Даров не возвращают
жүктеу/скачать 1.76 Mb.
|
Близ реки ЛонгаСтылая комната качалась перед глазами, предметы расплывались, как ни силился Брен удержать внимание. Если б не болела так голова, если б не впивались в сердце острые жала, не резали душу в клочья безжалостные ножи, он бы понял, что делать. Юноша приложил ладони к лицу, чтобы хоть немного унять боль, но она будто потекла из-под пальцев – вязкая, мутная... А ведь Илларий не ударил его, только оттолкнул. Хотелось скорчиться, забиться глубже между двумя лавками, вжаться в пол, в стены – и не быть. Не жить, не существовать, даже не родиться никогда! Мрази, подобной Брену Астигату, нет места среди живущих. Если тень отца придет за ним из Стана мертвых, он будет умолять убить его – прямо сейчас... – Север, – безнадежно прошептал Брен в тишину покоев. – Север, забери меня отсюда. Маленьким он как-то испугался грозы и плакал так же, боясь кого-нибудь позвать. Камил, узнав, что младший боится грома, задразнил бы нещадно. А Север, услышав всхлипы, выволок Брена из-под мехового одеяла и долго сидел рядом, рассказывал смешное, пока глаза сами не закрылись. И после этого в грозу позволял забираться в свою постель, прижиматься к горячему телу, обнимать и спать так. Ни один человек не обвинил их в нарушении закона – все племя знало, что Север души не чает в младшем брате и ничего плохого с ним никогда не сделает. А уж Брен обожал старшего не меньше. – Север, прости меня, – слезы, бессильные слезы текли по лицу, – простите меня... Север! Откуда здесь взяться брату?! Если он жив, то давно за рекой. Лонга широка и глубока – скольких она сегодня приняла в свои пучины? Дикое ржание лошадей, яростные крики, ругательства, вопли и стоны умирающих, звон металла – вот и все, что Брен запомнил. Он участвовал в бою, даже вроде как командовал легионерами – и не помнит почти ничего. Как такое может быть? Единственное, отчетливо врезавшееся в память – каменный идол вместо живого близкого человека. Консул Илларий – в полном имперском доспехе, темно-голубые глаза будто не видят Брена: – Мы побеждаем, мой вождь. Варвары бегут. Брен просил консула остановить бой, прекратить, выполнить свое обещание и дать возжелавшим свободы уйти, но его никто не слушал. Молчал Илларий, молчали его квесторы, а впереди, между когортами легионеров и бурными водами реки погибали те, кто был с Бреном одной крови. После все побережье казалось ему усеянным трупами. Марцел и Камил предали Севера в разгар боя – это Брен узнал из донесения, выкрикнутого гонцом. Гонец тяжело дышал, утирая окровавленной рукавицей пот со лба, хрипел его конь, а Илларий Холодное Сердце улыбался. Тогда Брен понял, за что консулу Лонги дали такое прозвище. А можно было б сказать и «Илларий Без Сердца» – не ошиблись бы! У этого человека вовсе не было сердца. И не только у него – у всех его воинов, раз они творят с людьми такое. Такое… Средние братья Астигаты увели с собой треть воинов. «Твой пример заразителен», – промолвил Илларий, едва двигая губами. «Мой пример? – хотелось заорать Брену. – Пример чего – предательства?!» Почему он не мог понять этого раньше? Ошалел от роскоши, от ласковых слов, от внимания?! Поверил россказням! Консул утверждал: настоящего боя не будет, лонги в большинстве своем перейдут на сторону нового вождя, а тех, кто решит уйти в конце, преследовать не станут. Но никто не перешел, даже трусливые средние братья предпочли удрать подальше от имперских милостей. Как можно было поверить в слова Каста, что Север многим поперек горла встал своей резкостью? Лонги дрались насмерть и сдаваться не собирались, а на все просьбы Брена – прекратить сражение, остановить бойню – консул отвечал отказом. Илларий говорил, что хочет лонгам процветания и мира... как