на город, мол, и со стен полюбоваться можно, необязательно этим заниматься в покоях вождя, но промолчал. О чем говорить, все говорено-переговорено, а толку-то? Они в Гестии как в ловушке, а скоро зима на горле петлю затянет. Ночуя в спальне Иллария, сидя со своими воинами в одетых мрамором, серебром и бронзой покоях, он обреченно понимал, насколько еще глуп – и молод, молод!.. Опыта не хватает. Что ж, опыт наживается ошибками, слезами, кровью – и погребальными кострами. Иначе никак, видимо. Так говорил отец, ставший вождем почти в тридцать. Так говорил и консул Максим, проигравший свое первое сражение в двадцать пять... Да ладно, если поражение комом в горле встает – оно понятно, а вот как быть, если победить ухитрился так, что хоть со стен бросайся? Может, он просто устал, оттого и не замечает очевидного выхода? Нет, старшины тоже не замечают – а ведь многие из них куда как опытней его! Да только такого опыта у лонгов пока не случалось! «Вы делаете историю, мальчики», – говорил им с Ларом Максим. Делают, а как же – из такого дерьма, что и не рассказать. Но история, видно, только из дерьма и делается. Интересно, а что думает по поводу своей роли в истории сидящий у реки Илларий? Решится ли он перейти границу и начать захват Заречной, как обещал? Лонгам это повредило бы, конечно, но не так уж страшно – Север загодя приказал в случае наступления имперцев отстаивать лишь Трефолу, а прочим уходить в леса и бить имперцев мелкими отрядами. А если столицу отстоять не выйдет... что ж, камень не горит, а деревянные дома можно заново отстроить. Имперцы со своими городами куда больше носились. Вон какой вопль поднялся: варвар взял Гестию! До сих пор подобное удавалось лишь царю народа абилов. Пятьдесят лет назад он сжег имперский город, построенный на его земле, вырезал тысяч сто имперцев, и с тех пор Риер-Де к абилам уже не совалась. Но Абила в двух тысячах риеров от Отца городов империи, а Гестия – всего в трехстах с небольшим, есть от чего перепугаться. Только император мог бы и не трястись – воинов у варвара Астигата не хватит даже, чтоб толком Гестию отстоять, а об угрозе столице Риер-Де и думать нечего. – Вождь, дозволь? – прощенный предатель Пейл чуть привстал и поклонился. Новую моду завели – кланяться, надо же! Думали б лучше побольше. – Говори, – буркнул Север, усаживаясь поудобнее. Сидеть в кресле Холодной Задницы было приятно – и потому, что он все же обставил консула, и потому еще, что это было кресло Лара. Смешно. – Может, нам еще кого-нибудь из города выставить? И спокойнее, и припасов меньше уйдет. А, вождь? – дельно говорит, да всех из города не выпрешь. Мужчин, способных оружие в руках держать, не выгонишь – мигом потопают к Илларию или в отряды милиции, что рыскают по равнине вокруг города. А продолжать держать их в казармах, переделанных под тюрьму, тоже долго не получится – ну сколько они там просидят еще? И где еды брать, чтоб столько ртов кормить? Собственным воинам скоро есть нечего станет – подвоза-то нет, остается грабить округу. И много там награбишь? Уйти из города, оставив все, как есть? Так в спину ударят, в клещи возьмут. И сжечь Гестию нельзя – больно велика. Начнешь вырезать и жечь – горожане поднимутся, руками рвать станут. И за кем победа останется, не скажешь, пленников-то много, да половина из них воины. – Выставить-то можно, ясное дело, – встрял в разговор шиннард. – Баб, детишек, которые остались... да только после того мужики нам в глотки вцепляться начнут. – За любую попытку к бунту – резать, – отрубил Север. – А прежде сказать еще разок: если дергаться не станут, останутся живы. Может, задумаются, – он не слишком верил своим словам, но что еще оставалось? Только запугать пленников и готовиться к зиме. А подморозит, просохнут дороги, видно будет. Если Илларий все же возьмет Трефолу, Гестию придется сжечь. Но как? – Стену бы залатать, – задумчиво пробормотал лигидиец Верен. – Стены тут мощные, много камня надо... Севера даже передернуло. Он уже слышал – и от воинов, и даже от пленников – про несуществующий пролом, да такой, что пять телег разъедутся. Все видели, как лонги ломали стену – он и сам видел, своими глазами, – а после пролома не оказалось. Его попросту не было, не существовало. Все вообще пошло наперекосяк. Они соорудили катки, чтобы без лишнего труда доволочь катапульты до Гестии, но штурмовать стены в три ряда – наружная толщиной чуть не с два человеческих роста – и попусту класть людей Север не собирался. Осада займет недели две, а то и месяц, за это время горожане вымотаются, ослабнут... а Илларий, и гадать нечего, быстрым маршем рванет к городу. Здесь его встретят и возьмут в клещи – тем более что все легионы он не поведет, только конницу, а защитники города будут не в том состоянии, чтобы оказать помощь консулу. Но город пал на шестой день. Север увидел с седла, как от удара каменного ядра рухнула стена, подняв тучу обломков, и глазам не поверил. Пригнулся в седле, посылая коня вперед, не думая о стрелах... Пролом был, и в него рвались воины, на