Еврей против еврея Иудейское сопротивление сионизму

Хасидская символика часто преуменьшает значение физической Палестины по сравнению с Землей Израиля как духовным понятием. В воображении хасидов, отвергающих модернизацию по европейскому образцу и потому весьма далеких от сионистских идей, ребе и его двор символически заменяют Землю Израиля и Иерусалим. Для них сионизм — это поистине сатанинское движение: он подменяет сверхъестественное естественным, религиозное — светским, а терпение и упование на Господа — политическими и военными действиями. Неприятие сионистских планов зачастую выражается образным языком немалой красоты и силы. Раввин Хаим Элазар Шапира, мункачский ребе (1872–1937), так описывал свой визит в Палестину:

«Когда я ехал в Святую землю, я сказал Искусителю перед отплытием из Стамбула: „Билет стоит дорого... Решай: или ты едешь в Святую землю, а я остаюсь... или ты остаешься, а я еду в Святую Землю...“ И он решил остаться... И я возрадовался своему путешествию. Но как только я достиг Святой земли и увидел Искусителя стоящим в порту, я закричал в ярости: „Что ты здесь делаешь? Разве не должен был ты остаться в Стамбуле?“ Он же отвечал мне: „Ты спрашиваешь, что я здесь делаю? [и, цитируя из Писания, упрекнул меня] Этот жить пришел, а судить начал!“ (Бытие 19: 9). Тут мое обычное обиталище, а тот, с кем ты беседовал в Стамбуле... лишь мой заморский посланник» (Ravitzky 1998, 41).

Интересно, что мункачский ребе приравнивает сионизм к Сатане и толкует библейский стих «Разгневается Господь на тебя, Сатана, разгневается на тебя Господь, избравший Иерусалим!» (Захария, 3:2) следующим образом: «Разгневается Господь на тебя, Сатана, разгневается на тебя Господь, на избравшего Иерусалим!» (курсив переводчика). Его абсолютное неприятие сионизма включает в себя и полное отвержение всех, кто сотрудничает с «этим сатанинским делом». Как и другие раввины, он видит в сионизме серьезнейшую опасность: если евреи будут ошибочно считать, что, став сионистами, они смогут оставаться евреями, это может их окончательно отделить от Торы.

Выводы, сделанные ребе из Мункача, усиливают традиционное представление о том, что Избавление придет не естественным, а чудесным путем. Опираясь на Традицию, в соответствии с которой лишь праведные могут населять Землю Израиля, он постановил, что материальное восстановление страны неизбежно приведет к ее духовному упадку и в конце концов к разрушению. Эта точка зрения, получившая еще большее распространение в кругах харедим после Второй мировой войны, по всей видимости, указывает на некую постоянную составляющую в отношении сторонников Традиции к Земле Израиля. Сионистов обвиняют в «осквернении страны разного рода материальными вещами, магазинами, мастерскими и фабриками» (Ravitzky 1996, 173).

Поскольку сионизм был движением европейского происхождения, обвинение в подражании другим народам стало одной из постоянных тем в критике сионизма, основанной на Торе. Неожиданный поворот немецких евреев в сторону сионизма после прихода нацистов к власти вызвал взрыв горького сарказма со сторона раввина Шимона Шваба, который впоследствии принял участие в становлении и развитии немецкой ортодоксии в Нью-Йорке:

«Сегодня еврей-либерал, прежде считавший Штутгарт „своим“ Иерусалимом, подписывается на сионистский листок, проповедующий иную форму ассимиляции: полное национальное сходство с другими народами. Другими словами, это та же самая старая добрая ассимиляция, призрачное решение, ведущее к высокомерию и не угрожающее нашему уюту, поскольку не признает и не почитает Божественную волю. Сион, ранее выкинутый из молитвенников, ныне вписывается в эмиграционные паспорта... Внуки тех, кто запретил упоминание Иерусалима в своих синагогах, теперь толпятся у входа в британские консульства [где выдавалось разрешение на въезд в Палестину]» (Schwab, 15).

Между Сциллой нацистской угрозы и Харибдой сионистского соблазна Шваб призывает своих собратьев-евреев «вернуться на свою Родину — к Торе» (Schwab, 123).

