Даров не возвращают
жүктеу/скачать 1.76 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Цитадель Великого Брендона, бывшая цитадель Диокта
Крепче железаЦитадель Диокта Луциан Валер сидел за столом. Идеальная осанка, любезная улыбка – ни грана фальши, о нет, ну что вы! – ухоженные ногти постукивают по изогнутой ножке кубка... и отлично обдуманные, взвешенные слова – каждым звуком, каждым ударением и каждой паузой лживые! Илларий предпочел бы получить еще одну затрещину, даже продолжить спор с Брендоном, ударившим его так, что на скуле расцвел кровоподтек – все было лучше этих рассуждений. К тому же, Циа неправ. Старался бы Илларий Каст не замарать одежд и всем угодить, до сих пор делил бы свое время между бездарными стишками, ваннами с розовым маслом да слушаньем чужих разглагольствований на Форуме и никогда бы не узнал, что такое настоящая война, настоящее дело, подлинные чувства. Да, он в чем-то ошибся. Расчет с перебежчиками не оправдался, братья Севера, кроме младшего, оказались трусами. Будь у них капля ума и храбрости – ударили бы вождю в тыл, а после получили награду, а они предпочли удрать и от преданных ими сородичей, и от консула. Илларию это представлялось непостижимым – предавать так уж предавать! Но, что самое страшное, он недооценил противника. Лонги дрались не за Севера Астигата, вот в чем беда. Они всегда дрались не за вождей – за что-то более важное, – а вождь, пусть даже такой жестокий и скорый на расправу, как Север, всего лишь рычаг, приводящий в движение огромный механизм. В детстве Илларий видел такие, когда ездил с отцом смотреть лебедки, поднимающие руду из земных недр. Ну что ж, все исправимо. Просто он мало времени уделял разъяснениям. Очевидно, лонги не поняли, в чем выгода службы новому вождю – мир, смягчение податей, прощение преступлений. Охотники и землепашцы не хотят воевать – ни в одной стране, ни под одним небом! Дружинники ему не поверили. Нужно сразу после ужина отправить разведчиков на поиски удравших братьев Севера и подумать над новыми воззваниями. Если на сторону Риер-Де перейдут Марцел и Камил Астигаты, рядовые воины-лонги почувствуют себя увереннее. А с Брендоном он поговорит еще раз, как только парень успокоится. Но вначале требуется успокоиться самому. По правде говоря, вид изрекающего свои предсказания Циа отнюдь не привел консула в равновесие. Ярость и жгучий стыд все еще мешали выровнять дыхание, Илларий едва сдерживался, отдавая приказы командирам легионов. И все же остановил Ка-Инсаар. – Жрецы не поддержат тебя. Консул, да еще знатный аристократ, столь грубым образом вмешивающийся в служение Инсаар, – прямая угроза для них. Если завтра император начнет против тебя процесс, тебя вообще никто не поддержит. Я же предупреждал... Луциан чуть шевельнул рукой – изящный жест, видимо, должен был подчеркнуть крайнюю недогадливость любовника. Любовника? Они уже месяц не делили ложе. Илларий сел в кресло напротив, взял со стола бокал – есть не хотелось совершенно, а вот пить так очень! Насиловать пленных в то время, когда укрепления цитадели Диокта могут не выдержать штурма, буде варварам придет вдруг фантазия атаковать крепость, есть не что иное, как преступление против империи. Но убедить в том четверых болванов с аристократическими символами на запястьях удалось не сразу и потребовало огромных усилий. В первый миг ему хотелось убить их всех, хотя он сам разрешил обряд после возвращения в цитадель. Погибших и раненых оказалось немало, человек двести угодили в плен, в том числе и командир Третьего легиона, так что консул согласился с привычными доводами: нужно умилостивить Быстроразящих и подбодрить собственных воинов. Согласился, как всегда, скрепя сердце. А Брендон словно прочел его мысли и выкрикнул их в лицо... самые постыдные, самые кощунственные, запретные. Позор. Несмываемый позор армии великой империи, ведущей себя хуже самых диких варваров! Иллария до сих пор подташнивало от зрелища, увиденного за консульской площадкой. Мальчишка, не старше Брендона, подполз к самым ногам консула, выговаривающего командирам легионов за нерадение. Юный лонг был весь в крови – видимо, его избили до того, как заковать. Подняться он не мог, но едва не вцепился зубами в лодыжку одного из мучителей... Илларий перевел дыхание и отпил еще. Не часто с ним случалось такое, не часто, и не скоро он сможет прийти в себя после нежданной вспышки бешенства – холодного, беспредельного. Он сам не узнавал себя в те минуты, когда отдал приказ поднять пленного, оказать ему помощь, высвободить из колодок тех, кто еще жив, а тех, на ком легионеры еще не успели показать свою удаль, посадить под замок. Пленники – предмет торга и обмена, рабочие для шахт и полей, но не живые игрушки. Не будет таких обрядов в армии провинции Лонга – никогда. Он так решил и не собирался отступать. И пусть жрецы хоть съедят свои одеяния и подавятся ритуальными стихами! В следующем Ка-Инсаар будут участвовать только легионеры, и, если самому консулу потребуется личным примером доказать, как можно приносить жертвы нелюдям, он это сделает. Луциану придется смириться с этим, а если нет, то Илларий найдет любого процеда7, согласного за определенную плату совокупиться с консулом на глазах всего войска. В древности поступали именно так, и поныне в обрядах императорского двора сохраняется публичность. Хотя, конечно, представить императора Кладия, ублажающего своих любимцев на виду у приближенных, было сложно. Сегодня от императора требуется всего лишь поцеловать ритуального любовника – мальчика, еще не надевшего родовой наручень, – а после уйти с ним за занавесь. Илларий не думал, что когда-нибудь дойдет до подобного решения, до таких мыслей, но гнев и боль Брендона словно сдернули корку на не желающей заживать ране. – Ты говоришь так, будто меня уже осудили и даже казнили, – он все же поест и постарается успокоить Луциана. А после пойдет проведать Брендона, пусть даже мальчишка опять кинется на него с кулаками. Брендон и Север похожи куда больше, чем казалось, просто нужно было как следует вывести из себя младшего Астигата, чтобы схлопотать от него затрещину. – Уверяю тебя, Циа, все не так плохо. Мы пошлем гонцов к предателям, и я напишу императору. Кстати, куда