можно было поверить в это?! Север оказался совершенно прав. Для имперцев варвары не люди, и потому с варварами можно делать все что угодно: душить податями, отбирать последнее у вдов и сирот, отправлять в каменоломни и на рудники... и забивать в колодки. Колодки! Юноша вцепился зубами в собственную руку. Будь у него оружие, он без колебаний перерезал бы себе глотку. Именно такая смерть подобает предателю, загубившему стольких… сколько воинов никогда не встанет с земли? Сколько погибает сейчас в муках? А не родись на свет младший сын вождя Брен Астигат, они вернулись бы к своим женам и детям. Когда Север дал приказ отступать, многие уже не успели уйти, укрыться за спасительными водами реки – и попали в плен. Брен видел, как добивали тяжело раненых, как заламывали руки остальным, как гнали куда-то. После он понял куда. – Я рассчитывал на большее, – говорил Илларий по дороге в приграничное укрепление, коим пользовались так часто, что воины тут чувствовали себя как дома. – Твои средние братья могли поступить умнее, тогда я наградил бы их. Что им было не ударить Северу в тыл? Бежать с поля боя в никуда – полная бессмыслица. Скажи-ка мне, Брендон, Марцел и Камил ненавидят Севера? Да, ненавидят, мог бы сказать Брен, но промолчал. Братья ненавидели всех – из зависти, как часто повторял шиннард Беоф. Просто Марцел всегда молчал и со всем соглашался, а Камил, похоже, слабоумный. Говорили, отец, должно, зачал его пьяным, вот он такой и получился. Средние братья удрали вдоль реки, оголив левый фланг. Это едва не погубило Севера, хорошо еще, что брат приказал отступить. Но сколько погибло! А потом все стало еще страшнее – потому что он видел, что сделали с пленными. Смилуйтесь, Инсаар, пленные!.. К кому ты взываешь, дурак, чем ты лучше братьев?! Пока ты сидишь на холодном полу, легионеры творят мерзости на потребу Инсаар. После боя мимо Брена проволокли труп Беофа – лицо шиннарда осталось нетронутым, и сын вождя узнал его. Погибших оказалось много, очень много, но консул был зол и разочарован и все твердил, что, не встань заслоном отряд из нескольких тысяч лонгов, Север Астигат не ушел бы за реку. А Брен молчал и думал: брат успел! Поклониться бы тому старшине, который ценой своей жизни и жизни своих воинов дал уйти остальным. Но благодарить было некого – оставшиеся погибли, а пленных Брен видел только час назад. И лучше бы ему никогда такого не видеть. Юноша со стоном поднялся на ноги. Тело ныло, словно его избили, а ведь он всего лишь долго сидел на полу. Подошел к окну, забранному частой решеткой – в крепости все окна были зарешеченными. Нашлось бы тут хоть одно застекленное окно, как в доме Иллария в Гестии... можно было бы убить себя осколком. Брен точно знал, какую именно жилу нужно перерезать – сразу под ухом, тогда он умрет от потери крови, и все будет кончено. Но стекла нет, нет вообще ничего острого, Илларий даже застежки велел содрать с его одежды, побоявшись, что горе-вождь покончит с собой. Можно попробовать разбить себе голову о стену – Брен слыхал, что так иногда делали. Но прежде нужно подумать, как следует подумать, чем он сможет облегчить участь тех, кто выживет после Ка-Инсаар. Глупец! После такого не выживет никто! Думать нужно было раньше, когда смотрел в лживые глаза консула, слушал его речи – и верил. Подумать только, верил, будто имперец-аристократ желает лонгам добра! Когда они добрались до крепости, Илларий велел ему отдохнуть. Но уснуть Брен не мог – лежал в каком-то странном оцепенении, а в голове вертелась одна-единственная мысль: сегодня из-за него чуть не погиб любимый брат, из-за него едва не погибло все племя. Ведь если воины и охотники будут убиты или попадут в плен, женщины, дети и старики умрут с голоду в своих шатрах. Жизнь