В период между мировыми войнами Хофец Хаим предупреждал, что, если еврейские деятели не последуют советам Традиции, они поставят под угрозу всех евреев. Он напоминал, что мудрецы эпохи римского владычества с целью определить правильный способ контакта с имперскими властями изучали библейскую историю о встрече Якова со своим братом Эсавом:

«В наше время Тора повсеместно лишена своей славы… В политических делах, затрагивающих весь народ, люди не полагаются на слова Торы: разъяснение этих вопросов доверяют профессиональным политикам и литераторам. Они стали вождями нашего поколения. Из какого же источника они черпают свои политические теории? Из своей собственной торы: „Давайте станем, как все народы“. Они презирают Божественную Тору» (Wasserman 1976, 26).

«Если мы не сохраним Тору, ни государство, ни язык не сохранят нас», — писал Хофец Хаим. «Неужели наша кровь лилась в течение восемнадцати столетий во имя того, чтобы догнать какую-нибудь Болгарию?» — вопрошал он саркастически (Rosenberg, 476).

Завоевание Болгарией политической независимости в 1908 г., после столетий зависимости от Османской империи вдохновило многих сионистов, в том числе Элиэзера Бен-Иегуду, основателя современного иврита и заклятого врага иудейства (Kuzar; Ben-Yehuda). Раввин Домб, ветеран борьбы с сионизмом, подхватывает эту тему в своем труде «Превращение »:

«Совершенно абсурдно полагать, что мы так страдали и надеялись на протяжении 2000 лет, возносили такие прочувствованные молитвы лишь для того, чтобы в конце концов играть в мире такую же роль, как Албания или Гондурас. Не вершина ли тщеты — верить, что все потоки крови и слез, которым мы сами стали свидетелями, не говоря уже о свидетельствах наших предков, проливались ради обретения такого рода национального существования, которого, например, румыны и чехи достигли с большим успехом и без всех этих приготовлений?» (Domb, 14–15)

Раввин Вассерман, ученик Хофец Хаима, также указывал, что в еврейском национализме нет ничего нового, что это лишь имитация европейского опыта: итальянский национализм черпал вдохновение из истории Рима, а ссылки на греческую античность были призваны оправдать создание современного греческого государства.

Пытаясь разоблачить истинные цели сионизма, раввин Вассерман указывал на уважение, с которым Тора предписывает относиться к неевреям, и опирался при этом на комментарии Нахманида к стихам 20, 10 и 22, 20 Книги Исхода. Тридцать шесть стихов в Торе призывают евреев относиться с уважением ко всем людям, особенно к инородцам. С другой стороны, Тора весьма сурово говорит о евреях-безбожниках: «Они хуже собак...

Таким образом, мы видим, что само по себе происхождение человека для Торы лишено ценности, и, следовательно, национальная идея — это не более чем современный идол...» (Wasserman 1976, 30). Это осуждение сионизма, сформулированное всего за несколько лет до начала расового геноцида евреев, направлено против основ еврейского национализма.

Стратегия возвращения в Святую землю, выдвинутая Хофец Хаимом, по своему общему настрою напоминает слова пророка Иезекиеля:

«И возьму вас из народов, и соберу вас из всех стран, и приведу вас в землю вашу. И окроплю вас водою чистою, и очиститесь вы от всей скверны вашей; и от всех идолов ваших очищу вас. И дам вам сердце новое и дух новый вложу в вас. И удалю из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце из плоти. И дух Мой Я вложу в вас; и сделаю, что законам Моим следовать будете и уставы Мои соблюдать будете и поступать по ним. И поселитесь на земле, которую дал Я отцам вашим; и будете Мне народом, и Я буду вам Богом» (Иезекииль 36: 24–28).

Моральное перерождение и возвращение к Богу одновременно и средство, и цель возвращения евреев в Святую землю, тогда как сионистское искушение — ловушка, которая продлит Изгнание, а не покончит с ним.