ходу закидывая за спину щиты, обнажая мечи – но драться там было не с кем. Бой закипел только за вторым и третьим рядом, который лонги преодолели с помощью осадных лестниц, а за первым их встретила тишина. Тишина и трупы. Север нагнулся над ближайшим, увидел восковую бледность, будто из человека высосали всю силу и жизнь, – и сердце замерло в груди. Раньше он считал, что выражение это просто для красного словца, теперь понял: нет. Действительно замерло, перестало биться – от понимания и ужаса. А когда в голове прозвучал знакомый ненавистный голос, заколотилось бешено, и кровь бросилась в лицо. – Получи свою победу, утка, – он, не оборачиваясь, видел выродка без куска сердца и новые трупы тоже – выпитые досуха тела городских стражников, легионеров, ополченцев. И видел, что пролом в стене исчез. Остались только распахнутые настежь ворота да иссушенные тела. И Инсаар – их было много. Собственные воины нелюдей не замечали – морок все еще действовал на них, а на него уже нет. Завтра все скажут, что войска Севера Астигата взяли город, проломив стену, и никто не узнает, как славно порезвились здесь нелюди и какой ценой досталась ему победа. Ненужная победа! Илларий сохранил армию, они будут драться всю зиму, потом придет весна... И Брен будет платить бесконечными муками за военные успехи старшего брата, как уже заплатил за вернувшихся предателей и отпертые нелюдями ворота. – Я отказываюсь от условий союза, – Север обернулся так быстро, что нелюдь даже попятился, и поднял меч – не для защиты, для нападения. Хотелось прибить карвира прадеда на месте – и будь что будет! – Мне не нужны такие победы. Верни брата, слышишь? – Сделка заключена, утка, и пути назад нет, – Инсаар привычно погладил вмятину возле сердца. – Твой брат жив. Ты же этого хотел? Он хотел услышать, что Брен мертв! Знать, как они истязают младшего, было... да лучше меч в глотку. Вождь лонгов сделал осторожный, совсем неприметный шаг к Ненасытному – из этой позиции проще всего садануть в низ живота. Но Инсаар не человек, он понял. – Назад, илгу! – рев будто ударил по голове, в ушах зазвенело. Север едва не свалился в лужу крови какого-то имперца, но все ж устоял на ногах. Что-то невыносимо сдавливало виски, но он сопротивлялся. Внутри словно праща раскручивалась. Серо-зеленое лицо Инсаар вдруг исказила судорога, нелюдь вскинул обе руки к небу и растекся пятном клубящейся тьмы. Но голос продолжал грохотать: – Смерть посягнувшему на союз жертвенного Дара! Назад, илгу, иначе умрешь. – Постой, нелюдь! – Север замер на месте, поняв, что еще шаг – и ему конец. Но он все же попробует поговорить с Быстроразящим. Просить. – Верни мне Брена, именем прадеда тебя прошу! Ты ведь любил Райна Астигата? – с чего он это, собственно, взял? А ни с чего, просто чувствовал, и все тут. Тот, кто любил сам, всегда отличит любовь в другом. Тень вновь сгустилась, Инсаар теперь сидел на зубце стены, гибкая рука гладила шрам у сердца. – Любил, – нелюдь качнул острым подбородком, – все короткие годы вашей жизни. Ты похож на Райна и так же глупо смел, потому я и не убил тебя пока. Но берегись, илгу. – Врешь, захотелось заорать Северу. Оттого не убил, что не можешь меня прикончить, нелюдь! – Брата я тебе не верну. За все надо платить. Поверь мне, так будет лучше. Больше всего бесила невозможность предложить себя взамен Брена, как собирался. Вождь завел своих воинов в беспросветное дерьмо и не имеет права их бросить. Он отвечал за каждого дружинника не перед предками, не перед Инсаар, не перед Вечным Лесом – перед самим собой. Но вот закончится война... – Нелюдь! – заорал вождь уже пустоте – Инсаар без куска сердца исчез. Север еще несколько минут стоял, бессмысленно пялясь на плоды своей победы, потом кинулся догонять замороченных дружинников. К счастью, они Инсаар не видели, но тайна, которой невозможно ни с кем поделиться, убивала не хуже стрелы в легком. Жгла и ранила, не давала собраться с мыслями. До покоев Иллария Каста он добрался только на третий или четвертый день после взятия города, нажрался гестийского, как свинья, и рухнул на тонкие простыни, даже во сне чувствуя холод браслета Брена в ладони. Перед провалом в темноту он вдруг понял: брату нужна, как воздух нужна, его любовь – она привязывает к жизни. Что за чушь? На рассвете от снов осталась единственная мысль, неотвязно крутившаяся в голове: даров не возвращают. А вот теперь он сидит рядом со старшинами и переливает из пустого в порожнее. Лонги не могут уйти из Гестии и не могут остаться. Тупик. Ловушка. Спасибо за победу, серокожий выродок! По галерее громко затопали сапоги. – Вождь! – И когда они отучатся вот так врываться? Дикари, как есть. Что там еще случилось? Пленники восстали, не иначе. – Мы тут поймали одного, – десятник едва сдерживал голосище. – Не ври вождю, не поймали! Он сам поймался... этот... как там его?.. – Квестор Гай Публий, – с торжеством выпалил третий, в меховой шапке. Зимы еще нет, а уже мерзнут. Стой! Какой еще квестор? В зал – здесь еще Максим советы проводил – втолкнули парня в синей, изрядно замызганной тунике. Доспех, видно, уже содрали. Парень был незнаком, но квесторский символ на запястье Север узнал безошибочно. – Вот! – Воины были горды безмерно, придется награждать. – Сам сдался. Говорит, письмо тебе привез от Холодного Сердца, да врет, поди. Ну ты, чего жмешься? Подойди к вождю, не загрызет. Пока! Квестор поправил тунику, выпрямил спину. Ну да, аристократы Риер-Де умирают с гордо поднятой головой – по большей части. – Консул Лонги, благородный Илларий Каст... – хрипловато начал парень. Потом откашлялся и продолжил: – ...