девалась Гермия? – Отправилась спать, заявив, что, когда Холодное Сердце начинает раскаляться, могут полететь обжигающие брызги, – сухо усмехнулся Луциан, подняв на Иллария светло-карие «лисьи» глаза. С тонкого лица не сходило вежливое, слегка отстраненное выражение, и консулу вновь стало больно. – Наши заботы ей неинтересны, а вот меня весьма волнует, для чего ты в такой обстановке восстанавливаешь против себя еще и легионеров? Они не простят тебе сорванного обряда. Ты хочешь бунта? – Бунта? Жалованье второй год плачу им я, а не император! Кладий прямо заявил, что Лонга к покорности так и не приведена и он не станет размениваться на тех, кто плохо служит империи. Из казны с каждым разом поступает все меньше, и я вынужден покрывать издержки – тебе это известно, – консул не хотел говорить настолько резко, но ему вновь вспомнился рассказ Брендона о лесных обрядах, о йо-карвире Севера. Глупо было думать, что мужчин к старшему Астигату привлекает власть, сила, красота, наконец! О нет, варвара любят, и любят, видимо, искренне. Этот лигидиец, о котором говорил мальчик, должен обожать Севера – как иначе терпеть такое чудовище? А сам Север, очевидно, нашел то, что нужно. «Им хорошо вместе!» Да, Илларий не раз и не два представлял себе, как это может быть «хорошо». Дурость, но чистая правда. Впрочем, сам Илларий предпочел бы сейчас, чтобы Циа замолчал и просто сел рядом с ним – и это тоже правда... Консул даже засмеялся невесело. Стоит ли ждать искренности и участия от того, кого подозреваешь в доносах? Луциан Валер служит и делит ложе только с победителями. Ум и утонченность требуют должной оправы из власти, удачи и золотых риров, и если консул Лонги потеряет свой статус и свои деньги, то любовника лишится в тот же миг. Будет ли жаль потери? Было бы жаль, стань Луциан по-настоящему близок. И все же думать о том, что жизнь полна фальши и даже на ложе не найти ни непритворной нежности, ни подлинной страсти, невероятно обидно. Север же нашел! – Легионеры куда сильнее боятся гнева Инсаар, чем жаждут своего жалованья, – кажется, Циа начал злиться – тонкие губы сжались в полоску, под глазами, выдавая возраст, собралась сеточка морщин. – Ты отнял у них любимую игрушку, а на императора в случае бунта рассчитывать не можешь. Прекрасно известно, что Кладий спит и видит, как ты ломаешь себе шею. Он хочет получить твои деньги и земли, а ты сам вкладываешь ему в руки козыри. Добавь сюда свою драгоценную родню, которая не замедлит воспользоваться любой твоей неудачей и напоет ему в уши... Тут Циа абсолютно прав. Спасибо дорогому отцу, составившему завещание так, чтобы ни император, ни прочая родня не получили ни рира. Илларий до сих пор помнил, как оглашали посмертную волю родителя – в присутствии едва ль не всего двора, как вспыхнули злобой маленькие глазки Кладия, ничтожества, не стоящего трона... и как хлопнул дверью, прокляв племянника, родной дядя. Другой дядя, правда, промолчал, но и месяца не прошло, как подослал пятнадцатилетнему наследнику убийц. Как стала любезной и внимательной сестрица Агриппина, а сыновья дядюшек открыто поносили кузена. Через полгода мать отправила его к Максиму – на тот момент претору в Кадмии. В провинции полыхал мятеж, но претор нашел время, чтобы сказать растерянному мальчишке: «Не думай об этом. Твой отец был никчемным ублюдком, но ты не такой. Ты пошел в деда, Илларий Каст». Правда, Илларий не считал отца ублюдком. Просто родитель тронулся умом еще до его рождения, старался избегать сына, а потом оставил ему наследство, приписав в завещании: «Я умираю, зная, как вы передеретесь над моим трупом. Будьте прокляты». Но в свои пятнадцать Илларий повторял себе: «Я пошел в деда». Гай Каст завоевал для Риер-Де три богатейших провинции, составил огромное состояние, и теперь императору не добраться до денег его внука – слишком далеко, слишком сложно прибрать к рукам. Имперская казна вынуждена чеканить риры из золота и серебра, добываемого на землях Иллария, и, конечно же, Кладий воспользуется любым поводом свернуть хозяину рудников шею – неровен час, богатый и независимый подданный начнет чеканить свою монету... вот только консул Лонги не даст императору этого самого повода. Больше он не ошибется. – Циа, перестань, ты меня до смерти утомил, – бронзовая тяжесть усталости и непонятной горечи давила на плечи. Ничего, сейчас он пойдет к Брендону. Мальчишка такой искренний, чистый – даже в своей ярости... – Придется тебе еще поутомляться! – резко бросил Луциан, поднимаясь на ноги. Он и впрямь походил на лисицу – тонкий, гибкий... и совершенно чужой. Кому он доносит на любовника? Императору или дядюшкам? А может быть, сестрице Агриппине? – Я же предлагал не затевать сомнительных предприятий с мальчишкой-вождем, а вместо этого заключить союз с трезенами. Твоя затея провалилась, Лар. Смирись, отправь Брендона в столицу как заложника, пусть теперь голову ломает Кладий. В конце концов, Лонга – его провинция, не твоя. Ну нет! Именно его, и Илларий Каст отвечает здесь за каждого сапожника, каждого булочника и каждого легионера. Гестия, Миарима, Саунт-Риер – цветущие, полные жизни города, быстрые чистые реки и вспаханные поля, ярко-алый закат и синяя ширь неба – вот что такое Лонга! И он не уйдет отсюда просто так. Слишком дорого дались ему шесть лет войны, слишком много он тут потерял и многое понял. И не допустит, чтобы белобрысый варвар радовался его поражению, тешась на ложе со своим возлюбленным... – Мы уже говорили про союз с трезенами. Луциан отличный политик и опытный интриган, но не воин. Ему не понять, что стихию, вырвавшуюся на свободу, не так легко загнать обратно. Трезены ненавидят лонгов, это верно, но имперцев ненавидят не меньше. И избавившись с помощью Риер-Де от своих врагов, начнут резать всех подряд. – Я скорее предпочту иметь дело с Севером Астигатом, чем с Ульриком Рыжим. Лонг отрезал уши для того, чтобы покрасоваться перед своими дружинниками, а вождь трезенов ест живьем даже не пленников, а собственных жен. – Как это – живьем? – заинтересовался Циа. Все верно, аристократ Валер видел трезенов только в колодках и цепях – и никогда в бою, а вот Илларий насмотрелся. В первый год их службы в Лонге именно набег трезенов вынудил