Глава 1. Базовые составляющие теории межкультурной коммуникации

1.1.1. Объективно-цивилизаторные причины

• 
  необходимость экономической кооперации (образование международных экономических зон, мультинациональных концернов, совместных предприятий и т.д.);
  
• 
  нарастание проблем, для решения которых требуется интернациональное сотрудничество (ядерная угроза, парниковый эффект, загрязнение окружающей среды, СПИД и т.д.);
  
• 
  интеграцию политическую (образование военно-политических и просто политических блоков, международных организаций, партийных блоков и т.д.);
  
• 
  интеграцию культурную и спортивную (международные соревнования, фестивали, гастроли, турне и т.д.);
  
• 
  возникновение мировых транспортных сетей (воздухоплавание, автомобильное и железнодорожное сообщение и т.д.);
  
• 
  развитие мировых информационных сетей (коротковолновое радиовещание, Интернет, спутниковое телевидение и т.д.);
  
• 
  возросшую демографическую мобильность населения (переезды в связи с поисками работы, экономическая и политическая эмиграция, массовый туризм и т.д.).
  

Говоря о других факторах, можно вспомнить также о том, что вполне развитая международная банковская, промышленная и торговая кооперация существовала уже в Средние века, а политические коалиции возникали и на самих ранних этапах развития человечества; более или менее современная транспортная и “медиальная” система (железнодорожное и мореходное сообщение, телеграф, радио) начала складываться примерно сто лет назад и т.д. Тем не менее, как уже говорилось выше, вплоть до начала семидесятых годов проблема межкультурной коммуникации даже не осознавалась как таковая. Отсюда можно сделать вывод, что определяющими для возникновения и бурного развития теории МКК в последние десятилетия явились иные, нежели объективно-цивилизаторные, причины и прежде всего субъективно-цивилизаторные и объективно-научные факторы (в нашей терминологии).

Термин “субъективно- цивилизаторные” подразумевает, что описываемые им факторы стали результатом не внешних по отношению к обществу воздействий, а возникли в итоге влияния внутренних, имманентных ему закономерностей. К причинам такого характера можно отнести, в частности, процессы гуманизации социальной жизни и либерализации общественного мнения, которые начинают особенно бурно развиваться с конца 50-х годов во всем мире. Среди отдельных вех на этом пути выделяются “оттепель” в Советском Союзе, движение за гражданские права и борьба против расовой дискриминации в США, студенческое движение 1968 года в Западной Европе, “Пражская весна”, крушение многих диктаторских режимов в Африке и Латинской Америке и, наконец, распад “реально-социалистического” строя в СССР и других восточноевропейских странах. В этой связи возникает необходимость подробнее остановиться на понятии “цивилизация”.

1.1.2. Субъективно-цивилизаторные причины

• 
  природа  цивилизация
  

• 
  культура  цивилизация (1)
  

• 
  культура  цивилизация (2)
  

У О. Шпенглера цивилизация выступает, кроме того, как последняя, завершающая стадия в развитии культуры. Среди различающих, по О. Шпенглеру, эти стадии признаков можно выделить оппозиции космополитизм  отечество и государство  общество (ШПЕНГЛЕР 1993: 7), которые, на наш взгляд, поддаются истолкованию и как проявления более универсальных процессов рационализации (в данном случае такой ее разновидности, как деэмоционализация), а также формализации (см. ниже).

Еще одну важную особенность цивилизации по сравнению с культурой – все более углубляющееся структурное усложнение – наряду с возрастающей дифференциацией элементов – приводит А.Г. Тойнби (ТОЙНБИ 1991: 120, 338).

Сходное мнение высказывает и Н. Элиас, которому принадлежит, вероятно, наиболее фундаментальная теория цивилизации последних десятилетий. При этом он подчеркивает еще один важный аспект усложнения – аспект нарастания взаимозависимостей между элементами, ср.:

“Процесс ‘цивилизации’ (...) есть, с точки зрения человеческих отношений, процесс прогрессирующего переплетения, возрастающей дифференциации общественных функций и, в соответствии с этим, образования все более широкой сети взаимозависимостей, все более крупных интеграционных единиц, от состояния и движения которых зависит индивидуум, безразлично, знает ли он об этом или нет” (ELIAS 1976b: 119).