шлет вождю лонгов послание и ждет ответа! – Ну и ну! И откуда воины эдакое чудо достали? А ведь, похоже, не врет квестор Публий. – Благородный Илларий Каст больше не консул, – с мстительной радостью процедил Север и осекся. Лару, должно быть, жутко больно от императорского указа. И то сказать: столько сил и денег вгрохал в провинцию, и так отблагодарили. – Мы принесли благородному Илларию новую присягу, – квестор поджал губы. – По закону он правит провинцией. – Послание давай, – уж что-что, а законы Риер-Де Север знал. То, что командиры легионов и простые воины принесли Касту присягу, означало лишь одно: сейчас Илларий – временный военачальник на территории, оставшейся без попечения власти императора. Консулов и преторов назначал только носящий венец Всеобщей Меры, но говорить этого вслух не хотелось. Даже он, враг, понимал, что с Илларием поступили несправедливо. Дружинники торопливо протянули ему запечатанный в дорогую кожу пакет – Каст всегда любил красивое, изящное... Письмо начиналось такими словами, что сердце вновь замерло, как тогда, у ворот. Эдак и заболеть недолго, зло подумал Север, сжимая свиток пальцами. «Север! Я предлагаю тебе то, что ценят и люди, и Инсаар Быстроразящие. Подумай и реши. Довольно войны». Север читал и не верил своим глазам. Сам он дикарь неграмотный, письмо толком прочесть не умеет, ведь того, что тут написано, не может быть! Не может, но было. Илларий знал все. И то, что враг умел читать, хоть и прикидывался неучем – по принципу: чем меньше о тебе знают, тем спокойней спишь, – и то, что согласится на безумное предложение, потому что сам попал в ловушку. Точнее, согласился бы, если б хоть на миг поверил. Немыслимо, невозможно. Надо вслух прочесть, пусть и старшины послушают, может, вместе поймут? Он передал свиток жрецу, что прибился к ним еще с разгрома Остериума, громко вопя, будто лонги освободили его от тирании империи. Жрец читал отменно, но все равно стало больно. Брен бы прочел лучше. «Мы встретимся в таком месте, где не устроить засады. Я загодя оговариваю условия, на коих согласен заключить союз: ты уходишь из Гестии, не предав город огню и мечу, а я отведу войска от границ. Взятые лонгами приграничные крепости останутся в твоих руках. Я также готов передать тебе цитадель Диокта, буде обязуешься ты не казнить с момента договора ни одного пленного. Я готов к войне, но не хочу ее больше. Союз выгоден нам обоим, и мы больше не мальчишки, чтобы думать лишь о собственной гордости. Жду твоего решения. Ка-Инсаар! И пусть Неутомимые примут нашу жертву!» Дружинники молчали – долго. Они не оглохли, так почему молчат?! Что ему делать-то? Впервые в жизни Север чувствовал себя настолько растерянным, впервые ждал от них совета, а олухи словно в рот воды набрали. Неужели не понимают, что союз коснется их всех, навсегда изменив жизнь едва ли не миллиона человек? И можно ли верить Илларию? Но проклятый имперец прав – если не врет, конечно. Консул предложил выход, устраивающий всех. – Ну, что скажете? – не выдержал вождь, и по их лицам понял: не дождешься сейчас совета. Они ошарашены не меньше. Но услышать того, что услышал, не ожидал. – Так не велел же ты пока говорить, – пробурчал шиннард Крейдон. От этих слов стены точно завертелись в хороводе. Как это не велел? На совете лесных народов никто не ждет разрешения вождя, чтобы слово дельное вставить! Разрешения вождя не ждут, а вот приказа керла – вполне. Он больше не вождь, отныне он один – как какой-нибудь дуб на берегу Лонги, на всех ветрах, под всеми ливнями. Никто ему не посоветует и не поможет. До конца жизни. Север взял письмо из рук жреца и вновь перечитал. Холодная Задница рехнулся, или тут все же какой-то подвох. Но какой? Как будто все чисто. Дружинники, словно дождавшись приказа, загомонили что-то о вечно лгущих имперцах, с которыми даже за прошлогодний снег нельзя торговаться – схитрят; о том, что лучше бы поостеречься – ведь лютый враг вызов прислал! Лигидиец Верен сказал, что Холодное Сердце задумал что-то мерзкое, не иначе, а Крейдон вдруг вставил: «Да что он может задумать, если место подходящее выбрать? Не нагнуть ему Севера Астигата!» – «Верно, – выпалил еще кто-то, – вождь всегда на Ка-Инсаар побеждал. И уж не аристократу тут справиться, он к обрядовым схваткам не привык, это тебе не пленных драть в колодках!» – «Да ведь мы не потеряем ничего...» – «Не делай этого, вождь!» Разноголосица отвлекала, мешала, вызывала бешеную ярость. Не