консула Максима заключить союз с Брендоном Астигатом. – А вот так. У них есть обычай: у человека вживую вырезают куски мяса, и он смотрит, как едят его плоть. И не забудь, что трезенов несметное количество, и они жадны. Их земля слишком скудна, чтобы прокормить такую прорву народу, вот они и рвутся в Лонгу. Нужно быть сущим дураком, чтобы самому привести их сюда. Благодарю покорно, я помню, чем кончаются союзы с варварами. – Но с помощью людоедов можно одолеть лонгов. Воевать сразу с двумя армиями Астигат не сумеет! И, в любом случае, нужно быть поосторожнее, а ты попросту зарвался, Илларий... Стук в дверь не дал Луциану договорить. И к лучшему, потому что консул уже исчерпал запасы терпения. Советник нужен для того, чтобы помогать – в данную минуту составить новые воззвания к лонгам, а не для того, чтобы прорицать несчастья. Лицо вошедшего квестора было сумрачным, и Илларий решил: должно быть, варвары либо отошли дальше в глубь провинции, либо вновь готовятся перейти реку – сейчас плохо и то, и другое. – Консул! – рука, сжатая в кулак, к сердцу, а потом – к бедру. – Брендон Астигат исчез. ****
Мальчишка и впрямь исчез, а не сбежал! Стражники, как один, клялись, что ни на миг не оставляли пост у запертой двери, решетка на окне оказалась совершенно целой, и караульные под окном тоже ничего не заметили. Командир декады услышал сдавленный вскрик, отпер дверь, но Брендона в комнате не нашли – он просто-напросто испарился! Илларий не поверил. Дураки, решив, что мальчишка никуда не денется, явно потащились глазеть на Ка-Инсаар или обсуждать с товарищами приказ консула об отмене обряда – и не уследили. Нельзя никому верить на слово, даже проверенным и надежным людям – пусть раньше он не ловил этих воинов на вранье и отлынивании от службы. Всяко может статься, нельзя исключать и подкуп. Консул сам проверил и решетку, и дверь, и стены, но ничего подозрительного, кроме нескольких красных пятен на мраморном столике не обнаружил. Что это? Кровь? И чья же тогда? Он приказал посадить проворонивших Брендона легионеров под арест – достойное завершение достойного дня, ничего не скажешь! – а сам неотрывно глядел на смятую постель. Мальчишка, видимо, метался на ложе, не в состоянии уснуть. Луциан молча стоял у окна, рядом вертелась примчавшаяся Гермия, растрепанная со сна, но все равно прелестная. Глаза куртизанки горели любопытством. Глупая, бездушная женщина. Когда он приказал ей соблазнить Брендона, она не колебалась ни секунды, а теперь ее совершенно не волновала судьба того, кто мог стать ее любовником. – Ты разозлил нелюдей, Илларий, – нарушил молчание Луциан. – Только этого не хватало... – При чем здесь нелюди? Мальчика выкрали сородичи, ясно же! – консул зачем-то еще раз заглянул под низкое ложе, потом устало опустился на смятые покрывала. На пальцах остались красные отметины. Все же кровь... – Его не могли выкрасть! – Луциан с досадой дернул себя за каштановую прядь. – Это невозможно – у двери двадцать стражников, решетка не взломана. Илларий! Советник подошел к нему вплотную и наклонился близко-близко: – Я говорил тебе, что ты зарвался, – и вот последствия. На твоем месте завтра я устроил бы новый обряд, чтобы умилостивить Инсаар. – Вот что, – достаточно он сегодня наслушался всяческих бредней! – Буду вам обоим премного благодарен, если вы оставите меня в покое. Луциан, позови мне командира когорты разведчиков, а ты, Гермия, отправляйся спать. Женщина вышла молча, волоча за собой подол прозрачной ночной одежды. Циа зло фыркнул, но ушел – хвала Матери-Природе! Илларий провел рукой по покрывалу и наткнулся на что-то твердое. Вытащил свиток в кожаной отделке – «Риер Амориет»... Перепуганный, несчастный, одинокий мальчишка... не защитил, не уберег. Как же так? Консул осторожно положил свиток на ложе, резким движением поднялся, втянул в себя отчего-то пахнувший лесом и дождем воздух и шагнул к двери. Если потребуется, он пошлет на поиски Брендона несколько тысяч человек, а Инсаар пока переживут без новых жертв. Нет сомнений – мальчика выкрали по приказу старшего брата. Оставалось только надеяться, что у Севера хватит души и сердца не причинить предателю зла. Должен же варвар понимать: глупый мальчишка не виноват в том, что родился не в то время и не в той семье, а Брендон достоин большего! Много большего, чем Север Астигат и Илларий Каст вместе взятые. Цитадель Великого Брендона, бывшая цитадель Диокта Дождь лил сплошной стеной, и сквозь зарешеченное окно можно было разглядеть только клочок свинцового неба. Тонкая змейка браслета холодит ладонь, и никак не согреться... Север поправил меховую накидку, дернувшись от боли. Ничего, рана на плече заживет быстро, у него все раны быстро заживали. Зато цитадель взята малой кровью и на пользу лонгам. Укрепления здесь, хоть и старые, но неплохие, и покои просторные, удобные, будто нарочно устроенные для того, чтобы усесться на лежанку и пялиться в окно, терзая себя бесплодными мыслями... И отчего папаша не наплодил дочерей? Север точно знал, что пара сестер у него имеется. Лучше б их было побольше – и ни единого брата! Говорят, в царстве Абила, что начинается в песках за тысячу риеров от Остериума, царь, надевая венец, убивает всех единокровных братьев. Полезный обычай. Одна только незадача: в Абиле правят бабы. Решили там местные в старину: не угодны мужчины Матери нашей земле, оттого и забирают их Инсаар – и поставили над царем совет старух... Всегда так – в каждой хорошей вещи прячется червоточина, а в каждой плохой – выгода. Не будь у него братьев, не случилось бы предательства и поражения у реки два месяца назад, но не было бы и сияющих счастьем серых глазенок Брена, и маленьких рук на шее, и тихого дыхания спящего братишки под боком. Север хорошо помнил, как лежал ночами без сна, возвращаясь в племя во время отпуска, что давал своей квестуре консул Максим, и только сонное сопение Брена спасало от отчаянья. Смешно, конечно, раскисать от того, что аристократ считает тебя грязной скотиной, и потому ты к нему и близко подойти не можешь. Но ведь не просто какой-то аристократ – Илларий Каст, и никакие доводы не помогали. А вот Брен помогал, хотя и не зная того. Просто прижимался, обнимал... крючок для ножен, вон, сам