Даров не возвращают
жүктеу/скачать 1.76 Mb.
|
| Глава четвертая
Чище первого снега Близ базилики Сарториска До нынешнего утра Илларию Касту не приходилось просыпаться в шатре. Впрочем, чем ночь, проведенная в жилище из шкур и веток, отличается от сна в кожаной или полотняной палатке? Да почти ничем. За неплотно прикрытым пологом так же гомонили птицы, а утренний холодок заставил натянуть на себя меховое одеяло... Консул добросовестно оглядел все вокруг, ибо весьма смутно помнил, как заснул вечером. Ворох шкур, потушенный масляный светильник, небольшой мешок, ножны... Он усмехнулся. Принести сюда оружие явно было затеей Крейдона. Шиннард лонгов настаивал, что иметь при себе меч или нож запрещено лишь во время самого обряда, а оставаться в лесу безоружным – опасная глупость. Командир Первого легиона заорал в сердцах: не иначе, как стратег лонгов жаждет смертоубийства на Ка-Инсаар. И получил спокойный ответ: «В лесу еще и волки водятся, и медведи иногда, и росомахи, и... да много кто еще – нелюди, например». Хороший лес близ базилики Сарториска! Консул рассмеялся чуть не в полный голос и тут же прикрыл рот рукой. Он же сейчас разбудит Севера – и что тогда? Илларий понятия не имел, что будет делать и что говорить, когда вместо спутанных светлых прядей на затылке Астигата увидит прищуренные со сна серые глаза. С пристально болезненным вниманием стратег разглядывал перехваченные крепкой веревкой волосы – вот откуда Север ее взял! – обнаженное тело, небрежно прикрытое мехом, шрам под лопаткой. Этот шрам был и раньше, но лонг не рассказывал, откуда тот взялся... Мать-Природа, Великая, Всемилостивая! Союз заключен. Рядом с ним на пахнущих травами шкурах спит его карвир, вождь племенного союза Север Астигат. Все свершилось, все изменилось навсегда – их жизни и тысячи тысяч жизней других людей, что больше не смогут поднять друг на друга оружие, иначе Инсаар расправятся с ними! Все, что произошло вчера на лесной поляне, не было ни бредом, ни сказкой, что рассказывают легионеры возле лагерных костров. Легкая саднящая боль внизу – честно говоря, стертые запястья и ободранные колени болели сильней, – искусанные губы, приятная тяжесть в чреслах... Ему ничего не привиделось, не показалось, не придумалось, но Илларий все равно не верил. Разве могли двое смертельных врагов быть так счастливы, как они вчера вечером? Разве могли принести жертвенный Дар друг другу, обманув нелюдей? Разве мог Север, мечтавший унизить ненавистного имперца, вести себя так? Брать, будто не побежденного в драке врага, а обожаемого возлюбленного? Целовать и ласкать, как и императоров не... Вопросы, вопросы... Баста! Если слишком много об этом думать, он просто оденется и сбежит. А убегать не хотелось – вот не хотелось, и все тут. Вчера все вышло само собой: они едва ли не ползком забрались в шатер, Илларий вытянулся на меховых одеялах, а Север еще несколько мгновений смотрел на него, потом буркнул: – Если я засну, ты меня не зарежешь? – и улыбнулся. Консул еще успел ответить со смешком: хоть волк рядом с ним усни, и того не зарежет, сил нет... – и провалился в сон и, уже засыпая, почувствовал, как Астигат осторожно лег рядом, но не коснулся, не дотронулся – а хотелось! В сознании крутилась добрая сотня вопросов. Вчера аристократ Илларий Каст по доброй воле отдался заклятому врагу, верно ведь? Не было никакого насилия! Напротив, если бы Север внезапно передумал и руки консула были б свободны от пут, то... лучше не думать, что Илларий сделал бы тогда. А теперь главное решено, осталось лишь еще раз обговорить статьи союза. Но что будет с ними обоими? Лучше не думать об этом – просто лежать вот так, слушая шум просыпающегося леса, и глядеть на Севера... – Мерзнешь? – хриплый со сна голос застал Иллария врасплох, но лишь на мгновение. Он был рад, что Астигат проснулся. Пусть тоже голову ломает! – Нет, конечно. – Сейчас последует неизбежная шуточка про аристократа, никогда не спавшего на шкурах и боящегося отморозить свой нежный зад. – Не так уж и холодно – не зима еще. Север откинул полость и сел, тут же принявшись сражаться с растрепавшимися прядями. На Иллария он не смотрел. Консул собрался было последовать примеру лонга и начать приводить себя в порядок. Горечь плеснулась внутри, но Илларий сжал зубы. Вот и все. Сейчас они оденутся и будут обговаривать сдачу Гестии, отвод войск... – Послушай, я не мог иначе, – Астигат протянул руку и обхватил запястье Иллария, на котором веревка оставила заметный след. – Не доверши мы начатое, нелюди нас по траве бы размазали. Они страшно злятся, если обряд прерывается... не хотел я тебя привязывать, но ты бы сопротивлялся, потому пришлось. Все это Север выговорил, будто доклад командиру – не поднимая глаз, глядя только на руку Иллария... а пальцы словно сами собой гладили запястье, и консул замер. Его ощутимо трясло. Понимая, что голос ему не подчинится, он просто поднял руку и провел ладонью по уже немного колючей щеке Севера. Тот быстро прижал ладонь своей, и они сидели так несколько мгновений, по-прежнему не глядя друг на друга. Потом Астигат сказал – так тихо, что Илларий едва его расслышал: – Здесь есть ручей. Пойдем купаться? О ручье, где-то в трети риера от выбранной поляны, консулу доложил дотошный командир Первого легиона – будто близость воды могла чем-то помочь во время обряда или при внезапной опасности. Видимо, шиннард лонгов озаботился такой же топографической точностью! Ручей и впрямь бежал по камням совсем близко, и новоиспеченные союзники долго плескались в воде, не столько моясь, сколько стараясь оттянуть момент возвращения в шатер, неизбежного итогового разговора, расставания... Илларий отчего-то знал: Астигат думает о том же самом. Больно уж сосредоточенным выглядел его карвир, и сведенные брови выдавали: невеселые это мысли. Странно все-таки... Брендон и Север – родные братья, а настолько разные. Высокая переносица Брендону досталась от матери-имперки, а жесткая линия скул и подбородка неопровержимо свидетельствовала о чистоте варварского происхождения вождя. Даже оттенок волос у них разнился, у младшего напоминая цветом пшеницу, а у Севера – золотой рир. И все-таки они похожи – этой небрежной грацией лесных обитателей; только Брендон скорее походит на оленя, а его брат – на хищную кошку. Илларий старался думать о всякой ерунде. А когда они выбрались на берег, чтобы обсохнуть, спросил, поражаясь глупой неуместности вопроса: – А ты не знаешь, кто этот самый Сарториск? – и отвел глаза, с интересом наблюдая, как лонг катает босой ступней крупную гальку. Вот пальцы прижали камешек, потом слегка толкнули в сторону Иллария. – Да, должно, дурак какой-нибудь. – Легкое движение, и галька отскочила прямо к ноге Иллария, тоже босой. Консул придавил на миг голыш и отправил обратно. – Почему же дурак? Игра помогала согреться – в воздухе ощутимо пахло близкой зимой. Нужно развести костер или хотя бы походную жаровню зажечь, иначе ночью они тут околеют. Но с чего он решил, что останется на этой поляне до ночи? – Так остеры все дураки, хоть и ученые, – засмеялся Север, вновь отпинывая камень от себя, но явно не стараясь обыграть союзника всерьез. – А то ты не знаешь, как они обряды проводят. Чудно все же, что все народы судят о соседях по тому, как те проводят Ка-Инсаар! Будто нет других принципов отбора. Но в словах Севера есть и своя правда. Имперцы многое переняли из культуры остеров, хоть и отчаянно отрицали это, но вот обряды оставили