Упомянутые ранее “объективно-цивилизаторные” причины коррелируют главным образом с этими признаками цивилизации.

К другим важным чертам цивилизации Элиас относит способность к долгосрочному планированию (Langsicht), а также т.н. пацификацию, то есть сдерживание сиюминутных аффектов и прежде всего тех из них, которые провоцируют насилие (ср. (ELIAS 1976b: 387, 406)).

Оба эти признака в целом можно рассматривать как следствие рационализации, которую и многие другие авторы считают одной из ключевых сторон “цивилизионирования” – ср., например, гипотезу Л. Февра, согласно которой цивилизационный прогресс достигается тем, что дозирование разума и чувства обращается в свою противоположность (цит. по: (BURGUIERE 1987: 45)).

Рациональное может быть противопоставлено иррациональному, которое способно выступать в различных формах, поддающихся объединению в 3 основные подгруппы:

1. 
   алогичное (ложное, неэффективное, догматическое и т.д.);
   
2. 
   ирреально-иллюзорное (утопическое, мистическое, мифическое и т.д.); а также
   
3. 
   собственно эмоциональное, наиболее интенсивной стадией которого, очевидно, должно считаться пассионарное – понятие, ставшее центральным в этногенетической концепции Л.Н. Гумилева (см. (ГУМИЛЕВ 1989: 253-258)).
   

“Люди не только пытаются держать в узде свою склонность к агрессии, но и стремятся справиться с другими соблазнами. Сегодня все больше подавляется всякая склонность к высокомерию и надменности – будь это насмешки над калеками, уродливыми или бедными людьми; неприкрытое пренебрежение по отношению к нижестоящим, представителям меньшинств или самодовольное выставление напоказ бóльшего знания, богатства, лучшего происхождения либо более высокого ранга, а также болезненное стремление превзойти другого. Честолюбие, зависть к сопернику и тщеславие все чаще считаются пороками. (...) Люди стараются делать вид, будто не хотели своего успеха, а он как бы сам свалился им в руки. (...) Увеличивается и число самоограничений¹, которые становятся все строже и характеризуются такими ключевыми словами, как добросовестность, надежность, сдержанность и такт (Diskretion), чистота, гигиена, стройность, точность, аккуратность, осторожность и предупредительность в дорожном движении... ” (SWAAN 1991: 182-183).

Пацификация основывается во многом на механизме, который можно назвать сублимативной спиралью – в виду имеется процесс поэтапного “утончения” (или “грациализации” (ср. (ГУМИЛЕВ 1989: 229)) некоторого обычая, привычки и т.д. Хорошей иллюстрацией этого процесса может послужить ритуал религиозных жертв в диахронической перспективе: жрец  раб  животное  хлеб (облатка) и вино (пример Ю.М. Лотмана², приведенный им, правда, по другому поводу).

Какую же связь можно установить между цивилизационным прогрессом и всплеском интереса к проблематике МКК? Во-первых, как уже упоминалось выше, просматриваются определенные параллели между такими признаками цивилизации, как структурное усложнение, нарастание взаимозависимостей и причинами, названными выше объективно-цивилизаторными. Во-вторых, после второй мировой войны сакральные некогда понятия нация, отечество, Родина и т.п. теряют, по крайней мере, в большинстве развитых стран свою магическую силу. На передний план выдвигаются соображения производительности, эффективности, снижения затрат. Ни одна из “великих идей” (социального, национального или религиозного характера) уже не в состоянии “пассионаризировать” большинство населения (признак “рационализация”). В третьих, примерно с начала 60-х годов начинает ощущаться воздействие фактора, обозначенного ранее как “бережность”: постепенно формируется толерантность по отношению к представителям разнообразных меньшинств – не важно, выделяются ли они по расовым, национальным, идеологическим, возрастным или иным критериям – и уменьшается готовность прибегать к насилию с целью приведения их к “норме” (при условии, если они сами отказываются от применения насилия). Члены этих меньшинств, в свою очередь, вырабатывают собственное самосознание и все более решительно борются за свои права. Общество постепенно созревает для мысли о том, что “чужой” не обязательно представляет собой нечто раздражающее, опасное, требующее ассимиляции или устранения, но и содержит в себе некий синергетический потенциал и шанс для обогащения. Этот процесс развивается относительно автономно, не связан напрямую с “объективно-цивилизаторными” причинами, а отражает внутреннее “созревание” общества, поэтому его правомерно назвать “субъективно-цивилизаторным”. Примерно в это же время основываются и быстро развиваются также движения в защиту мира и окружающей среды (“зеленые”).

