Еврей против еврея Иудейское сопротивление сионизму

Традиционное еврейское самосознание зиждется на соблюдении заповедей Торы. Массовый отход от религии означает в таком случае, что эти самые заповеди не только не объединяют, а, напротив, начинают разделять, воздвигая преграды между евреями. Тогда возникает вопрос: образуют ли вообще евреи один народ? Для ответа вернемся еще раз к Лейбовичу:

«Исторически еврейский народ определялся не как раса, не как народ той или иной страны, той или иной политической системы, не как народ, говорящий на одном языке, а как народ иудейства, Торы и заповедей, как народ с особым образом жизни — как в духовном, так и в практическом отношении. Этот образ жизни выражает принятие бремени Царства Небесного, бремени Торы и ее заповедей. Это сознание вырастало изнутри народа, образуя его национальную сущность, оно существовало на протяжении поколений и было способно сохранять чувство принадлежности [еврейству] вне зависимости от эпохи и обстоятельств. Слова, которые сказал раввин Саадия Гаон более тысячи лет назад („Мы являемся народом только благодаря Торе“), имеют не только назидательный, но и эмпирический смысл. Они указывают на исторический факт, влияние которого ощущалось повсеместно вплоть до XIX столетия. Именно тогда возник разрыв, который и по сей день продолжает увеличиваться: разрыв между еврейством и иудейством. Группа людей, которую сегодня считают еврейским народом, ни в сознании большинства его представителей, ни в глазах окружающих более фактически не определяется как народ исторического иудейства. Внутри этого народа существует значительное число людей, стремящихся на индивидуальном или коллективном уровне сохранить иудейский образ жизни. Но большинство евреев, искренне сознавая свое еврейство, не только не принимают иудейство, но относятся к нему с отвращением» (Leibowitz, 44).
Незаконченное преображение

Внедрить национализм европейского типа в еврейское самосознание было нелегко. Для тех евреев, которые ощущали или стремились ощутить себя частью западных наций, новое сионистское самосознание не только представляло собой угрозу, но и было совершенно неприемлемо. Даже в Российской империи многие евреи, страдавшие от систематической дискриминации со стороны государства, не испытывали к сионизму большого интереса и уж тем более не собирались уезжать в Палестину. Среди миллионов евреев, покинувших Россию в первые годы ХХ столетия, лишь горстка поселилась в Святой земле, и еще меньше — остались там жить.

Авинери подчеркивает, что евреи, эмигрировавшие в Америку или Австралию, реагировали на превратности судьбы в соответствии с еврейской традицией: они просто перемещались из одной страны Изгнания в другую. Парадоксальным образом эта верность традиции Изгнания пережила даже отход от соблюдения иудейских заповедей. Когда Советский Союз открыл двери для эмиграции, подавляющее большинство уезжавших оттуда евреев предпочитало селиться где угодно, но не в Израиле. И это несмотря на то, что Государство Израиль, в отличие от Османской империи, предлагало весь набор услуг современного государства, чтобы привлечь и устроить иммигрантов. Израиль должен был оказывать дипломатическое давление на своих верных союзников — США и Германию, — с тем чтобы запретить или, по крайней мере, ограничить въезд советских евреев. Когда число бывших советских евреев, селившихся в Германии, превысило число иммигрантов в Израиль, правительство Германии, как еще раньше правительство США, уступило израильскому давлению (Deutsche Welle).

Та же тенденция наблюдалась и в Северной Африке. Большинство евреев, имевших возможность устроиться во Франции, Канаде или США, так и сделали, презрев все механизмы абсорбции, выработанные Государством Израиль. Так же поступают и иранские евреи, хотя для их привлечения в Израиль не жалеют сил и средств ни еврейские, ни христианские сионистские организации (Perelman). Еврейское население страны растет, но не за счет идейной иммиграции, остающейся по-прежнему незначительной, поскольку принятие нового национального самосознания требует от верных Традиции евреев переворота в мировоззрении.