собственные. Храмовые обряды остеров – дикость, да такая, что даже поведение людоедов-трезенов выглядит по сравнению с ней высокой просвещенностью. В землях остерийских архонтов10 мальчиков вначале опаивали разными настойками, подделывая морок Инсаар, потом жрец вводил им в анус изготовленный из тщательно отполированного дерева брус, отдаленно напоминающий плоть нелюдей, и громко возглашал, что первые спазмы девственника приняли Быстроразящие, а не жалкий их служитель. Только после этого жрецы сами брали распростертых на алтаре мальчиков, а отцы лишенных девственности еще и платили за подобное кощунство немалые деньги, с коих в основном и жили храмы Остериума. Хорошо, что Астигат поубавил им спеси на долгие годы! Илларий ни за что не стал бы терпеть такие обряды – как и вся знать Риер-Де. Лонги, видимо, держались того же мнения. – Зато теперь их жрецы сами пойдут к магистратам или вашим поселенцам подставлять... хм, некоторые части тела, – с неожиданным для себя весельем ляпнул консул, ловко пнув гальку, которую Север тут же поймал и принялся вновь катать под ступней. – Ну да, надо ж дома отстраивать, – Астигат тоже развеселился, и они еще с полчаса развлекались немудреной игрой. Продолжать разговор о странностях жителей Остериума не стоило – тема опасно близка к причине сожжения города ученых дураков, а касаться ее обоим не хотелось. Война, вражда, заботы и беды словно отодвинулись – было только это солнечное осеннее утро, и его постепенно сменил день. Когда солнце забралось довольно высоко и начало припекать, они перебрались в шатер и уселись на шкуры. Есть хотелось ужасно, и консул с досадой подумал, что у него с собой нет ничего, кроме походных галет. – Держи. Пока Илларий размышлял, отчего он не позаботился взять еды посолидней, Север вытащил из своего мешка вяленое мясо, завернутое в тряпицу, и флягу с вином – гестийским, ха! Илларий благодарно кивнул и принялся за еду. Астигат, отправив в рот кусок мяса, необидно хмыкнул: – Вот всегда ты так, Лар, о самом простом забудешь. На Весенне мы из-за тебя чуть все не утонули только потому, что аристократ не привык думать о месте, где будет ночевать, – все верно. Сейчас консулу самому было смешно воспоминать то давнее приключение, но тогда разбуженные ревом воды соратники едва не прибили его – квестор Каст забыл проверить запруды на неглубокой, но вредной речушке Весенна. Все улеглись спать, а ночью часовые подняли тревогу. – А по чьей вине мы вообще там оказались? Не ты ли перепутал значки на карте и вместо одной отметки поставил другую? – Илларий улыбался во весь рот, и Астигат ответил ему улыбкой. Ошибки юности веселили, но говорить о службе в квестуре не стоило тем более – это могло навести на разговор о Максиме. Поев и выпив, оба развалились на шкурах и незаметно задремали. А проснулся консул от дыхания сгущавшейся за пологом шатра ночи и пристального взгляда. Глаза Севера были почти черными, в глубине их разгорались сумасшедшие искры – опасные, жаркие. Теперь эти искры ни с чем не спутать, и противиться тоже невозможно – властному призыву и собственному безумию, сорвавшему искусственную сдержанность и оцепенение последних часов. Астигат отвернулся, чтобы зажечь светильник. Когда вспыхнул неяркий свет, Илларий вцепился в плечо союзника, сжал ладонь и со стоном голодного зверя приник губами к коже над ключицей. И тут же понял, что мигом позже Север сам поступил бы точно так же – понял по жадности, с которой карвир стал целовать его. Они катались по шкурам, переворачиваясь, цепляясь друг за друга, и не могли насытиться. Мало. Мало! Горячее, сильное, до боли и крика желанное тело под ним напряглось тетивой – Илларий ласкал с торопливостью мальчишки, но Север лишь наслаждался укусами и отнюдь не нежными прикосновениями. Стратег придавил руками плечи любовника, принялся целовать грудь, прихватывая губами соски, а когда рука потянулась к паху лонга, тот вдруг опрокинул карвира навзничь. – Подожди! – тон не приказа – мольбы! Илларий широко распахнутыми глазами следил за движениями Астигата, весь дрожа, веря и не веря, но всем существом желая верить ... Север несколько раз с силой провел по содрогающемуся телу, заставил любовника опустить согнутые колени – настолько откровенно разведенные, что в другое время собственная несдержанность заставила бы устыдиться, – и обхватил пальцами уже напряженную плоть. Губы обняли головку, и Илларий застонал – коротко, громко. Не может быть... Мать-Природа! Неважно, почему бывший враг делает это – главное, делает! И как же хорошо... Он только толкался навстречу губам, заметив, впрочем, что пальцы на основании плоти Астигат не разжал, значит, хочет большего... хочет, чтобы любовник кончил под ним. Так и случится. Чувствуя, что еще немного, и бесстыдная ласка приведет к разрядке, и желая иного, Илларий сжал плечи Севера и чуть потянул на себя: – Подожди...– он хрипел и задыхался и не мог найти точных слов. Не имеет значения, что отныне и навсегда аристократ империи будет ложиться под варвара и идти на шаг позади на всех церемониях – так ему пояснил положение йо-карвира старик Фабий, – не имеет, если им и дальше будет так же хорошо вдвоем. Дальше?! Какое здесь может быть «дальше»? Илларий не стал додумывать мысль до конца, просто рывком перевернулся, развел бедра шире. Север встал на колени, но, вместо того чтобы склониться к любовнику, потянулся к мешкам. – Я... тут у тебя видел... Договаривать, что он видел, Астигат не стал – нетерпеливо вытряхнул содержимое походной сумы консула на шкуру и вытащил какой-то предмет, в котором Илларий с трудом признал фиал с маслом для бритья. Вот же смех – неженка-аристократ забыл про еду, но взял косметику! И как это кстати! Север зубами сорвал крышку, щедро смазал и собственную плоть, и пальцы, кои тут же приникли ко входу любовника. Иллария колотило уже совершенно неудержимо. Он приподнял ягодицы, и Север, видно чувствуя, с какой силой сжимаются мышцы под ласковыми и настойчивыми прикосновениями, понял: не стоит затягивать подготовку. Чуть придавил карвира к ложу, притиснулся ближе и раздвинул ладонями полушария. Проникновение было плавным, медленным... отчаянно медленным и сильным! Ощутив, как заполнила его плоть, Илларий выгнулся сильнее, слегка приподнялся было, но руки любовника удержали его в прежнем положении, и тогда он просто вытянулся на мягком ложе, комкая шкуры взмокшими ладонями. Немного больно, но тем острее и ощущения, и пронзительное чувство давления на то, что сокрыто в теле каждого мужчины – пульсирующий сгусток желания... Движения стали резкими и короткими, Илларий услышал долгий, протяжный стон, с которым Север проник в него до упора, и сам отпустил прикушенную губу, почти сорвавшись на крик. – Что ты?.. Больно? – от искренней тревоги в голосе Севера на глаза чуть не навернулись слезы. – Нет! Сильнее... – он знал, что умоляет, и ему было все равно. – Да, так... хорошо!.. Илларий не пожалел о своей мольбе. Ни когда толчки стали яростными, жесткими, каждый раз выбрасывающими его на грань между болью и блаженством, ни когда Астигат просунул руку ему под живот и сжал свою ладонь поверх ладони Иллария, от нетерпения ласкавшего самого себя. Ни когда, уткнувшись лицом в шкуры, перепачкал их собственным семенем, подставив ягодицы напору любовника, задыхаясь, содрогаясь от стонов – его и своих. Ни когда семя толчками выплеснулось в глубину его тела. И уж тем более не пожалел после, когда Астигат порывисто прижал влажное от пота тело к себе и целовал закрытые глаза, губы, скулы... терзал ненасытившимися губами его рот... и так сладко было отвечать тем же. – Мне мало тебя. Мало тебя, карвир, – пробормотал Илларий, даже не поняв, что сказал, но это было неважно. Он просто вцепился пальцами в густые волосы на затылке лонга, не давая тому отвернуть голову, вздохнуть – и целовал, целовал, до головокружения. Серые глаза блестели под черными стрелками ресниц, пляшущий огонек светильника превращал Севера в лесного духа – из тех, что, по легендам, в древности служили Инсаар. Лонг еще раз коснулся его губ – уже нежно, даже бережно – и приник лицом к животу Иллария. – Лар, ты еще от меня устанешь, – руки сжали его бедра, погладили – не столько успокаивая после соития, сколько требуя еще и еще. И консул пожелал, чтобы эта ночь не кончилась никогда. *****