Хофец Хаим иллюстрирует этот момент, цитируя широко известную среди евреев Пасхальную Агаду. Во время пасхальной трапезы поются гимны, восхваляющие Божественное Провидение и Его милости. Гимн Даену («Нам было бы достаточно») провозглашает: «Если бы Он лишь дал нам Тору, но не привел нас в Землю Израиля — нам этого было бы достаточно». Хофец Хаим указывает на то, что Агада не говорит: «Если бы Он привел нас в Землю Израиля, но не дал нам Тору — нам этого было бы достаточно». Из этого он делает вывод, что, какие бы усилия ни прилагали сионисты, евреи не смогут прочно обосноваться в Израиле, не живя в соответствии с Торой. Его ученики замечали, что именно Хофец Хаим указал на эту принципиальную невозможность, которая объясняет враждебность к сионизму, возникшую у приверженцев Традиции буквально с момента его зарождения. «Без Торы мы и десятилетия не сможем прожить как евреи; в то же время мы прожили без Земли Израиля две тысячи лет» (Wasserman 1976, 33). Ни раввины, ни безбожники-сионисты не приняли идеи раввина Кука, для которого сионизм был тем «белым ослом», на котором по традиции Мессия должен въехать в Иерусалим.

Постоянно подчеркивается как духовная, так и физическая опасность, заложенная в сионистском проекте. В статье видного противника сионизма, опубликованной в середине 1940-х гг. в ходе дебатов о будущем Палестины, можно прочесть:

«В Израиле восстали сионисты. Они прониклись чуждыми воззрениями и пытаются приблизить Конец, используя ложное представление о земном избавлении посредством власти и снисхождения других народов... Они прибыли в Святую землю и подняли знамя бунта против Царства Небесного... Они не брезгуют самыми омерзительными средствами, желая уничтожить нашу святую Тору и человеческую мораль вообще... Они посеяли такой раздор между нами и нашими соседями-арабами, что ишув страдает от беспорядков, и льется еврейская кровь, да отомстит за нее Всевышний... Наша святая Тора учит, что в Изгнании, до прихода Мессии, да придет Он скоро, в наши дни, у нас не должно быть никаких интересов в политической сфере. Такая позиция никак не может восстановить против нас наших арабских соседей. В Изгнании мы хотим лишь жить, выполняя заповеди нашего Творца, благословенно имя Его; и у нас нет никакой причины жить в нашей Святой земле, кроме как для увеличения ее святости и выполнения заповедей, которые можно исполнить лишь здесь» (Ravitzky 1996, 62).

Как замечает Равицкий, вовсе не раввины придумали концепцию «Изгнания в Земле Израилевой», принятую сегодня многими харедим. Она была предложена одним из идеологов еврейского Просвещения из России Иегудой Лейбом Гордоном, требовавшим, чтобы сионистское поселение полностью освободилось от иудейства, которое, по его мнению, представляло собой еще более тяжкое иго, чем подчинение другим народам. Он предостерегал своих последователей, что «Изгнание под властью Израиля еще тяжелее для нас, чем Изгнание под властью других народов мира» (Ravitzky 1996, 150). Интересно, что здесь термин «Израиль», воспринимаемый как комплекс иудейских законов и обычаев, принимает в атеистическом мировоззрении резко негативную окраску.

Жизнь в Израиле никогда не была легка. Существование сотен тысяч йордим, то есть евреев, покидающих Израиль, подтверждает, что жизнь в других странах всегда была для евреев правомерной. Авинери напоминает нам:

«Еврейская диаспора возникла не только в результате насильственного переселения и изгнания евреев из их страны при Навуходоносоре, Тите и Адриане; процветавшие еврейские общины в Александрии и Вавилоне существовали — по крайней мере, отчасти — благодаря тем же самым процессам, которые позднее привели к концентрации столь большого числа израильтян в определенных кварталах Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Тогда, как и теперь, жизнь в Израиле была тяжела... Жизнь в изгнании освобождает от многих из этих обременительных тягот» (Avineri 1981, 226).

Авинери легко соглашается, что не следует презирать жизнь за пределами Израиля, где жизнь, как правило, легче и комфортней. Он признает и то, что израильское общество все охотнее подражает заграничным моделям культурного, социального и экономического развития. Однако для Авинери подобное «извращение» сионизма означает «возвращение галута в еврейское государство». Другими словами, отрицание галута основателями Израиля обернулось восхищением им со стороны их потомков. Противники сионизма усматривают в этом предвестие краха идеологических карточных домиков, подпирать которые обходится все дороже.