в лесах сурова, а в города лонги переберутся не скоро – да и будут ли у них вообще города, если Риер-Де победит? А сегодня империя едва не одержала полную победу. Если б не воин, что задержал врагов у реки, сейчас Север тоже был бы мертв... Отчего-то казалось очень важным знать имя храбреца, спасшего от гибели и брата, и других. Скоро они встретятся в Стане мертвых, и Брен сможет поцеловать герою ноги. Эта мысль успокаивала, потому что других больше не было. Что делать дальше, он не знал, голова просто отказывалась думать. Брен лежал, сжавшись в комочек, и вдруг услышал далекие крики – проклятья и вопли боли, – а потом жуткие звуки перекрыл рев труб. Юноша торопливо вскочил, натянул сапоги, схватил плащ и выбежал из комнаты. Носился по галереям, метался по лагерю – и наконец нашел. Когда он выбежал на консульскую площадку, не отыскать источник сводивших его с ума воплей было уже невозможно: – Ка-Инсаар! – надрывались легионеры. Их было много – кто одетый еще, кто полуголый, а кто и вовсе нагой. Почти все они были пьяны и не походили на людей. – Ка-Инсаар! – визжали трубы. Медный рев, крики ошалевших от похоти и всевластия мужиков, ослепительно яркий свет и распятые в колодках тела. Брен простоял там долго, пока кто-то не схватил его за плечо. Просто не мог сдвинуться с места. Пленных насиловали, а после совокупления убивали. Или мечи вонзались уже в мертвых? Кто может выжить после такого?! Все, что говорили Брену про Риер-Де в родном племени, оказалось правдой. Имперцы – гнусные твари, хуже зверей, ибо ни одни зверь не учинит такого над себе подобным! Ну да, варвары для них – не подобные им, это Брену тоже говорили, а он просто дурак. И все из-за него. По его вине сейчас убивают лонгов, келлитов, лигидийцев и других. Они погибают в жесточайших муках – более трех сотен человек забили в колодки! А когда в одном из растерзанных тел Брен признал дружинника, охранявшего его по пути из Остериума к Башне Наблюдений, то просто рухнул наземь и завыл бессильно. Консул Илларий клялся, что пленникам сохранят жизнь. Чего стоят его клятвы?! А что было бы с братом, не успей тот уйти? Тоже оказался бы в колодках? И Брен даже убить бы его не смог, чтобы избавить от позора и мук. С земли его поднял Луциан Валер – как всегда любезный, изящно одетый, с легкой улыбкой на устах. – А, вот ты где! А мы тебя ищем, пора садиться за стол. За стол?! Имперец рехнулся?! Кто может есть после того, как увидел, что здесь творится? Брен закусил губу. С Луцианом говорить бесполезно, он же не командует легионерами. Нужно дождаться встречи с консулом. Илларий Каст – не жестокая тварь; тот, кто настолько ценит поэзию, ценит и понимает любовь, тот, с кем они читали, перебивая друг друга, гимн Любви – «Риер Амориет», – не может приказать поступать так с пленными! Конечно, консул просто ничего не знает! Командиры легионов устроили Ка-Инсаар по собственному почину. Да как они вообще могут называть подобное жертвой Быстроразящим?! Неудивительно, что на земли Риер-Де Инсаар нападают куда чаще, чем на все остальные. Брен пошел с Луцианом, стараясь не касаться советника консула. Было тошно до невозможности, руки дрожали, в голове мутилось, перед глазами стоял кровавый туман. Никогда не забыть ему эти крики, никогда не стереть в памяти полные боли глаза пленников... и во всем виноват именно он, тупой щенок, поддавшийся на уговоры. Консул и Гермия уже сидели за накрытым столом, Илларий потягивал вино. Брен крикнул прямо с порога: – Роммелет Илларий! Останови этот ужас! Хорошо, что тот не стал делать вид, будто не понимает о чем идет речь, иначе сейчас Брен бы его не только ненавидел, но и презирал. – Видишь ли, Брендон... – консул отодвинул кубок, встал, подошел ближе. Лицо его