Чада от светильника немного, но все же нужно откинуть полог. В палатках легионеров есть отверстия, куда дым уходит, в шатрах – нет, а Лар к духоте не привык. Но встать сейчас, оторвать от себя теплую тяжесть лежащего Иллария было выше сил... не насытишься никак, даже если ночь тянется сто лет! А ведь хотел отодрать имперца – так, чтобы долго помнил, и на Ка-Инсаар с такими мыслями собирался, нарочно себя накручивал. Но, увидев того возле базилики – в простой светлой тунике, без доспеха, даже без наручня, – едва не растаял. Хотелось быстрее остаться вдвоем и смотреть на Лара... точеные черты, брови вразлет, губы сжатые – красивые, когда он их от злости не сжимает... Север привычно одергивал себя и бесился – да что ж такое, отчего он мается, точно девка влюбленная, которую замуж в другую деревню отдают, а милый дома остался? А когда Илларий сбросил плащ и сам на противника таращиться принялся, Север испугался всерьез. Эдак же он не то что отыметь – и ударить Лара не сможет... когда тот вот так молчит и смотрит глазищами окаянными. Дурак, как есть дурак. Не Север Астигат и Илларий Каст стоят на поляне близ базилики ученого остерийского развратника – консул Предречной Лонги и керл Заречной. Но драться расхотелось в миг. Он даже попытался предупредить консула: после обряда пути назад не будет. Илларий-то многое только по свиткам своим знает, где ему понять, что нелюди все запомнят, и придется свою ненависть и отвращение к варвару до конца дней прятать, если жить хочешь... Это после Север уверился, что нет никакого отвращения – мужик в таких делах никого не обманет, а перед схваткой, услышав оскорбления, с облегчением разозлился. Вот сейчас Холодная Задница в свою задницу и огребет. Север дрался с одной мыслью: если он проиграет, к презрению аристократа к дикарю добавится презрение победителя к проигравшему – потому и победил, наверное, сил ведь нет эту улыбочку ледяную видеть, убить хочется. Победил, но ни один Ка-Инсаар не давался ему так дорого – а ведь их немало было! Ни один его противник не дрался так упорно, и ни над кем Север не желал победы сильнее. Но помогло все же не желание – выносливость. Сам Илларий в юности стихи на столичных собраниях читал – это еще Гай Арминий рассказал, – а Север с двенадцати лет воевал. И все же... имперец был очень силен, вымотал врага неимоверно, но дерись они не на кулаках, а умом и волей – неизвестно еще, кто бы носом в траву ткнулся. А после, когда Север привязал побежденного противника, у того такое лицо стало... каменное, застывшее, словно мертвое. Только глаза жили, а в них – горечь горькая, и все намерения – отодрать как можно жестче, унизить – разом вылетели из головы. Какое там, он дышать рядом с Илларием не смел, хоть и задыхался после драки. Казалось, что, не виси над ними нелюди с расправой, просто отвязал бы его и ушел, потому что хуже нет, чем взять любимого, когда тот не хочет. Но Инсаар такого не простят, и пришлось... и, только увидев, что Лар давно уже сам льнет к нему, наслаждаясь каждым прикосновением, он вдруг понял простую истину: плевать, что аристократ говорит словами, телом – не соврешь! Илларий был горячий, нежный, покорный и властный... ухитрялся остаться господином, став рабом – неведомо как... А уж услышав между громкими стонами это «Ка-Север» – когда они уже едины были, – вождь лонгов будто с ума сошел. Принести жертву друг другу в их положении – опасней некуда, нелюди такого не спустят. Но иначе было нельзя, потому что вот уж пять лет Север Астигат молился на этого безумного, что дрожал в его руках, чье нутро сжало плоть, точно кулак хороший. У Лара, видно, давно никого не было – узко так, что даже больно, но лучшего в жизни Севера не случалось. И не случится – разве что когда он помирать будет в окружении наследников, зная: государство лонгов ныне сильно и богато... Он выкрикнул в ответ свое «Ка-Илларий», и плевать ему было на все, кроме счастья, что дожил до этого мига. И вот уже сутки не верит, что аристократ Каст ведет себя так, будто и для него случившееся – вершина жизни, то, чего он желал сильней победы, да только признаваться не хотел. Лар и говорил, и смотрел так, словно они и впрямь любовники, а не просто союзники, словно для консула ничего лучшего нет, чем вот так нежиться под ласками – не только, когда отдается, но и когда они просто лежат и разговаривают... да пропади все пропадом! Лар сейчас с ним – так что о будущем и думать не стоило. Но все равно думалось: что будет дальше – и с ними, и вообще... – А твои люди составили списки пленных? Только Илларий мог спросить такое. Может, еще и всех имперцев, запертых в казармах Гестии, переженить, а заодно и приданое выдать? По имперскому порядку полагалось тут же после боя подсчитать пленных, составить списки, указав там имя, возраст и куда отправится человек – в рудники, на поля или на Ка-Инсаар. В армии даже отдельный писец на это выделялся – полезно, надо завести... да война-то кончилась, три раза через колено! Лонги и имперцы больше не враги, отныне Север Астигат будет воевать только с трезенами – а тех переписывать необязательно, и так в расход пустить можно. Он не желал думать о том, как император Кладий отнесется к союзу, заключенному опальным консулом с варварами, и чем это будет грозить самим варварам. Не сейчас, когда Лар рядом, когда можно коснуться пальцами его волос – коротких и жестких, дотронуться до кожи за ухом, отчего Илларий каждый раз жмурится... так что шел бы Кладий куда подальше. Не сейчас, когда Север еще не нагляделся, не понял, не поверил до конца... но зачем отказывать себе? Вот же Лар, совсем рядом! Вождь чуть привстал на шкурах, заглянул в лицо любовника, в глаза под тяжелыми веками, оглядел чуть нахмуренные темные брови, крупные, слегка приоткрытые губы... Поцелуй вновь был долгим – и вновь таким жадным, что где-то под сердцем защемило. Север оторвался ото рта Иллария только для того, чтобы коснуться губами его живота и прижать ладонью пах. Лар тут же приподнял бедра, положил руки на плечи. Они оба до сих пор голодны. А ночь только началась! – Получишь своих легионеров несчитанными, с тебя и этого хватит, – смешок прямо у крупной головки заставил Лара выгнуться сильнее. Север дразняще провел языком по плоти и вновь взглянул на... так, вот это он решит сейчас, не откладывая ни часа, ни мига. С Алером сразу не понял, а после стоял и выл на луну, точно волк. Больше такого не будет. Он не даст собственной тупости взять вверх, не будет больше пялиться дождливыми ночами в темноту окон. Многое, очень многое тут зависит от Лара, но то, что зависит от