На этом фоне возникает эмансипаторно-либеральная линия интеркультуралистики, представленная прежде всего в социологии, педагогике и теологии.

1.1.3. Объективно- и субъективно-научные причины

Примерно через десятилетие (вскоре после второй мировой войны) складывается информационно-технический подход к коммуникации. Именно в его рамках термины “коммуникация” и “теория коммуникации” впервые начинают применяться по отношению к средствам массовой информации. Разработчиками этого направления выступили математики и специалисты в области техники связи, и их интересовало не воздействие средств массовой информации, как социологов, а оптимальное информационно-техническое использование коммуникационных каналов, по которым сообщения доставлялись адресату. Важнейшей публикацией в этой области явилась книга К. Шеннона и У. Вивера “The Mathematical Theory of Communication” (SHANNON, WEAVER 1963)¹, в которой как раз и была предложена (К. Шенноном) математическая теория, позволяющая рассчитать максимальную пропускную способность канала связи.

Примечательно, что первое упоминание термина “межкультурная коммуникация” также относится к 50-м годам прошлого столетия (TRAGER, HALL 1954).

По мнению Г. Буддемайера, эти два подхода сохранились до сих пор:

“Если исследование ориентировано социологически, то в центре внимания находится вопрос, какую роль играет коммуникация, в особенности массовая коммуникация, для общества. В качестве методов изучения используются такие эмпирические процедуры, как сбор статических данных, социологический опрос, психологические тесты, при помощи которых верифицируются или фальсифицируются модели описания. Если же ориентиром служит техника связи, то усилия исследователя также направлены на разработку моделей, с той лишь разницей, что он опирается при этом на математические методы и данные физиологии мозговой деятельности и компьютерной техники. Полученные и опубликованные результаты исследований с трудом поддаются обозрению. В отношении большинства этих результатов, тем не менее, оправданным будет вывод, что они не обеспечивают должного понимания коммуникации и не дают ответа на вопрос, каким разумным образом их можно было бы использовать” (BUDDEMEIER 1973: 11-12).

Бóльшее влияние на теорию МКК (в особенности на ее американский вариант)¹ оказал, без сомнения, социологический подход к коммуникации.

Что же касается информационно-технического подхода к коммуникации, то он оставил свой след прежде всего как образец моделирования коммуникативных процессов, о чем речь пойдет ниже. В общем, однако, оценка Г. Буддемайером состояния дел в науке о коммуникации, высказанная в 1973 году, не потеряла своей актуальности и доныне.

За истекшую с тех пор четверть века возник, правда, еще один подход к коммуникации, а именно, подход лингвистический. Дело в том, что в 70-е годы в языкознании произошел постепенный переход от господствовавшего в то время структурализма, важнейший предмет которого составлял “язык как система”, к функциональному, прагматическому и коммуникативному описанию языка, т.е. к изучению “языка как средства коммуникации”. Этот переход, обозначаемый обычно как “коммуникативный поворот”, помог достичь значительного прогресса в исследовании реальных механизмов функционирования языка, но и его потенциал оказался, в конечном счете, ограниченным. На каком-то этапе стало очевидным, что приведенный девиз коммуникативной лингвистики должен быть трансформирован – по крайней мере, как дополнение – в изучение “иностранного языка как средства коммуникации”, а затем и в изучение “иностранного языка как средства межкультурной коммуникации”.

