Даров не возвращают
Цитадель Диокта, бывшая цитадель Великого Брендона
жүктеу/скачать 1.76 Mb.
|
Цитадель Диокта, бывшая цитадель Великого БрендонаВ крепости был полный разгром – только и успели, что поснимать трупы со стен и смыть кровь с плит. Достойное жилище для бывшего стратега империи Риер-Де, ее же бывшего консула и в недалеком будущем государственного преступника. Илларий улыбнулся своему отражению в огромной луже и присел на корточки. По воде пробежала рябь, утихла, а он все смотрел на себя, силясь понять – что же изменилось? Ах да, виски. У него виски поседели. Совсем незаметно, просто легкая серебряная паутинка. Он не знал, когда это случилось – когда исчез Брендон, когда сам Илларий метался между разбросанными по провинции легионами, когда дрался за цитадель Диокта? Или, быть может, когда узнал о взятии Гестии, о своей очередной ошибке – и кинулся с отрядом в пять тысяч всадников наперерез варварам, но понял, что поздно? Ясно было одно: императорский указ, доставленный кружной, через земли остеров, дорогой – ведь прямая, через Гестию, теперь была недоступна, – точно не имел к этому отношения. Кладий отстранял его от должности консула, приказав передать полномочия самому старшему из квесторов и явиться в течение месяца в Риер-Де – одному и без оружия – для «справедливого императорского суда». Это было бы даже смешно, если б не было исчезновения Луциана, предательства Гермии, тысяч погибших... и Гестии в руках Севера – проклятого варвара, лучше запомнившего уроки преданного им Максима! Простейший тактический прием, значившийся во всех учебных трактатах как «тактика Марциев против Тирциев». Два брата Марция погибли в бою с тремя братьями Тирциями, а последний оставшийся в живых сделал вид, что бежит от врага. Тирции кинулись за ним, а воин развернулся и ударил первого мечом. Подобное отважный Марций проделал еще дважды, заслужив победу. Стратег Илларий Каст не желал оказаться в роли незадачливых Тирциев и не побежал догонять якобы рванувшего к Гестии Севера Астигата. Но как Север мог решиться на такое и как ему удалось? Просто в голове не укладывается! Бросить на растерзание врагу своих воинов в крепостях, почти оголить собственную границу, отважиться на безумный риск – ведь в Гестии одних мужчин, способных держать оружие, больше двадцати тысяч! Это после поражения Илларий все взвесил и все продумал, в том числе и за своего лютого врага. И теперь решение почти оформилось, осталось получить последнее подтверждение... точнее, собственными ушами услышать, что его ждет. Хорошо, что дни бегут так быстро, и время лечит все. Если не считать себя поверженным, все можно исправить или хотя бы попробовать. А не получится – так что ж... Если б за его ошибки нужно было бы платить только ему, бывший консул Лонги просто уехал бы в свои владения доживать дни жалким неудачником. Но, сделав тысячи подданных империи заложниками собственных решений, он имел право только на одно – в случае окончательного проигрыша броситься на меч. Узнав о взятии Гестии, Илларий прикинул, как скоро последует императорская кара, спокойно и холодно подсчитал потери и оставшиеся в его распоряжении ресурсы. Сидел с квесторами прямо у дороги и считал, вычерчивая по карте, а душа корчилась от муки. После, уже вечером, он выбрался за лагерный частокол, сел на землю, а висевшая над лесом багровая луна словно смеялась над ним. Загубил доверившегося ему Брендона, загубил полпровинции, о Циа и Гермии – никаких вестей, а во взятом городе сейчас крик и стон до небес!.. Он видел Севера, точно наяву, таким, как запомнил его в их последнюю встречу, в бою – в полном доспехе, золотые пряди по плечам, окровавленный меч и горящие злобой глаза. В этот миг варвар наверняка пьян и любуется на своих удалых дружинников, а город уже горит, как сгорел Остериум. Только б Циа и мальчишкам-квесторам удалось уйти! Илларий воззвал бы к нелюдям с просьбой о помощи – не себе, своим людям! – вот только никогда не верил, что