смастерил и подарил – и становилось легче. Теперь же братья преподнесли ему очередную головоломку – будто мало было саднящей боли и неотвязных мыслей о младшем. Воины, удравшие вместе с Марцелом и Камилом, вернулись накануне сюда, в только что взятую цитадель Диокта, ныне – цитадель Великого Брендона, и стояли под проливным дождем, побросав оружие к ногам. Стояли, покаянно склонив головы, и он мог отдать приказ перестрелять их со стен из арбалетов. Бой за цитадель был тяжелым, имперцы дрались, как звери – а чего еще ждать от Иллария? – и Севера знобило от раны в плечо, от нежданного холода и сырости. Вот и осень, дороги скоро раскиснут. До этого времени нужно успеть взять все Заречные укрепления. Начало положено – была цитадель имперская, а теперь принадлежит лонгам, – но осталось еще три, и уж за них стратег будет драться до смерти. А обещанной карвиром прадеда помощи так и не было. Обманул, видно, нелюдь. И к счастью, решили они с Крейдоном, не сговариваясь. О заключенной сделке не знал никто, кроме вождя и шиннарда, кои даже между собой боялись о ней заговорить – точно преступники какие. Победа ценой мучений родного брата. Нескончаемых, страшных... Север смотрел на вернувшихся предателей, и у него даже сил выругать себя не было. А что ругать попусту? Для чего было отдавать Ненасытным мелкого, когда справляешься сам, без помощи гибкокостных выродков – и крепости берешь, и беглые, вот, вернулись? Знал гад проклятый, когда приходить брата требовать! В тот вечер в Приречной башне Север был не в себе, сходил с ума от бешенства поражения, от понимания собственной дури – вот и согласился. А после пожалел, еще как пожалел! Все припомнил, что Инсаар ему говорил: и про войну куриц и уток, и про дары и жертвы. И злобу Ненасытного припомнил. Не смог его сожрать нелюдь, только и всего – оттого и бесился, оттого и болтал, не думая, что «утка» кое-что да поймет. Выходит, Инсаар брата от отца умирающего требовали – что посулили, интересно, чем запугать смогли, ведь любил папаша младшего? – и тот согласился. Но Север приказ вождя не выполнил, Брен остался в живых. Тогда нелюди вновь торг повели – и добились своего, уже от Севера. Зачем же им братишка понадобился, да настолько, что они его от консула забрали, каким-то своим нелюдским способом в Приречную башню притащили? Это ж хлопот уйма! И карвир прадеда, выродок без куска сердца, еще и оттого бесился, что союз Дара не смог разорвать, а ведь пытался! Хотел поиметь Севера, силу его выпить, да не вышло. Почему? И какой из Севера Астигата вождь, если он такие вопросы себе после задает?! Обманули в чем-то Инсаар, вот только в чем? Какая ценность может быть в Брене? Стоило увидеть брата в Приречной башне – растрепанного, с запекшейся кровью на виске, с припухшими, красными глазами, – как сердце словно кулак чей-то сжал. Сил хватило только на то, чтобы сдержаться, не заорать: «Передумал, не отдам!» Что дал бы его вопль? Да ровно ничего! А то и совсем худо стало бы – нелюди, вконец обозлившись, и перебить их всех могли. А когда Брен заговорил, вовсе погано стало, хоть ложись да помирай. Ведь знал же: нет в брате никакой гнили, не предатель он! Запутал его Илларий, обдурил, в уши напел, а Брен всегда в пустых мечтах, как в болотной тине, вяз, стишки почитывал – вот и купился. И императоры ошибаются, и стратеги, и вожди, а уж мальчишке шестнадцатилетнему ошибку сделать – как в дождь без полога промокнуть. Брен говорил ему что-то, хорошо говорил, как Астигату и положено, а Север не слушал уже. Прикидывал в уме, как вывернуться и брата не отдать, а когда понял – не вывернешься, другое решение принял. Пусть мелкий выживет только, а там видно будет! Закончится война, и Север всю провинцию перевернет, но найдет становище Инсаар. Здесь оно где-то, в лесу лонгов, так всегда старики рассказывали. Найдет и будет просить этого выродка без куска сердца заключить новый союз. Вот трезены одну штуку придумали... уж на что ублюдки, с коими и говорить-то зазорно, а мысль дельная, значит, и перенять можно. Они Инсаар в жертву иной раз преступников приносили – собирали толпой убийц, воров, связывали и отводили в условленное место. Там нелюди с ними и тешились. Предложить карвиру прадеда такое? Или пленных им отдавать? В империи пленных всегда в жертву приносили, сами имперцы насиловали, а в мирных провинциях – рабов. Но и Риер-Де нелюди куда сильнее допекали. Дознаться у жрецов, отчего так, Северу пока было недосуг, но подумать об этом стоило. Одно время знать имперская вообще о воле Инсаар позабыла, а ведь всего милее тем страсть и желание, и тогда Быстроразящие порядок навели. Императорский сын силой взял семилетнего мальчишку, уж точно семенем ни разу покрывала не оросившего, – и темные тени окружили его. А после истребили чуть не полдворца, вот и пришлось имперцам задуматься. Вернули они обряды древности, когда император и вся знать на Ка-Инсаар друг другу задницы подставляет, но пленных и рабов насиловать не перестали, только следили, чтобы детишек среди них не затесалось. После двух месяцев боев пленных имперцев в войске лонгов много... Он перебирал варианты, стараясь не смотреть на брата, а пальцы сами отстегнули с пояса кинжал, сняли старый крючок и вложили в ледяную от страха руку Брена. Пусть знает мелкий: брат его не винит, помнит – и дай срок, выручит! А когда нелюди малыша уводили, посмотрел Север туда, куда раньше никогда взгляда не бросал, хоть и нравилось ему глядеть на статных парней – на бедра и ягодицы брата. И чуть губу насквозь не прокусил. Бедра узкие, мальчишеские еще, а задница, хоть и налитая, но маленькая... не выдержит Брен насилия. Есть мужики, что зад подставляют не хуже, чем бабы – лоно, но братишка не из таких, тяжело ему придется... выживет ли? А после сидели они с шиннардом Крейдоном вдвоем, торопливо глотая танам и боясь взглянуть друг на друга. Заливали горе и стыд – а не зальешь! У шиннарда свое горе: сын его Райн – на год младше Брена мальчишка – в имперском плену оказался. Вот и маялся Крейдон, представляя, что с сыном сейчас творят. А Север тоже представлял: много и разного. Представлял – и проклинал папашу, породившего его на свет, и мечтал вырвать зубами горло стратегу Касту... а больше всего