В то же время число евреев, прибывших в страну по идеологическим причинам, на протяжении всей истории сионизма остается достаточно скромным.

«Замечательно, что провозглашенное Бен-Гурионом „собрание изгнанников“, по всей видимости, привлекает только тех евреев, чьи наивные умы сделали их легкой добычей цветистых сионистских басен. Эти идеи не имели успеха среди евреев цивилизованных стран, таких, как Великобритания и США. Им сионизм не мог предложить ничего взамен материальных преимуществ, которыми они уже располагали в большем изобилии и безопасности» (Domb, 17–18).

Иммиграция около миллиона советских евреев в конце ХХ в. подтверждает этот диагноз: они бежали от политической нестабильности и материальных лишений, последовавших за развалом советского режима, в то время как Государство Израиль активно убеждало другие страны не принимать их.

Самым серьезным обвинением против сионизма остается его нерелигиозный характер. Сионизм, по мнению его критиков, облегчает и делает естественным игнорирование иудейства. Некоторые утверждают, что ассимиляция евреев в Израиле заходит слишком далеко и оттого не поддается исправлению: для многих светских израильтян быть евреем означает просто жить в Израиле и говорить на иврите. Такие критики верят, что сионизм, притворяясь «еврейским», подрывает основы иудейства еще эффективнее, чем Просвещение (Domb, 7).

В Традиции Изгнание играет роль исцеления и даже очищения. Притча, приписываемая раввину Йосефу Хаиму Зонненфельду (1848–1932), одному из столпов антисионистского сопротивления, вскрывает логику, стоящую за ожиданием Избавления:

«Жил когда-то царский сын, совершенный во всех отношениях, любимый сын своего отца. Однажды он заболел. Царь тут же созвал к ложу больного сына самых лучших врачей. Может ли этот прекрасный сын попросить своего отца и врачей избавить его от больницы и отпустить домой? Как бы ни велико было их сочувствие, они не позволят ему покинуть больницу, пока он не излечится полностью»… «Именно это случилось с нами, — продолжает Зонненфельд. — Народ Израиля находится именно в таком положении. Господь изгнал нас из-за наших грехов, и Изгнание — это больница для еврейского народа. Невозможно представить себе, чтобы мы снова заняли свою землю, пока мы не вполне исцелились. Бог хранит и защищает нас, посылая нам свои „целительные“ испытания в точном соответствии с нужной дозировкой. Мы уверены, что, когда мы полностью исцелимся от грехов, Бог не будет медлить ни секунды, а тут же спасет нас Сам. Как же мы можем торопиться покинуть больницу перед лицом смертельной опасности, нависшей над нами, упаси Господь? Мы ждем Избавления, которое полностью исцелит нас; мы не хотим возвращаться в царский дворец, не выздоровев, избави Бог» (Rosenberg, 441).

Пассивность, в которой обвиняют верующих евреев, существует в основном в восприятии тех, кто плохо знаком с их убеждениями. На самом деле многим харедим приходится постоянно собирать свои духовные силы, чтобы не поддаться искушению национализма. Чтобы поддержать свое упование на милость Господа, они стремятся жить по правде Торы, полагая, что каждое доброе дело отзывается на судьбе всего мира. Каждый поступок, даже самый незначительный, будет взвешен Всевышним, когда будет решаться вопрос об окончательном Избавлении. «Не следует думать, что униженность народа Израиля среди других народов и продолжительность Изгнания могут считаться злой судьбой». Традиция не рассматривает историю евреев как фатальное вращение колеса фортуны, но утверждает, что «судьба» евреев зависит лишь от оценки их поступков на Небесах (Rosenberg, 361). В этом свете еврейское традиционное мировоззрение, вопреки принятым стереотипам, представляется прямой противоположностью фатализму.

Сионисты же считают, что евреи были изгнаны со своей Родины в результате политической ошибки и военного поражения; сионисты предлагают исправить эту, как им представляется, историческую несправедливость в рамках истории, а не в лоне иудейства. Именно здесь заложено ядро духовного противостояния, связанного с возвращением евреев в Землю Израиля. Не полагаясь на молитвы, сионисты не только обратились к физическому труду, но и к вооруженной борьбе, которая вскоре стала во главу угла всего сионистского предприятия в Святой земле.