Инсаар могут помочь. Нелюди способны лишь жрать. Брендон считал иначе и изрядно насмешил консула своей верой во всемогущество Быстроразящих. Илларий объяснил тогда, что ничего божественного в Инсаар нет, они лишь вершина пищевой цепочки. Так человек может съесть козу, а лев – и козу, и человека, только и всего. Мальчик искренне возмутился, даже насупился. Что ж, в шестнадцать лет хочется верить в сказки. Брендон и верил, да где он теперь?! В тот вечер консул Лонги просто повалился ничком на землю, набрав полные горсти прелой травы, и лежал так с час – молча, и душа его замолчала, казалось, навсегда. Наверное, тогда у него виски и поседели. А потом встал и пошел проверять караулы, и легионеры шарахались от него. От бывшего консула Холодное Сердце. Но можно стать бывшим консулом, даже бывшим аристократом – а как стать бывшим человеком? Либо нужно драться до конца, либо... выбора у него нет. И императорский приказ о его отстранении ничего не изменил, только добавил горечи. О деяниях, перечисленных в свитке, могли знать лишь находившиеся совсем рядом с ним: доверенные квесторы, Циа и Гермия. Про своих мальчишек он знал все – кто погиб, кто при деле, а вот любовник и куртизанка пропали. Уже позже он узнал от сумевшего выбраться из города центуриона, что Гермия подбивала того бежать с ней, а Луциан Валер пропал еще на третий день осады. Вот так! Они оба его предали – и куртизанка, на которую он не жалел денег, и любовник. Но Циа хватило совести уйти просто так, не нагадив напоследок. И на том спасибо. Требовать, чтобы советник остался, было бы смешно – Циа никогда его не любил. Впрочем, Иллария Каста вообще никто не любил, даже отец и сестра. Оставалось только повторять, как заклинания, слова, некогда сказанные Максимом: «Не думай об этом!» Но больше всего Иллария потрясло то, как приняли императорский приказ командиры легионов и простые легионеры. В глубине души он понимал: будь все по-иному, у него просто не хватило бы сил драться дальше. Бывший консул Лонги сидел в своей палатке и ждал. Чего угодно – что его сейчас возьмут под стражу, а то и убьют на месте, что небо рухнет на землю, что перед ним появятся Инсаар, дабы покарать его за сорванный обряд – святотатство, коего не прощают. А дождался... ко входу в палатку пришли командиры легионов, четверо из пяти, и тридцать восемь командиров когорт – из сорока шести, бывших у него в подчинении. И командир Первого грубовато буркнул: – Консул, когда будет совет? Солнце садится. Вот так, нарочито обыденно. У него хватило дурости брякнуть: – Я больше не консул. Вы это знаете. Они в ответ загомонили разом: – Ты нам жалованье платил, Илларий Каст! – У меня в Гестии жена и дети!.. Илларий!.. – Плевать я хотел на Кладия и его любимчиков! Зажрались, а мы тут дохни! – Пока новый консул приедет, Север всю провинцию возьмет! – Ты ученик Максима, мы тебе верим! Тебе, Илларий, – не императору! – Если я тебя предам, меня ж собственные легионеры пришибут!.. Они за тебя горой, Илларий! – Ты консул, Илларий Каст!.. Присяга!.. Неизвестно, сколько бы еще они кричали так, но Илларий им не дал – встал, улыбаясь, и провел совет. А наутро легионеры, несмотря на указ, принесли новую присягу. Не все – треть воинов ушла, не желая признавать его командиром, кое-кто просто отказался выполнять приказы, но таких быстро повышвыривали за частокол, заявив: пусть убираются прямо в лапы Северу! Бывший консул понимал, что заставило войска поддержать его. Легионерам все равно, где воевать – в Лонге ли, в Кадмии, в Перунии или в других провинциях, а он платил щедро. И, кроме того, у многих в Предречной были семьи, дети, дома... Лонга – их родина, идти им некуда, и потому они предпочли сохранить опальному консулу верность. Загадкой оставалось лишь одно: как они могут верить ему после всех его ошибок, но на этот вопрос ответа не находилось. Пока имперская армия приносила присягу и перегруппировывалась, пришло известие об участи Гестии. Просто чудо – но