В отличие от русских сионистов, в большинстве своем отстаивавших полный отход от Традиции, Герцль оказался более прагматичным. Хотя он и был лично далек от иудейства, да и мало о нем знал, Герцль признавал его полезность в качестве приманки, в особенности для тех евреев, которые «погрязли в отживших традициях», и в этом он оказался прав. На политическом уровне Герцль рассматривал иудейство как полезное средство государственного строительства, подобно клерикализму в христианских странах (Reinharz, 125). Его завораживали обряды хасидских дворов, и он несколько цинично надеялся даже использовать их в своих целях. Герцль сознавал, какое сопротивление его подход вызывает среди западных раввинов (Protestrabbiner), озабоченных сохранением политических и социальных достижений евреев в западном обществе, но он недооценивал силу ненависти и презрения, которые сионизм вызвал среди раввинов Восточной Европы. Хотя сионизм нашел своих самых горячих приверженцев именно в России, с наиболее жесткой оппозицией он также столкнулся в еврейских общинах России и соседних с ней стран.

Так, любавичские хасиды, наиболее близкие к русской культуре из всех хасидских групп, заняло по отношению к сионизму непримиримую позицию именно потому, что сионистские идеи увлекали в первую очередь российских евреев. В начале ХХ в. раввин Шалом Дов Бер Шнеерсон обвинял сионистскую литературу во внедрении еврейского самосознания, лишенного всякой связи с Торой (Schneerson, 19–24). Его обличения были направлены в основном против националистических толкований самой Торы, распространяемых сионистами.

Секуляризация привела к существенно более крутым переменам среди евреев, нежели у прочих европейцев, сохранивших свои основные черты вне зависимости от их религиозности. Несмотря на агрессивную борьбу с религией, предпринятую во имя коммунистической идеологии, русские остались русскими. Их отношения с другими народами не так уж сильно изменились, хотя перед русскими секуляризация поставила больше вопросов, чем перед другими народами бывшего СССР. Парадоксальным образом то обстоятельство, что русский язык и культура послужили основой при формировании нового советского самосознания, размыло границы собственно русской общности, включив в нее представителей множества других групп, в том числе большинство советских евреев. Даже после распада СССР войти в состав русского населения по-прежнему легче, чем влиться в другие нации, ранее входившие в Советский Союз.

Франко-канадское население в Квебеке может служить еще одним примером всеобъемлющих перемен, порожденных возникновением нового, в данном случае квебекского, самосознания. Эта провинция, где долгое время господствовала католическая церковь, пережила быструю секуляризацию в 1960-е гг. Власть церкви пала, но особое самосознание сохранилось благодаря националистическому движению, сумевшему произвести в нем радикальные изменения: если раньше «язык был стражем веры», то теперь именно язык и в определенной степени территория стали альфой и омегой нового светского самосознания, постепенно охватывавшего представителей других этнических групп. Термин «канадец», под которым прежде подразумевался «франко-канадец», ныне в устах жителя Квебека, как правило, относится к англо-канадцам.

Примеры России и Канады иллюстрируют, какие изменения может претерпеть национальное самосознание. Но нигде не требовалась столь радикальная перестройка, как при отстранении евреев от иудейства. Еврейское самосознание для множества сегодняшних евреев — светское, но это особое светское самосознание плохо сочетается с иной национальностью. Поэтому у евреев большинства стран мира сохраняется самосознание иудейское. Напротив, в Израиле евреям куда легче отринуть свое духовное наследие и стать «нормальным народом». Новое израильское самосознание облегчает коллективную ассимиляцию, не создавая при этом ощущения измены, свойственного индивидуальной ассимиляции (особенно когда она сопровождается переходом в христианство). Основными признаками нового самосознания являются язык и территория, в то время как традиционное еврейское самосознание основано, как мы видели, на духовности, не зависящей ни от общего языка, ни от общей территории.

Такое перерождение было нелегко осуществить, ибо оно требовало самоотчуждения, взгляда на самих себя со стороны. Фундаментальное различие между религиозными и светскими евреями проявилось лишь начиная с XIX в., и то лишь в Европе. В странах ислама как мусульмане, так и евреи встретили модернизацию самосознания столетием позже.