него, Север сделает – хотя бы затем, чтобы не жалеть потом, мучительно и страшно. – Хитришь, змей лесной? Не забудь, за живых пленных тебе обещана цитадель Диокта! – Илларий чуть приподнялся, сильнее сжал ладони на его предплечьях и улыбнулся, явно придумав что-то. Улыбка – ясная, светлая – делала его моложе, Лар уже Инсаар знают сколько времени не улыбался так... Инсаар. Не стоит о них сейчас думать – а думается. Выродок без куска сердца показал им: я все видел и все запомнил. Углядев нелюдя на поляне, Север вдруг понял то, что до него, болвана эдакого, целую вечность не доходило: он нажил себе врага, могущественней коего не сыскать, наверное, во всем свете. От Быстроразящего несло такой лютой злобой, что внутри вновь раскрутилась праща, точно защищая его и Лара, и откуда-то пришло понимание: вместе они сильней. А сила им потребуется – Ненасытный станет следить за новым союзом так, что ни одно нарушение мимо не пройдет. Ладно, двум смертям не бывать! Был уже такой, один из трех вождей Быстроразящих – и где он теперь? Сто лет назад Райн Астигат вырезал его сердце, да еще кусок сердца того выродка, что Брена забрал! – Север, не смей мрачнеть в моем присутствии. Я ведь могу заподозрить, что ты жаждешь надуть союзника – с вами, Астигатами, никогда не угадаешь, – Лар все еще улыбался, но уже с оттенком вопроса. Нельзя портить эту ночь, она только их – такая вот странная, будто выгрызенная у всего мерзкого... Север тряхнул волосами и быстро поцеловал лежащую у него на плече руку. – Цитадель Диокта, говоришь? А я еще подумаю, стоит ли она того – там же камня на камне не уцелело. Илларий, дождавшись момента, резко дернул его на себя, и Северу ничего не осталось, как усесться верхом на грудь имперца. Пора делать то, что решил, но – вот же смех! – было страшно. Вождь завел руку за спину, дотянулся до паха любовника... тот прищурился довольно. Что, Север Астигат, время тянешь? Боязно за собственную задницу? А как иначе, коль от воспоминаний, как был под мужиком, до сих пор передергивает? Той осенью Северу еще и пятнадцати не стукнуло. Отец сам в поход на трезенов пошел, да только у Поля Камней разбили лонгов чуть не наголову. Отступали в спешке, целая тьма народа в плен попала – и старший сын вождя среди них. Трезены в скалах жилье устраивают, и пленников туда же посадили. Мешок, с трех сторон запертый каменными стенами... а четвертой стены не было. И охрану не поставили – нужды нет. Озеро пленных стерегло – здоровенное, по-осеннему уже стылое, да далеко внизу. Вот старшина один – могучий мужик, Север ему тогда едва до уха макушкой доставал, хоть сам на рост не жаловался – и предложил бежать. Остальные его на смех подняли: с такой высоты, да на камни, что тут и там торчали, верная смерть получится – а Север и еще один воин решились. Так и так терять нечего было – дознайся трезены, что в руках у них сын вождя лонгов, ему долго помирать пришлось бы. Лучше уж в воде околеть! Старшина хотел было на сопляка рявкнуть, но смолчал – видно, о том же подумал. Они и бежали. Третий тогда о воду убился, а старшина и Север выплыли. Точнее, старшина только и выплыл – и Севера за волосы выволок. Сын вождя замерз так, что ни рук, ни ног... воин взвалил его, бесчувственного почти, на плечи и потащил, да еще бегом. Только риеров через пять на землю швырнул и давай руки-ноги растирать, пока сопляк сам идти не смог. Как же долго и страшно они до ближайшего становища союзного племени добирались! Осень же, ночами уже подмораживает, а на беглых только штаны драные да туники. И все же добрались... поели в теплом шатре, хозяева им шкуру медвежью дали – одну на двоих – и предупредили: с собой-де забрать не позволят, самим нужна. А ночью, прижимаясь тепла ради к старшине, Север поклялся: потребует от отца любых наград для того. Опытный воин десяти мальчишек стоит, Брендон Астигат всегда это говорил, а старшина его не бросил, как должен был, а на себе выволок. И тут ягодиц восставшая плоть коснулась. Хотел его старшина, понятно же, хоть и отодвинулся сразу. Сын вождя стиснул зубы, завел руку за спину, направляя член в себя, еще и назад подался, сам насаживаясь. До земель лонгов еще шагать и шагать, могут и не дойти, а долги платить надо как можно быстрее. Он заплатил – и в ту ночь, и в следующие, когда они лязгали зубами под украденной у хозяев – не подыхать же! – шкурой. Отдавать себя было больно и мерзко. А когда добрались до своих, старшина остановил Севера и заявил: понимает он, мол, что сыну Брендона Астигата мало чего предложить может, да только в одном шатре им хорошо будет, все равно ж говорят, что с женой Север плохо живет. Сын вождя тогда рассмеялся старшине в лицо, да еще и пригрозил: хоть словом дома дорогу помянет – вообще никому больше ничего сказать не сможет, у теней в Стане мертвых языков не бывает. Север старался не вспоминать о заплаченном за жизнь долге, хоть и вытребовал с отца награду для спасителя. А сейчас собирается вновь сделать то, чего решил никогда больше не делать. Да только это же Лар его возьмет. Больно будет – и пусть, но не противно же. – Не собираюсь я тебя надувать, – ну как объяснить этой бестии имперской, что хочешь разделить с ним все: и войну, и хлеб, и кров, и душу? Да и поймет ли, когда сам себя не очень понимаешь... Север откинулся на согнутые колени Иллария, засмотрелся, как напряглись на животе и бедрах литые мышцы. Как же красив, не наглядеться. – Не хочу я завтра ремень тебе на бедра надевать. Понял? – будто в ледяную воду с головой, и то тогда проще было. Илларий поднял на него глаза, вгляделся пристально – аж в горле пересохло. Не понимает. И слов объяснить не хватает, проклятье. – Это наше дело, кто кого первым взял на Ка-Инсаар. А больше о том никто не узнает. Никогда. Завтра всем скажем, что мы принесли жертвенный Дар друг другу и отныне равны во всем. Мы с тобой карвиры, Илларий, сын Марка. Я не стану надевать тебе ремень, и ты никогда не встанешь позади меня, а только рядом. Ну? – Север подался вперед, вцепился в плечи имперца, а тот глядел на него такими глазами, как вчера нелюдя не рассматривал. – Но ты же победил в обрядовой схватке! – так и есть, не понимает. Ему неважно, кто победил, впервые в жизни неважно. Северу Астигату наконец досталась половина того, чего он от жизни хотел... нет, пожалуй, треть, потому что две остальных трети: свободная страна лонгов и живой братишка. И Илларий Каст, имперский консул, на ложе, за столом, на поле брани, на совете – везде рядом. И душа, и сердце, и мысли этого безумного – бывшего врага, придумавшего заключить такой союз! Сделавшего первый, самый важный шаг, после которого все станет проще. Сейчас Север верил в это, как в то, что на дворе осень стоит. – И как мы это объясним? Разве такое возможно? – Лар уже целовал его – горячечно, быстро, словно что-то чуял. – Мне говорили, что в паре союзников всегда есть старший и младший, карвир и йо-карвир... – Чушь тебе говорили. И раньше такое бывало, старики помнят, последний союз равных, кажется, заключили выродок без куска сердца и прадед, но думать об этом сейчас не стоит. – Север, – от слов Иллария, медленных, четко произнесенных, будто таял лед в груди, – я совершенно не против ремня на бедрах. Я сам затеял все это и ни о чем не жалею. Не жалею! Да что ж кричать так?! В глазах Иллария металось что-то – аж жуть брала, – он еще крепче вцепился в плечи Севера, рванул к себе, зашептал в самые губы: – Дураком нужно быть, чтобы о