Север Астигат не сжег город и не отдал на разграбление. Больше того, части горожан даже позволили уйти – в основном, старикам и детям. Оставшимся пригрозили казнями в случае попытки восстания, потому те сидели тихо. Впрочем, варвары их почти не трогали... Когда Илларий услышал новости, у него отлегло от сердца, а в голове мгновенно сложился план. Вернувшиеся рассказывали, что варваров наберется тысяч двадцать, а может, и меньше. Север расселил их частично в самой Гестии, частично по предместьям. Все верно – сколько-то воинов нужно было оставить во взятых крепостях, часть защищала речную границу, и еще сколько-то стояло под Трефолой в качестве резерва. Как поступит Север, если двинуться сейчас быстрым маршем к реке, объявив о намерении перейти границу, и начать захват Заречной? Усидит ли варвар в Гестии, зная, что приграничные войска могут не сдержать имперцев? План был хорош, командиры его одобрили, и Илларий приступил к выполнению. Но, приехав в цитадель Диокта, чтобы на месте проверить, не будет ли самоубийством форсировать Лонгу во время осенних дождей, он вдруг подумал... Кто знает, что именно навело его на эту мысль – может, память о разговоре с Брендоном о странных лесных обрядах или вид уже по-осеннему холодной реки, величаво катившей свои воды, а может, не дававшие покоя горькие мысли. Долго ли самозваный консул продержится в провинции без поддержки императора? Сможет ли выиграть у Севера войну? Пришлось честно ответить себе: нет. Денег и снаряжения теперь так просто не получить, люди Кладия начнут охоту на осужденного – а его осудят заочно, тут сомнений нет! – да и Север вполне может плюнуть на захваченные становища и даже на сгоревшую Трефолу. Просто прикажет соплеменникам уйти в леса, и все. Дикарям не привыкать, а легионы не смогут гоняться за ними по непролазной чащобе... Нужно придумать нечто, способное вернуть утраченное – раз и навсегда. И он придумал. Здесь, в разгромленной после двух осад и штурмов комнате Брендона, откуда мальчишка пропал. Ночью Илларию приснился сон. В жизни все было так и одновременно не так, но было! Он сам и Север в алых с золотом праздничных туниках. Сын вождя лонгов как-то сказал Гаю Арминию, что империю можно возненавидеть за одно только требование ходить с голыми ногами. Гаю пришлось согласиться, что в лесах куда удобнее воевать в штанах, хотя ни один аристократ по собственному желанию их не наденет. Но в тот день был какой-то праздник, и, уж конечно, Север не посмел явиться без формы, хотя в свободное время частенько напяливал эти самые штаны, да и Сильвия подбивал. А тогда Илларий сидел от варвара в двух шагах и привычно злился, устало думая о презрении Севера к неженке-аристократу. И правильно презирает. Варвар прилюдно оскорбил его – да так, что не прощают, извалял в песке... а аристократ Риер-Де сидит и глаз не может оторвать от загорелых бедер под задравшейся алой тканью, от внезапно сжавшейся на подлокотнике плетеного кресла руки. Неожиданно Север ослабил хватку и легко провел ладонью по дереву, точно оно живое. И Илларию до обморока, до боли захотелось стать этим креслом. Вот сейчас Север чуть обернется к нему, жесткая, но ласковая рука ляжет на его колено, а губы прижмутся к губам... и все исчезнет – вражда и ненависть, татуировки и завитки на наручне, одинокие ночи и пробуждение на испачканных семенем простынях. Все будет не так – иначе, и будет хорошо! И Север обернулся. В серых прищуренных глазах была усталая насмешка. Над Илларием, над самим собой. Над глупым, немыслимым желанием чего-то лучшего, чем уготованная им доля... Он проснулся со стоном и, вскочив на ноги, с полчаса бегал по комнате, натыкаясь на еще неубранные обломки мебели. А потом позвал квестора, писца и командира Первого легиона и сам написал письмо. Воины и старый писец в недоумении разглядывали внезапно ошалевшего консула, а он писал торопливо, не задумываясь, понимая, что эта мысль давно зрела в сознании, а теперь просто оформилась. Потом