Потому сионизм как попытка создать общество европейского типа на Ближнем Востоке вызывает неприятие со стороны не только религиозных кругов, но и сторонников более «восточного» общества, то есть Израиля, ориентированного на культуру своего региона, а не повернувшегося к нему спиной. Противники сионизма также обвиняют ашкеназскую элиту в Израиле в дискриминации восточных евреев и арабов. «Настоящий еврей и араб имеют между собой много общего. Поэтому им легко понять друг друга. Они оба — восточные люди, оба восприимчивы к духовности. Сионисты же утратили свое исконное еврейское самосознание, они стали западниками, материалистами. Именно поэтому им не удается понять арабов» (Blau R., 276–77). В таком контексте уже нетрудно понять, как раввин Амрам Блой (1894–1974), видный антисионист ашкеназского происхождения, несмотря на серьезные культурные различия, установил тесные контакты с «Черными пантерами», — движением протеста, зародившимся среди евреев — выходцев из Северной Африки. Такие контакты относительно редки, но сходство между противниками сионизма из харедим и левыми радикалами оказывается подчас весьма значительным.

Рут Блой (1920–2000), вдова раввина Блоя, известная своей собственной антисионистской деятельностью, писала о положении евреев из Северной Африки в Израиле в начале 1970-х гг. Ее оценка весьма напоминает заключения большинства социологов, хотя и отличается от них в практических выводах:

«Они выросли, подобно палестинским детям, вскормленные горечью, переполнявшей их отцов. Без Торы, которая была основой достоинства их дедов, они стали революционерами. Их родители покорились и замолчали. Они поняли, что их привезли в страну, чтобы сделать из них даровых солдат, чтобы заставить их рисковать жизнью. Чтобы защищать государство, управляемое ашкеназами для ашкеназов. От сионистов они научились бунту. Их научили ненависти, они стали ненавидеть своих ашкеназских хозяев» (Blau R., 275).

По мнению раввина Блоя, сионизм принес самим евреям даже больше вреда, чем арабам. Арабы, возможно, потеряли земли и дома, но евреи, приняв сионистскую идеологию, потеряли самих себя, утратив свою сущность (Blau A., 2–3). Его жена, посетившая евреев в Марокко до их эмиграции в Израиль, спустя десятилетия задается вопросом:

«У них у всех лица светились добром, простотой и великой чистотой. Эти евреи, отношения которых с арабскими соседями складывались прекрасно, жили скромно, счастливо, обращая взоры к своему раввину... С тех пор я не перестаю думать о евреях этой деревушки, затерянной в Атласских горах. Где они теперь? Удалось ли израильским агентам сорвать их с места? Приехали ли они в Страну Израиля? Да и вообще, похожи ли они еще на евреев?» (Blau R., 187–88).

Сотрудничество ашкеназских и сефардских евреев воплотилось в религиозном движении Шас. Возглавили его раввин Элиэзер Менахем Шах (1898?–2001), один из вождей литовской ориентации в иудействе, и раввин Овадия Йосеф, бывший главный сефардский раввин Израиля, ведущий авторитет в вопросах еврейского права. Активисты движения — борцы против дискриминации, многие из которых вернулись с покаянием к иудейству, — подвергают резкой критике сионизм и порожденные им государственные и общественные структуры. В отличие от тех антисионистов, которые вообще не приемлют государство, Шас подвергает сионизм критике со скамей кнессета, получив в начале XXI столетия самое значительное парламентское представительство среди религиозных партий, причем позиции Шас по вопросу о мире и земле претерпели со времени основания партии немало изменений.