вам, дурни, ответственность на себя брать! Вот она, цена власти. Не вам драться с тем, кого любил больше жизни... и любишь все еще, не ври себе. Лар, задница холодная, что ж ты такое удумал, что же ты со мной делаешь? – Замолчали все. Совет распущен, – они и впрямь примолкли, только переглядывались между собой. – Будет так, как я сам решу. Крейдон! Поговори с квестором Публием да накорми его с дороги. И решите, где обряд пройдет, все там проверь, после доложишь. Ступайте. Старшины вышли гуськом, Крейдон утянул за собой обалдевшего квестора, и Север поглубже вжался в бронзовое кресло. Он и не заметил, как решился. Холодная Задница издевается над ним – по-другому и быть не может! Ничего, получишь ты обряд, да такой, что месяц кровью ходить будешь, гадина... нашел, чем шутить. Вождь лонгов отбросил с лица рассыпавшиеся пряди волос и бессильно выругался. Если он победит – да даже если и проиграет! – то война закончится, и можно будет искать брата. Сейчас лишь об этом и нужно думать. И впрямь, не имперцу нагнуть его на Ка-Инсаар. Он поставит Иллария на колени и отымеет всласть, чтоб знал... Дурак! Не о том опять думаешь, вот же дурак. Лучше посчитать, сколько воинов сохранит он при таком раскладе – если, конечно, в предложении Иллария нет подвоха. Считай давай! И не смей представлять себе, что впервые получишь то, чего ждал пять лет – возможность просто дотронуться до Лара. Нельзя думать о таком. Нельзя. Близ базилики Сарториска В иные моменты человек всем своим существом чувствует, как мироздание встало на дыбы и вот-вот понесется во весь опор, и только от человека зависит, как повести себя в эту минуту. Можешь бросить повод и визжать от страха, зажмурив глаза, а можешь ухватиться за луку седла и постараться хотя бы не свалиться на землю. И уж глупее некуда в такой миг зацепиться мыслью за какую-нибудь мелочь и думать о ней неотвязно. Илларий знал это парадоксальное свойство своего ума. Иногда оно помогало сохранить лицо, а после в копилку баек о Холодном Сердце добавлялась еще одна. Вот и сейчас, стоя на широкой, густо поросшей пожелтевшим кустарником поляне, он думал не о зажженном ритуальном костре, не о шатре из шкур и даже не о сбросившем на землю плащ Севере, а о такой ерунде, что и сказать смешно. Илларий Каст вспоминал, чем прославился этот самый Сарториск, да так, что заслужил базилику. Помнилось, что Сарториск был остером, а вот дальше в память будто туману напустили. Но консул добросовестно перебирал известных ему правителей и жрецов остеров, надеясь, что на его лице сейчас выражение государственной озабоченности, и только. А вот Брендон сразу бы вспомнил, кто такой этот клятый Сарториск... И консул, и вождь лонгов оставили своих людей на плитах базилики. Пусть зажигают костры, ставят палатки и шатры, жарят мясо, пьют вино и ждут. Место выбрано идеально, ничего не скажешь. Подобраться к базилике незамеченным попросту невозможно – кругом все просматривалось, а наблюдатели залезли на самый верх. Кроме того, Илларий послал воинов оцепить всю округу и не сомневался, что Север велел сделать то же самое. Они здесь в полной безопасности. Не смешно. Вот ни капли. Его командирам и дружинникам Астигата тоже смешно не было. Если консула отговаривали до последнего, то лонги под конец вошли в раж и со свойственной варварам наглостью взялись требовать полного соблюдения обычаев. В осторожности особенно отличился командир Первого легиона, прямо заявивший: «Ты проиграешь, консул! Посмотри на варвара внимательней – на плечи, на руки, на походку. Не хочу сказать о тебе плохо, но против Астигата тебе не выстоять». Так и бубнил тихонько, со злобой косясь в сторону лонгов. А квестор Публий неожиданно запел, восторженно блестя глазами, здравицу Любви, побеждающей войну и смерть. Эх, мальчик, мальчик, это только в «Риер Амориет» любовь все побеждает, а в жизни Илларий Каст и Север Астигат лягут на шкуры, подсчитывая прибыль – и правильно. К Северу же напоследок подошел шиннард дружины и сказал: воины желают, чтобы Ка-Инсаар прошел строго по обычаю. Пусть правители принесут жертву, как водится в лесах, в присутствии командиров войска. Север ответил что-то – зло и резко. Из тирады на лонге Илларий понял только слово «заткнись», остальные, видно, были просто руганью. Да, Илларий поставил такое условие: на обряде они будут вдвоем, – и Астигат согласился. Консул, в свою очередь, спокойно принял условие Севера – Ка-Инсаар пройдет в лесу. Место выбирали долго, тщательно, даже придирчиво. Была лишь одна причина, отчего шиннард Крейдон и командир Первого легиона спорили по каждому пункту – воины не могли принять того, что должно было произойти между ним и Севером. Не могли, и все тут. Чудо, что люди, всего лишь полмесяца назад дравшиеся не на жизнь, а на смерть, вообще способны были стоять рядом, обсуждать что-то, не вцепляясь друг другу в глотки. Может быть, они устали от войны или понимали необходимость завершить ее, пусть даже такой странной ценой. Хотя в чем же странность? Именно для того и придуман жертвенный