хотелось себе глотку перервать – за тупость. Как ни старался уверить себя, что союз с Инсаар – ценой одной жизни! – принесет победу всему племени, все равно тошно было, хоть вой. А уж когда шиннард вложил ему в руку тонкий серебряный браслет с поломанным звеном – Брену в прошлом году вещицу эту в храме Трех Колонн подарили, свалился, видно, с руки, пока Крейдон волок мальчишку по галерее, – так и вовсе... Взятые крепости – взятые без помощи Быстроразящих, не оплаченные муками брата – не радовали, но Север принуждал себя радоваться, считать выгоду... кидался в бой, не помня себя, и просыпался ночами от отчаянного шепота-крика. Брен умолял избавить его от мучений, и вождь клял себя за то, что выпросил брату жизнь. Выпили б уж до дна, и дело с концом! Малышу было плохо и страшно – Север знал это точно, хоть и не понимал откуда. Пусть Брен предал, пусть наглупил, но такой участи не заслуживает никто – разве что подлец Марцел. Вчера сквозь такую же сеть дождя Север рассматривал вернувшихся предателей. Из этого же окна разглядывал, а насмотревшись вволю на поникшие мокрые головы, приказал привести старшин перебежчиков. И обомлел от их рассказа, да и шиннарду стало не по себе. Тотчас же после бегства с места боя Марцел прибил Камила. Тот требовал идти к стратегу Илларию, а Марцел хотел забиться вглубь леса, спрятаться и жить там без забот. Чему ж удивляться – второй сын Брендона Астигата только и мечтал всю жизнь, чтобы не трогал его никто, чтоб еды побольше было да питья. А ведь не без ума уродился братец, мог бы отличным подспорьем стать! Зарезал Камила и объявил воинам: как вернутся, мол, основные силы лонгов за реку, а легионеры консула Холодного Сердца – в крепости, так перебежчики на север двинутся. За реку Веллга, в отдаленные становища – туда, дескать, ни Север, ни Илларий никогда не сунутся. На том и порешили. Но на первой же стоянке вокруг лагеря закружился хоровод теней. Быстроразящих было много, очень много – никто из дружинников столько разом в жизни не видел! И облик они менять не стали, морок на жертв не навели. Север заметил, как расширились зрачки старшин перебежчиков, как заметались руки, когда они рассказывали о пережитом – страх не отпускал их до сих пор. Выпитые Ненасытными умирали в страшных муках. Умирали еще до того, как чары Инсаар высасывали из них последнюю каплю жизни – нелюдская плоть разрывала почище кола. Одного выродка с его огромной головкой человек еще выдержит – а десятерых? На следующую ночь все повторилось, и на третью тоже. Никто не ведал, кого Инсаар вытащат из толпы и повалят на землю, люди от страха сходили с ума. Марцел порядок навести не смог – сам ошалел, а на третий день и вовсе сбежал, бросив воинов. Иссушив, наконец, человек пятьсот, Инсаар смилостивились. Смилостивились, как же! Выдернув из обезумевшего людского стада старшину Пейла, Быстроразящий поднял того на вытянутых руках, назвал «илгу» – в этом месте рассказа Север аж передернулся! – и велел слушать волю. Неустрашимые, мол, будут приходить, потому что имеют право на жизнь предателей, кои больше не под защитой договора, заключенного сто лет назад между вождем Инсаар и вождем лонгов – Райном Астигатом. Так-то вот! Пейл, кое-как оклемавшись, собрал уцелевших и повел их пешим маршем обратно в Трефолу. По дороге Ненасытные прикончили еще человек двести. Не найдя Севера в столице, предатели двинулись за реку и застали вождя уже во взятой у имперцев цитадели. И теперь слезно молят простить их – ведь смерть, уготованная им Неутомимыми, куда хуже любой казни, которую может придумать вождь. Тут Север зашелся смехом, заржал так, что Крейдон и предатели даже подпрыгнули. Он обрек брата на эдакий ужас – и что получил взамен? Толпу трусов, возвращенную ему по договору?! Перестать смеяться никак не получалось – ведь что остается, коль перестанешь? Головой об пол биться? Впервые на его памяти ему было так страшно и так мерзко. В этот миг он, если б только мог, разорвал все союзы и договоры – пусть прадед в Стане мертвых хоть проклянет его! – и отдал бы себя взамен брата. Полночи Север просидел на ложе в этих уже немного обжитых покоях и, не гася ритуального огня, вглядывался в ночную тьму, но Быстроразящий не отозвался на призыв. Наутро вождь велел казнить каждого десятого перебежчика – как это в имперской армии водится – и даже обрадовался, что жребий не пал на старшину Пейла. Дельный мужик, хоть и предатель. К тому же Инсаар его прозвал илгу-уткой, а это роднило. Губы сами растянулись в улыбке. Так вот и будешь улыбаться, раз зарыдать не получается. Да и не может вождь во время войны рыдать. Пусть Холодная Задница теперь с горя корчится! Видел Север однажды слезы в глазах Иллария – увидит и еще раз. Дверь приоткрылась тихонько, в проем просунулась рыжая голова – один из вернувшихся старшин, коего жребий тоже пощадил, принес вина и мяса. Ясное дело, зачем сам принес, а не простого воина прислал; товарищей его поутру казнили, а его и других счастливчиков – дважды казни избежали, от нелюдей и от вождя! – обратно в дружину взяли. Рыжий парень – имя его Север запамятовал – поставил поднос на стол, словно невзначай, уронил чистое полотно, прикрывавшее хлеб, и наклонился за куском ткани, выставив зад без штанов. Ишь ты, по имперскому обычаю вырядился, только сапоги и туника! Задница рыжего оказалось крепкой, да на дух не нужна! – Пошел вон, – зло буркнул Север. Услышал торопливые шаги и вновь уставился в окно. Дождь все хлестал, завтра по дорогам будет не пройти... Найденный браслет змейкой свернулся в ладони. Вождь хотел было приказать починить замок и носить самому, пока брату не отдаст – он верил, что непременно отдаст! – но сообразил: на его руке безделушка не застегнется, у Брена тонкие запястья... Были. Он встал, отрезал мяса и принялся есть. Чем больше у него сил, тем быстрее закончится война – а значит, тем быстрее он станет искать брата. Вот так, и нечего распускаться! Лучше об Илларии еще раз подумать. Тот сейчас, видно, мечется в войсках, пытаясь наладить оборону трех не взятых еще крепостей. Думать о стратеге иной раз было сладко... а иной раз больно так, что проще сдохнуть. Но все не больнее, чем о Брене. Север никогда не лгал себе: имперец вошел ему в