С самого начала сионистского движения большинство раввинов России, знакомые с той тяжелой жизнью, которая усиливала привлекательность сионизма, тем не менее сочли это движение просто еще одной попыткой выкорчевать Тору. Раввин Эльхонан Вассерман (1875–1941), ученик Хофец Хаима и один из столпов литовской традиции иудейства, сравнивал сионистов с членами Евсекции, то есть Еврейской секции Коммунистической партии в СССР (Wasserman 1986, 3). Ведомые своим ощущением мирского мессианства, евреи-коммунисты беспощадно уничтожали традиционный еврейский уклад. Вассерман, будучи человеком глубоко духовным, утверждал, что положение евреев в Советском Союзе было гораздо хуже, чем при царе: отмена черты оседлости и предоставление возможности заниматься любыми профессиями не компенсировали, по его мнению, то, что они превратились просто в «лиц еврейской национальности». Раввин Вассерман считает сионистов такими же врагами иудейства, как членов Евсекции. Поэтому сотрудничество с израильскими властями вызывает у харедим целый ряд вопросов, которые рассматриваются в главе 5.

Вассерман мог терпимо относиться к людям, отступившим от Торы, но бескомпромиссно осуждает вдохновителей безбожия. Он считает, что сионисты воздвигают препятствия между евреями и Богом и отрезают пути возращения к Торе:

«При помощи своей новой торы и новых заповедей они затопили тьмой умы и сердца людей. Примечательно, что, когда массы получают реальную возможность внимать словам Торы, они жадно пьют их. Но вожди дают народу камни вместо жемчуга. Вместо идеалов Торы они дают своим слушателям и читателям идеи атеизма. Легкомыслие, насмешки и немалая доля непристойности составляют материал их основных речей и трудов» (Wasserman 1976, 17–18).

Основное качество, которое Вассерман видит в вождях сионизма — это их дерзость:

«Нужна лишь хуцпа [„наглость“ на иврите], чтобы в тебе видели вождя».

Такие лидеры соблазняют массы сладкими иллюзиями об Избавлении, которое якобы несет национализм. Естественно, что они противятся всему, чем Тора стремится наделить народ Израиля.

«Все, что требуется от еврея — это национальные чувства. Тот, кто дает шекель [символический взнос на сионистскую деятельность] и поет А-тикву [гимн сионистского движения, ставший официальным гимном государства], освобождается тем самым от всех заповедей Торы» (Wasserman 1976, 23).

Традиция требует от еврея быть стыдливым, милосердным и добродетельным (ВТ, тр. Йевамот, 79а). Другие похвальные качества — это смирение, склонность к самоусовершенствованию и способность усомниться в себе, исправиться. Ежедневная молитва описывает в точности все то, что препятствует осознанию контакта с Богом и не дает человеку быть хорошим евреем:

«Бог наш и Бог отцов наших! Пусть дойдет до Тебя наша молитва. И не отвергай нашу мольбу, ибо мы не настолько дерзки и упрямы, чтобы сказать Тебе: „...праведны мы и не совершали грехов, — ведь и мы, и отцы наши грешили“» (Сидур, 119б).

Помимо этого, традиция требует, чтобы евреи заботились о впечатлении, производимом на других, даже на своих бывших притеснителей. Например, Моисей озабочен тем, что подумают египтяне (Исход 32:12), хотя последние угнетали его соплеменников более двух столетий. Сознательно порвав с еврейской традицией, сионистское образование изначально пытается внедрить в сознание идеалы мужества, самоутверждения, боевитости. Оно побуждает молодежь игнорировать производимое на окружающий мир впечатление. При этом часто ссылаются на слова Бен-Гуриона: «Важно то, что евреи сделают, а не то, что гои [неевреи] подумают». Неудивительно, что сами израильтяне нередко сетуют на репутацию, которую заслужили их сограждане во многих странах мира.

В последние десятилетия ХХ в. массовую поддержку сионизма в еврейских общинах мира вызвала в большой степени гордость за военные победы Израиля. Как критики, так и сторонники сионизма считают, что основным следствием создания Государства Израиль для всего еврейства стало именно моральное перерождение, вызванное мутацией смиренного еврея в гордого сиониста.
Евреи, иудеи и израильтяне

Сионисты — не первые евреи, поселившиеся в Палестине. Считается, что еврейское присутствие в Земле Израиля не прерывалось со времен разрушения Храма. Когда в стране появились первые поселенцы-сионисты, в Иерусалиме и нескольких других городах существовали кварталы религиозных евреев, сообщество которых носило название Старый ишув (то есть поселение или община). Старая община могла существовать в основном за счет благотворительности евреев других стран. В середине XIX в. зарубежные благодетели позволили евреям переселиться из старых кварталов в более современные районы с лучшими гигиеническими условиями. Один из таких районов был назван «Меа Шеарим» (букв. «Сторица», хотя это название часто ошибочно переводят, как «Сто врат»), по стиху, описывающему урожай Исаака, который «сеял... в земле той, и получил в тот год во сто крат: и благословил его Господь» (Бытие, 26:12).