Дар – чтобы кровопролитие, резня, смерть, слезы и боль превратились в страсть и желание, отданные Инсаар. Нелюди примут их жертву, союз будет заключен, и на истерзанную Лонгу снизойдет, наконец, мир. Просто такого никогда раньше не происходило. Единственная напрашивающаяся аналогия – союз Дара между вождем Инсаар и Райном Астигатом. Наверняка тогда люди, измотанные войной с совершенно чуждыми существами, точно так же скрывали ненависть, страх и надежду, глядя на готовящихся заключить договор. И так же шумел лес в предвкушении жертвы, и готовилась взойти луна, и стоял на поляне белокурый воин, широко расставив ноги в высоких сапогах. Только сейчас перед воином застыл не неуязвимый Инсаар, а обычный человек, самозваный консул провинции, половина коей занята врагом. И так же горел костер, а ветер трепал верхушки деревьев... Они уже добрались до условленного места в двух риерах от базилики, а Илларий так и не вспомнил, чем прославился остер. Север шел впереди. Стратег не возмущался этим – так лонг не видел его лица. Астигат молча развел костер на поляне, на краю которой загодя поставили шатер, и выпрямился, бросив плащ около огня. Было еще светло, внимательные, настороженные серые глаза не отрывались от Иллария, и консул решил, что может позволить себе так же спокойно рассматривать противника. Мать-Природа Величайшая, они ведь почти три года не виделись – с той, уже последней схватки у бродов Лонги, когда Илларию все же удалось отбросить варваров от прибрежных крепостей, не дав с ходу ворваться на территорию Предречной. Удалось, несмотря на полный разгром армий Максима и претора Арминия. Перед битвой консул Максим отправил квестора Каста за резервами, оставшимися в его распоряжении, но, когда Илларий, раз сто чуть не угодивший в плен, пробрался через половину Заречной Лонги и домчался до Гестии, его догнала весть о разгроме и жуткой смерти Максима. Консул спас ему жизнь. А сейчас Илларий Каст имеет право глядеть на врага открыто. Он и Север никогда не будут так близки и так далеки, как в этот странный, колдовской вечер. Стратег подмечал все: и простую, без вышивки, без единого украшения верхнюю тунику из мягкой темной кожи, и стройные ноги в высоких сапогах, и широкий пояс без ножен. Скрученные узлом на затылке золотые волосы, тонкое, ставшее за прошедшие три года жестким и чужим лицо, не слишком приметный шрам на подбородке – раньше его не было. Север, Север... я хотел тебя видеть – и это истина, непреложная истина. Ну что ж, смотри! В костре треснула ветка, и Астигат невольно подобрался. Илларий, впрочем, тоже вздрогнул. Они оба как натянутая на крючок тетива арбалета, вдруг понял консул. – Нелюди ждут, – голос Севера стал мягче и сильнее одновременно. Пропал оттенок юношеской легкости, а вот манера выражаться осталась прежней. Коротко, грубо. Варвар. Этот варвар вот-вот станет твоим любовником. Мать-Природа... – Ладно, подождут, – Астигат продолжал его разглядывать. Что ж, лонг тоже имеет право, и ему лучше знать, пришли ли уже Ненасытные за объявленной жертвой. Для варвара предстоящий обряд Дара отнюдь не первый, не то что для имперского стратега, который не чувствовал вокруг себя ничего необычного, если не считать, что в их положении необычно все целиком. – Прислушайся, – Север хмыкнул, – ветер по-другому шумит. И поляна… гляди! Они здесь. Илларий оглядел поляну. Зрение обострилось, он видел чуть не каждый листок на деревьях, чуть не каждую травинку. По спине пробежал холодок. Вокруг что-то было – неуловимое, как дыхание зимы, и явное, как нож у горла. Чтобы стряхнуть наваждение, он заговорил, стараясь, чтобы голос звучал небрежно. Но вышло резче, чем хотелось: – Прежде, чем мы начнем, ответь на один вопрос. Где твой младший брат? – и замер в ожидании ответа. Север не медлил ни мига: – Тебе лучше знать, где Брен! Помнится, это ты объявил его вождем лонгов и взял под крылышко, – Астигат хохотнул сквозь зубы, и Илларий разозлился мгновенно. За годы ничего не изменилось, этот белокурый змей всегда ухитрялся его задеть! – Астигат, я помню, что ты не слишком умен, но не прикидывайся дураком большим, чем есть. – Все церемонии полетели прочь – на поляне стояли два квестора, готовые набить друг другу морду из-за неосторожного слова. Астигат ухмыльнулся еще шире, и Илларию вдруг стало легче. Все верно, еще благородная матрона, его матушка, говорила: мужчины под всеми личинами и регалиями до смерти остаются мальчишками. Отлично! Регалии не помешают им подраться и... совершить обряд. Но вначале он узнает про Брендона. Брена – Илларий бы не догадался, что мальчика можно называть так, но имя подходило великолепно. – Я отлично знаю, что твоего брата выкрали лонги, и прошу просто сказать, все ли с ним в порядке. – Никто его не крал, что за чушь? Думаешь, мне делать больше нечего – только сопляков каких-то красть? – лицо Севера ничего не выражало, но Илларий еще в квестуре научился читать по глазам варвара. Астигат зол и насторожен. За показным равнодушием, за нарочито пренебрежительным «сопляк» что-то