таком пожалеть... хоть сейчас ремень надень... мы принадлежим друг другу, и я тебя не отпущу, – тело Лара словно горело под ним, руки легли на бедра, подтолкнули ближе, заставляя выпрямиться. Шалые глаза, раскрытые, ждущие губы... все здесь, не исчезнет. Илларий улыбнулся хищно, и Север запрокинул голову, не веря, а через миг застонал глухо – когда любовник языком напряженной плоти коснулся, губами обхватил, пропуская глубоко в глотку. Застонал – и заставил себя остановиться, скатиться с Лара, но тот тут же навалился сверху. Придется говорить, словами объяснять, чего хочешь... ладони сами накрыли ягодицы карвира – мяли, ласкали так, что не оторваться. Илларий засмеялся тихонько, шепнул прямо в ухо: – Ну что, очень холодная у меня задница? Вот это да! Север не удержался, расхохотался в голос. Горячее Лара никого на свете нет, но нужно решаться. – Ты давно знаешь?.. Про то, как я тебя звал? – и оборвал сам себя. Еще чуть-чуть, и все пойдет по накатанной, он толкнется в подставленный вход, а ему нужно иное. – Это от злости, Лар... – Давно. Вот тебе за это, – легкий укус в плечо, и следом – в губы. Решай. Сердце колотилось бешено, но Север сказал – громко, внятно: – Бери меня, слышишь? Сейчас, – и попытался перевернуться, но любовник остановил его. Обхватил лицо ладонями, вгляделся пристально, потом выдохнул: – Нет, я хочу видеть твое лицо. Лежи смирно! Север вновь засмеялся, хотя губы словно одеревенели. – Я тебе что, баба? Мужчину только сзади берут! – А сильные ладони уже обхватили его ягодицы и принялись ласкать – медленно, неторопливо, словно пробуя. – Ты не баба, ты дикий варвар! Надо же придумать такое, – Лар засмеялся, потом вдруг сорвался на шепот: – Тебе хорошо будет... поверь, пожалуйста... – и ну ласкать. Губы и руки – в паху, на бедрах, на коленях – творили такое... Север, уже задыхаясь от нетерпения, следил, как Лар, отыскав в шкурах давешний фиал, пролил несколько капель масла ему на промежность. Заставил себя расслабиться, хотя пальцы вцепились в мех, как в рукоять меча, когда Илларий коснулся его входа... вначале боль была, а потом?.. Тоже была, но другая – тянущая, раздвигающая мышцы... он никогда не понимал своих «нижних» – что за удовольствие они в этом находят? – а вот теперь понял. Лар вошел в него и замер, а Север, запрокинув голову назад, дрожал всем телом, чувствуя в себе плоть, стараясь ощутить сильнее, каждой частичкой... Потом Илларий шепнул, коротко, властно: «На меня смотри!» – и выпрямился. Встал на колени, поднял ноги любовника повыше и начал двигаться – неглубоко вначале. Север смотрел в горящие чем-то неведомо жутким и нужным глаза и словно падал в пропасть при каждом движении. А после – когда Лар, приподнявшись, толкнулся сильнее, входя до конца – заорал, не сдержавшись. И больно, и... мать его имперскую, как же хорошо! Он подался навстречу, стиснув внутренние мышцы на плоти, что подчиняла его себе, Лар выгнул спину, зашелся стоном, и все полетело в какую-то раскаленную вертящуюся воронку. Север мотал головой, кусал губы, но все равно не мог сдержать стонов, а плоть карвира двигалась в нем в едином ритме с ладонью на собственном естестве. Нить натянулась, как никогда раньше во время обрядовой любви – а ведь он слыхал про эту связь между отдающим и принимающим... неважно! Натянулась и тянула из него что-то, и он сам цеплялся за нее, чтобы тянуть в ответ, и огни метались перед глазами, а жар между ног стал нестерпимым. Он кончил, стиснув ногами бока Лара – как у того еще кости не треснули? – но карвир вошел в него еще несколько раз, и семя заполнило собой. Немного жгло внутри и хотелось кричать – от счастья. Он победил себя, свой страх и свой гонор, и все теперь будет так, как они того захотят. Баста. Верно, Лар? – Так ты этого хотел, Север? – любовник лежал рядом, гладил его по лицу, заглядывал в глаза. – Хотел доказать равенство делом? – Телом, – буркнул вождь лонгов и прижал ладонь Иллария к губам. – Мы карвиры, а весь мир пусть утрется. ****
Вот и все – пора уходить. Илларий никогда бы не подумал, что дикарский шатер на обычной лесной поляне близ базилики остера станет дороже покоев Гестии и вообще любого жилища, в котором консул ел и спал – а их насчитывалось немало. Просто раньше он всегда был один, сколько б людей рядом не оказывалось. Лежа рядом со спящим карвиром, консул старался уверить себя, что ничего не изменилось: они просто договорятся о союзе и разойдутся в разные стороны, а следом вновь придет одиночество, – и не верил себе. Потому что Север во сне прижал его к себе, потому что невозможно приятно ныло все тело и пела душа – точнее, хотела петь, просто он ей не давал. Север Астигат добровольно положил ему под ноги абсолютно честную победу, доказав тем самым... а что, собственно, доказав? Что презренный аристократ ему дорог и нужен? Что вождь лонгов действительно хочет разделить с бывшим заклятым врагом и ложе, и кров, и сердце, а не просто территории? Ничего путного в голову не приходило. Потом Север проснулся, и они играли в гляделки, как вчера играли с галькой. Сидели на шкурах и смотрели друг другу в глаза, намертво переплетя руки. Мать-Природа, у них обоих просто не осталось сил, иначе они доказали бы союз на ложе еще раз – который за эти дни? Казалось, что он узнал все тайны тела любовника и тайны собственного тела, но все равно от мысли о расставании становилось холодно. Мало, не хватает! И никогда не хватит. – Не хочу уходить, – пробормотал Север, сжимая сильнее его запястье, – но они там передерутся. Проклятье! Илларий думал о том же. Их нет уже третий день, и воины могут решить все что угодно. И переругаться, и даже поубивать друг друга. Консул знал своих людей, знал выдержку командира Первого легиона, но за лонгов не поручился бы. Судя по всему, Север за своих тоже не ручался, но собираться в путь – к делам, к такой куче дел, что и представить невозможно без содрогания – не хотелось мучительно. Оттягивая расставание, они вновь отправились к ручью, искупались, потом долго целовались, стоя по колено в воде. А сейчас неторопливо одевались. Илларий даже засмеялся, взглянув на любовника – тот выглядел так, словно на него напала стая бешеных кошек: весь в синяках и отметинах, небритый, растрепанный, с мутным счастливым взглядом... Наверняка сам консул выглядел точно так же. И это было хорошо! Север, натянув тунику и штаны, встал позади Иллария на колени и помог ему застегнуть фибулу на плаще. – Вставай, консул Лонги, – Астигат усмехался, – нам еще церемонии остались. С чего начнем? Илларий попытался представить себе, как они станут объявлять о союзе, но необычность происходящего – они впервые советовались друг с другом – отчаянно мешала. Все же нужно привести себя в порядок, иначе люди вместо заключивших союз правителей узрят двух одуревших от страсти мальчишек. Тогда времени на убеждение уйдет больше. – С Гестии, конечно. И отвода войск. А потом я объявлю об обмене пленными. Согласен? Кстати, где тот фиал с маслом? Там же осталось немного... Астигат прервал его смешком и поцелуем. Ну да, именно что немного – все масло извели совсем не по назначению. – Я про бритье говорю, Север! – Илларий закинул руку за голову, притянул любовника к себе, потерся скулой о колючий подбородок. Сам наверняка тоже зарос, как трезен... – Я эту штуку в свою суму бросил, чтоб не потерялась, – засмеялся Астигат, поднимаясь и опоясываясь мечом. – Погляди там. Потянувшись за чужим мешком, Илларий вспомнил слова