Лингвисты привнесли в межкультурно-коммуникативную дискуссию значительно более точный и разработанный теоретический и методологический инструментарий, чем социологи, а их мнение по поводу сделанного предшественниками (по крайней мере, в отношении языковых аспектов МКК) можно охарактеризовать как скорее скептическое, ср.:

“Всякого лингвиста разочаровывает такое социальное понимание языка, при котором не привлекаются неопровержимые факты (hard facts), почерпнутые из самой коммуникации; когда в качестве доказательств используются анекдоты, стереотипы и мифы; когда делаются выводы, которые не могут быть подтверждены с позиции участника и представляют собой, в лучшем случае, допущения наблюдателя, а в худшем – чистые спекуляции...” (HINNENKAMP 1994b: 23).

В этой связи, вероятно, можно согласиться с И.А. Стерниным, по мнению которого, задачу интеграции данных, полученных в многочисленных дисциплинах, изучающих различные аспекты коммуникации, должны взять на себя в первую очередь лингвисты и преподаватели иностранных языков (СТЕРНИН 2002: 26).

Наряду с объективно-научными причинами, обусловившими “межкультурный поворот” в гуманитарных науках, могут быть выделены и причины субъективно-научные. К таковым оправдано причислить поверхностное, вызванное модой или другими, далекими от истинно научных, мотивами обращение к интеркультуралистике. Показательным примером влияния субъективно-научного фактора в Германии может послужить т.н. “межкультурная германистика”, возникшая в г. Байрейте вокруг А. Вирлахера. Это направление, чрезвычайно активно заявившее о себе в середине 80-х годов многочисленными публикациями, конференциями и семинарами, основанием соответствующих академических институций и т.д., довольно скоро вызвало негативную реакцию со стороны многих практиков-германистов. Дело дошло даже до публикации полемической коллективной монографии под ред. П. Циммерманна “Interkulturelle Germanistik”: Dialog der Kulturen auf Deutsch? (1991). Критика “межкультурной германистики”, предпринятая авторами этой монографии, сводится, в общих чертах, к следующему:

• 
  главной целью отцов-основателей межкультурной германистики было не продвижение науки вперед, а повышение собственной “рыночной стоимости” (ZIMMERMANN 1991: 25), получение новых ставок и средств на проведение исследовательских проектов и командировок, на приобретение оборудования и т.д. (GLÜCK 1991: 59);
  
• 
  “межкультурная германистика” представляет собой попытку освежить морально устаревшую проблематику, убрав с библиотечных полок устрашающие завалы из томов по германскому литературоведению и освободив тем самым место для нового начала (ZIMMERMANN 1991: 25).
  

Этим список возможных претензий по отношению к “межкультурной германистике” не исчерпывается (некоторые из них затрагиваются ниже), но, справедливости ради, нужно отметить, что у ее приверженцев есть и безусловные достижения, в частности, организаторские: в многочисленной литературе, издаваемой “межкультурными германистами” (прежде всего, в ежегодниках “Немецкий язык как иностранный”¹), подверглись систематическому анализу многие действительно ключевые проблемы интеркультуралистики, и смогли высказать свою точку зрения многие действительно авторитетные ученые.

Обычными предпосылками для признания какой-либо дисциплины “полноценной” наукой считаются наличие у нее более или менее четко отграниченных предмета (объекта) изучения, эмпирического материала, специфических целей и интересов, методов и процедур анализа, а также сравнительно единого концептуально-терминологического аппарата, включающего в себя, наряду с прочим, определенный набор базовых единиц. Как уже говорилось во Введении, практически ни одна из этих составляющих в теории МКК до сих пор точно не определена. Трудности возникают уже при попытке установить, какой же круг явлений охватывает понятие межкультурной коммуникации вообще, и что тем самым образует предмет теории МКК.