скрывалось... вот только что? Брендон говорил, что брат любит его. Так ли это на самом деле? Может быть, мальчик по наивности ошибался? – Я не знаю, где мой брат, – вдруг устало сказал вождь лонгов, – и, правду говоря, знать не желаю. Ищи его сам, коль он тебе так важен, а меня предатели не интересуют. Раздевайся! Мне не терпится сделать то, за чем мы пришли, и убраться отсюда. Гадина. Змея лесная. Скотина. Варвар. Стаскивая с себя одежду, Илларий припоминал все известные ему ругательства, и это бодрило. Север злится сам и потому старается вывести из себя противника – значит, боится проиграть! Тревожило только то, что лонг не знал или не счел нужным сказать, где Брендон. Если мальчика не выкрали сородичи, то, куда он мог деться и где его искать? Илларий давно дал себе слово, что займется поисками по-настоящему, как только закончится война. Консул не желал верить, что Брендона больше нет на этом свете, не желал, и все тут. Пусть его братец и наплевал на мальчишку, а консул не наплюет! Или Север солгал? Но зачем? По закону, принятому, как среди лонгов, так и среди имперцев, мальчик, ни разу не прошедший обряд, являлся собственностью главы семьи – такой же, как небрежно сброшенная туника из отлично выделанной кожи. Север мог убить брата своими руками, мог приказать пытать и потом казнить, а мог выпороть и простить – все в его воле, вождя никто бы не осудил. Нет, Астигат просто ничего не знает и прикрывает насмешками свою неосведомленность. К тому же ему наверняка неприятно слышать о брате от консула, заставившего мальчика предать. Ну и получи сполна ворох неприятностей! Разделись они по-военному быстро, но смотреть друг на друга отчего-то стало невозможно. Север разглядывал верхушки деревьев над головой соперника, Илларий сделал то же самое. Лучше б стемнело быстрее, но вечер еще не вступил в свои права. Ка-Инсаар в лесу проводят ночью, это ему старик Фабий рассказывал, но встречаться в темноте решительно отказались и шиннард лонгов, и командир Первого легиона – и были совершенно правы. – Кстати, – лениво протянул Север, с неспешной грацией хищной кошки расправляя голые плечи, словно не драться готовился, а вино пить, – если я так уж глуп, то отчего сплю в твоих покоях и на твоей постели? Как дурак-варвар смог добиться такого, а, бывший консул Лонги? – Илларий не успел ни разозлиться, ни приготовиться. Астигат на последнем слове вдруг подобрался и выплюнул: – Ка-Инсаар! Удар последовал тут же – в плечо, сильный. Следующий удар стратег уже успел отразить, выставив локоть и пригнувшись. И увернулся от третьего, под дых. Они дрались без единого звука, только кровь шумела в ушах, да нарастал странный гул – будто отзывался сам лес. Отскакивали, сходясь и снова разлетаясь в стороны, кружили по поляне, и серо-свинцовое небо вертелось все быстрее, а костер превратился в размытое пятно. Каждый раз, когда лонгу удавалось достать его, Илларий чувствовал безжалостную силу этих ударов – скоро он оказался в синяках с ног до головы. Обе руки слушались плохо, правая нога начала подгибаться после тычка в колено. Но он тоже не жалел врага и с радостью приметил, что варвар немного задыхается. Вот только сам Илларий начал хватать ртом воздух задолго до Севера. И, когда лонг сумел его свалить, обхватив за шею, консул понял, что проигрывает. Он все же смог вывернуться из захвата и отскочил в сторону, дыша хрипло и сорванно, как никогда в бою. Эта схватка выматывала его – ведь тут нельзя ударить всерьез, нельзя убить. Но он еще не проиграл! Илларий кувыркнулся под ноги противнику, Север явно не ждал этого и едва не грянулся головой об землю, успев в последний миг перекатиться на бок. Стратег оседлал бедра противника, вцепился в плечи, но удар отшвырнул его так, что спина загудела от боли. Правда, он уже мало что чувствовал, просто воздуха не хватало, а так – все в порядке... Сейчас он встанет... Но Север поднялся раньше и придавил его к земле. Илларий вырвался еще раз, но трава уходила из-под босых ног, и воздух вокруг был таким жарким. Дышать... дышать всей грудью, не дать себе свалиться... Если Астигат его сейчас отымеет, союз все равно будет заключен! Это самое важное, не нужно думать о другом! О другом... Следующий бросок на траву стал в схватке последним. Илларий не сумел скинуть с себя тяжелое тело. Он с трудом поднял голову и вдруг увидел: темнеет. Они дрались не менее получаса, может, и больше. Все было кончено. Обрядовая схватка проиграна, а если лонг не даст ему отдышаться, то проиграна и жизнь – он попросту задохнется. Руку вывернули назад, так, что в плече хрустнуло, и Илларий сжал бедра, понимая, как глупо это выглядит. Он сам прислал Северу вызов и теперь получит то, что хотел. Дикарь его изнасилует. Баста. Но справиться с собой он не мог, тело сопротивлялось само – от жгучего стыда, от безумной боли, рвавшей легкие и сердце. Трудно думать о чем-то, когда борешься за каждый глоток воздуха, но в голове все равно вертелось: вот и все, что ты заслужил – насилие! И горше всего, что его ткнет носом в