Фабия Лота: у заключивших союз жертвенного Дара – и уж тем более Дара равных – отныне нет своего и чужого. Ни войска, ни имущества – ничего, что не делилось бы пополам, на двоих. И потому он спокойно может пойти на вопиющее нарушение правил приличия и залезть в суму Севера – как тот вчера вытряхнул на шкуры содержание его собственной сумы. Илларий так и сделал, не чинясь. Огниво, пустая фляга, еще одна веревка... а фиала не видно – наверное, сунул еще куда-то да забыл, и неудивительно... блеснуло серебро, о, нашел! Крышка-то была с серебряной насечкой... Только на ладони – Мать-Природа Величайшая! – вместо ожидаемого фиала оказался серебряный браслет. Илларий приметил вещицу еще в первый вечер знакомства с Брендоном – мальчик не снимал безделушку, и в вечер исчезновения она тоже была у него на запястье. Как же так? Илларий рассмотрел браслет внимательнее – точно, тот самый. Но откуда? Проклятье!.. – Север... – консул не закончил вопроса, поняв все по лицу любовника, вмиг потерявшему всякое выражение, как в вечер Ка-Инсаар. Лжец! Змей лесной солгал, что не видел брата, но это не так страшно, пусть только скажет, что мальчик жив! – Где Брендон? Астигат молчал. Илларий вскочил на ноги, сам не заметив как. – Где он? Ты меня слышишь? Вот же... – не в силах говорить связно, консул сунул вождю лонгов браслет под нос, тряхнув им в воздухе. Теперь Астигат не отвертится, вынужден будет сознаться! Только б не услышать, что мальчишку казнили... Север вдруг протянул руку, буквально вырвав браслет из некрепко сжатой ладони Иллария. – Не ори! А он орет разве? Хотя да... но тут кто угодно заорет! Болван! Обрадовался, разнежился на шкурах... солгал союзничек, а раз солгал в одном, значит, и в остальном может обмануть. Это же твой лютый враг... о, Мать-Природа! Илларий, задохнувшись от боли, от понимания, посмотрел в злые серые глаза напротив. – Не знаю я. – Ты совершенно не умеешь врать, Север. Но, если ответишь на вопрос о местонахождении Брендона, я, пожалуй, забуду... – губы несли какую-то чушь, слова причиняли боль, но он заставит Астигата признаться!.. – Да тебе-то что за дело? – Север шагнул к выходу из шатра, но Илларий преградил ему путь. Если будет нужно, он удержит лживого варвара силой! Тот рявкнул: – С дороги! Серые глаза – только что еще веселые и ласковые, а теперь совершенно чужие – жгли огнем, внутри что-то рвалось... оказывается, он успел поверить, будь все проклято... но ярость и страх застилали все. Точно, мальчика убили – потому Астигат и лгал. Вождь знал, что смерть невинного станет серьезным препятствием к союзу, выгодному и лонгам. Но откуда Северу известно о том, что его брат не был просто игрушкой в руках консула Лонги, что Илларий хотел Брендону лучшей доли, действительно хотел, как ни глупо? – Ты никуда не пойдешь, пока не объяснишься, – собственный голос показался чужим и настолько холодным, что самому противно. Вот и все. Мир не сошел с ума, все вернулось на круги своя. Враги. – А ты знаешь, что бывает с теми, кто встает на моей дороге? И задает дурацкие вопросы? – Астигат тоже почти шипел – ну, точно змей! – Отойди. – Угрозы? Как интересно. Ты велел запороть мальчишку до смерти, потому что тебе не достало храбрости спросить ответа с меня? Или ты мстишь только детям? – Ярость метнулась по лицу варвара, рука легла пояс. Но Илларию было наплевать. – Где Брендон? Я тебя последний раз спрашиваю! – Заткнись и пропусти. Размажу, – Север едва сдерживался, но и сам Илларий чувствовал себя так, словно стал центром снежного урагана, а всесильной стихии все безразлично. Единственный способ узнать правду – вывести Севера из себя, тогда он проговорится. И потому Илларий процедил: – Лживый трус. Не ждал, что спросят? Где Брендон?! Говори! – и отступил на шаг, зная привычку варвара бить точно в челюсть, не медля ни мига. Но все же не успел, получил тычок в плечо – да такой, что едва не свалился на траву у входа в шатер. – Чего заладил: где, где?! Не твое дело, собака имперская! – на Астигата было страшно смотреть, но Илларий вновь подскочил ближе. Сейчас он сам разобьет эту наглую рожу... мерзкая дрянь, посмевшая каждым словом врать! – Не убивал я его! Ты что придумал, мразь тупая?! – варвар уже орал в голос, и последние слова точно ударили с размаху по голове: – Не убивал! У нелюдей Брен! Отдал я его, слышишь ты, тварюга?! Из-за тебя отдал! Да почему ж ты не сдох!.. Север вдруг осел на траву и закрыл лицо руками. Что он сказал? Что?! У нелюдей? Илларий, верно, ослышался, этого просто не может быть. – Я... я не понял тебя. Повтори, – Илларий бухнулся на колени рядом с Астигатом, тряхнул его за рукав. – Как – у нелюдей? – Вот так. Заткнись, скотина, – глухой голос лонга дрожал от ненависти. – Отдал я его – за победу. Этот... выродок, что вчера... он пришел ко мне тогда, сказал: отдай – и победишь... и я отдал. Сволочь! – Север рывком поднял голову. Глаза были совершенно больные, и это отрезвило на миг. Они союзники. Нужно иначе... – Сволочь ты, Каст. Все из-за тебя. Илларий крепко взял любовника за плечо, встряхнул. Если здесь кто-то и рехнулся, то явно не он. И потому произнес медленно: – Не понимаю... ты испугался? Нелюди тебя заставили? Как ты мог отдать им брата? Разве ты не знаешь для чего? – в голове не укладывалось, что услышанное им – правда. Даже Астигат не настолько жесток и подл, чтобы сотворить такое с родным братом, шестнадцатилетним мальчишкой! Ведь самое малое, что грозит Брендону – быстрая смерть от истощения под толпой всегда голодных Инсаар. Это куда страшнее, чем оказаться наедине с собственными охочими до насилия легионерами! – Выродок мной, конечно, пол повытирал, но я сам... понимаешь?.. сам согласился. И все из-за тебя! – лицо Севера вновь окаменело, только побелевшие губы двигались, да глаза жили – огромные, страшные. – Отдал его карвиру прадеда, ну, тому, ты его видел, – жутковатая усмешка скользнула по губам. – Я не хотел брать Гестию, да еще так быстро, мне нужно было тебя выманить, а нелюди нам помогли – потому что получили то, что хотели. Перебили стражу, отперли нам ворота, а всем показалось... морок навели, твари... показалось, что ядро проломило стену. И вернули мне перебежчиков, и те дрались отменно... а Брен... а Брена... Выблядок! Астигат отпихнул Иллария от себя и вскочил, вынудив того тоже подняться. – И кто же тут выблядок? – почти ласково пропел консул. Нельзя так лгать, верно? И Север не лжет. Вот как ты проиграл, Илларий Каст! Но Астигат тоже проиграл – правда, мальчику это не поможет, им рассчитались за ненужную победу. – Ты не о себе, случайно, говоришь? Кто же еще способен отдать тварям родную кровь? Да как ты мог только... лучше б сам его прикончил! – он представил себе Брендона растерзанным, окровавленным – как пленные на Ка-Инсаар, и перед глазами потемнело. Мальчик так хотел жить, в нем было столько чистого... какие же все гады, Мать-Природа... – Как мог, говоришь? – яростно прохрипел Север. – А ты треть воинов на погребальных кострах видел когда-нибудь?! Я видел! И Беоф, и Алер... собака ты имперская! Кто вас вообще сюда звал?! – О, какая патетика! – самое мерзкое, что и сам консул Лонги приложил руку к тому, чтобы с Брендоном случилось такое. Но думать об этом сейчас нельзя, иначе он убьет Астигата на месте. А потом и себя, ведь все равно подыхать. А убить хотелось просто нестерпимо. – Я пережил всех, кто был мне дорог, в том числе и консула Максима! Или о собственном предательстве ты