Диссертация на соискание ученой степени кандидата культурологии

В иерархических браках образ супругов - это не образ пары, а образ власти и подчинения. Власть жены-божества в матриархальной иерархии отражена в старшинстве жены: она старше мужа, в буквальном⁷⁶⁰ и переносном смысле. На нее проецируется образ матери, на мужа – образ сына. Женщина отправляется его выручать или выкупать, если им владеет другая женщина, подобно тому, как мать или старшая сестра бегут спасать сына или брата. Далее, в матриархальной системе гендерных стереотипов сексуально доминирует женщина. В матриархальном браке сакральна женщина и профанен мужчина; двойной стандарт действует в пользу женщины, поэтому эгалитарное понятие целомудрия или патриархальная ценность девственности не имеют особого отношения к матриархальной женщине. Если эгалитарная женщина принадлежит сама себе, а патриархальная - отцу (реальному или символическому), то матриархальная женщина сама владеет всем, в том числе – мужем (не говоря уже о детях). В системе матриархальных гендерных стереотипов мужчина – один из мужчин женщины, всегда изображаемой царственно или прямо являющейся царственной особой или божеством. У царевны – множество женихов. Герой – лишь очередной, может потерпеть неудачу, погибнуть, как и предыдущие⁷⁶¹. В браке акцент ставится на верности и преданности мужа. Верность мужа может носить вынужденный характер: невеста-змея обвивается вокруг его шеи, и так он должен носить ее семь лет⁷⁶². Жена может выгнать мужа, даже имеющего перед ней большие заслуги (претерпев «страсти», он снимает с нее заклятье): «Рассердилась королевна и с сердцов проклятье молвила: «Чтоб тебя, соню негодного, буйным ветром подхватило, в безвестные страны занесло!»» Муж отправляется на поиск жены, еще раз доказывая свою преданность⁷⁶³. Муж должен снова и снова совершать подвиги ради жены⁷⁶⁴. В разлуке жена забывает мужа, но он в последнюю минуту успевает, не дает совершиться ее браку с другим⁷⁶⁵.

Мужская верность должна включать вдовство: не встречается ни одного повторного счастливого брака мужчины, вторая жена всегда – злая. Во втором браке муж должен пожертвовать своими детьми, сыном («нечего со злою бабой спорить, отдал мужик старшего сына в солдаты»⁷⁷⁰) или дочерью («Что делать! послушал мужик бабу..»⁷⁷¹). Бывает, что и первая жена – злая, но и ей муж верен, лишь просит у Великой матери средств для ее усмирения⁷⁷².

Брак с женой-божеством – ее милость, которую жених может заслужить, если осмелится преодолеть преграды, разделяющие его и невесту. Недосягаемость божественной невесты символизирована высоким теремом. Красавица сидит у окошка, до нее надо допрыгивать, что получается лишь у Дурака, и то с третьей попытки, с помощью волшебного коня⁷⁷³. Образ невесты, отделенной от жениха двенадцатью стеклами, которые ему предстоит разбить, ближе к патриархальной системе гендерных стереотипов⁷⁷⁴. Образ матриархального брака – милостивая (или немилостивая) богиня нисходит до смертного, который должен ей верно служить, за что будет пользоваться покровительством. Богиня осыплет его милостями – из грязного Дурака он превратится в царственную особу. Дурак, весь в саже и соплях, так и оказывается в царских палатах, и царевна представляет его как своего супруга⁷⁷⁵, отмеченного знаком ее собственной сакральности («Царевна ему в лоб алмазную звезду влепила…»⁷⁷⁶). Став мужем царевны, Дурак преображается: «а он-то, боже мой, какой стал умный да смелый, а какой красавец!»⁷⁷⁷. Заметим, что Дурак изначально отмечен знаком Земли (грязью) и/ или знаком Огня (сажей), царевна (и расказчик) выделяет его на пиру именно по этим, для непосвященных – профанным знакам.

Брак с царственной женой может быть милостью Великой матери, которая таким образом откупается от героя⁷⁷⁸. В образе щуки, добытой Емелей и отпущенной им на волю, милость божества избавляет от великих дел, и малых (от работы), позволяя ничего не делать, не работать, то есть исполняет мечту крепостного, вечно «повинного работе»⁷⁷⁹. Труд, не создающий собственности, не может не вызвать такой мечты⁷⁸⁰, наряду с мечтой иметь волшебного слугу, о котором не надо заботиться, не надо ничем награждать, не надо платить ему за службу – то есть такого слугу, каким является сам крепостной мужик по отношению к барину. С психологической точки зрения это регресс к состоянию маленького сына молодой, красивой и сильной матери, описанный в обширной литературе по Эдипову комплексу⁷⁸¹.