В то время как арабы поначалу приглядывались к деловым возможностям, которые сулил приток сионистов, собственно евреев Палестины прибытие евреев-безбожников из России привело в ужас. Легендарной «еврейской солидарности», ставшей притчей во языцех для антисемитов, в этом случае отнюдь не наблюдалось. Палестинские евреи, безусловно, не стали бы так реагировать на захват страны иностранной державой, что, с иудейской точки зрения, ничего бы для них не изменило. Верные особым обязательствам, которые накладывает на евреев проживание в Земле Израиля (см. главу 3), они беспощадно осуждали новоприбывших: «Они не ходят путями Торы и не проникнуты богобоязненностью... их цель — не приблизить Избавление, а отдалить его, Боже упаси» (Salmon 1998, 28). Но поселенцы не проявляли никакого интереса к раскаянию, и хуже того — стали увлекать молодежь старой общины идеями сионизма. Так началось столкновение сионизма с иудейством на Святой земле, конфликт, который не исчерпал себя и поныне, более ста лет спустя.

Когда, спасаясь во время погромов, прокатившихся по России, первые поселенцы из предсионистских групп Билу и Ховевей Цион обосновались в Палестине в начале 1880-х гг., некоторые раввины в Европе выступили в поддержку новоприбывших. Вскоре их энтузиазм сменился разочарованием, когда стало ясно, что многие из поселенцев не соблюдают заповеди. Раввин Лапидос (которого мы цитировали в главе. 1) был лишь одним из видных раввинов, поднявших свой голос против нового движения и предупреждавших о его опасности. В созданном в 1882 г. поселении Ришон ле-Цион, расположенном на прибрежной равнине, уже очевиден разрыв с традиционными еврейскими общинами Палестины. Это поселение возглавляли маскилим, и поддерживало оно связи уже не с правоверными евреями Иерусалима и Цфата, а с активистами в Яффе. В других поселениях, таких, как Петах Тиква, противостояние было поначалу не таким резким: поселенцы получали помощь от халуки (распределение благотворительности среди религиозных евреев), но наряду с традиционным еврейским воспитанием там практиковалось и сионистское, то есть атеистическое образование, которое вскоре взяло верх.

Старый ишув находился в стойкой оппозиции к сионистским поселенцам, те же быстро научились использовать присутствие в стране правоверных евреев в своих интересах. В 1911 г. эмиссар сионистского движения, выдавая себя за представителя традиционных иерусалимских общин, отправился в Йемен для вербовки новых поселенцев. Эта хитрость принесла плоды: успех сионистов в отчуждении йеменских евреев от Торы продолжает и сегодня вызывать осуждение со стороны харедим. Секуляризация сионистами евреев из мусульманских стран, весьма далеких от антирелигиозного сознания, поляризует израильское общество; спустя много лет это привело к возникновению организованного протеста, одним из проявлений которого становится партия Шас.

Для доказательства прегрешений сионистов, в том числе в насильственном отрыве иммигрантов от религии, критики часто ссылаются на свидетельства самих сионистов. И в самом деле, сионистские деятели открыто признавали, что перемещение в Израиль сотен тысяч евреев из мусульманских стран, зачастую принимавших посланников Израиля за предвестников Избавления, нужно лишь для того, чтобы заселить страну:

«Беспорядочно привозились толпы иммигрантов, что нельзя было назвать ни сионизмом, ни Избавлением. Волна искусственно созданной паники в сочетании с вполне естественной смела десятки тысяч евреев, которые не должны были тогда приезжать в Израиль и без провокаций и обмана [со стороны сионистских эмиссаров] никогда бы и не приехали. В рамках операции Кибуц галуйот [«Собирание изгнанников» — масштабная операция по переселению евреев в Израиль после 1948 г.] было провозглашено, что еврей не должен жить нигде, кроме еврейского государства, и тот, кто не бросает все и не переезжает в Израиль, предает свой народ... Нам нужно было собрать максимальное количество евреев в минимальные сроки, чтобы арабы не вздумали предпринять вторую попытку нападения. Без всякого внимания к качеству человеческого материала (не говоря уж о его моральном состоянии) за три года еврейское население удвоили с 700 000 до 1 400 000; игнорировалось и влияние такого прироста населения на экономические и производственные ресурсы и структуры страны, что отнюдь не способствовало оптимальному росту ее мощи» (Samuel, 63, 67).

Термин «человеческий материал» был весьма ходовым в словаре сионистских деятелей того времени, включая Бен-Гуриона. Этот коллективистский термин, низводящий человека до уровня сырья, которое подвергается дальнейшей обработке, оскорбителен как для правоверных евреев, так и для светских гуманистов, считающих каждого человека уникальной личностью, а не безымянным винтиком в сионистской машине. Столь патерналистский подход характерен для сионистского движения с самого начала, еще до того, как его возглавили выходцы из России (Rose Jacqueline, 91–92).

Отношение сионистов к евреям как к человеческому материалу естественно приводит к увлечению евгеникой. Для создания новой нации, писал врач и сионист из Варшавы Шнеер Залман Быховский (1865–1934), нужен «здоровый человеческий материал». Предлагая введение ограничений на иммиграцию, подобных тем, что тогда были введены в США, он призывал «понять, что брак надо рассматривать не как личный акт, который следует зову сердца, а как акт общественный, от которого зависит будущее расы» (Falk, 150). В Палестине его призыву вняли многие сионисты. «Тот, кто не видит в возвращении сынов на землю предков великую евгеническую революцию в жизни нации, не видит за деревьями леса» (Falk, 151). Будущий глава отделения гигиены в иерусалимской больнице Хадасса врач Мордехай Брухов писал, что «в борьбе наций, в подпольной, „культурной“ борьбе наций друг с другом, побеждает тот, кто обеспечит улучшение расы во имя биологической ценности своего потомства» (Falk, 151). Крупнейший поборник сионизма Артур Руппин призывал к «очищению еврейской расы» (Falk, 155). Даже приход Гитлера к власти не внес сомнений в убеждение Руппина о существовании «еврейской расы»: в 1933 г. он нанес визит крупному нацистскому авторитету в области теории рас доктору Гансу Гюнтеру, с которым обсудил вопрос о расовых признаках евреев (Sand, 367). Таким образом, евгеника сыграла немалую роль в процессе «селекции» и «абсорбции» иммигрантов.

До сих пор не забыты перегибы в действиях сионистов в первые десятилетия существования Израиля. Есть серьезное подозрение, что сионисты похитили сотни детей иммигрантов из Йемена, чтобы сделать из них «настоящих израильтян», то есть атеистов и ашкеназов. При этом правительство заверяло их родителей, что дети умерли. Лишь много лет спустя, когда некоторые из таких родителей получили повестки в армию на имя своих детей, они заподозрили неладное (Halevi, Y.K., 14–19).

В массовом порядке переброшенные в Израиль йеменские евреи, известные своей богобоязненностью и любовью к Торе, пережили в конце 1940-х гг. настоящую кампанию по атеистическому перевоспитанию, для чего их нередко подвергали изоляции в специальных лагерях. Эта кампания была направлена преимущественно на молодежь, которая испытала мощное идеологическое давление для отторжения их от иудейства. Есть свидетельства и о применении физического насилия, причем лагерное начальство не допускало в лагерь молодых правоверных евреев, пытавшихся помочь заключенным в них собратьям. Один из депутатов заявил в кнессете: «Я не могу назвать ситуацию в этих лагерях иначе, как духовным насилием и инквизицией против еврейской религии. То, что происходит в этих лагерях, может быть названо культурным и духовным убийством колен Израилевых» (Blau R., 271).