Применение силы

Самуил 1, 2:9

Сила и ее применение Торе не чужды. Пятикнижие и некоторые книги пророков, например, Книги Иисуса Навина и Судей, полны батальных сцен. В Библии Израиль завоеван путем, который никак не может быть назван мирным. Тем не менее Традиция, не склонная прославлять войны и воинов, называет основной причиной библейских побед не военное превосходство, а верность Богу. После разрушения Второго Иерусалимского Храма римлянами жизнь евреев претерпела коренные изменения, в числе которых был и принципиальный отказ от применения силы. С точки зрения иудейства утрата Храма положила конец всей структуре принятия решений, разрешающей военные действия. Разрушение Иерусалима четко определило на все последующие столетия позицию еврейского права и еврейской морали относительно применения силы, вооруженного сопротивления и Земли Израиля.
Иудейство и миролюбие

Мир и миролюбие — фундаментальные ценности традиционного еврейского мировоззрения. Оно толкует разрушение Храма и последовавшее за ним Изгнание как Божественное наказание за совершенные евреями грехи. В рамках этой концепции Второй Храм был разрушен римлянами за бессмысленную вражду, царившую между самими евреями; Первый Храм был разрушен вавилонянами за идолопоклонство, кровопролитие и запрещенные половые связи.

Согласно Талмуду, римская осада Иерусалима в I в. н. э. расколола население города. Мудрецы склонялись к переговорам и компромиссу, в то время как воинственно настроенные зелоты организовали вооруженное сопротивление. Следуя логике, которая мало изменилась с течением времени, восставшие отрезали себе пути к отступлению, спалив городские склады зерна, где, по утверждению Талмуда, хранилось пищи на двадцать один год осады:

«Мудрецы сказали им [бунтовщикам]: Выйдем и заключим с ними [с римлянами] мир. Те не позволили им. Они сказали мудрецам: Выйдем и начнем с ними битву. Сказали [мудрецы] им: Это дело не будет пользоваться помощью [Небес]. Восстали бунтовщики и сожгли те склады пшеницы и ячменя, и наступил голод [в городе]» (ВТ, тр. Гитин, 56а).

Традиция осуждает сторонников вооруженной борьбы, превознося группу мудрецов, отмежевавшихся от защитников города. Некоторые классические толкователи Талмуда — такие, например, как Овадия Сефорно из Италии (1470–1550), — обрушиваются на сторонников вооруженной борьбы в особенно сильных выражениях: «Если бы бунтовщики послушали раббана Йоханана бен Закая, Иерусалимский Храм не был бы разрушен» (Сефорно). Учитывая главенствующую роль Храма в еврейском сознании, это обвинение представляется весьма веским. На протяжении столетий оно использовалось как предостережение против любого искушения организованного применения силы. Комментарий Сефорно отражает общий подход Устной Торы к этому вопросу. Мишна определяет «сильного» как человека, властвующего над своими побуждениями и страстями (Пиркей аеот, 4:1). Это определение отражает мировоззрение, требующее скорее упования на Провидение, чем на применение физической силы. Взять хотя бы отношение к железу, основному материалу для изготовления орудий убийства. Железные инструменты не могли использоваться для обработки камней при постройке Храма, так как железо воспринимается как средство ведения войны. Во многих еврейских семьях, прежде чем произнести благословения после трапезы, убирают все ножи со стола, ибо стол символизирует храмовый алтарь. Самому царю Давиду не было дозволено построить Храм, поскольку он проливал кровь в войнах, хотя и вел их с Господнего соизволения. Это еврейское отношение к войне было известно даже Наполеону. В своем обращении конца XVIII в. он призывает евреев возродить еврейское государство в Палестине, но при этом заверяет их, что им не придется завоевывать Землю обетованную, а нужно будет лишь обжить ее после того, как она будет занята французской армией.