Сюда примыкает брак, свершающийся, потому что жених застал невесту врасплох. Кража женщины – преступление в системе эгалитарных и тем более в системе матриархальных гендерных стереотипов. Здесь она заменена кражей у женщины. Жених (сам⁷⁸², или по наущению материнского божества⁷⁸³) крадет волшебный атрибут, делающий невесту недосягаемой, временно лишает ее способности летать. (Образ, лежащий на грани с патриархальными гендерными стереотипами: меткий стрелок подстреливает божество в образе птицы⁷⁸⁴) Божество дает неведомое обещание, но, в отличие от отца, обещающего первенца, она обещает себя, в качестве матери, сестры или жены. Милость божества является ответом на милость жениха. От него лишь требуется вернуть украденное, после чего он становится мужем женщины и получает богатую награду: «Забирай себе золота, сколько снести можешь, чтоб было чем жить – не прожить!»⁷⁸⁵. Образ кражи-возвращения волшебного покрова может рассматриваться и в рамках матриархальной, и в рамках патриархальной системы. В рамках патриархальных гендерных стереотипов он может рассматриваться как намек на добрачные сексуальные отношения с мужчиной, которые необходимо «прикрыть венцом»⁷⁸⁶. В рамках матриархальной системы возвращение крылышек – это возвращение свободы. Такой жест доброй воли укладывается в один ряд с аналогичными заслугами перед женским божеством: герой отпускает пойманную щуку, щадит детенышей волчицы, львицы, медведицы и т.п. Самым важным для классификации представляется то, что в описании кражи - возврата нет элемента издевательства, глумления, свойственного описаниям лишения девственности в патриархальных сюжетах. Кроме того, отказ вернуть магический атрибут божественности или его уничтожение (сжигание волшебного покрова) сопровождается наказанием, как и всякое посягательство на божество: немедленным разрывом отношений и длительными усилиями мужа по их восстановлению (идет за тридевять земель, побеждает чудовищ и т.п.).

Иррациональный женский выбор в матриархальной системе гендерных стереотипов предстает незаслуженной милостью. Многие авторы, как российские, так и зарубежные, уделили внимание несвободе русской женщины, еще большей по сравнению с мужской⁷⁸⁷. Возможно поэтому в сказках матриархальный выбор женщины (не ограниченный условием взаимности) носит иррациональный характер. Реальная русская женщина периода сбора сказок А.Н. Афанасьевым была еще более подневольна, чем мужчина, поэтому любимый, желанный сказочный муж хорош уж тем, что является свободно (по собственному желанию, по своей воле) выбранным партнером, а не навязанным силой садистичным господином. Критерии выбора героини, осуществления свободной женской воли трудно определимы. Возможно, иррациональный женский выбор был в достаточной степени уважаем: в архаичных культурах разуму и рациональности не придают слишком большого значения⁷⁸⁸. Подтверждением нашему предположению может служить то, что «дурацкая» (иррациональная) стратегия героя-мужчины всегда увенчивается успехом, хотя и пародируется в Заветных сказках – новеллистических, утверждающих (путем сведения к абсурду) примат рационального, так называемого «здравого смысла».

Женский выбор – незаслуженная милость Великой матери: бессчастному герою наконец выпадает счастье (удача). Иногда «желанность» жениха объясняется еще и тем, что он «собой-то видный». Подобная «неразборчивость» в Заветных сказках пародируется, профанируется; символическое замещается конкретным: чудесный конь убогого младшего сына пародийно подменяется чудесным фаллосом, взмывающим ввысь на 7 верст⁷⁸⁹. В Заветных сказках творческая потенция жениха, проявляющаяся благодаря посланной ему Богом жене-счастью, профанируется до природной (в данном случае – противопоставляемой Богоданной) сексуальной потенции, прельщающей богатую и похотливую невесту. Следует покупка «кляпа»⁷⁹⁰.

Бунт против жены, олицетворяющей Удачу, означает ее немедленную потерю (счастье опять отворачивается от героя). Муж слушает клеветника, верит ему, соглашается с тем, что «жену надо учить». Жена-счастье, со словами: «Вот как надо мужей учить», - исчезает от него навсегда⁷⁹¹. Возможно, это также новеллистический сюжет (эгалитаризация), поскольку он широко развернут в русской литературной сказке и художественной литературе.

Отметим, что хотя царевич является сакральной фигурой, но сюжетом, где царевич выпускает по приказу отца стрелу, чтобы найти свое счастье⁷⁹², он уравнен с купеческим и даже крестьянским сыном - мужицкими, то есть профанными фигурами, ибо всем им выпала Удача. Осчастливливание мужа – это матриархальный стереотип.

В женском образе трансцендентная функция показана в ее искусстве трансформации. Уже говорилось о самом впечатляющем ее искусстве – трансформировать косную материю. Для перемещения в пространстве (и иной стихии) она не пользуется помощью волшебных предметов, как мужчина, а сама становится птицей, рыбой или змеей. Уходя от погони или преследуя врага, превращается то в колодец с ковшиком, то в старую церковь. Она не только трансформируется сама, но и трансформирует судьбу мужчины – из несчастной в счастливую.