заставил писца перебелить послание вождю лонгов Северу Астигату, а квестор и командир легиона заверили свиток своими подписями и печатями. Это был документ, неопровержимое свидетельство сумасшествия Иллария Каста – или свидетельство его гениальности. Илларий думал так и смеялся. Хорош стратег, зовущий врага не на бой – на Ка-Инсаар. Не драться до смерти железом, а любить друг друга, если это можно назвать любовью... Пора уходить. Ветер по-прежнему гулял по двору, комкая воду, точно тряпку. Следить за этим было забавно, но подчиненные вполне могут решить, что командир окончательно сошел с ума, оттого и сидит уже час возле лужи во дворе крепости... Но Илларий сидел не просто так, он ждал. И дождался. Есть простые воины, коих консулы не вызывают к себе, но приходят к ним сами – в знак уважения. Фабий Лот как раз из таких. Командир декады был почти легендой – двадцать лет он пробыл в плену у лонгов и остался в здравом рассудке. Во время союза с отцом Севера старика обменяли, и он в свои шестьдесят с лишком служил, как молодым и не снилось. Сейчас консул в последний раз все уяснит для себя, и пути назад уже не будет – гонец, тот самый квестор-свидетель, понесется через выжженную войной провинцию, а спустя шесть-семь дней письмо ляжет Северу на ладонь. Фабий переминался с ноги на ногу, хитро поглядывая на Иллария из-под нависших грязно-серых бровей. – Скажи мне, Фабий, – начал было Илларий, но командир декады перебил его: – Нет, это ты мне скажи, консул, – лукавый смешок, – когда нам тут бабы будут? – Какие бабы, Фабий? Все бабы либо там, – Илларий махнул рукой в сторону реки и земель варваров, – либо в Гестии. Выбирай, какие тебе больше по вкусу. Остальных пораспугали. – Ну и ладно, – не расстроился старик. – Пойду тогда молодняк тутошний за попки потискаю! – Силен Фабий, силен. Самое смешное, что любовники у него были действительно молодые. Особенно жались к старику деревенские парни, обалдевшие на военной службе – Фабий их привечал и утешал по-своему. Илларий невольно улыбнулся, поболтать бы, но времени мало. И потому спросил в лоб: – Ты видел, как лесные народы заключают союзные договоры, принося жертву Инсаар? Сам, своими глазами видел? И как карают нелюди за нарушение союза? – и принялся, сжав зубы, ждать, пока Фабий покряхтит и соизволит открыть рот. Если все получится, Илларий Каст никогда больше не сможет назвать Севера варваром. Унижая того, с кем делил ложе, унижаешь себя – непреложный закон собственного изобретения. Ха, Мать-Природа величайшая, есть от чего сойти с ума! – А как же! – воин уселся прямо возле лужи, подстелив под себя плащ, и консулу пришлось вновь опуститься на корточки. – Хорошо заключают, весело. Собираются, костры зажигают, пьют, а потом и дело делают. А жрецы ихние тож не зевают, сам видал, как Инсаар на лесные обряды приходят. Ну и карают Неутомимые, а как же! Вот один раз... Илларий слушал пространный рассказ о том, как на нарушившего договор лонга свалилось дерево и ветви проросли внутрь тела преступника, умершего в страшных муках. Помочь ему хоть чем-то никто не посмел – воля Инсаар. Слушал и другие рассказы – внимательно, отмечая каждое слово. Договор жертвенного Дара не может быть расторгнут, а цена за предательство – смерть. Лютая смерть от руки нелюдей или самой природы. Было страшно. Очень страшно, но Илларий не позволял себе сомневаться. Мог ли он представить себе, когда десятилетним мальчишкой впервые прочел о союзе между прадедом Севера и вождем Инсаар, что через пятнадцать лет предложит лонгу заключить такой договор? После разговора с Брендоном о йо-карвире Севера Астигата, Илларий старался найти любые сведения о лесных союзах. И как было не искать, если мысли о том, что Север любит кого-то и любим, не давали спать ночами? Так он и узнал о смерти того самого лигидийца. Что подумает Север Астигат об имперском консуле, приславшем такое письмо? Баста! Север, как и сам Илларий, правитель и политик. Он станет думать не о