было... измученным? Между темными бровями залегла горькая складка, а глаза потемнели, став совершенно синими. Руки консул держал за спиной. – Воинам нужно победить свой страх. Они боятся твоих сородичей. Все так поступают и всегда. Разве у вас с пленными обращаются иначе? – Да! – Брену хотелось заорать, но он лишь хрипел. Как доказать консулу, что лонги не поступают так с врагами? Да, бесспорно, случаи изнасилования пленных бывали, но воинами они не одобрялись. Отец и старшины считали, что лучше использовать пленных на работах по обработке камня, заставить их валить лес и добывать руду, чем бессмысленно издеваться. Чтобы забить в колодки три сотни мужчин, кои могли бы работать на благо Риер-Де, нужно быть совершенным скотом! Неужели легионеры не понимают, что насилием они просто гневят Инсаар? Неутомимые хотят добровольной жертвы – это знают даже малые дети! – Послушай, Брендон... – Илларий подошел еще ближе, положил ему руку на плечо. – Так делали всегда. Ка-Инсаар поддерживают императоры и жрецы, и как я могу изменить порядок? Так поступают буквально все. – Так поступают варвары, – отчеканил Брен, глядя в красивое лицо, по которому вдруг прошла судорога. – Останови это, консул. Немедленно. – Брендон! Твои сородичи натворили немало мерзостей. Кто из этих... помог твоему отцу убить консула Максима? Кто сажал на кол таких же пленников? Кто повесил жрецов храма Трех Колонн? Кто выкалывал глаза и отрезал уши? Ты думаешь, если бы в плен попал я или Луциан, с нами обошлись бы милосерднее? – Илларий сжал на его плече пальцы, но Брен вывернулся. – Мерзость творится здесь и сейчас! Прикажи им прекратить, или я... – голос слушался плохо, но Брен держался. От его твердости зависит жизнь тех, кого еще не замучили насмерть. – Что ты сделаешь? Пойми, нельзя остановить обряд принесения жертвы. Инсаар будут в гневе. И потом, легионеры не послушаются. Они боятся Инсаар, они боятся переходить реку, а им придется... Ведь твой брат смог уйти, проклятье! Но ты снова обратишься к своим соплеменникам и скажешь им... Консул еще не понял. Не понял, что Брендон Астигат, сын Брендона Астигата, ему больше не союзник. Пусть он гнусный предатель, пусть сейчас пленники умирают, проклиная его – чтобы и в Стане мертвых его терзали их тени, – но Брен знал, что должен делать. Зря Илларий сказал о своем намерении перейти Лонгу, чтобы преследовать Севера. Сама мысль о том, что будут еще бои, будут убитые и взятые в плен, словно превратила Брена в дикого зверя. Да, он согласился объявить себя вождем, он окончательно все решил, узнав о разграблении и сожжении Остериума и храма Трех Колонн, думая, что лонгов нужно спасать немедленно, пока Север не натворил еще больших зверств. Глупец! Зверства творят все, но Север никогда б не стал насиловать пленного в колодках, а он – брат Брена. Север никогда не лгал ему, а Илларий солгал во всем. – Ты говорил, консул, что хочешь моему племени мира и процветания? Ты говорил: лонги начнут сдаваться. Ты убеждал меня, а сам... Бессильная ярость рванулась на волю, и, прежде чем понял, что делает, Брен ударил Иллария Каста в лицо. Ударил так сильно, что рука болела до сих пор. Консул перехватил его запястье, тогда юноша другой рукой вцепился ему в горло, сжал пальцы и давил, давил... пока Илларий не свалил его на пол, прижав к ковру. – Успокойся, волчонок! Брен вырвался, вскочил на ноги, вновь бросился на Иллария, но тот отшвырнул его прочь и крикнул: – Стража! Консул Каст приказал запереть его в спальне. Легионеры не сделали ему ничего плохого, просто втолкнули сюда и заперли. Потом Брен услышал звон оружия за дверью – у его комнаты поставили караул. Метался от стены до стены, натыкаясь на мебель, потом одолела такая слабость, что он без сил свалился в угол и замер