кровь, вымотал всю душу. Он и не приметил, когда это началось, но при Ларе с ним делалось страшное – будто морок, наваждение. Все любил в аристократе клятом, все, и больше всего – его непохожесть на «гусаков». Внук Гая Каста, составившего богатство на крови и слезах трех провинций, спокойно мог всю жизнь болтаться в столице Риер-Де и видеть войну только на фресках. А Лар торчал в квестуре и служил, как остальные восемь квесторов вместе взятых – а то и больше. До остального ему дела не было: ни до попоек, ни до задниц рабов, и уж тем более ни до помешавшегося на нем варвара. А хуже всего то, что Север знал: Илларию он нравился. Видел, как разглядывает Каст соратника – так глядят, когда чресла под туникой ныть начинают. Нравился-то нравился, но гонор имперский сильнее похоти. Да и не нужно Северу одно только желание Иллария – душа была нужна, а ее не получить. Никогда. Он полгода набирался смелости, прежде чем заговорить, показать: ты мне дорог, нужен, я ж на тебя молиться буду, как на Инсаар не молятся, дурак! И с чего вообразил, что квестор Каст его хотя бы выслушает? Это все консул Максим виноват! Не раз и не два сидели они с Ларом, раскрыв рты, и слушали Максима, рассказывающего о фортификации, топографии, разведке, о перегруппировке войск во время боя и о многом другом, чего интересней на свете не было. В те часы Илларий Каст и Север Астигат забывали о лежавшей между ними пропасти, улыбались друг другу, когда удавалось решить задачу, поставленную консулом, а тот хвалил их и трепал по макушкам... От Максима Север выучился науке войны. Но честных войн не бывает – это он позже понял, в споре за жизнь консула. Как убеждал тогда Север отца, как настаивал: нужно-де Максима в живых оставить, за него выкуп богатый дадут. А отец твердил свое: убитый Брендоном Астигатом имперский консул – немалая выгода для племени, их все бояться станут, а вот живой – одни трудности. А если сбежит еще да вернется с новым войском? Воевать Максим умел, только умение против хитрости иной раз ничто. Да... от отца Север другой науке выучился – науке власти. И ведь знал же, зачем отец потребовал от него дать присягу империи Риер-Де, но забывал, что должен сидеть в квестуре, как змея – затаясь, все запоминая и подмечая, забывал, когда Максим говорил с ним. Никто и никогда не рассказывал так интересно, и ни прежде, ни потом Север не видел такой справедливости к варвару, коих имперцы презирали. Они с Ларом выбирались из покоев консула, одуревшие от дерзости своих мечтаний, от счастья чувствовать себя живыми, молодыми, от мысли, что все впереди, только протяни руку – и будут тебе великие битвы, о которых консул вспоминал!.. Выбирались, топтались рядом несколько минут, переглядываясь, пряча глаза, скрывая жар, и расходились. Бежали друг от друга, будто от заразной болезни. Илларий никогда не переступил бы черту, и Север решился. Чего стоило ему решение подойти к имперцу и просить его о такой малости: просто побыть вдвоем часок – рядом, в тишине леса, да он бы пальцем к Лару не притронулся! – знал только сам Север. И до сих пор помнил, как боялся отказа и как мчался потом по ненавистному лагерю легионеров, а в голове стучало: «Я никуда не хожу после службы, квестор Астигат». Сузившиеся презрением голубые глаза, вежливая улыбка на губах... задница ты холодная!.. Презираешь дикого варвара, брезгуешь и рядом постоять? Так будет тебе дикарь, не обрадуешься! В тот вечер он ненавидел «гусаков» по-прежнему. За то, что имперцы, за то, что пришли на его землю, не спросясь, и грабили, и жгли, и убивали. Сто лет назад Риер-Де сидела за рекой – строила там города, вспахивала поля, – пока император Диокт не начал захват Заречной Лонги. А до того и в Предречной лесные народы жили. Мало стало империи земли – да им всегда мало, а вот выкусите!.. Он пил гестийское, не чувствуя вкуса, и повторял про себя: недолго осталось. План отца сработает, будете вы удирать отсюда – те, кто сможет. А кости остальных лягут в нашу землю, твари поганые. Север надирался молча, стараясь не думать о Ларе, об унизительном отказе и еще более унизительной улыбке – лучше б в морду плюнул! – а восемь квесторов гомонили разом. И вдруг услышал: – Север! А о чем ты с Кастом на консульской площадке говорил? Племянник претора Гай Арминий не был ничтожеством – это Север и тогда знал, а после войны с келлитами уверился окончательно. Гай просто безумная мразь, только и всего. Месяц назад он решил, что облагодетельствует варвара, предложив ему вступить в связь, будто равному. Ну да – и варвар тут же забудет, как Гай Арминий насиловал сородичей его бывшей жены на Ка-Инсаар. Келлитку Ари Север выгнал, промучившись с ней два года. Хорошо еще, что редко виделись, не то убил бы. Ари та еще стерва, даром что красавица. Их отцы решили, что детям вождей самое место в одном шатре, и поженили. Ему было четырнадцать, ей – пятнадцать, и в первую ночь они едва не подрались. Он жену терпеть не мог, она платила ему тем же, и теперь не было лучшего способа задеть вождя, чем напомнить ему о том, что в двадцать два года пора иметь наложниц и кучу детей – не только любовников. Но после Ари его от всех баб и девок тошнило, хоть убей, а ведь и с другими пытался. Раньше с легкостью можно было отговориться: есть, мол, куча братьев, вот пусть и плодят отцу внуков. Сейчас братьев не стало. Нужно что-то решать, жениться вновь, хоть и не хочется до ужаса... Севера и в квестуре к женщинам не тянуло, но уж с Гаем Арминием лечь – да с любой уродиной и то лучше! Племянничек куда как хуже дяди получился – не просто жесток и жаден, как претор, а зверь дикий. Но и на него управа нашлась – острый кол, на котором Гай в муках и сдох. Впрочем, это было после, а в тот пьяный, полный ненависти и боли вечер Арминий пялился на него черными гляделками и ждал ответа. – Выпить с нами звал. Ты против? Иллария Гай ненавидел люто – как ненавидят злобные пустышки тех, у кого душа мерзостью не запачкана. Север вовсе не собирался рассказывать «гусакам» о своем позоре и о своей любви клятой, да только Гай и сам догадался. Неудивительно – дураком Арминий не был, а их с Ларом ужимки со стороны, наверное, ого-го как заметны были, хотя спал Север с квестором Сильвием. Тот оказался