землю и отымеет именно этот человек... не надо, Север, не ломай... Безумие. Варвар всегда презирал его, всегда хотел унизить и с удовольствием растопчет давнего врага. Остается сжать зубы и перетерпеть. Нелюди проследят за тем, чтобы его унижение не было напрасным. Но смириться он был не способен, сил хватало лишь на то, чтобы не всхлипывать – точь-в-точь мальчишка, вот-вот потеряющий невинность. Илларий закрыл глаза. Так будет проще пережить позор и боль. Сильные руки вздернули его вверх так резко, что голова пошла кругом, но дышать стало чуть легче. Астигат тоже задыхался, ловя ртом воздух, белокурые пряди растрепались по плечам. В руке варвара была веревка. Откуда он ее взял? Но разгадать эту загадку Илларий не успел – тяжело думать, когда тебя тащат к ближайшему деревцу и прикручивают кисти к тонкому стволу, так, чтобы петля свободно скользила при каждом движении. Астигат отошел на несколько шагов, и консул, даже не видя, чувствовал, насколько нетверда походка варвара. Мать-Природа, только бы вдохнуть... – Лар! – дикарь не должен, не имеет права обращаться к нему так! Они не братья, не друзья и не любовники. То, что случится через мгновенье, любовью не будет. Вот так и подыхают глупые, никому не нужные мечты, не убитые за целую жизнь... нужно было расправиться с ними еще тогда, когда предал отец. А уж после Циа!.. Дурак. Но сейчас мечты наконец сдохнут. Просто очень больно, что именно Север станет их убийцей. – Лар, не молчи. Выпей вот. Он увидел, как лонг сделал пару больших глотков из походной фляги. Вода. Пить. Север хочет дать ему напиться? Зачем заботиться о побежденном, о презренном неженке, коего привязал, чтобы отыметь? Но пить хотелось безумно, а в воде наверняка нет ни яда, ни зелья, раз Астигат прежде пил сам. – Не отравлю. Пей. – Фляжка мягко ткнулась в губы. Илларий сделал глоток, но пересохшее горло сжалось, не пропуская воду. Второй глоток дался легче, и он пил, пил не останавливаясь, чувствуя, как возвращаются силы. Нечего ныть, все идет так, как задумано. Союз будет заключен, а прочее пережить можно. Наверное. В этот миг Илларию Касту было проще покончить с собой, чем сознавать, что именно Север навсегда лишит его права на гордость. Наконец он сумел оторваться от холодной свежей воды и сделал глубокий вдох. Боль в груди почти пропала. Все хорошо. Нет, нехорошо – и уже никогда не будет. Хватит! – Илларий, не молчи, – Север зашептал ему на ухо, сорванно, хрипло, но... с нежностью? Да, это была нежность – нежданная, непонятная. Варвар издевается, он просто придумал новый способ унижения. – Не смей молчать! Астигат неожиданно прижался к нему всем телом – нагим, жарким, ткнулся лицом в плечо, легко потерся горячей скулой, обнял за талию. Илларий рванулся, не сдержавшись. К чему эта игра?! Приходилось признать: Север победил честно. Лонг, конечно, устал, но еще явно мог продолжать драку, а вот имперский консул – уже нет. Победил, ну и бери добычу, гадюка, хитрить-то зачем? Когда ладонь легла на бедро, Илларий с силой откинул голову назад, надеясь ударить затылком, хоть нос дикарю разбить, но промахнулся. Варвар уклонился так, будто ждал. Вновь прижал к себе, руки скользили по телу, не сжимая, не касаясь ни паха, ни ягодиц – просто успокаивали. Что он делает?! Зачем? Так еще хуже – почувствовать, как все могло бы быть между ними. Могло бы еще тогда – пять лет назад, если б не дурацкая гордыня, его и твоя. Жестокие мальчишеские выходки, разбившие нечто важное в их жизнях, то, что теперь не склеишь. Но Север Астигат пытался сделать невозможное. Крепкая ладонь прижалась к груди, подушечки большого и указательного пальца коснулись соска и принялись перекатывать – вначале мягко, потом чуть жестче. И тело отозвалось – вспышкой злости, потом желанием свободы и, наконец, томительной дрожью. Петля легко скользила по стволу, веревка натянулась, когда Илларий сделал маленький шажок назад. Он коснулся спиной и ягодицами тела врага и тут же отшатнулся, но отпрянуть ему не дали. Жадные пальцы ласкали живот – в том же неторопливом темпе, но рваное дыхание за спиной давало понять, как тяжело врагу дается сдержанность. Север гладил его грудь уже обеими ладонями, прижал пальцами соски, заставляя прогибаться назад, пока их тела вновь не коснулись друг друга. Тогда Астигат перехватил его попрек живота, и поглаживания стали сильнее, настойчивее. Когда руки легли на бедра, Илларий едва не ударился лицом о дерево, такая это была мука... опустил глаза и увидел собственную плоть – напряженную, ноющую. А он и не заметил... Запрокинув голову, он смотрел в темнеющее небо, чувствуя, как сводит от желания бедра. Варвар будто почувствовал что-то, и ладони вдавились еще сильнее, а после сжали ягодицы. И тут Илларий не выдержал. Что сорвалось с его губ? Ругательство или призыв к неведомым силам? А может быть, мольба? Он не знал, просто полностью отдался ласке, такой долгожданной, невыносимо острой. Руки врага мяли его задницу, мягко поддерживали снизу полушария, разводили их в стороны, вновь сжимали – собственнически, словно давнему любовнику, а Илларий лишь упивался этим, подставляясь, требуя еще и еще. Потом Север провел ладонью по промежности, одновременно обхватив плоть Иллария пальцами. Невыносимо. Невозможно. Немыслимо хорошо. Головка мгновенно увлажнилась, когда пальцы принялись проделывать с ней то же самое, что с сосками и животом... Илларий знал, что с ним сейчас станет – он просто сойдет с ума! Внутри все сжималось, раскрываясь под движениями ладони, и невозможно было решить, как поступить – не двигаться, чтобы Северу легче было ласкать его член, или податься назад, чтобы сделать проникновение доступней? О чем он думает, Мать-Природа?! Астигат сейчас прикончит его этой безумной игрой. Пусть это издевательство, но как же хорошо... Второй раз Илларий закричал, когда властные губы неожиданно впились в шею. Север словно хотел прокусить кожу, напиться его крови... но поцелуи были слаще вина, жарче летнего зноя, и он постарался изогнуться так, чтобы враг дотянулся до его рта. И не заметил, как их губы встретились, как жадный язык потребовал разжать стиснутые зубы, а влажный палец проник в его тело, толкнулся нежно, мягко... а когда немного пришел в себя, то увидел перед глазами пожухлую колючую траву, царапавшую колени. Плевать! На все плевать – на бесстыдную позу, на занывшие от напряжения связанные запястья. Он вновь задыхался, но уже от наслаждения, рывками толкаясь навстречу растягивающим его движениям. Север спешил, и понятно почему – напряженная плоть то и дело задевала его ягодицы, чудо, что враг все еще сдерживается. Сдерживается так долго, что сам Илларий сейчас не выдержит. Астигат быстрыми поцелуями касался выгнувшейся в истоме спины, руки ласкали член и терзали – да, уже именно терзали! – раскрытый, готовый вход. Илларий резко подался назад и зашелся стоном, потому что пальцы толкнулись в раскаленную точку внутри. – Ка-Инсаар! – неужели это его собственный голос? Это он, аристократ Илларий Каст, умоляет взять его, войти в его тело, заполнить его собой? Он захрипел, яростно насаживаясь на пальцы, и Астигат сжалился, чуть приподнял его – насколько позволяла веревка – и потянулся к губам. Накрыл рот – жадно, властно, но в этих прикосновениях было столько нежности... Илларий чувствовал ее всем телом – непонятную, кощунственную нежность. И отдался именно ей. – Ка-Инсаар! Будь прокляты нелюди, пусть они исчезнут, им вдвоем хорошо. Хорошо, как ни одному мужчине больше на этой земле! Твердая плоть сломала преграду, да и не было этой преграды – одно безумное желание, и даже резкая боль почти тут же притупилась, хотя Илларий все же дернулся, вынудив любовника остановиться. – Нет, Север! Нет, даааальше... Север... Он умолял, задыхаясь, а сила билась между их телами – не жертвенного Дара, их собственная. Они были едины и неделимы в этот жуткий миг пронзительного счастья обладания – разделенного, только для них двоих! Ка-Север! Нелюди не получат жертву, он отдал ее любовнику. Бери меня, бери сильнее. Да! Да, вот так! Астигат вцепился в его бедра, и не было в мире ничего нужнее жестких рывков и раскаленной нити, связавшей их. – Ка-Илларий! – ответ Севера – хриплый стон... Неужели он вслух выкрикнул свое кощунственное желание: все – до последней капли – отдать человеку, любовнику, первому настоящему любовнику в его жизни? Должно быть, да, раз Север услышал его и повторил. И пусть! Плоть заполнила его целиком, боль была жгучей, тянущей, но радость перебивала ее. Когда Север широко развел его бедра, входя до конца, тело выкрутила судорога, и белая липкая жидкость окрасила осеннюю траву. Безумное счастье – отдать свое семя вот так, и чувствовать, как любовник кончает в тебя со стоном. Наша страсть – только нам. Нам двоим. Илларий почти терял сознание, когда Север отвязал его и поставил на ноги. Их обоих шатало, вновь невыносимо хотелось пить, и они по наитию прильнули к губам друг друга. Радуясь общей победе, связавшей их неразрывной нити силы, тому, что перехитрили нелюдей. Север обнимал его, иначе консул Лонги свалился бы на траву. Рука любовника неожиданно напряглась, и Астигат выругался. Илларий поднял глаза в ту сторону, куда смотрел карвир... да, Север Астигат, вождь лонгов – его карвир отныне, – и увидел длинную темную тень. Существо с острой головой несколько мгновений рассматривало их, потом сделало непонятный жест, и это движение отозвалось дрожью в обнаженном теле Севера. – Жертва взята, Лар, – Астигат смотрел уже на него, и глаза его сияли такой радостью, равной которой Илларий еще не видел. Он закинул руки на плечи бывшего врага, стремясь вжаться в него всем своим существом, чувствуя, как по ногам течет семя. Хорошо! А будет еще лучше, если удастся забрать чуть больше тепла, нежности, жара страсти и отдать свое... – Взята, Север, – он зарылся пальцами в густые белокурые пряди, чувствуя, как уходит из-под ног земля, и позволил себе провалиться в темноту, зная: его удержат. Не выпустят. Теперь уже никогда. жүктеу/скачать 1.76 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|