предпочел позабыть? – Я ухожу, – Север смотрел куда-то поверх его головы, а рука дергала рукоять меча, видно, лонгу тоже хотелось пролить кровь. Чудесно! – Все сделано, уже не поправишь. А отчитываться перед тобой, тварь, много чести. Устроил тут... из-за предателя... – Заткнись! – Илларий заорал прежде, чем подумал. Просто Брендон стоял перед глазами, и сердце не выдерживало. – Ты хотя бы поговорил с ним перед тем, как отдать на расправу?! Он не предатель, слышишь, ты, тупой дикарь? Твой брат рисковал жизнью, пытаясь спасти сородичей! Даже ударил меня, понял? Требовал остановить Ка-Инсаар после боя на реке... – Ты!.. Ты бил его? Или?.. Что вы там с ним сделали?! – Север вмиг оказался рядом, едва не поднял Иллария над землей, схватив за плащ. – Узнаю, что... мразь, я тебе глотку вырву! С царапающим горло смешком Илларий скинул с себя чужие руки. Выпрямился. Сейчас они убьют друг друга, и этим все кончится. Может, и к лучшему. – Бил? Я не бью детей, варвар! Я остановил Ка-Инсаар, потому что твой брат был лучше, чем мы с тобой вместе взятые. А ты поступил с ним хуже, чем поступают с врагами. Надеюсь, тебе снятся его глаза, а? Раз браслет носишь, снятся... – Твою мать имперскую!.. Вождь лонгов подхватил с травы отброшенный мешок и поправил оружие на поясе. В серых глазах было столько тоски и ярости, что Илларий возликовал: он пробил броню этой скотины. Пусть помнит и мучается. Так вот! – Союз заключен. Прибил бы тебя, да страшной смертью из-за такой шавки шелудивой помирать неохота, – Север рубил слова, будто дрова топором. – А мой брат – мое дело, и только мое. Я все равно буду искать его и найду! Понял?! Не дожидаясь ответа, Астигат чуть не бегом кинулся прочь. Илларий влетел в шатер, схватил собственную суму, зачем-то дернул рукоять меча. Можно все-таки догнать и убить... Хороши союзники, чей союз не продержался и трех дней, но передумывать поздно, жертвенный Дар – не сделка за лен или рабов. Нелюди им не спустят, и потом... Разве в тот день, когда квестор Каст узнал о разгроме имперских армий и смерти Максима, он не отдал бы все на свете, чтобы победить и отомстить? Да он бы и матери не пожалел! Илларий знал это – хотя бы потому, что помнил, как рыдал тогда, как переворачивалось все внутри от бессильной ярости... как велел казнить несколько трусов, заявивших, что имперцы должны уйти из Лонги. Погоди-ка... что сказал Север? Что хочет искать брата? Выходит, верит, что тот еще жив? Но откуда такая уверенность? Прежде чем выскочить наружу, Илларий посмотрел на смятые шкуры. Они любили друг друга эти две ночи и два дня – не может быть сомнений. И в том, что случилось с Брендоном, они виноваты оба. Как там сказано? Карвиры все делят пополам – и горе, и радость, и войну, и победу. Отчего бы не разделить и поиски мальчика, раз Север верит, что его можно отыскать? Догнать Астигата удалось не сразу. Тот даже не обернулся, и потому Илларий просто пошел рядом. Тянуть с разговором не следовало – скоро они доберутся до базилики, – но консул все равно тянул. Ссора вымотала его, и одни Инсаар знают, как ответит Север на неожиданное предложение. – Скажи... откуда ты думаешь начать поиски? Где ты его отдал? В Заречной? Север молчал, продолжая идти размеренным и быстрым шагом человека, привычного к лесным походам. Когда-то давно лонг первым попытался перепрыгнуть через разделяющую их пропасть. Теперь очередь Иллария. Кроме того, нельзя упускать единственную возможность найти Брендона, а Астигат знает о нелюдях гораздо больше! Консулу не доводилось читать о сделках, подобных той, что Север заключил с загадочным «выродком», – а ведь он был уверен, что знает о Быстроразящих много больше прочих смертных. – Так в Заречной? – Ответа так и не последовало. – Тогда оттуда и нужно начинать. Или возле цитадели Диокта искать – он же там исчез, вдруг следы есть какие-то?.. – Не твоя забота. Я сам его найду, – заговорил наконец-то! Полдела сделано. Не только у тебя, аристократ Каст, есть гордость, но гордость для умного человека – всего лишь последнее прибежище, когда уже не за что драться. А пока бой не проигран, можно и поступиться обидой. – Послушай, – Илларий мягко взял Севера за плечо, заглянул в сумрачные глаза... и вдруг совершенно ясно понял: он не хочет видеть карвира таким, раз судьба позволила увидеть совсем другое – радость и счастье обладать и отдавать. И еще первые проблески доверия. Какое, должно быть, облегчение верить кому-то и знать, что тебе тоже верят. – Вдвоем мы найдем Брендона скорее, больше людей можно отправить на поиски. А если он все-таки на территории Предречной? Завтра же отправим разъезды... – Илларий, – Север не попытался вырваться, но до победы было еще далеко, – тебе-то Брен зачем? Опять обмануть его хочешь? Попользуешься тем, что парень в храме этом – эх, жаль, еще раз не сжечь! – всякой дури нахватался? Брен Астигат – лонг, сын и брат вождей. Не вари ты над ним воду, ничего б не случилось... – Я хочу его найти. Хочу, чтоб он жил. И все. Ты веришь? – Илларий прикусил губу и все-таки выдавил: – Я тоже виноват. Оставил без присмотра, вот и случилось... но и твоя вина есть, не отрицай. Расскажи мне про этого «выродка», пожалуйста. Ты сказал, он тобой пол вытер? – Это-то мелочь! А вот вопрос твой – где Брена искать... да если б я знал! – Север тоже положил ему руку на плечо. Теперь лонг стоял, опустив голову, и Илларий неожиданно для себя коснулся губами светлых волос. Астигат поднял глаза, сжал пальцы на плече. – Я расскажу все, что знаю о Брене, а ты ответишь на мои вопросы, карвир. Согласен? – ссора и лонгу даром не прошла, губы до сих пор белые. – Согласен, – консул заставил себя улыбнуться. – Приступай, до базилики время еще есть. Но только не ври, змей лесной! ****
Еще на подходе карвиры услышали шум – две сбившиеся в кучу стаи рычали друг на друга. Волки, да и только, но волки не носят с собой коротких, остро заточенных мечей и кинжалов шириной в ладонь. Илларий хмыкнул, поймал ответную усмешку. Вовремя успели – еще час, и плиты базилики окрасились бы кровью. Лонги и имперцы переругивались ожесточенно, явно надеясь, что противная сторона первой схватится за оружие, и, похоже, в своем увлечении не замечали никого. – Вон тот длинный сказал: мы, мол, засаду устроили, ждать больше нечего! Сами, небось, и устроили, а теперь искать не хотите. Знаем вас, гадов имперских! Рыжий парень, выскочив вперед шиннарда Крейдона, едва не схватил за тунику командира Первого легиона. Тот огрызнулся в ответ: – Чего вы орете, дикари? Я же предлагал начать поиски! Вы сами вопили, что мешать в таком нельзя – а теперь чего хотите? Назад, сказал! Пришибу! – Давай! Если союз заключен, так пришибешь и тут же на месте сдохнешь, тварь! А я погляжу и порадуюсь. Крейдон, правда, удержал рыжего, но и сам был зол. А квестор Публий придвинулся ближе к командиру Первого легиона и потянул из ножен меч. Пора! – А зачем искать – не иголка, – Астигат успел вмешаться первым. Грозный рык заставил вздрогнуть всех разом. Воины выглядели совершенно ошеломленными – словно и правда не рассчитывали уже увидеть своих предводителей живыми. Это было бы смешно, если б Илларий не знал точно: союз потребует от каждого таких неимоверных усилий, что станет не до смеха. Голова закружилась внезапно и резко, как в юности – от пьянящего ощущения остроты жизни, от близости того, с кем разделил самые лучшие ночи, от сознания начала великих дел. Но консул заставил себя погасить радость. Ему