хорошим парнишкой – и чего его к «гусакам» занесло? – но в тот вечер сын вождя лонгов ненавидел всех имперцев без разбора. – Я – нет, – медленно процедил Гай, – а вот Каст, видимо, против. Так? Он же только с консулом пьет, да еще с дядей. Впрочем, неспроста... – Пьет, а как же! И не только вино! – подхватил Валерий. Вот кто точно с радостью убил бы и Иллария, и Севера. Лара – из зависти, Севера – потому что Гай Арминий открыто предложил варвару с ним переспать, а Валерий дорожил богатым и знатным любовником. Насколько же они все гнусные – просто самое худшее, что в Риер-Де есть... – И не только пьет, а еще и глотает! – заорал Лоллий и под гогот этих троих прибавил: – И не только ртом. – Потому дядя и консул его при себе и держат, – издевательски ухмыльнулся Арминий. – А ты что, не знал? Дерут они его вдвоем – и в рот, и в зад, а он только подмахивает! С командирами спать не каждый станет – гордость не даст, вот нашего Иллария и взяли в любимчики... Гордость?! Мизинца Лара эти выблядки не стоили! Сами только и умеют, что вино жрать да драть друг друга и пленных, а Илларий... да таких нет больше! Ни у имперцев, ни у лонгов. И слова исходящих злобой собутыльников – вранье! Максим к квестору Касту относился почти как к сыну, Север это точно знал, а претора интересовали только женщины. «Гусакам» просто грязью облить хочется того, кто выше всех их. Лар имеет право на свою гордость, на недоступность, а твари пусть заткнутся. Север медленно поднялся. В руке неведомо как оказалась бронзовая табуретка, перекошенные смехом лица вертелись и кружились в багровом мареве. – Ты не забыл про порку, обещанную консулом за драку, Астигат? – Валерий больше уже не смеялся, но табуретка угодила именно в его тупую башку. Порка? Северу было плевать на порку. И не такое бывало, он с двенадцати лет на войне. Гай Арминий попытался схватить его за руку, что-то еще кричал, но Север больше ничего не слышал – просто ударил племянника претора рукоятью меча и, отскочив назад, обнажил оружие... Как их растащили, он не помнил. Вроде бы Сильвий стражу позвал, да поздновато – Гай был без сознания, а Валерий и Лоллий косились на варвара, точно побитые шавки. Они вчетвером сидели в консульской темнице и ждали порки перед строем, но дождались лишь приказа готовиться к выступлению против варваров. Отец еще несколько лет назад заключил союзный договор с вождем келлитов и долго водил имперцев за нос, изображая вражду. В этой войне войска Риер-Де все глубже втягивались на территорию Заречной Лонги, пока шесть легионов Максима и части претора не оказались в ловушке. Но до тех пор, пока для Максима уже не осталось возможности отступить, следовало притворяться на совесть, и Север притворялся. Он воевал за Риер-Де, носил квесторский символ на запястье и каждый день подыхал от ненависти. От невозможности бросить все и вернутся в племя, от бессильной злобы на целый мир, а больше – на себя самого. Илларий словно бы передумал – ученик Максима пошел справедливостью в учителя! – и теперь часто заговаривал с Севером. Они оба воевали на совесть, а у двух воинов всегда найдется, о чем поговорить... вот только сын вождя лонгов не желал больше видеть имперца. Нет, желал, зачем врать? Просто каждый раз при виде Лара перехватывало горло, и все, что он мог выдавить – оскорбления. И бесился, когда видел, каким недоуменно-горьким становится взгляд Иллария, как он отворачивается, силясь показать равнодушие... А потом Север понял: надо рвать окончательно, иначе только с ума сойти – ведь если отец объявит Лонгу свободной, они с квестором Кастом из тайных врагов мгновенно превратятся во врагов открытых. Хорошо запомнилось, как рассчитывал способ оскорбления, после которого Каст его возненавидит – будто расположение когорт в одной из Максимовых задачек... Илларий был сильным, но стройным, легким, и с виду казался слабее, чем на самом деле. Его это мучило, Север заметил. Хотелось сказать аристократу, что от одной гимнастики мускулы не появятся, надо по-другому делать. Каменной твердости мышцы – такие, чтобы удар по твоему животу кисть врагу ломал – проще всего в походах нажить. Побегай по лесам с мешком и оружием за плечами, поспи на дереве или даже на голой земле, поползай на брюхе в разведке – и с таким здоровьем, как у Лара, драться будешь не хуже варвара. Но Каст продолжал себя мучить имперскими упражнениями, и ткнуть его слабостью было самое то. Север и ткнул. Дождался, пока вокруг народу будет побольше, и процедил небрежно: «Да тебе, квестор Каст, нужно соломенный меч давать вместо железного». Илларий поднял на него глаза с молчаливым вопросом: зачем ты?.. Больно было так, словно он себя на куски резал, но Север, глядя прямо в тонкое красивое лицо, добавил: «А то ручки слабые, женские – не удержат». Лар побелел. Что он мог сказать? Только на место наглого варвара поставить. Он попытался: «Квестор Астигат, изволь вернуться к обсуждению приказа консула...» Север сжал зубы и выдавил: – Приказы обсуждают с теми, кто в войне хоть что-то понимает, а с таким хиляком мне обсуждать нечего. Девка худосочная! – и сплюнул на землю. Ему б радоваться – он отплатил, унизил так, что вовеки не забудешь; и Каст не выдержал – сорвался. Резко встал, положил руку на пояс, и Астигату даже смешно стало. Сцепись они по-настоящему, жадная родня Лара задолжала б варвару приличную долю в наследстве. Он убил бы противника на счет три – и тот это знал. – Хочешь проверить? – Север тоже поднялся, выдернул из стойки учебный меч, а второй швырнул Лару. Убийство в его планы не входило – это всю игру сейчас отцу сорвать, но поваляет он Каста вволю! Так и вышло. Илларий держался хорошо, и скорость у них примерно одинаковая, но имперец послабее и опыта поменьше – быстро на песок свалился. Сын вождя лонгов встал над ним и почти заорал – так, чтобы все зрители слышали: – Может, сменишь позу и ляжешь на живот? – и увидел, как закипели бессильные слезы в клятых, любимых глазах... Ты хотел видеть дикого, грязного, тупого варвара, квестор Каст? Не хотел ничего другого замечать? Так получи же! Илларий получил свое, но и Северу тоже досталось. Как же так вышло? Готов ведь на руках был носить эту задницу холодную!.. С того дня Илларий перестал говорить