каких-то там чувствах, а о том, что воинов у него не хватит даже для охраны Гестии, не говоря уже обо всей территории Предречной Лонги, а впереди зима. Где брать припасы, когда ляжет снег? Зимы в Лонге суровые. А еще вождь лонгов станет думать о том, скольких воинов потерял за лето и осень и скольких еще потеряет, если жители взятой Гестии – да как же у него получилось ее взять?! – поднимутся против него. Город ляжет ему на плечи тяжкой ношей, которую не сбросишь – если уже не лег! А Илларий Каст предложит будущему карвиру – не любовнику, ведь это случится только раз, нелюди получат жертву, и союз будет заключен! – честную сделку: Гестию в обмен на мир лесным племенам. Консул отведет войска от границы, Астигат вернет город – и император будет вынужден смириться, потому что куда как лучше иметь под боком, в шестнадцати днях пути, провинцию, пусть не смирившуюся, но хотя бы не полыхающую огнем, и консула – пусть не победителя, но союзника давнего врага. А союз на Ка-Инсаар не нарушишь. Фабий все продолжал рассказ об ужасной каре нелюдей, повествуя о первом походе Брендона Астигата Старшего против трезенов. Те обманули тогда своих союзников – племя с непроизносимым названием, – и Инсаар прикончили вождя-предателя, кинув растерзанное тело прямо под ноги преданного им карвира. Замечательно. Просто чудесно. А Север согласится! Чтобы белобрысый дикарь не принял такого вызова? Скорее небо рухнет на землю! Он же так хотел унизить и растоптать неженку-имперца и уверен, что с легкостью добьется своего. А не выйдет у тебя, тварь ты бешеная! Не завалишь! Не зря нежный аристократ три года тяжести таскал, наращивая мускулы, не зря дрался с самыми сильными воинами и никогда не прятался от боя. Сам под неженку ляжешь... отчего он никогда не может думать о Севере спокойно? Наваждение какое-то. – Хватит, Фабий, ты меня уже достаточно запугал, – консул отстегнул с пояса флягу с гестийским и протянул старику. – А теперь скажи: те, кому надевают на бедра кожаный ремень, выглядят... хм... очень недовольными? – Смешной ты, консул, – старый воин сделал изрядный глоток и довольно крякнул. – Лонги на Ка-Инсаар насилия не понимают, потому их нелюди и привечают больше. Давно уж сказать хотел: верно ты сделал, что наши обряды поменял. Бесятся Инсаар от крови и боли, но берут жертвы, куда им деться? А у лесных народов все по согласию – это ж праздник у них, Ка-Инсаар-то. Никакого оружия при обрядовой схватке, никаких тебе повреждений. В горло бить нельзя, в пах – тоже. Но дерутся все равно на совесть. Жертву-то Ненасытные принимают, когда... ты уж прости за грубость, да... в общем, когда верхний в зад засадил, а до того драться можно – вдруг еще победишь? Но на обряд оба добровольно идут, так что, какое уж тут насилие. Да и победивший старается любовнику хорошо сделать, иначе свои же и задразнят: что ж ты за мужик, мол, раз другого мужика взять не можешь так, чтобы он от счастья орал, не от боли. Полезный обычай. Да, ни он сам Северу, ни Астигат ему явно не станут стараться доставить удовольствие, не тот случай. Губы будто свело в застывшей улыбке. Но союз будет выгоден им обоим, и баста! Север без потерь и с выгодой для себя избавится от Гестии, получит мир, а сам Илларий вернет консульскую должность и не будет казнен как изменник, загубивший провинцию. Остальное неважно. К тому же неженка-аристократ победит, думать иначе просто нельзя – а ведь думается. Фабий продолжал булькать вином, и Илларий вдруг – довольно некстати! – вспомнил свой первый Ка-Инсаар. Тогда он тоже был уверен, что будет сверху. В знатной семье иначе невозможно, ведь мальчик, начиная путь мужчины, должен почувствовать свою силу – будущую силу империи Риер-Де. А власть – так уж заведено от века – легче всего показать с рабом. Но, увидев будущего любовника, коего ему купили нарочно к первому обряду, девственник Илларий взбрыкнул. Мальчишка-раб, почти ровесник пятнадцатилетнего аристократа, стоял прямо, но по выражению лица