Традиционное отвращение к войне абсолютно недвусмысленно, об этом говорится снова и снова. «Бог послал нас в Изгнание не за то, что у нас не было армии, а за то, что мы согрешили» (Blau R., 249). Устная традиция старается аллегорически объяснять все библейские стихи, где упоминаются орудия войны: меч и лук, которыми был вооружен праотец Яков (Бытие, 48:22) становятся молитвой и добрыми делами (Мидраш Берешит Раба, 97:6); победа Бенаягу над Моавом (Самуил 2, 23:20) означает изучение Торы (ВТ, тр. Брахот, 18б). Согласно Традиции, еврейский героизм проявляется в доме учения, а не на поле брани

Праздник Пурим, основанный на Книге Эсфири, дает классический пример разрешения конфликтов. История крайне простая и в той же мере показательная. Аман, персидский визирь, планирует кровавую бойню: «истребить, убить и погубить всех иудеев: от отрока до старца, детей и женщин — в один день» (Эсфирь, 3:13). В ответ евреи объявляют пост и предаются покаянию, но в то же время ищут способ повлиять на царя и добиться отмены указа злого визиря. Положение спасает царица Эсфирь, которая рассказывает царю о своем еврейском происхождении и убеждает его остановить запланированный геноцид. «Но никому из евреев и в голову не пришло использовать против Амана физическое насилие», — замечает Эльхонан Вассерман в своем комментарии на историю Пурима, написанном в конце 1930-х гг. (Rav, 8–9). Избиение евреями своих врагов, описанное в конце книги, было прямо санкционировано царем.

Между тем применение силы никак не может быть исключено из истории, лежащей в основе другого праздника — Хануки. Последняя, так же как и Пурим, связана со спасением от коллективной опасности. Различие в характере угрозы для евреев в каждом из этих случаев может объяснить различное отношение к применению силы. В то время как угроза физического уничтожения, исходившая от Амана, заставила евреев покаяться в грехах, царь Антиох, запретивший соблюдение заповедей и принуждавший евреев к идолопоклонству, угрожал им духовным уничтожением. В таких условиях, утверждает Вассерман, применение силы становится правомерным: еврею предписано пожертвовать жизнью, но не поклоняться идолам. История Маккавеев используется и теми, кто стремится сделать из нее материалистические и практические выводы, пренебрегая традиционным видением этих событий:

«...для мыслящего еврея Ханука — не что иное, как памятный день героев еврейской самообороны... Чудес с неба не случилось... Но меч совершил чудо, мертвый народ был неожиданно воскрешен... Не Тора спасает кулак, но кулак спасает Тору. Меч, а не ермолка защитит еврея в кровавых землях его врагов» (Розенфельд).

Интересно, что прославление силы выворачивает наизнанку смысл праздника, традиционно отмечавшего верность Торе перед лицом эллинистического влияния. Такое толкование чуждо большинству религиозных евреев, в том числе и из лагеря национал-иудаизма:

«Что можно сказать о таком взгляде? Во-первых, такой человек отрекается от десятков и сотен еврейских поколений, без которых он не имел бы никакого понятия о Хануке; он отворачивается от наследия своих предков. Во-вторых, такое „историко-революционное“ понимание жизни евреев гораздо примитивнее традиционно-духовного. В-третьих, именно по отношению к Хануке это совершенно эллинистическое понимание механизмов истории выглядит особенно курьезно, так как оно зачеркивает весь смысл победы Хануки и всей войны Маккавеев, войны как защиты еврейского взгляда на мир от экспансии греческого» (www.machanaim.org/holidays/chanuka/han-knig. htm).

Как именно Традиция относится к этому празднику? Ответ на этот вопрос может дать отрывок из молитвы, читаемой в дни Хануки:

«В дни Матитьягу, сына Йоханана Хашмоная, первосвященника, и его сыновей, жестокое царство Эллинское выступило против народа Твоего, сынов Израиля, чтобы заставить их забыть Тору Твою и нарушить законы, установленные по воле Твоей; Ты, по великой милости Твоей, стоял за них (сынов Израиля), когда они оказались в беде, заступался за них, был судьей в их споре (с врагами), мстил за них; отдал сильных в руки слабых, и многих — в руки немногих, и нечистых — в руки чистых, и злодеев — в руки праведников, и преступников в руки тех, кто изучает Тору Твою» (Сидур, 115).