уже не двадцать, впереди много работы – а еще опасностей и тревог. И пропасть непонимания. Илларий оглянулся на рассматривающего взъерошенных воинов Севера, протянул руку, чуть коснулся сжатых в кулак пальцев. Астигат ответил таким же быстрым прикосновением, а после, уже не таясь, стиснул ладонь консула и вздернул вверх. Двойное приветствие вышло весьма убедительным. Илларий заметил, как вытаращились воины – глаза что плошки! – и улыбнулся, не сдержавшись. – Ка-Инсаар! – рявкнул Астигат. – Ка-Инсаар! – повторил за карвиром консул, решив довериться союзнику в вопросах обрядовых церемоний. Эх, вместо ругани им бы тщательнее статьи договора обсудить! Но странное дело – ссора, от которой оба чуть не сошли с ума, помогла понять главное и дала дикое, невероятное чувство свободы. Ритуал свел их вместе, они связаны навсегда и должны учиться понимать друг друга, а благодаря ссоре сделали первый шаг. Он рассказал все, что знал о Брендоне, и надеялся, что союзник тоже не солгал. Да такую историю просто невозможно придумать! – Ка-Инсаар, – по лицу шиннарда Крейдона было видно: он жалеет, что союз заключен и нельзя прикончить проклятых имперцев на месте. – Ка-Инсаар, – командир Первого легиона разглядывал консула Лонги так, словно никогда его прежде не видел. Илларий с запоздалым смущением понял: он впервые предстал перед своими людьми в таком виде – небритый, в мятой одежде. Мать-Природа! Но это были лучшие дни в его жизни. – Ка-Инсаар, – донеслось с разных концов; и консул представил на месте потрясенных воинов Кладия и его любимцев. Скоро весть о невероятном союзе разнесется по всей округе, пересечет границу Лонги, и носящему венец Всеобщей Меры станет тошно. Он не получит провинцию – и жизнь Иллария Каста тоже не получит. Вот так. – Я, Север Астигат, по воле Инсаар объявляю этого правителя и воина своим карвиром. Отныне я и Илларий Каст, что познал меня на ложе, едины и неделимы. Мой кров, моя война, моя добыча станут его кровом, войной и добычей. И тот, кто причинит зло Илларию Касту, станет моим врагом до смерти. Ка-Инсаар! Север говорил уверенно и четко, но отчего-то Илларий знал: карвир на ходу изобретает ритуальные слова. И верно – союза равных не было давно, очень давно, и в этом они тоже вступают на неизведанную тропу. – Я, Илларий Каст, по воле Инсаар объявляю этого правителя и воина своим карвиром. Отныне я и Север Астигат, что познал меня на ложе, едины и неделимы. Мой кров, моя война, моя добыча станут его кровом, войной и добычей. И тот, кто причинит зло Северу Астигату, станет моим врагом до смерти. Ка-Инсаар! Консулу казалось, что ритуальную клятву произнесли не губы, а запевшая душа – как она не пела много лет. Вновь попытался стащить себя с небес за землю, но не получалось, хоть убей. Мраморные стены базилики, высокое небо, голые ветви деревьев – все вокруг вторило песне, словно мир радовался союзу... какая глупость, какая упоительная, невероятная глупость. «Мы карвиры, а весь мир пусть утрется». Пусть сбудутся твои слова, карвир. Ты смелее меня, а я боюсь. Страшно поверить. Рыжий лонг выругался – от избытка чувств, видимо. Кто-то громко прошептал: «Да как же так?» Командир Первого легиона прижал стиснутую в кулак руку к сердцу, а потом – к бедру, и легионеры повторили за ним жест приветствия. Отлично, пусть Астигат воочию убедится в том, что имперские воины куда вышколенней варваров – это был их давний спор, еще с квестуры. Но квестор Публий немедленно отнял у консула возможность уесть союзника: – Консул, а я вон того, с рассеченной губой, на поединок вызвал. Что, теперь нельзя уже, да? – парень растерянно хлопал глазами, и Илларий опять засмеялся. Много чего отныне нельзя, но зато как много можно! Только бы получилось так, как он просчитывал в цитадели Диокта. Тогда будет все: общие дороги, торговля – а какие в Заречной лен и лес, таких в Предречной нет! – своя монета, огромные доходы и живой Брендон. Будет все – но как же нескоро и так тяжело, что неизвестно, доживут ли они до осуществления своих мечтаний. – Отчего ж, можно, – шиннард лонгов, похоже, пришел в себя и подошел к ним, кивком позвав командира Первого легиона. – Вызывай. Только если проиграешь, следом придется задницу подставить. Гай Публий удивился еще больше, но Илларий понял шиннарда. Старик Фабий рассказывал: после того как участники обряда заключили договор, их воины тоже могут и даже должны принести жертву. Представив, как это будет, Илларий тут же решил, что «добавочные» церемонии можно и отложить, а то вместо любви здесь случится смертоубийство. – Вождь, так что ж теперь, нам тоже идти... с этими? – Крейдон побуравил Иллария глазами, потом попытался поймать взгляд Севера. Астигат только плечами пожал. Лицо его ничего не выражало, но в серых глазах прыгали задорные искры – вызов войне, вызов судьбе, отчаянная дерзость... – Ну, как хотите, – буркнул Север, – дело ваше. А мы – есть и спать. И побриться бы... Шиннард и командир Первого легиона дружно замотали головами – похоже, даже просто находиться рядом было уже выше их сил. Пора обговорить подробности соглашения и разъезжаться, а через десять дней они с Севером встретятся в Гестии. – Кроме перечисленного в моем послании, я объявляю об обмене пленными, – радостные вопли не дали Илларию продолжить. Командир Первого легиона прикрикнул было на подчиненных, но Илларий знал: его обмен интересует, как мало кого другого, в Гестии осталась его семья. Шиннард вдруг совершенно непочтительно дернул Севера за измятый рукав и громко зашептал: – Вождь, спроси его, что с теми, кого после боя у реки в колодки забили? Может, выжил из них кто, а?.. – Сам спроси. Нет тут больше собаки имперской! – Астигат рассмеялся уже откровенно, но шиннард насупился и только кивнул. А Илларий дал себе слово первым делом заняться теми пленными, что они взяли в начале лета. – Я думал, вы потише себя вести станете. Не то вернулись бы мы – а тут куча трупов. Ты знай, Крейдон: нелюди нам любую ошибку припомнят! – Да я что?.. На Ка-Инсаар и не положено задираться-то, да они сами как начали голосить! И то – и искать не пойдешь, и ждать уже невозможно. Вчера вон все мирно было, даже об заклад бились... – Об заклад? – Север заинтересованно оглядел своих дружинников. – И кто ж проиграл? – Все проиграли, – неожиданно вставил командир Первого легиона. – Тебе... ээээ... роммелет Север, в драке легче должно было быть, уж прости, консул, но и благородный Илларий мог победить. Только кто же мог догадаться, что вы о союзе равных объявите? Я вот десять риров проиграл. – А я двадцать, – шиннард передернул плечами. – Дважды на тебя ставил, вождь. Да кто ж знал... Илларий даже прикрыл рот ладонью. Все ясно! На ближайшие месяцы вопрос, кто кого первым поимел на Ка-Инсаар, будет занимать умы и лонгов, и имперцев, и, может быть, даже императорского двора. Он вдруг представил себе, как Астигат надевал бы ему среди этой толпы ремень на бедра, и понял, насколько умным и верным было решение Севера о равенстве, сколько в нем оказалось... Любви? Илларий поднял глаза на союзника. Тот с жаром обсуждал сроки вывода войск из Гестии и не смотрел по сторонам. Но через десять дней они вновь останутся вдвоем, и... и будет все. Все теперь будет так, как они этого хотят. Да, Астигат ведет себя так, что порой его хочется убить, только теперь убьешь и себя. И не всеведущие нелюди будут тому причиной. жүктеу/скачать 1.76 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|