было ясно: боится, очень. Как он признался потом, боялся, что не угодит и его вернут в веселый дом, где пьяные купцы имеют привычку пользовать его скопом, а они не слишком часто моются... Мальчик был красив, стало жаль. Кроме того, тогда Илларий носился с дурацкими идейками, подцепленными от ораторов на столичном Форуме: люди рождаются равными, и для Инсаар нет ни рабов, ни господ, ни варваров, ни имперцев. Преступление принуждать кого-либо к любви, ведь перед тобой живое, мыслящее существо, такое же, как ты сам! После глупые мысли о равенстве отправились туда же, куда и паршивые стишата собственного сочинения – в огонь! И хватило для этого всего лишь одного бунта рабов в столице, когда юный аристократ сам отбивал от обезумевших от ненависти и дешевого вина скотов дочку управляющего. Ее он отбил, им обоим в ту безумную ночь удалось выжить, а вот всю семью девочки истязали и убили страшно. Те самые рабы и варвары, о коих пекся юный дурак. После этого внук Гая Каста придумал себе другие идеалы: равенство хорошо там, где варваров держат в узде. Но в свой первый Ка-Инсаар он желал насладиться неподневольной любовью сполна и, бросив мальчишке-рабу полный кошелек, отправился в спальню приятеля отца. Тот был изрядно пьян по случаю обряда – может, потому и не выпроводил нахального девственника восвояси. Илларий сам разделся перед ним и обнял за шею, а после помнил только то, как ловкие пальцы долго ласкали его внутри, как он стонал и просил большего... и когда любовник взял его, задыхающегося от желания, то боль была совсем малой, наслаждение уничтожило ее. Наутро его объявили взрослым – он принес жертву, стал мужчиной... Он всего несколько дней провел в положении йо-карвира – все с тем же приятелем отца. Потом того отослали консулом в богатую провинцию, а другие любовники Иллария – их было немного, не везет ему с любовью – сами не желали торжествовать над его телом. Но память об испытанной радости отдавать себя все еще жила в нем. Память и неотвязные мысли: каково отдаться любимому человеку? Не случайному прохожему в твоей жизни, а тому, на кого не можешь наглядеться, кем не можешь насытиться? Никогда ему этого не узнать, никогда. Если Север согласится на обряд и союз, ничего подобного не будет! Они лягут вместе только раз – из обоюдной выгоды. Илларий резко поднялся и ушел, не обращая внимания на то, что бубнит вслед старый воин. Он услышал, что хотел, и хватит. Решение принято. ****
Через час консул Лонги, проводив квестора Публия к Северу Астигату, стоял у окна со сломанной решеткой, глядя на одинокие искорки звезд в темном небе. В этой комнате точно творилось дикое и страшное. Брендон исчез именно отсюда, а ведь тогда Илларий велел прочесать всю округу. Искавшие легионеры не нашли и следа выкравших мальчика сородичей, даже намека на следы бегства – теперь же самому консулу в голову лезла такая муть... Он отчаянно переживал за Брендона, и даже война не могла вытеснить эти мысли. Оставалось только надеяться, что Север пощадит брата. И пощадит самого Иллария во время обряда. Нет, нельзя, даже думать о таком нельзя! Консул в отчаянье прикусил губу. Север очень силен, но ему не победить! Нет. Нет! Илларий прижался пылающим лицом к холодной стене и застонал сквозь зубы. Плоть напряглась под туникой, пришлось прижать ладонью... внутри что-то сжималось сладкой судорогой – неуправляемое, всевластное. Он в бессильном бешенстве ударил кулаком в стену в надежде, что хоть боль немного отрезвит. Не помогло. Приказать привезти сюда любого из тех деревенских парней, чьи попки обожал тискать старый Фабий? Илларий знал: не поможет и это. Ему никто не был нужен, вот в чем беда... никто другой. А квестор Публий уже мчался через равнину, и в суме у него лежал вызов, написанный собственной рукой заклятому врагу. Вызов войне, вызов судьбе. Вызов собственной горячей крови и столь же горячей крови Севера. Вызов... жүктеу/скачать 1.76 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|