с ним, даже в его сторону не смотрел – словно нет такого. А через месяц отец прислал гонца – просил Максима отпустить сына по мелкому делу. Тот и отпустил. Отец довел игру до конца, обманул и консула, и келлитов – те измотались в войне, ослабли, Брендону Астигату нужны были союзники, но не сильнее лонгов, а келлиты – второе по числу воинов племя в Вечном Лесу, – и сразу после этого людей своих против имперцев повернул. Консул и претор оказались заперты в Заречной Лонге, будто в сундуке, отступить уже не могли – впереди армия бывших союзников, позади келлиты наседают... и пошла потеха. Северу отец поручил части претора. До боя у них с отцом крутой разговор состоялся – сущий торг за жизнь Максима. Но отец стоял на своем и, что хуже всего, был совершенно прав. Оставалось только надеяться, что Максим сбежать успеет, только консул бежать не стал. Вместо этого, надеясь выбраться из ловушки одним ударом, пошел на Трефолу, там его отец и разбил. Уши отрезал, на шею надел. Что ж, война не выбирает, не щадит – либо враг тебя, либо ты его. А сопляк Брен еще посмел после этого выговаривать – будто солью на открытую рану сыпанул! Подло и низко погибшим – даже врагам! – уши резать, видите ли! Не был Максим врагом Северу – был добрым наставником, и собственные предательство и подлость жгли огнем, да поздно. Что толку каяться и жалеть, если больше нет в Заречной Лонге ни одного живого и свободного имперца? Не того ли хотели? Он ударил мелкого по лицу – сильно, тот аж на пол грохнулся. А пока орал на Брена, понял: сам ошибся, надо было спокойно все братишке объяснить, рук не распуская... а что объяснишь? Расскажешь разве о том, что победа всегда дается дорого, что жертвы не только Инсаар приносят, но и делу, которое для себя главным считаешь? Не умел Север такие слова говорить. Просто приказал сжечь тело Максима, как полагается по всем воинским обычаям, и стоял у костра, провожая в Стан мертвых героя и великого человека... а перед мелким извинялся, как мог. Тогда ему впервые и подумалось: может, он и с Ларом вот так наглупил? Не сумел по дури показать, чего от него хотел? Не подстилкой звал стать – а имперец так понял? Но после разгрома Риер-Де под Трефолой это стало неважно. А теперь, в сумрачных покоях цитадели, Север вновь вернулся в те дни и уяснил окончательно: он ошибся с Ларом так же, как ошибался с Алером, считая того «козочкой». И позволь ему судьба, никогда б не повторил ошибок... да что ж теперь по утекшей воде горевать! Стылая тоска и дождь за окном – вот и все, что осталось. Да еще война. Два с лишком года назад, когда лонги узнали, кого император Кладий поставил на место Максима, и отец, и Беоф, и старшины первым делом принялись гоготать. Но Север возразил на совете: Илларий Каст – ученик великого стратега. И пусть ему всего двадцать три года, и пусть аристократ – а воевать умеет и мстить будет люто. Хорошо, что отец ему поверил и меры принял, не то, пожалуй, загнал бы Илларий лонгов обратно в глубину провинции. После боев у реки воины прозвали Лара Холодным Сердцем – дрался он отчаянно, но умно, никого не щадил, ни своих, ни чужих. И остановил все же войско отца, закрепился в этих цитаделях, что теперь Север у него отбирать начал. Так они, видно, и будут бодаться годами – то один верх возьмет, то другой. Ведь Севера Астигата тоже Максим воевать учил. Год назад Север поехал в разведку с разъездом простых воинов – намеренно, чтобы на Холодную Задницу поглядеть. Илларий проводил смотр прибрежных крепостей, особо не таился, и видел его Север как на ладони. Больше не было юной легкости – высокий, сильный, в полном доспехе имперском – Лар, беда моя... так и не вырвешь из души гада проклятого. Сын вождя лонгов разглядел все: и широкие плечи – теперь, пожалуй, так просто с ним не справиться, – и жесткую ухмылку, и уверенные, властные жесты. Жизнь всех под себя ломает, на совесть учит... запоминать бы ее уроки, да только, как запомнишь, жить уже и не хочется – больно тяжело даются. Но Максим всегда говорил: воин живет для победы. Так Север Астигат и станет думать. И глупо считать, глупо и подло, что зря он у карвира прадеда выпросил жизнь Брену! Иной раз те, кого Инсаар отведали, все же приходили в себя. Да, умирали чаще, и с ума навсегда сходили, и калеками оставались, но бывали же и счастливцы! Старшина Пейл ему таких пару показал – плохо им пока, но выжили и рассудок сохранили. Да только... их-то один раз отведали, а Брену что грозит?! Полно! Есть дары, что не вернешь, даже если захочешь. Мать Брена, имперская пленница Сабина, подарила сыну соперницы вторую жизнь, своим молоком выкормила, хотя многие женщины придушили бы младенца, не задумавшись. Дарила ему свою любовь, грела своим теплом – и она, и братишка. Это тепло и удержало, не позволило ему превратиться в обезумевшую скотину, вроде Гая Арминия, потому что он всегда знал: они есть, они его ждут. И теперь удержит. Не станет Север забирать свою любовь, и пусть знает мелкий: мать и брат ждут его – и дождутся! Вождь вытер руки о полотно, оттолкнул поднос с едой, взял со стола браслет брата и спрятал обратно в суму. Он был уверен: случись с ним такое, как с Бреном, все б пережил и дождался помощи или сбежал бы, если от Инсаар можно удрать. Так какое у него право отказать в этом же мелкому? Карвир прадеда и прочие нелюди чтили союз Дара. Пригнали вон столько народу, глядишь, прощеные предатели рваться в бой будут, замаливая свою вину. А если удастся взять оставшиеся крепости, то вот она – прямая дорога на Гестию. Здесь он перед Ларом в выигрыше, у лонгов всегда преимущество в скорости было – не тащат варвары за собой обоз и катапульты; а теперь преимущество и в числе – ополчение выручило. Илларию ополченцев собрать куда как сложнее, попробуй лавочников и крестьян раскачай, да с магистратами договорись, да императора убеди... время-то идет! Север лег на ложе, закинул здоровую руку за голову, глубоко вдохнул. Воздух в покоях едва уловимо пах лесом, а из окна тянуло дождем. Хорошо! С рассветом он вызовет старшин и поставит перед ними задачу: рассчитать, как они смогут взять Гестию, Мать городов Риер-Де, и в самый короткий срок. жүктеу/скачать 1.76 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|