на ледяном полу. А теперь настала пора сделать то, что решил. Раз нет ни стекла, ни ножа, ни даже той булавки Гермии, придется убить себя по-другому. Юноша посмотрел на ложе. Можно разорвать покрывало, но на стенах и в потолке ни одного крюка. Оставалось расколотить тупую башку о мраморный столик. Брен встал на колени и приложился виском о белую в тонких прожилках поверхность. Было больно, и, кажется, волосы стали влажными, но удар его не убил. Кого просить о помощи в самоубийстве? – Инсаар, Быстроразящие, Неутомимые, Ненасытные... Ну почему Инсаар выпили столько народу и не могут прийти немедля и забрать жизнь никчемного мальчишки?! Брен схватился обеими руками за столешницу и еще раз ударил виском о холодный мрамор. Перед глазами все померкло, а очнулся он в знакомых, ласковых, любимых руках. – Ты, – выдохнул Брен. Ему хотелось протереть глаза, убедиться – златоглазый здесь, с ним! Держит его в объятиях, губы касаются лица... и яркие искры пронзают тьму. – Я заберу тебя. Сейчас. Юноша чувствовал, как текут по щекам слезы. Проклятая слабость! Он попрощается с любимым. А может, у того найдется кинжал или хоть что-нибудь острое? Предатель не заслуживает ни любви, ни счастья, но Инсаар все же смилостивились над ним, дав перед смертью возможность увидеть, подержать за руку... – Убей меня, пожалуйста, – взмолился Брен. И вдруг другая мысль – первая правильная мысль за прошедшие пять месяцев! – заставила его собрать последние силы и приподняться. Любимый – не человек. Как можно не замечать колдовское сияние золотых глаз, каких у людей не бывает? Но даже этого не нужно, ведь златоглазый пришел в запертую спальню, охраняемую двумя декадами легионеров, вон и под окнами пост стоит – Брен проверил. Если любимому под силу проходить сквозь стены или отводить людям глаза, значит, ему подвластно многое! – Останови мучительство, останови Ка-Инсаар. Заставь консула! – он требовательно потянул златоглазого за темную шелковую прядь. – Ты же можешь! Умоляю... – Мы приняли бы жертву, но илгу сам остановил обряд. Брен не понял, кто такой илгу и как он мог приказать легионерам Иллария прекратить насиловать пленников, но это уже было неважно. Измученный разум зацепился только за слово «мы». О ком говорит любимый? Кто может принять жертву, предназначенную Инсаар? – Наши силы тают, мы берем то, что находим, пусть это нам и не по нраву. Люди дают так мало, – губы златоглазого шевелились, но его низкий голос Брен снова слышал всем телом. – А вот ты даешь мне так много... Энейле, мой энейле, ты ярче молнии, сильнее времени, чище родниковой воды, и ты мне нужен. Я заберу тебя. Ты пойдешь со мной? – златоглазый крепче сжал руки на его теле, пальцы ласкали волосы юноши. Перед глазами Брена все кружилось, он почти ничего не видел. Но начал понимать и закричал бы, да голоса не было. – Я не мог раньше, энейле. Не мог забрать тебя, не мог взять, как должно, но теперь жертвенный договор соблюден. Благодари прадеда и свою кровь, кровь Астигатов, энейле. Ты уйдешь со мной, но прежде увидишь. Брен увидел, как потекло лицо любимого – с него будто смывали красоту, как дождь смывает пыль. Растаяли темно-золотые глаза, превратившись в черные пустые дыры без белков. Кожа потеряла матовый блеск и сделалась зеленовато-серой, жесткой, будто пергамент, натянувшись на скулах. Держащие его руки удлинились и стали такими гибкими, будто в них не было костей, острый коготь царапнул плечо. – Погляди на меня, энейле, и скажи: пойдешь ли ты со мной? – нелюдь смотрел прямо на него. Тьма рассеялась, не было больше колдовского сияния, и только низкий голос по-прежнему звучал в голове. Брен придушенно вскрикнул и потерял сознание. жүктеу/скачать 1.76 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|